Прежде чем обратиться к предмету нашего исследования, рассмотрим такую характеристику философии: «дисциплина, которая решает проблему определения собственной природы (сущности)» 1. Смысл данной характеристики в том, что философия— это единственная рефлексивная дисциплина, дисциплина спрашивающая о собственной природе, подобно человеку — этому наделённому рефлексией животному, — спрашивающему «Что такое животное и что такое человек?». Вопрос «Что такое философия?» является одной из «вечных» философских проблем, исследование философии — традиционное занятие фи-' лософов. И не только вопрос о сущности, но и любой неспециализированный разговор о философии оказывается одновременно и разговором философским, пусть даже в нём провозглашается «смерть философии», её «преодоление» и т. п. Поэтому очевидно, что практика философствования не может быть заключена в границы какого-либо отдельного определения. Можно, разве что, рассматривать её в качестве такой интеллектуальной деятельности, которая постоянно стремится определить свою собственную природу, но почему-то не может сколько-нибудь завершенным образом сделать это. Почему так происходит, и что происходит с рефлексией в области философствования, мы попытались исследовать в работе.
Целью исследования является изучение семиотического аспекта философии, т. е. определение как семиотической природы самой философии, так и подходящих для её исследования методов. В работе исследуется то, что делает философию возможной, т. е. семиотические условия возможности философии. Исследование будет направлено на поиск семиотических «архетипов», а ещё лучше— «идеальных типов» (в смысле М. Вебера) философствования.
Опыт философствования ещё не является знанием философии. Аналогично тому, как знание поэзии есть поэтика, знание философии есть метафилософия.
1 Danto Arthur С. What Philosophy Is. A Guide to the Elements. England, Penguin Books, 1971. P.19.
Но не принадлежит ли последняя, вслед за всяким разговором о философии, всецело самой философии? Безусловно, метафилософская рефлексия существует преимущественно в рамках самой же философии, в том числе и как историко-философская рефлексия. Это свидетельствует лишь о том, что саморефлексия необходима для философии и составляет неотъемлемую часть последней, но это ещё ничего не говорит «против» или «за» существования метафилосо-фии, которая к настоящему времени самоопределилась, по крайней мере, в качестве особого «жанра»: существуют соответствующие монографии и журналы, в которых, наряду с философским рассмотрением философии, практикуются социологические опросы, психологические исследования, традиционная историография и т. д.
Одна из проблем заключается в том, что философ не может занимать абсолютно беспристрастную метафилософскую позицию в силу того, что он имеет свою собственную философию, свою философскую точку зрения. Индивидуальная метафилософская позиция есть поэтому у всякого крупного философа, имеющего и свою историю философии, и свои классификации философских позиций. Чтобы сделать отмеченный идеологический момент всякой метафило-софии, проявляющийся в её пристрастности и «партийности», подконтрольным, необходимо подчинить метафилософскую рефлексию каким-то критериям и правилам, сделать так, чтобы она отвечала общетеоретическим требованиям объективности, когерентности и истинности.
Объективность может, по нашему мненю, быть достигнута благодаря использованию семантической концепции истины А. Тарского, теории логических типов Б. Рассела, разделения «внешних» и «внутренних» (по отношению к языковому каркасу) вопросов о существовании в семантической концепции Р. Карнапа и ряда других достаточно независимых от онтологических предпосылок методов. Чистая философия языка и логическая семантика метафизически нейтральны и, как отмечает Тарский, не предназначены для решения тех или иных конкретных жизненных проблем (будь то спасение человечества или лечение зуба). Равным образом, указанные методы никак не решают спор между материалистами и идеалистами, реалистами и номиналистами и другие идеологические противостояния в сфере философии. В этом метафилософская ценность указанных методов.
Разработки различных аспектов семиотики философии мы находим в современной философии языка. Одна из задачь нашего исследования состоит в том, чтобы синтезировать их в рамках единой семиотической концепции. В семиотике имеются предпосылки для этого. Прежде всего, существуют разнообразные концепции и методы для исследования языка, дискурса и текста, использование этих категорий может помочь структурированию нашего исследования. В частности, данные категории мы будем использовать для выделения семиотических уровней философии. Наша задача состоит в том, чтобы сделать семиотику органоном объективного описания, используя наиболее подходящие для описания именно философии методы и концепции.
Теперь несколько слов о наиболее перспективных, с нашей точки зрения, фи-лософско-методологических подходах в области семиотики философии. Семиотика и философия языка давно стали важной частью современной мысли, а элементы семиотического подхода к философии присутствуют во всех ведущих направлениях философии языка. Мы выделяем три основных направления в современной философии языка, такие как: аналитическая философия (включающая логический и лингвистический анализ), структурализм и постструктурализм, философская герменевтика.
В философии логического и лингвистического анализа предложены методы анализа языка философии: в логическом анализе — искусственной, терминологической его составляющейв лингвистическом — его связи и взаимоотношения с естественным языком. Достаточно вспомнить «лингвистический поворот» в философии, провозглашенный аналитиками. В философии структурализма и постструктурализма рассматривается преимущественно дискурсивиый уровень. Весьма разработанной областью исследования является семиотика литературы. В герменевтической философии основное внимание уделяется тексту, проблемам интерпретации и понимания.
Аналитическая фгпософт начинается с недоверия к естественному языку, с критики последнего. Ранняя аналитическая философия «логического анализа» ориентировалась на язык науки и стремилась построить для последнего такой метаязык, который был бы свободен от неточности, многозначности, метафоричности естественного языка. «Учиться иознанию у естественного языка — все равно, что учиться мысли у младенца» , — говорит Фреге- «грамматика языка не соответствует его логике» , — подхватывает Рассел- «язык переодевает наши мысли» , — соглашается со своими учителями ранний Витгенштейн. Они были создателями современной математической логики и пытались использовать её для анализа научного познания и связанных с ним философских проблем.
Другое направление анализа — лингвистическая философия — берет начало в философии здравого смысла Дж.Э.Мура, в философии позднего Л. Витгенштейна, Дж. Остина, Н. Малкольма, Г. Райла и др. Его представители уже не считают, что искусственные формальные языки могут решить все про-блемЕ"1 человеческого познания и философии, наоборот, они полагают, что есте-ственшлй язык— более совершенный, всегда корректный и почти всегда достаточный инструмент человеческого познания. История аналитической философии и её отношения к проблемам традиционной метафизики описывается в работах Пассмора Дж., Страуда Б. и др.
В аналитической философии разработаны многие из семиотических категорий. Можно отметить следующие: «метаязык», «значение», «референция» и ряд других. Логический анализ философских категорий начинается в работах Б. Рассела (в связи с его «теорией типов»), Р. Карнапа и др. В качестве вершины логического анализа философских категорий могут рассматриваться работы представителей Львовско-Варшавской школы (К.Айдукевич и др.). Лингвистический анализ философских категорий развивается начиная с работ Дж. Э. Мура и продолжается в творчестве позднего Л. Витгенштейна, Дж. Остина, Г. Райла.
Философская аргументация рассматривалась не только философами аналитиками. Достаточно указать на ряд представителей философской герменевтики, следующих за К.-О.Аиелем, разрабатывающим на стыке с аналитической традицией идею «трансцендентальной прагматики». Однако наиболее интенсивно аргументация исследуется философами аналитиками. Нет смысла называть кого-либо из аналитиков, поскольку аргументацией занимались абсолютно все. Хотелось бы только отметить работы Дж. Пассмора как образец всестороннего рассмотрения наиболее характерных для философии аргументов и беспри-страсного анализа всех «за» и «против» .
В герменевтике Г.-Г.Гадамера язык рассматривается, вслед за феноменологией Э. Гуссерля, не как тот или иной реальный язык, а как единый язык человеческого разума. Соответственно понимается и слово — как «реинкарнация смысла», иначе говоря, как выражение и воплощение естественных понятий человеческого разума. Отдельные языки — лишь феномены этого внутреннего слова, феномены языка самого разума. Мир мы имеем благодаря языку, у животных мира нет, а есть только среда обитания. В этом онтологическое значение языка. Оказывается, что познание нельзя мыслить в рамках традиционной, стабильной противоположности субъекта и объекта, ибо понимание имеет онтологическое значение и изменяет их конфигурацию.
Высказывание толкуется Гадамером как ответное слово. Поэтому оно всегда мотивировано диалогическим контекстом. Смысл высказывания определяется тем вопросом, на который оно отвечает. В логике, лингвистике, семиотике и других позитивных науках этот смысл игнорируется, поэтому наука безразлична к человеческим целям и ценностям (например, к моральным). Герменевтика должна этот смысл раскрыть. У философии нет собственного языка, полагает Гадамер, и она должна заниматься не столько «критикой языка», как это утверждается в аналитической традиции, сколько его поиском, «изобретением», ибо для выражения вновь возникающих в культуре смыслов требуется новый язык. Основная задача философии — изобретение языка.
В структурализме всесторонне разрабатывается знаковое понимание языка и дискурса. В качестве «вторичных знаковых (= семиологических, моделирующих) систем» исследуются литература, искусство, архитектура и прочие явления культуры (в американской семиотике поле исследования распространяется и на зоосемиотику, психосемиотику и т. д.). Однако философия исследовалась с семиотической точки зрения явно недостаточно. Для решения данной задачи нами будет использоваться методология семиотического исследования, разработанная такими авторами, как Барт Р., Лотман Ю. М., Степанов Ю. С., Якобсон Р. и др. Для определения используемого нами понятия «вторичных знаковых (моделирующих) систем» имеет значение работа Р. Барта «Основы семиологии» 1, в этой же работе для моделирования моды используется модель семиотики третьего уровня. Культурологическими приложениями моделирующих систем активно занимались отечественные семиотики2. Интересный опыт использования в области семиотики культуры психосемиотических категорий (в том числе и связанных с функциональной асимметрией головного мозга человека) содержится в работах Иванова Вяч.Вс., Лотмана Ю.М.3. Поскольку философия связана с природой человеческого разума, постольку для её исследования допустимо использовать дихотомию «левополушарного» / «правополушарного» .
В постструктурализме место категории языка всё больше замещают категории дискурса и текста, (прото-)письма и другие. Преимущественное же внимание к языку и традиционное его понимание в качестве единой системы знаков объявляются «логоцентризмом» и объясняются насилием — производное вытесненного желания — самого исследователя над реальным материалом. Сос-сюровские характеристики знака, как единства означающего и означаемого, пересматриваются. Положение, что нет означаемого без означающего (не существует «трансцендентального означаемого»: мысли, идеи, духа), всячески поддерживается, однако означающее делается свободным от единственности означаемого, ибо может образовывать самые разнообразные отношения со всеми.
1 Барт Р. Основы семиологии // Французская семиотика: От структурализма к постструктурализму. М., 2000. С.247−312.
2 См.: «Труды по знаковым системам «. Вып. I — XXIII. Тарту, 1964;1989.
3 Иванов Вяч.Вс. До — во время — после. // Франкфорт Г. и др. В преддверии философии. М., 1984. Лотман Ю. М. Асимметрия и диалог // Лотман Ю. М. Избранные статьи. Том I. (Статьи по семиотике и типологии культуры). Таллинн, 1992. С. 52. И др. прочими означающими. Текст характеризуется множественностью смыслов, единая интенция его автора отрицается, вернее, «деконструируется». Отсюда берёт начало особая практика истолкования, при которой текст подвергается трансформации, необратимой разборке и сборке в новом качестве.
Однако ни в одном из указанных направлений нет анализа, в котором рассматривались бы все семиотические уровни — языковой, дискурсивный и текстовый, — нет завершенной семиотической модели философии. В рамках семиотики также еще не существует такой области, как семиотика философии, хотя отдельные наблюдения над философией в рамках целостной семиотической модели уже имеются. Например, монография Ю. С. Степанова «В трёхмерном пространстве языка» (М., 1985) содержит весьма ценный материал и общую семиотическую концепцию. Большое значение для нашего исследования имеет и работа М. К. Петрова «Язык, знак, культура», особенно в диахроническом аспекте проблемы. Диахронический аспект философского дискурса интерпретируется в исследованиях таких авторов, как: Лпель К.-О., Пассмор Дж., Петров М. К., Степанов Ю. С., Фуко М. и др. Степень разработанности проблемы позволяет ставить вопрос о создании семиотики философии, тем более что к этому же подводит, как мы отметили выше, метафилософская рефлексия в основных направлениях современной философии языка.
Семиотика языка делится на семантику (исследующую значения знаков), синтаксис (аспект взаимосвязи знаков) и прагматику (употребление языка в процессе коммуникации, его присвоения и интерпретации субъектом). Классическое подразделение семиотики должно быть реализовано на философском материале, а это представляет известные сложности. Преодолеть последние помогает идея «трансцендентальной семиотики», разрабатываемая К.-О.Апелем и его последователями, связанная с «лингвистическим поворотом» в философии, выражающемся в попытке разрешения философских проблем через обращение к анализу их языковой формы. Правда, сам Апель отступает от классического деления семиотики на семантику, синтактику и прагматику, оставляя для описания философии разделы «трансцендентальной прагматики» и трансцендентальной герменевтики". В предлагаемой работе мы, в какой-то степени, возвращаемся к классическому подразделению семиотики и стремимся адаптировать последнее в области исследования философского дискурса. Некоторые особенности философского дискурса нам уже удалось частично рассмотреть в кандидатской диссертации «Семиологическое описание языка философии» (Екатеринбург, 1983) и последующих публикациях.
Фшософс/со-семиотические методы исследования философии уже используются, как мы отмечали выше, в ведущих направлениях современной философии языка, однако комплексный семиотический анализ всё ещё остаётся проблемой. Мы сделали попытку комплексного семиотического рассмотрения философии, учитывая различные семиотические уровни и аспекты её существования. Даже если позитивно-научное решение многих конкретных проблем семиотики философии остаётся делом будущего, общий философско-семиотический анализ философии вполне возможен. Мы считаем, семиотическое исследование философии должно сопровождаться критическим её рассмотрением. Задачи философской критики мы связываем с уже имеющимися в философии средствами саморефлексии и полученными на их основе результатами. Это делает наше исследование философско-методологическим.
В работе уделяется внимание функциям философствования и их проявлениям в области философской риторики. В качестве одной из основных в работе анализируется функция компенсации неустранимых границ понимания, имеющихся у всякого конечного существа, в том числе и у человека, и «сублимации» подобного «невежества» в фигуры мудрости. В контексте указанной функции рассматриваются особенности философской рефлексии и её отличие от рефлексии научной.
Важной функцией опирающегося на рефлексию теоретического сознания является функция экономии ресурсов и возможностей познающего разума. На данную функцию научной теории философы обращали внимание (начиная, по крайней мере, с Э. Маха). Теория (хотя и не только теория — аналогичные функции может осуществлять произведение, миф и т. д.) позволяет осуществлять «сжатие» безбрежного массива эмпирических описаний. В чём специфика проявления данной функции в рамках философских теорий? Философию можно рассматривать как предельное сжатие, предельное теоретическое обобщение человеческого опыта. Не случайно многие европейские философы обращаются к идее конечности человеческого разума. О конечности человеческого понимания размышляли Пифагор, Сократ, Августин, Г. Лейбниц, Д. Юм, И. Кант, М. Хайдеггер и многие другиефилософия, считают они, порождена человеческой конечностью, а с другой стороны — является стремлением за пределы этой конечности. Философию можно трактовать в качестве преодоления, компенсации границ понимания индивида. Вплотную к семиотическому толкованию философии подходит в своих работах замечательный философ и культуролог М. К. Петров, который определяет философию в качестве «теоретической номотетики, предназначенной для сжатия совокупной культурной информации живущего поколения людей до вместимости головы отдельного индивида». Другие функции философии можно рассматривать в качестве производных, либо существенным образом связанных с этой основной функцией предельного по охвату сжатия наличной культурной информации. Функция сжатия связана с функциями: критики, трансляции и трансмутации культурной информации, с функцией деавтоматизации мышления и др. Полагание её в качестве основной диктуется нашими задачами семиотического моделирования. Именно через изучение данной функции мы надеемся выйти к семиотическим основаниям и механизмам философии.
В работе мы приходим к выводу, что философское сжатие культурной информации производится в рамках сознания отдельного индивида, имеет индивидуальный характер, что философствование опирается на предельно универсализированную индивидуальность, на индивидуальность, обнаруживающую собственную всеобщность. Философия мыслится нами как форма такой индивидуальной рефлексии, которая всеобща (универсальна), она есть форма индивидуально-всеобщего. Индивидуально-всеобщее находят своё семиотическое воплощение в индивидуальном языке. Проблеме идиолекта уделяли внимание.
Бенвенист Э., Витгенштейн JI., Грязнов А. Ф., Крипке С., Куайн У., Попа К., Эко У. и др. Данной проблеме уделяется внимание и в нашей работе. Философское стремление к всеобщности и научной общезначимости рассматривается нами как процесс преобразования идиолекта в социолект. Пути и формы философской концептуализации индивидуального языка бывают различными и мы рассмотрим их в работе. В то же время, проблема языка неотделима от проблем мышления.
Наряду с проблематикой идиолекта, большое значение имеет категории кода и сообщения, позволяющие анализировать конвенциональные формы социолекта. Категория «кода» может быть рассмотрена как переходная семиотическая форма между идиолектом и естественным языком, что делает её весьма удобной для объяснения тех форм философии, которые претендуют на коммуникативную общезначимость. Данная категория анализируется в семиотических исследованиях Лотмана Ю. М., Якобсона Р. и рядом других исследователей.
Проблема национальных особенностей философского дискурса рассматривалась Гачевым Г. Д., Деррида Ж., Никифоровым A. J1., Пятигорским A.M. и рядом других исследователей, некоторые из которых связывали её с особенностями естественного языка (идиоматикой, лексикой и т. д.).
В работе мы развиваем идею, что пределом для методического понимания человека является вторая рефлексия (рефлексия рефлексии). Предполагается, что третья рефлексия невозможна в качестве систематической практики, что человеческий интеллект уже не может выработать приёмы удержания понимания того, что такое «знание о знании собственного (не)знания», хотя понимать «знание о собственном (не)знании» (Сократ) вполне может. Вторую рефлексию рассматривали в своих работах Адорно Т., Бивин Д., Вацлавик П., Джексон Д., Марсель Г. и др.
Предельная по глубине рефлексия сопровождается феноменом автореференции, которая имеет позитивное значение для конституирования самой мыслящей индивидуальности, однако может создавать и негативные последствия, связанные с нарушением логически правильного мышления. Минимизации негативных последствий автореференции уделяли внимание представители философии логического анализа, а из исследователей её позитивных функций можно отметить теории аутопоэзиса представителей радикального конструктивизма (Варела Ф., Вацлавик П., Матурана У. и др.).
Философия как вторая рефлексия уже метатеоретична и/или метаидеоло-гична. Поэтому для семиотического моделирования философии вторичных знаковых систем — метаязыка и коннотации, — пригодных для моделирования обычной рефлексии уже не достаточно. Философия трансцендирует все вторичные знаковые образования культуры, семантика философии — трансцен-дептачьная семантика. Моделировать вторую рефлексию можно лишь в семио-тиках третьего уровня, которые строятся посредством добавления нами нового языкового уровня — дополнительного метаязыка или дополнительной коннотации— к существующим моделям вторичных семиотик.
В работе будет использоваться идея «превращенных форм», разработанная в марксизме и используемая в последующих феноменологических и в метафило-софских исследованиях.
Большое значение имеет идея философии как исследования сферы возможного. Для выяснения специфики философского подхода необходимо сопоставить философию с другими дисциплинами направленными на иследование возможного, прежде всего такими, как логика и математика. Большое значение имеет идея «возможных миров», разрабатываемая в философии с Г. Лейбница и до наших дней. Категория возможного раскрывается также через категорию «условий возможности» .
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
.
Мы рассмотрели семиотические основания философии. Особенности философского дискурса анализировалась в работе через исследование соответствующих ему знаковых моделей. Возможные, согласно получаемым знаковым моделям, типы философского дискурса интерпретировались в качестве архетипов философствования, а их семантика — в качестве трансцендентальной семантики. Напомним пройденный нами путь.
Основанием всякой теоретической деятельности является рефлексия, которая только и может привести к разграничению объективного и субъективного, достоверного и недостоверного в содержании человеческого сознания. Теоретическая направленность (установка) сознания может толковаться как систематически практикуемая рефлексия. В то же время, рефлексия является продуктом коммуникации, а теоретический разум — продукт разума коммуникативного. Важной функцией опирающегося на рефлексию теоретического мышления является функция экономии ресурсов и возможностей познающего разума. Теория позволяет осуществлять «сжатие» неохватного для индивидуального разума массива эмпирических описаний, фактов. Теоретическое сжатие информации имеет место как в философии, так и в науке. Мы проанализировали специфику проявления данной функции в философской теории.
Ответ был найден через рассмотрение конечности человеческого разума. К идее конечности человеческого разума обращались многие мыслители: Пифагор, Сократ, Августин, Лейбниц, Юм, Кант, Хайдеггер и другие. Мы полагаем, что данное обращение не случайно, что философия порождена человеческой конечностью и связана со стремлением человека выйти за пределы собственной конечности. В работе философия рассматривалась в качестве компенсации границ индивидуального человеческого понимания. Различие между научной и философской рефлексией заключается не в форме сознания, а в степени реализации — полноте, систематичности — данной формы. Философия может толковаться как предельная для человека рефлексия, осуществляющая предельшлй охват и сжатие имеющегося опыта.
Прочие функции философии можно рассматривать в качестве производшлх от этой основной — функции предельного сжатия культурной информации. Философское сжатие совокупной информации производится в рамках сознания отдельного индивида, имеет индивидуальный характер, что коренным образом отличает философию как от мифа, опирающегося на безличные и нерефлективные стереотипы восприятия и мышления, так и от наук, которые хоть и рефлексивны, но имеют коллективный, дисциплинарный характер. Науки сближаются с философией на основе рефлективности, а с мифом — на основе коллективности (= стереотипности) сознания. Предельное сжатие не может быть коллективным, ибо целое можно помыслить лишь из некоторой точки. Для охвата универсума философствование опирается на предельно углубившуюся в себя и обнаруживающую собственную всеобщность индивидуальность. Философия является такой рефлексией, которая имеет всеобщий и универсальный характер, она есть форма индивидуально-всеобщего.
Центральной идеей нашего исследования выступала идея существования границ у человеческого разума и понимания. Эти границы обусловлены антропологическими, культурными и социальными причинами. Философия стремится как-то компенсировать конечность человека. Мы рассматриваем в качестве основной функции философии функцию сжатия основополагающей для данной культуры информации, позволяющую достичь систематизации последней в доступном для человеческого понимания виде. Получаемые в результате подобного сжатия категории, являются индивидуально-всеобщими понятиями, их универсальность обнаруживает себя во всякой наличной человеческой индивидуальности той или иной культуры и соразмерна ей. Этим категории философии отличаются от категорий науки, которые предназначены для дисциплинарного, а поэтому коллективного и относительно независимого от той или иной культуры сжатия наличного опыта (соответственно, с меньшим радиусом охвата подвергаемой теоретическому сжатию информации).
Что же лежит настолько глубже теоретической рефлексии наук, что не допускает стандартизированной практики коллективного — дисциплинарного — осознания? Где находится тот уровень индивидуально-всеобщего сознания, которое характеризует философию? Мы нашли, что предельной для человеческого понимания является вторая рефлексия (рефлекся рефлексии), или, словами Платона, — «вторая навигация». Первая навигация — это все формы духовной культуры, как теоретические, так и идеологические. Знаковые основания форм духовной культуры, относящихся к рефлексии первого уровня, легко можно моделировать в семиотиках второго уровня, «вторичных моделирующих системах», которые подразделяются на метаязыковые и коннотативные.
Культуру можно представить, с семиотической точки зрения, как совокупность вторичных семиотик. Многие вторичные семиотические системы (такие как наука, религиозные учения и др.) строятся на основе естественного языка, на основе его перекодирования. А последнее невозможно без метаязыка, поэтому метаязыки выступают необходимым для порождения духовной культуры (как в аспекте синхронии, так и в аспекте диахронии) элементом. Метаязыковые семиотики характерны для всех символических форм культуры, которые опираются на рефлексию (особенно выраженную в европейской культуре). Метаязыковые знаки так же не имеют объектов обозначения в реальном мире («денотатов», «референтов»), как и знаки коннотации (литературы, мифа, идеологии и т. д.). В этом метаязык не отличается от коннотации, он также интенсионален. Основная функция метаязыка — описание иного языка («языка-объекта»). Метаязыки образуют важную часть всякой теоретической деятельности, а именно — язык самой теории, для которой языком-объектом будет язык эмпирических констатаций (например, «протокольных высказываний»).
Философия опирается на более высокий уровень рефлексии, чем наука и/или более отдаленные коннотации, чем литература. А если так, то вторичных моделирующих систем для описания философии недостаточно, необходимо перейти на третий уровень семиотического моделирования. Для философского «сжатия» используются рефлексия, опирающаяся на сложные знаковые системы, которые превышают не только одноуровневую семиотику предметного языка, но и двухуровневые семиотики науки, литературы и прочих форм культуры. Вторичные семиотические модели если и приложимы к философии, то лишь в достаточно узких — не выявляющих особенности философии — пределах. Необходим трансцензуз — выход за пределы обычных для культуры двухуровневых семиотик и связанных с ними форм рефлексии и коннотации. В этом смысл понятия трансцендентальной семантики. Семиотическое моделирование философии приводит к семиотическим системам следующего — третьего — уровня.
Проблема соотношения философии и науки решается с семиотической. точки зрения достаточно определённо. Идеальной моделью теоретической науки является простой метаязык. Это не значит, что в реальной науке и её истории нет более сложных семиотических образований. Такие образования есть и они особенно необходимы в периоды становления и преобразования научных дисциплин. Однако в синтагматике научного текста данные знаковые структуры составляют лишь его необязательную, можно даже сказать его «физическую» часть. Причина в том, что семантика данных сложных семиотических структур никак не включаема в парадигматику научного текста в силу своей избыточности. Составляя лишь случайную, «физическую» часть научного дискурса, философский дискурс является более сложной семиотикой, которая структурно и семантически всегда научный дискурс превышает, а часто его в себя и включает. Поэтому наука может быть лишь одним из семантических элементов парадигматики философского текста. В структурно-семантическом плане только философский дискурс может содержать науку, научный же дискурс содержать философию в данном плане никак не может. Таково исчерпывающее семиотическое решение проблемы соотношения философии и науки. Не следует только забывать о возможности чисто коннотативного философского дискурса (конн-нотация коннотации), который сам по себе никакого позитивного соотношения с научным, метаязыковым дискурсом не имеет.
Мы полагаем, что человек может с пониманием интерпретировать знаковые системы не превышающие третий уровень. Третий знаковый уровень (вторая рефлексия) имеет мировоззренческое значение, которое заключается в возможности понимания мира как осмысленного целого.'Вслед за уровнями знаковости и рефлексивности мы выделяли соответствующие им уровни знания.
Четвертый уровень знаковости оказывается за границами человеческого понимания — рефлексия рефлексии рефлексии человеку недоступна. В качестве одного из следствий можно указать возможности и формы истории философии, относящиеся к различным уровням знания. Никакая история философии не может превышать третий уровень знаковости, поэтому «потолком» для истории философии всегда будет философия, т. е. история философии в качестве философии. Хотя имеют право на существование и нефилософские формы истории философии, обычно связанные с редукцией одного из знаковых уровней предмета описания (описываемой философии). Даже в случае сохранения числа уровней, задача истории философии лишь в производстве модели описываемой философии, которая «лучше» описываемой философии в том отношении, что легче помещается в классификации и периодизации исторического повествования.
Семиотическая конечность разума объясняет и бескомпромиссность философского диалога. Согласование философских позиций требует выхода на четвертый уровень знаковости, закрытый для человеческого понимания, поэтому разногласие и противоречие философских позиций будет продолжаться пока существует философия. Невозможность систематического и осмысленного выхода на четвертый уровень знаковости обостряет проблему интерсубъективности философии, поскольку исключает возможность использования метаязыка для налаживания философской коммуникации, для нахождения философами общего языка. Конфликтующие философские позиции поэтому не имеют и не могут иметь внешних рациональных критериев, которые бы способствовали их примирению.
Язык философии всегда находится в опосредованном отношении к естественному языку. А поскольку естественный язык становится собственным метаязыком прежде всего в грамматическом и/или логическом аспектах, постольку категориальное выражение именно данных аспектов часто становится объектом ^ философской, теперь уже вторичной (по отношению к естественному языку) рефлексии, объектом л/е/яаметаязыкового описания и упорядочивания. Философское высказывание металингвистично и/или металогичнов более общем случае, вторая рефлексия — продукт метакоммуникации.
Если считать духовную культуру областью «символических форм», то всякая деятельность над культурным символизмом — будь то его описание, анализ, критика, или что-либо иное — будет л*е/жгсимволической деятельностью, независимо от того, в духе какой традиции мы понимаем символ. Подобная деятельность характерна для философии — философия есть метадискурс, предназначенный для описания и анализа символического. Философия как вторая рефлексия уже метатеоретична и/или метаидеологична. В более общем плане, * как мы уже сказали, она является метакоммуникацией. Поэтому философия трансцендирует вторичные знаковые образования культуры, и семантика философии есть трансцендентальная семантика.
Итак, для моделирования второй рефлексии необходимо использовать семиотики третьего уровня, которые строятся добавлением дополнительного знакового уровня — метаязыкового или коннотативного — к приведенным выше моделям вторичных семиотик. Если системы второго уровня связаны с рефлексией и коннотацией (2 случая), то системы третьего — с рефлексией рефлексии (рефлексия второго уровня, или метарефлексия) и с рефлексией коннотации, а также — с коннотацией коннотации (гиперконнотация) и с коннотацией рефлексии (4 случая). Четыре модели третичных систем предоставляют возможность семиотической классификации философских учений.
Теперь мы можем связать особенности философского дискурса с полученными знаковыми моделями, имеем возможность семиотического объяснения основных форм философского дискурса. Эти семиотические модели выражают архетипы философского дискурса. Прежде чем давать характеристику архетипам, соответствующим построенным нами четырем моделям, отметим черты общности между собой метаязыковых архетипов [1] и [2] и коннотативных — [3] и [4]. Метаязык служит анализу и не создает новых смыслов, он вводит лишь новые знакиконнотация же, наоборот, новых знаков не создает, а служит порождению новых глубинных смыслов.
Добавление третьего метаязыкового уровня дает следующие две модели:
1) — метаязык метаязыка.
Архетип данной модели можно именовать и характеризовать как философский «анализ», предметом которого выступают те феномены культуры, которые образуют метаязыковые семиотики (два нижних знаковых уровня). Философский анализ может толковаться как метаязыковой трансцензус некоторого первичного метаязыка, в частности, как описание описания. Не случайно, что «*'. традиционной областью анализа является философия науки. Анализ доминирует в философии таких мыслителей как Аристотель, Г. Лейбниц, Б. Рассел и др. Анализ присутствует и в феноменологии, которая отлична от аналитической философии тем, что не ведает синтаксиса (не имеет дела с реальными означающими), феноменологический анализ ограничивается областью чистой семантики. Классическая феноменология может быть охарактеризована как форма «правостороннего», не опирающегося на синтаксический компонент анализа.
В противоположность философской критике, чистые аналитики склонны уподоблять философию науке, замечая лишь различие в степени общности используемых категорий. Философия является для аналитиков знанием, теорией. Аналитики не склонны противопоставлять языковые уровни рефлексии потому, что справедливо — согласно собственному архетипу «анализа» — усматривают и в первой, и во второй рефлексии (и в науке, и в философии) метаязыковые описания, только различного уровня. Простое различие уровней или логических тииов" используемых в науке и философии метаязыков не считается ими достаточным основанием для утверждений о принципиальной противоположности научного и философского дискурса.
Аналитики охотно занимаются проблемами онтологии, однако их подход отличается от подхода метафизиков: онтологические проблемы решаются в контексте логического или лингвистического анализа, в контексте философии языка. Когда современные представители анализа использует слово «метафизика» в позитивном, а не критическом смысле, они подразумевают под этим логически обоснованную онтологию. Тогда фигурируют такие понятия как «формальная онтология», «дескриптивная метафизика» и т. п. Аналитическая онтология есть анализ экзистенциальных высказываний. С точки зрения аналитической онтологии категория «Ничто» или «Небытия» не имеет значения, является нелепостью. В отличие от традиционных форм спекулятивной метафизики аналитическая онтология исключает данную категорию. Категория «Небытия» — надёжный негативный критерий, свидетельствующий о неапалитическом характере той онтологии, в которой данная категория используется.
В рамках анализа априорное тождественно формальным правилам и/или универсалиям метаязыка, ибо чистый философский анализ — это метаязык метаязыка. Поэтому-то аналитики отрицают концепцию синтетического a priori, характеризующую уже следующий архетип философского дискурса.
Аналитический дискурс характеризуется стремлением к созданию искусственных языков. Достоинством аналитического дискурса является стремление к ясности, недостатком же может оказаться бедность содержания («пустыня анализа») и/или излишний формализм. Аналитический архетип хорошо сочетается со следующим метаязыковым архетипом, к которому мы и переходим.
2) — метаязык коннотации.
Архетип данной модели можно именовать и характеризовать как философскую «критику», которая отличается от анализа главным образом предметной направленностью. Критика работает не столько с формальными языками, сколько со смыслами. Критика есть метаязыковой трансцензус коннотации (второго знакового уровня). Критика работает с коннотациями культуры, в частности, может распространяться и на коннотативные архетипы самой философии, превращаясь в критику метафизики.
Если логический анализ — это, прежде всего, конструирование искусственного (мета) языка, то лингвистическая философия — преимущественно критика языка. Критическая философия стремится не столько к созданию искусственных языков, как-то имеет место в чистом анализе (А.Тарский, Р. Карнап), сколько к прояснению смысла языка (поздний Витгенштейн, Г. Райл и др. представители лингвистического анализа).
Критическая философия может опираться на ту или иную форму априоризма. Без некоторых правил и принципов критики, некоторых «аксиом» понимания ни один уважающий себя критик не может обойтись, под угрозой трансцендентальной самопротиворечивости (каковая присутствует, например, в протаго-ровском скептицизме и релятивизме), так это — наличие. Если для критиков аналитического типа допустим лишь формальный априоризм, то нормальная форма философской критики содержит идею синтетического a priori. Архетип критики включает коннотативную семиотику, которая есть некоторый содержательный априоризм. В то же время, критический дискурс препятствует онтоло-гизации своего содержательного априоризма.
Критическая метаязыковая трансценденция не только не разрушает исходный коннотативный уровень, но и делает его более устойчивым. Наличие априорных оснований предохраняет, по-видимому, критическую философию от трансформации в скептицизм. Скептицизм оказывается дефектом метаязыка критики, его неполнотой, которая связана с отсутствием необходимых семантических терминов— априорных категорий. Априорные основания — это отображение в метаязыке подвергаемых рефлексии коннотаций. Критическая философия удовлетворяет критерию самонепротиворечивости.
Критическая философия ориентируется не только на исследование науки, но и на такие явления культуры, как миф, литература, искусство, идеология, мораль и т. д. Сохраняя, вслед за философским анализом, объективность и научность метаязыкового описания, критическая философия часто переносит его на новые области, далеко выходящие за рамки философии науки. Характерной особенностью критической философии является разграничение философии и науки (И.Кант, Л. Витгенштейн, М. Шлик и др.). Вероятно, это объясняется тем, что критический архетип включает семиотики различного типа: и метаязык, и коннотацию. Они хоть и располагаются на различных языковых уровнях, но конфликт, либо просто разделение между философской рефлексией и научным знанием провоцируют. Критическая философия может отрицать саму возможность особого философского знания, отводя философии функцию прояснения смысла. Поэтому аналитические усилия «критиков» часто не завершаются какими-то философскими заключениями, выводами. Процесс философствования самоценен и самодостаточен, он не завершается в какой-то философской теории, не приводит к упорядоченной системе философских высказываний. Критики противопоставляют порождаемое внутренней потребностью человека философствование (И.Кант) «философии систем». У критиков возможны проблемы с институтом науки, его требованием разграничения между процессом получения результатов и самими научными «результатами» .
Добавление третьего коннотативного уровня дает следующие две модели:
3) — коннотация метаязыка.
Архетип данной модели можно именовать и характеризовать как «метафизику». Метафизика порождает глубинные смыслы за счет коннотации к метаязыку, т. е. за счет гипостазирования абстрактных категорий метаязыка (науки, теологии и др.). Метафизика есть форма коннотативного трансцензуса некоторого метаязыка, некоторой «физики». Метафизика создает из этой «физики» некую глубинную реальность, она наделяет абстрактные сущности существованием, что отличает ее от предыдущих архетипов анализа и критики (например, от чистой феноменологии). Открытие «первооснов» существующего.
Бытия", «Бессознательного», «Складки» и т. п. — обычное занятие метафизиков. Возможные миры некоторого теоретического дискурса наделяются бытием.
Спекулятивная метафизика возникает в результате гипостазирования метаязыка, благодаря которому некоторый метаязыковой дискурс приобретает фи-гуративность и идеологизируется, его интенсионалы начинают пониматься в качестве экстенсионалов, образуя «мир иной», мир «истинный», «объективную реальность» и т. д. В объекты метафизического «Мира иного» могут превращаться и культурные коннотации. Правда, для этого необходимо усмотреть в них некоторый метаязык, некоторую «науку». Обычно же метафизика получается за счёт гипостазирования абстрактных теоретических понятий некоторой уже имеющейся дисциплины («физики»), за счёт преобразования их в наделённые неким глубинным смыслом философские категории, за счёт мифологизации некоторой теории.
Можно заметить, что гипостазирование является семиотическим механизмом образования универсалии, которые создают единство нашего совокупного опыта и мировоззрения. «Метафизику» можно рассматривать в качестве одной из возможностей создания данного единства за счёт интеллектуальной экономии, информации посредством отбора, исключения и смысловой глобализации. Будучи превращённой формой «физики», метафизика формирует, за счёт гипостазирования универсалий, независимую от вещей область «реальных» сущностей такие абстрактные объекты как «Я», «Сознание», «Идеальное», «Мир», «Истина» и другие. Если философия успешна, то её идеальные объекты начинают так же сильно влиять на сознание, как сновидения и грозные природные явления влияли на сознание дикаря. В отличие от мифа метафизика оказывает влияние на мировоззрение человека теоретического.
Метафизический дискурс хорошо согласуется со вторым коннотативным архетипом философии, к которому мы и переходим.
4) — коннотация коннотации.
Архетин данной модели можно именовать и характеризовать как «аксиологиюАксиология есть двойная коннотация, т. е. некоторая переоценка ценностей, образующих ее второй знаковый уровень. В более общем случае, аксиология есть трансцензус наличных ценностей. Метафизика есть форма коннотативного трансцензуса некоторых коннотаций. Можно говорить, что аксиология столь же нуждается в содержательном a priori, сколь и критика, только трасцендирует их иначе. Поэтому аксиология может соединяться не только с близкой ей коннотативной моделью метафизики, но и с моделью критики, вступать в симбиоз с критической философией (некоторые неокантианцы и феноменологи).
Правомерно поставить общий вопрос о семиотических основаниях априоризма: как в «критике» — модель [2], так и в «аксиологии» — модель [4]. Для этого необходимо акцентировать внимание на моменте их общности, который состоит в том, что нижние ярусы данных систем образует кош штатив} шя семиотика. Поэтому всякий априоризм может рассматриваться как некоторая (ме-таязыковая или коннотативная) рефлексия первичной коннотации, — как рефлексия избыточных означаемых первичной коннотации. Таково семиотическое определение априоризма. Если модели [2] и [4] дают априоризм, то модели [1] и [3] дают, как мы могли заметить онтологизм, ибо нижние ярусы данных систем образует метаязыковая семиотика («физика»), над которой философская рефлексия и надстраивается.
Пример аксиологического архетипа можно видеть в иронии. Ирония, начиная с Сократа, базируется на игре переоценки ценностей, поэтому она аксиологич-на, хотя и не сводится к чистой аксиологии (критический аспект иронии не менее существенен), феномен иронии необходимо включает и аксиологический аспект, а потому может моделироваться в качестве гиперконнотации. Ирония предполагает наличие специальных знаков, запускающих эти механизмы гиперконнотации. Ирония в высшей степени спекулятивна, ибо действует через коннотацию значения, противоположного прямому смыслу слов, — она утверждает себя как его иное. Знаки иронии преобразуют «да» в «нет», а «нет» в «да» исходного высказывания, изменяют утверждение на отрицание, а отрицание на утверждение. Ирония, как педагогический обман, оставляет подвергаемого иронии субъекта в неведении о подлинном, глубинном смысле слов ироника. Жертва иронии не видит третьего знакового уровня (коннотации коннотации), который отрицает первичную оценку (коннотацию), не видит произведённое ироником изменение оценки на противоположную. Это происходит в силу того, что знаки иронии являются метасимволами, обыденным сознанием, как правило, не замечаемыми. Двойная коннотация иронии действует по схеме «двойного отрицания» гегелевской диалектики, однако, в отличие от монологизма последней, ирония — феномен коммуникации, диалога (самоирония как присвоенный смех другого).
Фигура иронии получается в результате совмещения двух философских архетипов: аксиологии и критикипомимо игры переоценки (аксиология), ирония включает и серьёзность педагогики (критика). Если смех не опирается на аксиологическую иерархию, не связан со смещением «верха» и «низа», то данный смех — лишь смех юмористов. Ироник необходимо опирается на аксиологиче-ски значимые различия. A priori ироника выполняет сразу две функции: ценностного образца и основания критики.
Метаязыковые архетипы [1] и [2] воплощают дух научной объективности и всеобщности. Рефлексия в них имеет теоретический характер. Метаязыковые архетипы стремятся сделать язык философии общезначимым, точным и определённым. Возникающие на их основе школы и направления стремятся выработать безличные критерии для оценки тех или иных философских положений. Классическая концепция истины обычно сохраняет парадигмальное значение для представителей данных архетипов философии, даже в случае критического пересмотра или выдвижения альтернативных (когерентных, прагматических, конвенционалистских) подходов. Метаязыковые архетипы создают основания для рационального мышления и поведения. Данные архетипы являются доминирующими в европейской традиции.
В отечественной культуре метаязыковые архетипы теоретической философии представлены в незначительной степенирусская философия определяется кон-нотативными формами и ориентируется преимущественно на таковые в европейской традиции (достаточно отметить нелюбовь к схоластике, кантианству и позитивизму). Неприятие общезначимых логических и научных кодов часто дополнялось склонностью к поэтической субъективности и литературным формам выражения.
Коннотативные архетипы [3] и [4J воплощают философское стремление к глубинным смыслам. Осуществляя функцию смыслообразования («наделения мира смыслом»), они опираются на рефлексию риторико-идеологического типа. Данные архетипы порождают философию, которая может ориентироваться как на практику (политику, этику, религию), так и на художественное мышление (поэзию, литературу, искусство). Практически ориентированные формы конно-тативной философии создают школы на основе принципов «партийности», а поэтически ориентированные не имеют сколько-нибудь общезначимого коммуникативного кода и не выходят за рамки идиолектов. Создатели коннотативных форм философии часто говорят на таких «языках», которые даже если и понятны другим, но доступны для использования в качестве живых языков лишь ими самими.
Не следует отождествлять философскую гиперконнотацию с простой коннотацией— это сделало бы философию разновидностью литературы или мифа в буквальном смысле, лишив приведённые схемы [3J и [4] своего нижнего яруса. Философская «идеология» принадлежит иному уровню и имеет свои особенности, формируясь на основе третичных семиотик, она создаёт базу для последующей рефлексии с позиций индивидуально-всеобщего. Гиперконнотация также отличается от коннотации, как «понимание понимания» отличается от простого понимания. Гиперконнотацию можно определить как использование первичных коннотаций или метаязыков в качестве схем для выражения смыслов более глубокого (второго) уровня рефлексии.
Каким образом философская рефлексия осуществляет сжатие информации? В случае метаязыка ответ на данный вопрос почти тривиален: благодаря переходу к семантическим категориям, которые имеют большую степень общности и более абстрактны, чем категории языка-объекта. В случае же коннотации мы имеем не абстрактно обобщающее понятийное мышление, а мышление в категориях конкретно-всеобщих. Коннотации не обобщают, а ограничивают объём понятий, но в тоже время она выводят нас за рамки наличного содержания мысли. Коннотация опирается не на абстрактное понятие, а на символическое и образное мышление. Либо, как в случае гегелевского «отрицания отрицания», разрушает логическую понятийность в пользу риторического движения «от абстрактного к конкретному» .
Мы рассмотрели архетипы, возникающие в человеческом разуме. Однако из ранее сказанного нисколько не следует, что философом может быть только человек. Хотя философия возможна исключительно у конечного разума, но вполне возможен конечный сверхчеловеческий разум. Для моделирования соответствующей ему воображаемой философии, превосходящей по своему рефлексивному уровню реальную, человеческую философию, могут понадобиться знаковые системы четвёртого, пятого. n-го языкового уровня. Моделирование рефлексии n-го уровня знаковыми системами (п+1)-го языкового уровня необходимо даёт 2П знаковых моделей данного уровня, т. е. в данной воображаемой философии можно выделить 2П архетипов. Пределом же воображаемой метафи-лософии любой философии будет рефлексивный и знаковый уровень самой философии. В своём исследовании мы ограничились исследованием единственно нам известной формы философии, наблюдаемой у людей. Проблемы воображаемой философии ждут дальнейшего исследования.
Необходимо предупредить против онтологического истолкования выделяемых нами знаковых структур. Автор полагает, что без воспринимающего и интерпретирующего субъекта знаки и, тем более, знаковые структуры существовать не могут. Наивно было бы думать, будто могут существовать в одном и том же смысле («бок о бок») знаки и вещи, — ибо всякая вещь может быть использована в качестве знака, а всякий знак— перестать быть знаком и стать вещью. Поэтому любые семиотические объекты — тексты, языки, дискурсы, знаки — неизбежно имеют субъективный аспект, определяемый точкой зрения интерпретатора.
Необходимо помнить о том, что всякое моделирование включает в себя и субъективный аспект. Прочтение одного и того же текста может опираться на разные принципы моделирования. Если читатель философского текста моделирует присутствующие в тексте знаковые структуры (1) и (2) как простой метаязык, то он воспринимает философию в качестве науки, а если видит в текстах со знаковыми структурами (3) и (4) лишь простые коннотации, то прочитывает философский текст в качестве литературы. Например, коннотацию коннотации весьма сложно отличить от простой коннотации, ибо она таковой и является по своей поверхностной форме.
Третичные знаковые системы могут легко создавать иллюзию вторичных. Так, третичные коннотативные семиотики могут быть истолкованы как простая коннотация. В этом случае философия читается по схеме нарратива как литература, миф и т. д. Схемы (2), (3) и (4) включают в себя коннотацию и, при поверхностном восприятии, соответствующие разновидности дискурса могут быть истолкованы как литература (можно сказать, что эти три формы философии, в той или иной степени, содержат «литературу»). Третичные же метаязы-ковые семиотики могут путаться с простым метаязыком, с простой рефлексией. В этом случае, философия читается как формальный дискурс, как логика, научная теория и т. п. Схемы (1), (2) и (3) включают в себя рефлексию и, при поверхностном восприятии, соответствующие разновидности дискурса могут быть истолкованы как наука (можно сказать, что эти три формы философии, в той или иной степени, содержат «науку»). Многое определяет точка зрения. Если мы способны удерживать все три рефлективных уровня, то имеем философию, если же соскальзываем на двухуровневое моделирование — «литературу», или «науку» .
Возможно ли обратное, т. е. восприятие литературы и/или науки в качестве философии? Возможно, если читатель домысливает отсутствующий у автора данного текста семиотический уровень, т. е. порождает более сложный, чем у автора, текст. Тем самым, семиотическое (знаковое) моделирование языковых уровней осуществляется не только создателем текста, но и его интерпретатором (читателем, слушателем). Философский текст возникает не на основе первичного (естественного) языка, а на основе вторичного «языка» рассмотренных нами дискурсивных форм.
Одно из основных своих достижений в области философского-методологических проблем семиотики философии диссертант связывает с трёхуровневым знаковым моделированием и типологией философского дискурса, т. е. с разработанной концепцией трансцендентальной семантики, которая открывает новые области философско-семиотических исследований и ждёт своего дальнейшего развития, а также проверки в области анализа конкретных философских текстов. Трансцендентальная семантика рассматривалась в исследовании исключительно в аспекте синхронии (диахронический анализ философского дискурса проводился лишь с использованием вторичных моделирующих систем). Разработка диахронического аспекта трансцендентальной семантики — дело будущего.
Можно и нужно также ставить вопрос о соотношении построенной нами семиотической типологии с психологическими классификациями философского творчества, каковые мы находим у В. Дильтея, У. Джеймса, К. Г. Юнга и некоторых других исследователей. Представляется, что психологические взаимосвязи между различными типами философского дискурса могут существенно отличаться от исторических взаимосвязей (если, конечно, подобные закономерности существуют). Интересна проблема возможной параллели между нашим подразделением трёхуровневых фигур философского дискурса на «анализ», «критику», «метафизику» и «аксиологию» и риторическими фигурами метонимии, синекдохи, метафоры и иронии соответственно. Эти и многие другие проблемы мы намерены рассмотреть в дальнейших исследованиях.
