Заключение. 
Литературоведение. 
Биография писателя

Иные судьбы интереснее текстов Из школьного сочинения

Интерес к языку и культуре неразрывно связан с интересом к человеку и личности. Гуманитарная наука, вне зависимости от избранной программы исследований, терминологического аппарата и избранной оптики, остается humanities science. В сущности, осуществляя внутреннюю ревизию и заменяя категорию человеческого смежными категориями, филология и, в частности, история литературы и история языка постоянно возвращаются к вопросу о личности, — неважно, языковой, литературной или культурной. Современный философ Наталия Автономова, представив в недавнем исследовании эволюцию научных идей Р. О. Якобсона, М. М. Бахтина, Ю. М. Лотмана и М. Л. Гаспарова, удивительно точно показала, как за сложными научными концепциями выстраивается не всегда различимый диалог о человеке и сути его существования^[1].

Подводя итог реферированному и изложенному в настоящем пособии, отметим: биография и теории биографий — открытая структура, заполняемая историческими, личностными, фикциональными и иными нарративами. Являясь частью дискурса, биография становится одной из дискурсивных практик по созданию и воссозданию мифа о культуре, сохранению фигур и их репутаций в культурном сознании.

В свое время, исходя из догматизма филологической науки, А. Блок пессимистично писал:

Печальная доля — так сложно, Так трудно и празднично жить, И стать достояньем доцента, И критиков новых плодить…^[2]

Однако после смерти поэта, когда его произведения были изданы, а автобиография стала достоянием читателя, Б. Пастернак, точно парируя, сформулировал феномен самого А. Блока:

Прославленный не по програме И вечный вне школ и систем, Он не изготовлен руками И нам не навязан никем^[3].

Так, утверждается самоценность жизни, существующей вопреки косным школьным практикам. Писатель освобождается от утилитаризма позитивистского литературоведения, перестает быть «достояньем доцента», а его биография наделяется особым ценностным содержанием, предстает нерукотворным произведением мировой культуры. Жизнь генерирует текст, текст генерирует жизнь.

Но есть и еще одно не менее важное измерение биографии. Любая биография писателя — это и биография всех его читателей, включая непосредственного референта. Таким образом, говоря о Пушкине, Лермонтове, Гоголе, Тургеневе, Гончарове, Достоевском, Толстом и Чехове на протяжении нескольких лет читатели со школьной скамьи становятся сопричастны жизни этих когда-то и зачем-то живших людей. Обращение к художественным текстам дает ответ на второй вопрос; на первый отвечает история культуры.

Отчасти это чтение и перечитывание стирает дистанцию между прошлым и настоящим, и за счет этого бытие читателя также наделяется определенным смыслом. Читатель биографии оказывается по сути во власти иллюзии (или откровения?) чеховского героя: «прошлое связано с настоящим непрерывною цепью событий, вытекавших одно из другого»^[4].

Это простое суждение необходимо учитывать при работе с биографией в читальном зале, рукописном отделе, школьной аудитории.

• [1] Автономова Н. Открытая структура: Якобсон — Бахтин — Лотман —Гаспаров. М.: Росспэн, 2009.
• [2] БлокА. Друзьям // Блок А. Собр. соч. В 6 т. Том 2. Л.: Художественнаялитература, 1980. С. 202.
• [3] Пастернак Б. Ветер (четыре отрывка) // Пастернак Б. Собр. соч. В 5 т. Том 2. М.: Художественная литература, 1989. С. 312.
• [4] Чехов А. П. Студент // Чехов А. П. Поли. собр. соч. и писем. В 30 т. Том 8. М.: «Наука», 1986. Ср. с: «Биография позволяет читателю ощутить, что индивидуальная жизнь (и его тоже) имеет смысл, и смысл этот социальный, в связи личности с обществом» (Биографируемый и его биограф //Рейтблат А. И. Писать поперек: Статьи по биографике, социологии и историилитературы. М.: Новое литературное обозрение, 2014. С. 178.).