Саша как субъект речи

Речевая партия Саши в романе схожа с партией Володи, герои сами говорят, что повторяют манеру письма друг друга. Например, Саша пишет Володе: «А еще стала замечать, что повторяю твои жесты. Говорю твоими словами. Смотрю твоими глазами. Думаю, как ты. Пишу, как ты» (Шишкин 2013: 12)). Тем не менее, есть ряд особенностей, отличающих речевые партии героев. Если для Володи определяющей является событийность, стремление почти документально описать военные события, то в речевой партии Саши ключевой является установка на внутреннюю событийность, описание мыслей и чувств, что определяет и выбор языковых средств для передачи внутреннего состояния героини.

Итак, Сашу как субъекта речи в начале романа характеризует активная метафоризация и олицетворение: «Сейчас сгрызла горбушку в постели, теперь крошки не дают заснуть, разбежались по простыне и кусаются» (Шишкин 2013: 15). В данном предложении героиня проявляет себя и как субъект восприятия — она передает свои тактильные ощущения, свои ощущения от соприкосновения с «крошками».

Неживые объекты окружающей действительности героиня наполняет жизнью, в ее речевой партии природа выступает как субъект действия: «Волны бьют по лодыжкам и тянут за собой в глубину, хватают за ноги, хотят повалить, утащить» (Шишкин 2013: 47). Для самой героини характерна наблюдательная позиция, она — субъект восприятия, в то время как окружающие ее предметы «совершают» активные, иногда даже агрессивные действия («крошки кусаются», «волны хватают за ноги», «я сразу получила от моря пощечину«(Шишкин 2013: 46), «корень крепкий, лезет, хватается, жрет землю, цепкий, сосущий, неудержимый, жадный, живой» (Шишкин 2013: 15)).

Речь Саши эмоциональна, насыщена восклицательными предложениями, эмотивными усилительными элементами: междометиями, определительными и указательными местоимениями, глаголами в форме императива: «Такая тишина кругом. А небо какое!» (Шишкин 2013: 11). Или: «Да! Да! Да! Именно так! Все рифмуется! Посмотри кругом!» (Шишкин 2013: 11). Следует отметить, что на протяжении романа речевая партия героини меняется, и подобные эмотивные элементы все реже встречаются в текстах ее писем.

Перечисленные языковые элементы указывают на определенную лиризацию и «книжность» речи героини в начале романа. В ее речевой партии отсутствует внешняя событийная динамика, акцент смещен на динамику внутренней, эмоциональной жизни героини и олицетворение окружающей природы.

На проникновение лирического дискурса в повествовательную ткань романа «Письмовник» обратила внимание К. А. Воротынцева, рассматривая систему лирических мотивов, присутствующих в тексте. Очевидно, что и на лингвистическом уровне подтверждается «лиризация» повествовательного текста, только в письмах Саши лиризация проявляется в начале романа, постепенно сменяясь установкой на описание событий жизни (но не военной, как у Володи, а частной жизни), а в письмах Володи лирическое начало раскрывается постепенно. По мнению К. А. Воротынцевой, преобладание лирического дискурса в письмах героев приводит к нарушению коммуникативного строя романа, поскольку диалог героев становится монологом, и каждый из монологов имеет «медитативный характер», и таким образом, «письма оказываются способом разъединения, а не объединения героев» (Воротынцева 2012). Тем не менее, нам трудно согласиться с тем, что нарратив в романе вытесняется лирическим дискурсом, скорее два типа дискурса искусно переплетены в письмах героев, что говорит о возможности коммуникации, диалога, необходимости объединения двух начал (высокого и низкого стилей в речи повествователя, нарративного и лирического дискурсов в речи героев), поскольку именно такое переплетение делает возможным наличие коммуникации разных субъектов.

Речевые особенности героини меняются на протяжении романа. Так, в начале романа речи героини свойственна лиризация, которая вплетается в нарративный дискурс. Яркой отличительной особенностью партии Саши является драматизация ее речи в романе — т. е. появление внешних диалогов, описание коммуникации других персонажей, при этом героиня постепенно отходит от использования описанных нами контактоустанавливающих элементов, что объясняется смертью Володи. Данная особенность порождает еще одну черту речи героини — подмену повествующих субъектов, о чем хорошо написала К. А. Воротынцева, рассматривая рассказ героини о встрече с женой Чарткова, когда читатель понимает, что речь героини постепенно оказывается речью жены Чарткова: «героиня, изначально выступающая повествующим субъектом, переходит на точку зрения персонажа в идеологическом, пространственно-временном, психологическом и фразеологическом планах» (Воротынцева 2012), что приводит к тому, что жена Чарткова занимает место повествующего субъекта. Таким образом, героиня в романе часто передает свою точку зрения через других субъектов, что не свойственно герою романа как субъекту речи.