Становление и развитие карачаево-балкарской авторской поэзии второй половины XIX — начала XX века

Содержание

ЗАКЛЮЧЕНИЕ Анализ эволюции карачаево-балкарской авторской (индивидуальной) устной и письменной поэзии второй половины XIX — начала XX века показывает ее сложность и многогранность. Важными составляющими ее развития, как и во всякой национальной литературе, являются традиции устного народного творчества, историческая судьба народа. Одним из факторов, существенно повлиявших на духовную жизнь карачаево-балкарского народа, было принятие мусульманства. Распространение ислама на Северном Кавказе, и в частности, на территории Карачая и Балка-рии, в XVIII — XIX вв. дает импульс возникновению и развитию различных жанров религиозно-дидактической литературы: зикиров (поминания), йи-ман-ислама (свода правил веры ислама), мунажата (наставлений) агиографии (повествований о пророках) и других. Это весьма значительный пласт карачаево-балкарской словесности, являющейся неотъемлемой частью национальной духовной культуры.

Формирование ценностной картины религиозного дискурса в карачаево-балкарской религиозно-дидактической поэзии оказало существенное влияние на этическое сознание народа, на развитие устной авторской, а затем и письменной поэзии. Кораническая этика преломляется здесь через призму насущных потребностей народа в соответствии с этнокультурным сознанием карачаево-балкарцев, проповедуются идеологические ценности ислама, разъясняются его основные положения.

Характерные черты поэзии начального периода распространения ислама в карачаево-балкарской словесности отразились в религиозно-дидактическом жанре «ийман-ислам», ставшего действенным средством познания и популяризации ключевых положений новой веры. Жанр ийман-ислам имеет строго функциональный характер. Первостепенным в нем является познавательный и дидактический смысл, разъяснения сочетаются с эмоциональными призывами следовать морально-этическим нормам ислама. Ийман-ислам явился своеобразным катехизисом, излагавшим в доступной для всех соотечественников форме азбуку и философию новой веры.

Создание произведений жанра ийман-ислам считалось почетной обязанностью карачаево-балкарских авторов, обращавшихся к религиозной проблематике. Авторские модификации ийман-ислама сохранились в творчестве А. Дудова, Д. Шаваева, К. Мечиева, Н. Кудаева, И. Акбаева, Я. Каппушева и др. Тематическое единство и следование сложившимся канонам жанра не исключает наличия индивидуальных особенностей в их произведениях. Строгое изложение догм ислама поэты обогащают примерами из собственной жизни, фольклорными образными сравнениями, народными этическими понятиями, придающими им своеобразную национально-ментальную окраску.

Анализ авторских произведений жанра ийман-ислам XIX — начала XX века свидетельствует, что начальный период его развития оказался весьма плодотворным. Непосредственность и убедительность разъяснений, присущие произведениям ийман-ислама времени принятия и укрепления ислама, расширяли знание о догматах ислама, соединяли ее с жизнью. Впоследствии эти качества оказались утраченными, и ийман-ислам постепенно переходит из актуального, востребованного временем литературного явления в разряд своеобразного «пособия», представляющего интерес только для религиозных служителей. Это естественный процесс, в результате которого «тексты, не входящие в круг художественной литературы, при утрате своих практических функций забываются.» (С. С. Аверинцев). Синкретизм стал определяющей чертой уникального жанрового образования, в котором органично соединились народные этические представления с религиозным кодексом поведения и морали, адресованным соотечественникам, принимающим мусульманскую религию.

Религиозно-просветительскими задачами обусловлено и обращение поэтов к постижению сакральных понятий, связанных с именем Бога, пророков. Свое адекватное выражение эта потребность находит в жанре «зи-кир». Термин «зикир» употребляется как в значении религиозного ритуала, так и жанра религиозной поэзии. Данная дефиниция характеризует не только содержательную основу зикира, технику его исполнения, но и назначение. В первом случае — это песнопения на сюжеты из Корана о жизни пророка Мухаммата, молитвы, обращенные к Аллаху, исполняемые во время религиозного ритуала зикира на арабском языке. Во втором — стихотворения сходного содержания, созданные на карачаево-балкарском языке, предназначенные для сольного или хорового пения.

Классический зикир, жанр духовной поэзии, сохранивший свое первоначальное содержание, используется для отправления соответствующего религиозного ритуала. В то же время, этим термином именуют значительное количество текстов, которые содержат в себе не только традиционную инвариантную семантику, но выходят за пределы религиозной тематики. Авторские зикиры Д. Шаваева и К. Мечиева со временем изменяются, их первооснова в значительной мере обогащается назиданиями, медитативными размышлениями, исповедью, усиливающими степень лирического самовыражения поэта, иллюстрирующими все более явственно проступающие элементы авторского сознания и формирования его индивидуальной поэтики. На наш взгляд, это свидетельство ассимиляции жанра авторским мировоззрением. Указанная тенденция позволяет мотивированно утверждать об эволюции жанровой традиции зикира, развитии в нем признаков религиозно-дидактического жанра «мунажат», а также трансформации их в стихи медитативного содержания.

В жанре «мунажат» просветительские установки религиозно- дидактических жанров постепенно трансформируются, приобретая художественную образность, литературную форму. На первый план выходит не только разъяснение тех или иных постулатов ислама, а назидание, убеждение, обращенное к человеческой душе. Мунажат переводит исламские постулаты из сферы религии в сферу литературы, максимально адаптируя универсальные теологические принципы к когнитивному сознанию и практической деятельности карачаево-балкарцев.

Анализ мунажатов Д. Шаваева, К. Мечиева, Л. Ахметова, Ю. Ха-чирова и др. позволяют утверждать, что их основные нравственно-этические мотивы базируются на коранических преданиях, и вместе с тем вбирают в себя метафизические представления карачаево-балкарского этноса. Доминирующие мотивы мунажата — «нельзя обманываться (мнимым) могуществом мира», «бессмертных нет, оставайтесь с верой», превращаясь в устойчивые, архетипические теологемы, утверждают должную религиозно-ментальную формулу бытия, выполняют дидактическую функцию «воспитания человека». Вышеизложенное позволяет зафиксировать наличие в сознании карачаево-балкарцев существенных изменений, приобретающих художественное выражение. На смену нартскому эпосу с его «каталогом» героизма приходит религиозно-дидактическая поэзия, претендующая на роль «учителя жизни». Она выполняет пастырские функции, что закладывает основы генетического кода карачаево-балкарской поэзии нового времени.

Этапной вехой в развитии карачаево-балкарской религиозно-дидактической поэзии XIX века стала поэма Д. Шаваева «Грустные думы-размышления Дауут-Хаджи». Показательно заглавие поэмы, в котором отражена уже проявившаяся в жанре мунажат тенденция перехода от канонических религиозно-дидактических жанров к субъективно-лирическому, авторскому самовыражению, где религиозная проблематика сменяется секуляризованной, светской. Существенным в поэме становится усиление авторского индивидуального начала, проявляющегося в повествовании о своей жизни, вписанной в исторический контекст родной земли. Осмысление широкого круга проблем с позиции авторского «Я» свидетельствует о зарождении индивидуального мировидения, формирования национального художественного сознания, заключающегося в переходе от дидактики, назидания к постижению мира сквозь призму собственного восприятия.

В «размышлениях» заключена житейская мораль, требующая умения жить в согласии с миром. Этические категории ислама, освобожденные от ортодоксальной ритуальности, приводятся в соответствие и органично соединяются с этнокультурным сознанием карачаево-балкарцев. В результате такого взаимопроникновения формируется целостная программа метафизики народного бытия, в которой религиозные этические положения пронизываются «народными», а законы адата — понятиями ислама. Взаимопроникновение этических принципов национального и религиозного плана становятся определяющими в антропологии Д. Шаваева.

Активизация распространения ислама в Карачае и Балкарии во второй половине XIX века способствовало и развитию агиографической поэзии. Авторитет веры ислама укреплялся в новой среде, прежде всего благодаря народному восприятию пророков как учителей, наставников жизни. Жизнеописание пророка позволяет авторам выразить универсальную антропологическую идею, подчиненную дидактическим целям, — формированию идеала истинно верующего мусульманина, преодолевающего языческий разгул страстей. В таком герое равно сочетаются божественное начало и земное, идея служения человека не только Аллаху, но и людям, этические принципы и нормы карачаево-балкарского народа обогащаются нравственными идеалами, утверждаемыми мусульманской аксиологией.

Анализ агиографических поэм Д. Шаваева «Пророк Юсуф и его братья», «Пророк Иса», «Пророк Мухаммат» показывает, что в разработке сюжетов поэт в основном следует каноническим архифабулам. Повествования о пророках Д. Шаваева позволяет зримо представить процесс проникновения ислама, отраженный в художественном сознании карачаевобалкарцев. Исторические изменения в культуре, ментальности, произошедший благодаря новой религии ислама, представляется поэтом как «синхронизированный» с соответствующими законами адата, но прежде всего основывающегося на авторитете божественного слова. Их взаимопроникновение порождает качественно новый уровень единения людей, основанного не на родовом, кровном, родстве, а духовном. Художественный образ пророка явился не только воплощением определенного стереотипа религиозного сознания, но и олицетворенным образом концептуальных представлений о совершенном человеке.

В целом, Д. Шаваев, используя коранические сюжеты и хадисы о жизни пророков, интерпретирует их в духе «тюркского народного мусульманства». Проявляется это многообразно, но, прежде всего в богатой образности художественной речи, в многочисленных стилистических приемах, фразеологических выражениях, которые являются этнологическими «микротекстами», усиливающими национальный колорит поэмы. В поэмах Д. Шаваева представлен локальный карачаево-балкарский вариант «национальной адаптации» (Н. И Конрад) общевосточных агиографических архифабул, приведенных в соответствие с историко-культурным опытом народа, что свидетельствует о формировании ярко выраженной творческой индивидуальности. Несомненно, это новый этап литературы, выражающийся в развитии авторского художественного сознания.

Важное место в системе жанров карачаево-балкарской поэзии XIX века занимает любовная лирика. В ней отчетливо выделяются два внутри-жанровых направления, которые условно можно назвать «ориентальным» (восточным) и «нативистским» (родным). Произведения первой группы обращены к традициям арабоязычной поэзии, к сюжетам мировых религий и мотивам художественных памятников Востока (Д. Шаваев, К. Мечиев).

Исследование антропологии любви в восточных поэмах Д. Шаваева и К. Мечиева позволяет утверждать, что классические древневосточные и древнетюркские фабулы подвергаются национальной адаптации, подчиняясь эстетическим нормам и этнопсихологическим закономерностям принимающей карачаево-балкарской словесности. Архетипическая фабула запретной любви, осуждаемой обществом, развертывается как не соответствующая понятию здравого смысла, подвергается трансформации, обогащается реалиями быта, присущими новой национальной среде. В ней сильно выражается дух пассионарности — безоговорочное следование чувству, вопреки устоявшимся традициям, нормам, законам социума, даже тогда, когда оно выступает в облике запретной любви. По существу, это параллель классицистическому конфликту между долгом и чувством, но решаемому в пользу любви. В поэмах Д. Шаваева в значительной мере сокращается сказочное, приключенческое начало, что ведет к расширению реально-бытийного повествовательного пространства. Следование традиционной восточной концепции любви-смерти, обогащаясь этноментальными понятиями и нравственными конфликтами, отражающими атмосферу духовной жизни карачаево-балкарского общества XIX века, свидетельствует о дальнейшем развитии авторского индивидуального сознания, способного решать все более масштабные задачи.

Нативистские" произведения имеют этнонациональную основу, ориентируются на традиции национального фольклора (К. Семенов, К. Коч-харов, 3. Джанибеков). В художественной трактовке любви как универсальной антропологической проблемы «нативистская» поэзия отличается акцентированием категории «полезности», неразрывно связанной с «духовностью». Отсюда, наряду с модификацией «любовь-страдание» появляется, новая дискурсивная линия «любовь-семья», опирающаяся на прагматику патриархального жизнеустройства с его культом семьи. Тексты авторской любовной лирики отличаются персонажной «двуфигурностью», однако при этом наблюдается ситуация своеобразной тендерной асимметрии: физический и психологический облик избранницы слабо выражен, почти лишен индивидуальных черт.

Основополагающей чертой авторской любовной лирики данного направления является ярко выраженный автобиографизм, неразделенность субъекта и объекта повествования на автора и лирического героя. Вместе с тем наличие фиксированного авторства можно расценивать как важный атрибутивный признак, свидетельствующий о зарождении качественно иного уровня поэзии, отделившейся от фольклора. Именно этот фактор, обусловивший состояние «пороговости» статуса повествователя, приводит к почти полному отсутствию барьера между жизненной реальностью и художественной. Также следует отметить, что здесь трансформированные элементы фольклорной поэтики, обнаруживаемые типологические параллели с произведениями устного народного творчества, свидетельствуют о том, что это образец устной индивидуальной авторской поэзии, но опирающийся на традиции народной лирики. В то же время, усиление личностного начала в художественном сознании поэта позволяет увидеть появление лирической субъективности, важнейшего условия для формирования авторской индивидуальности, ее творческой неповторимости, «узнаваемости». Сказанное свидетельствует об эволюционном переходе литературного явления «жырчы» (певец) к типологически иной категории «назмучу» (поэт).

В карачаево-балкарской авторской историко-героической поэзии отразились наиболее существенные этапы жизни народа. Поэмы Д. Шавае-ва, донесшие до нашего времени отголоски событий, связанных с походом войск Тимура на территорию нынешнего Северного Кавказа, важны как один из первых опытов авторской поэзии в осмыслении истории. Создание психологически достоверного образа завоевателя Тимура, обобщенного образа его войска как олицетворения смерти, изображение трагедии карачаево-балкарского народа, сочетание мотива скорби с героическим пафосом придает произведениям Д. Шаваева эпический характер.

Авторская историко-героическая поэзия, посвященная Кавказской войне, отличается жанрово-стилевым синкретизмом. В ней отчетливо проявляется эпическая традиция, элементы песни-плача, лирики. Но основой этой поэзии является героическое начало. Роковая предопределенность судьбы героя обусловлена его сознательным выбором, осознанием предназначенности к героическому деянию. Авторское начало в произведении реализуется в осознанном художественном вымысле, в котором отражается народное представление о героическом идеале.

Формирование авторского художественного сознания отчетливо просматривается в набеговых песнях, «поджанре» исторической песни. Анализ художественно-образной системы «Песен» Д. Шаваева, К. Кочха-рова, К. Мечиева, посвященных данной тематике, позволяет сделать заключение о том, что поэты создают произведения, опираясь на традиции фольклорных песен о набегах, но в них преобладающим становится субъективное, авторское осмысление событий. Благодаря художественному вымыслу рассказ повествователя о событиях, характерный для фольклорной песни, трансформируется в авторскую этическую оценку поступков героя, что обогащает «Песню» новыми мотивами, способствует раскрытию внутреннего мира героев. В изображении героев «Песен» поэт акцентирует внимание не столько на изображении поступков, сколько на проблеме этической мотивации, обусловленной верностью кодексу чести, данному слову, клятве.

Исследование эволюции карачаево-балкарской авторской песни о набегах позволяет констатировать, что характерная для фольклорных песен «романтика» набега, поэтизирующая геройство и удаль, постепенно угасает. Созданная воображением героя картина мирной жизни дегероизи-рует идею набега, становясь ее оппозицией. Изменившееся самосознание народа наиболее яркое выражение получает в поэме К. Мечиева «Желтая Кошара», где именно авторский голос выступает инстанцией, осуждающей идеологию агрессии. В ней поэт, как и предшественники, обратившись к теме набега, следует за реальными событиями, но обобщает их на высоком художественном уровне.

Одним из определяющих факторов зарождения индивидуального авторского художественного сознания является автономизация личности с ее собственной системой оценок и ценностей, формирующегося личностного мировидения, которое возникает как некий противовес традиционным устоям и взглядам социума. Исторически изменяющиеся обстоятельства жизни карачаево-балкарского народа способствовали соответствующей эволюции авторского осмысления действительности, приобретающей ярко выраженный социальный контекст. Первоначально изображение социальной действительности в авторской поэзии (К. Кочхаров, 3. Джанибеков) носит описательно-эмпирический характер: герои называются подлинными именами, наделяются реальными чертами, фактами биографии. Признаки социального расслоения общества мотивируются больше не проявлением социального насилия, гнета, а безнравственностью богатых, такими их пороками, как алчность, скаредность, скряжничество Отсутствие вымышленных сюжетов и героев, художественного обобщения свидетельствует о том, что поэзия является образцом индивидуальной авторской поэзии, стоящей на грани между фольклором и письменной литературой.

Новые тенденции — выраженность авторского «Я» — в формировании индивидуального художественного сознания в осмыслении социальной тематики как в содержательном плане, так и в плане поэтики развиваются в поэзии К. Мечиева. В его произведениях реальный «индивидуально-именной» мир героев и мест, обозначенный с топографической точностью, превращается в художественное пространство обобщающего характера. К. Мечиев так же, как и его предшественники, называет подлинные имена, описывает реальные события, но они непременно несут в себе обобщения социального характера. У него впервые появляется еымыгиленный герой с вымышленным именем.

Эволюция художественного сознания проявляется в авторском восприятии и субъективной интерпретации обыденных, неприметных явлений окружающей действительности. В них эмпирическая реальность уступает место субъективному осмыслению мира, восприятию его в эстетическом плане. Процесс формирования эстетического отношения к объективной картине мира в художественном сознании К. Мечиева нетрудно проследить в цикле стихов, где поэт обращается к изображению природных, анималистических образов («Воробью, севшему в снежный день на наш двор», «Ослику с израненной спиной», «Стихи, сказанные одинокой ивушке на берегу реки» и др.). В них реалии быта, реальность социальных отношений раскрывается в ином свете: посредством художественной условности создается новая, эстетическая оценка действительности.

С поэзией К. Мечиева связан и новый этап осмысления социальных отношений. Эволюция восточной поэмы в карачаево-балкарской поэзии XIX века находит свое завершение в поэме К. Мечиева «Бузжигит». В ней значительно сокращается сказочное, приключенческое начало, что ведет к усилению реально-бытийного повествовательного пространства. Реалистическое изображение конфликта, психологии героев позволяет утверждать, что К. Мечиев, творчески переработав поэтические традиции восточных поэм о любви, заложил основу карачаево-балкарской лиро-эпической поэмы.

Значимой вехой в эволюции авторского художественного сознания явилась поэма К. Мечиева «Раненый тур». Анализ поэмы позволяет утверждать, что она стала произведением, знаменующим завершение процесса формирования национальной карачаево-балкарской поэзии XIX века. Проявляется это многообразно. Прежде всего на уровне хронотопа: действие поэмы происходит в реальной действительности современной поэту Бал-карии. Национально окрашен конфликт: социальный антагонизм выражает особенности родовых патриархальных взаимоотношений в балкарском обществе и связан понятиями горской чести. Принципиально новаторским шагом К. Мечиева явился не только переход от эмпирического изображения социальной действительности к широким философским обобщениям, но и, что не менее важно, — к эстетическому его отражению. Наконец, в поэме «Раненый тур» сформировалась целая система этнопоэтических символов (ранености, камня, сочувствия всему сущему и т. д.), которые стали выражением основы национального образа мира, нашли свое многообразное развитие в карачаево-балкарской поэзии XX века, и прежде всего — в творчестве К. Кулиева.

Конец XIX — начало XX века стал важной вехой в развитии карачаево-балкарской авторской поэзии, в трансформации представлений, связанных с концепцией человека, онтологических понятий, основных поэто-логических принципов. Так, новым, «светским», содержанием наполняются традиционные религиозно-дидактические понятия. Тема религиозного знания, проповедуемого К. Мечиевым в качестве ключевого мотива познания мира, приобретает ярко выраженный антропоцентрический характер. Стремление к овладанию знаниями декларируется как одна из первейших обязанностей и долг каждого мусульманина. Проповедуя среди соотечественников данную аксиому, К. Мечиев расширяет понятие «кораническое знание», абсолютизирует его общечеловеческое содержание, которое служит идее воспитания совершенного человека. Гносеологический ряд, выстраиваемый вокруг понятий «книга» и «грамотность», употребляются не в узком религиозном содержании, а трансформируются в источник знаний о мире. Поэтизация знания, культуры ведет к преодолению теологической, конфессиональной ограниченности, свидетельствует о мировоззренческой и культурной широте понимания поэтом сути образованности.

Обращаясь к центральной антропологической проблеме — предназначения человека, К. Мечиев в значительной мере расширяет содержание религиозно-дидактической поэзии, усиливает её гуманистический характер. Универсальной, доминирующей чертой в поэтической картине мира К. Мечиева утверждается антропологичность, «человековедение», не отрицающее нравственные постулаты ислама, а скорее, опирающееся на них. В этико-религиозной доктрине поэта идея человека как высшей ценности на земле, осмысление мира сквозь призму соответствия или несоответствия этому тезису становится доминирующей. Все, что связано с Богом, понятием веры, приобретает для поэта нравственный смысл. Мерилом нравственности, смыслом служения Богу, объявляется идея любви к человеку: Бог для человека, а не человек для Бога, совершение хаджа — для постижения души человека.

Исследование формирования и развития ключевых этнопоэтиче-ских символов в творчестве карачаево-балкарских поэтов показывает, что уже в поэзии XIX века сложилась целостная система, в которой нашли отражение сущностные черты быта и бытия, духовной жизни народа. Этические нормы горского кодекса с его культом сдержанности, терпения, стойкости, способности выдержать максимум испытаний, выпадающих на человеческую судьбу, выражаются через образ камня, обретающего в карачаево-балкарской культурной традиции статус этнопоэтического символа.

Посредством поэтического мира горы, камня, созданного К. Кулиевым, выражаются сущностные черты эстетического и нравственного сознания карачаево-балкарского народа, его философии жизни. Трансформирование основных этнопоэтических символов в творчестве К. Мечиева и развитие их в поэзии К. Кулиева позволяет увидеть наличие преемственной связи, ставшей основой карачаево-балкарской литературной традиции.

Одним из важнейших моментов становления авторской поэзии, как известно, считается формирование художественного самосознания, «индивидуального авторства», являющегося показателем ее зрелости. Усиление авторского начала отчетливо проявляется в поэзии К. Мечиева. В поэме «Бузжигит» поэт открыто манифестирует поэтическую субъективность, обосновывает эстетическую значимость авторского самовыражения. Субъективное, личностное отношение к миру приобретает общезначимую ценность, представляет самостоятельный эстетический интерес. Основополагающим принципом художественного кодекса К. Мечиева становится акцентирование этического, общественного содержания поэзии, заключающегося в ее полезности человеку, народу. Пользы, понимаемой широко, начиная от конкретной, физически осязаемой, до духовной, метафизической. Открыто заявленная гражданская позиция поэта предопределяет осознание им своей миссии как носителя правды, борца против социального насилия, социальной несправедливости и поиск адекватной творческой формы для ее выражения.

Особенно ярко общественный смысл поэзии К. Мечиева проявляется в стихах, в которых автор пытается осмыслить сущность извечной параллели «поэт и поэзия». Несомненно, это стремление к самосознанию является свидетельством зрелости карачаево-балкарской авторской поэзии XIX века. Характерно, что в личном тезаурусе художника отсутствует абстрактное, обобщающее понятие «поэзия», вместо него он использует емкий конкретный термин «сёз» (слово). Осознанно выделяется поэтом мысль о предназначении поэтического слова, Слова Кязима. Его суть автору видится в служении правде, справедливости. Развернутой метафорой утверждается бессмертие хорошего слова, которое «ножом не разрежешь», «буря не унесет», «в огне не сгорит», «не имеет цены». Всесилие и безмерность значения «хорошего слова» актуализируются в художественном сознании поэта.

В поэзии К. Мечиева прослеживается идея самоценности сознательной работы со словом, которая станет его «именной» авторской эмблемой, основой ярко выраженной неповторимости, самости поэта. Новое, лично ответственное отношение к поэтическому слову раскрывается им в понимании гражданского долга и поиска адекватной творческой формы его выражения. К. Мечиев — поэт, ясно осознающий свое авторское право творца литературного произведения. Авторское «Я» номинируется, используется как средство самовыражения, утверждения поэтического кредо.

Подводя итоги нашего исследования, можно сделать вывод о том, что в творчестве К. Мечиева, завершающего процесс формирования карачаево-балкарской поэзии XIX века, ярко проявилось индивидуальное авторское самосознание, через систему онтологических топосов и своеобразный поэтический кодекс. Указанные тенденции поэзии XIX века подготовили новый этап развития карачаево-балкарской литературы в следующем, XX столетии, породившем феномен кулиевской поэзии с ее ярко выраженным, неповторимым индивидуальным авторством. Процесс зарождения индивидуального художественного сознания в карачаево-балкарской поэзии во многом повторяет аналогичный процесс в западноевропейской литературе. Однако следует особо отметить: художественный космос Кайсына Кулиева, завершающего развитие карачаево-балкарской поэзии XX века, его достигшее зрелости индивидуальное поэтическое сознание непредставимо без вписанности в двойной контекст: этнопоэтики с ее ментальными и художественными константами и западноевропейского культурного универсума.