Целью настоящей работы является изучение рецепции немецкой музыкальной классики русской литературой XIX в.
В соответствии с целью исследования нами были поставлены следующие задачи:
1) проследить основные этапы восприятия немецкой музыкальной классики русской литературой XIX в. и дать их характеристику в конкретном социально-историческом контексте;
2) выявить основные направления взаимодействия немецкой музыкальной классики и русской литературы XIX в.;
3) рассмотреть особенности индивидуальных восприятий немецкой классической музыки русскими писателями и критиками XIX в.
Актуальность исследования обусловлена необходимостью выявления многообразия творческих связей русской литературы с западноевропейской художественной культурой, в том числе с музыкальным искусством.
К настоящему времени взаимосвязь литературы и музыки как двух видов искусства изучена достаточно глубоко: рассмотрены различные аспекты их взаимодействия и взаимовлияния, исторические формы их синтеза и своеобразие историко-стилевых проявленийсистемно отражена роль музыкальной культуры в жизни отдельных писателей разных периодов истории отечественной литературы (М.Ю.Лермонтов, В. Ф. Одоевский, Н. П. Огарёв, И. С. Тургенев, Ф. М. Достоевский, А. А. Блок и др.), выявлены музыкальные идеи в их мировоззрении, музыкальное начало в поэтике их произведений. Традиционно при изучении данной темы вызывали исследовательский интерес специфика воплощения поэтических произведений в музыке, их отражение в музыкальном творчестве, популяризация поэтических произведений за счёт переложения на музыку (романсы, хоровые и камерные ансамбли, инструментальные и оперные произведения, музыкальное сопровождение спектаклей и фильмов, поставленных по литературным произведениям). Также привлекала внимание общность терминов литературного и музыкального творчества (фраза, предложение, период, образ, интонация, пауза, мотив, тема, темп, ритм и пр.). Неоднократно отмечался тот факт, что немецкие композиторы в различные периоды своей творческой деятельности обращались к поэтическим произведениям. Так, Л. ван Бетховен перекладывал на музыку стихи Ф. Шиллера и И.-В.Гете, а также менее известных Х.-Ф.Геллерта и А. Ейтелеса (цикл «К далёкой возлюбленной»), писал военные и походные песни («Свободный человек», «Прощальная песня великих добровольцев», «Военная песня австрийцев»), делал обработки народных песен: уэльских, ирландских, шотландских (их свыше 150).
Таким образом, разнообразные аспекты взаимоотношений литературы и музыки получили достаточно полную разработку, однако при этом многие частные вопросы ещё нуждаются в дальнейшем рассмотрении. Создание целостной картины влияния немецкой классической музыки на общий ход литературного процесса XIX в. затрудняется малой изученностью с этой точки зрения творчества многих значимых представителей русской литературы XIX в. (Н.Г.Чернышевский, А. В. Дружинин, А. Ф. Кони, И. С. Аксаков, Д. Ю. Струйский, В. П. Боткин, Я. М. Неверов, Н. В. Станкевич и др.). Рассмотрение фактов влияния немецкой музыкальной классики на русских писателей XIX в. в контексте общего хода литературного процесса призвано способствовать систематизации накопленного материала и созданию целостной картины рецепции традиций и образов немецкой музыкальной классики в русской литературе.
Объектом исследования послужили русско-немецкие связи XIX века, лежащие в области литературы и музыки, степень их интенсивности и продуктивности, свидетельства их разнообразного проявления в различных источниках. Предметом исследования явились музыкальные образы художественных произведенийлитературно-критические отклики русских писателей о творчестве отдельных представителей немецкой музыкальной культурыконкретные факты из биографий представителей русской литературы XIX в., отражающие их художественные пристрастия, в том числе музыкальные вкусы. Материалом для анализа стали художественные, литературно-критические, автобиографические и эпистолярные произведения прозаиков, поэтов и литературных критиков XIX в., а также периодические издания того времени.
Степень последовательности темы. В сравнительно-исторических исследованиях учёные исходили из того положения, что сходство культурных феноменов может быть основано, с одной стороны, на сходстве в общественном и культурном развитии народов, с другой стороны — на культурных и литературных контактах между ними. Для того чтобы влияние стало возможным, должны существовать внутренняя потребность в таком культурном «импорте», аналогичные тенденции развития в данном обществе и в данной литературе. Большой вклад в развитие компаративистики внесли такие учёные, как А. Н. Веселовский, В. М. Жирмунский, Н. И. Конрад, Н. И. Пруцков. Историю русско-немецких отношений изучали И. И. Замотин, А. Н. Пыпин, И. А. Шляпкин. В более поздний период эту тему развивали М. П. Алексеев, М. Л. Тронский, Г. М. Фридлендер, В. И. Кулешов, Н. Б. Реморова,.
A.Б.Ботникова, В. Е. Захаров, В. И. Сахаров. Немецкие учёные, такие как.
B.Дитце, Г. Рааб, Э. Райснер, Г. Цигенгайст, Р.-Д.Клуге, также внесли свою лепту в рассмотрение отдельных вопросов этой тематики. С 1957 г. систематическим изучением истории русско-западноевропейских литературных и культурных отношений периода XVIII—XX вв. занимается Отдел взаимосвязей русской и зарубежных литератур Пушкинского Дома (Института русской литературы) РАН, организованный по инициативе М. П. Алексеева, сформировавшего научную школу, яркими представителями которой являются Ю. Д. Левин (русско-английские литературные связи), П. Р. Заборов (русско-французские литературные и культурные связи), В. Е. Багно (испанское направление), Д. М. Шарыпкин (русско-скандинавские связи). Германистика представлена Р. Ю. Данилевским, Г. А. Тиме, М. Ю. Кореневой.
Сегодня проблематика компаративистских исследований расширяется и усложняется за счёт того, что в качестве объектов исследования выдвигаются не те или иные фрагменты, а целостные литературно-культурные феномены, воплощающие нравственно-психологические, философские концепции. В. М. Жирмунский справедливо отмечал, что фактическая история общества не знает случаев абсолютно изолированного социального (в частности — литературного) развития без непосредственного или более отдалённого взаимодействия и взаимного влияния между отдельными его участками [см.: 123, с. 14]. В этом свете принципиально важным видится положение учёного о том, что «восприятие влияния не есть пассивное усвоение, но активная переработка, в результате чего создаётся своё искусство» [122, с. 23]. М. П. Алексеев показывал неразрывную связь русской литературы с другими сферами культурной жизни — с общественной мыслью («Пушкин и проблема «вечного мира», 1958), с историей («Борис Годунов и Дмитрий Самозванец в западноевропейской драме», 1936), с социально-экономической жизнью (предисловие к книге К. Бруннера «Хозяйственное положение и литература», 1930), с народным творчеством («Беранже i французьска теня», 1933), с изобразительным искусством («Теккерей-рисовалыцик», 1936), с точными и естественными науками («Пушкин и наука его времени», 1956) и, безусловно, с музыкой («Бетховен в русской литературе», 1927). Таким образом, изучая русскую литературу, М. П. Алексеев сравнительно редко оставался только в её пределах. Его интересовали преимущественно две проблемы: восприятие и освоение русской литературой опыта и достижений мировой культуры и международное значение русской литературы. В этом контексте особенно актуальным видится высказывание учёного о том, что «филология, как никакая другая наука, служит сближению людей». По его мнению, «она определяет физиономию национальной культуры» [см.: 320, с. 4].
Отечественное литературоведение рассматривало тему осмысления немецкой музыки в русской литературе XIX в. в контексте закономерных представлений учёных о единстве мирового культурного опыта и его неизбежной эволюции. Предпринимались попытки представить культурный процесс не в виде изолированных фактов, но, по выражению Ю. Д. Левина, «во всём многообразии и диалектической сложности его зависимостей, связей и воздействий, в самых различных его проявлениях» [159, с. 12]. Учёные стремились к глубине и оригинальности исследований, опираясь на малоизученные и малозначительные, как ранее казалось, свидетельства взаимного влияния музыкально-литературных явлений разных стран.
Ранние исследования этой темы относятся к концу XIX — началу XX в. Именно в этот период литературоведы сделали первые попытки осознать взаимосвязи двух исторических культурных пластов — русской литературы и немецкой классической музыки, выявить области их интерференции, степень и глубину взаимопроникновения, социальные приоритеты и масштабы их эмоционально-нравственного воздействия, а также наметить перспективы и направления дальнейшего развития этих процессов.
Первые системные работы по изучению взаимосвязей немецкой классической музыки и русской литературы XIX в. были представлены М. П. Алексеевым. Обращение учёного к этой теме представляется вполне закономерным, поскольку он, по его собственному признанию, всегда пытался «коснуться таких литературных фактов и культурных процессов, которые мало освещены в общих пособиях», выявить в рассматриваемых явлениях такие особенности, «которые до сих пор оставались в тени» [8, с. 3]. Действительно, в исследовании проблемы взаимосвязей немецкой музыки и русской литературы XIX в. М. П. Алексеев предлагает новые пути, по которым следуют за ним другие исследователи. Наиболее значительными работами учёного в рассматриваемой области, несомненно, являются статьи «Русские встречи и связи Бетховена» и «Бетховен в русской литературе», опубликованные в «Русской книге о Бетховене» (1927).
Статья М. П. Алексеева «Русские встречи и связи Бетховена» освещает проблему взаимоотношений композитора с известными фигурами в российской политике и культуре — А. К. Разумовским, И. Ю. Броуном, М. Ю. Вьельгорским, Э.-фон-дер-Рекке, В. фон Энзе, Н. Б. Голициным. Автор прослеживает, как в историю жизни композитора «своеобразно вплетаются русские встречи, знакомства и связи» [10, с. 110]. Анализируя точки соприкосновения этих людей с Бетховеном и временные периоды их общения, автор, опираясь на письменные свидетельства, выстраивает чёткую систему реальных и предполагаемых источников информации, из которых Бетховен мог получать сведения о современной ему российской действительности. М. П. Алексеев в своих выводах стремится быть строго доказательным и предупреждает читателя о том, что не следует «переоценивать интерес Бетховена к России и русским» [10, с. 77]. Вся «сложная цепь привязанностей, надежд и воспоминаний» Бетховена, которая ведёт в Россию, представлена в абсолютной логической последовательности, что позволяет сделать вывод о том, что композитор был не совсем безразличен к стране, «стоявшей в его эпоху в центре европейских событий, за движением которой следил он с такой напряжённостью и тревогой», а личные знакомства и связи лишь «укрепили его интерес к России, внушённый ему историей и современниками» [10, с. 110].
В статье «Бетховен в русской литературе» М. П. Алексеев рассматривает проблему взаимоотношений немецкого композитора с российской действительностью в ином ракурсе. Здесь на первый план выходит анализ влияния (как прямого, так и косвенного) самой личности композитора и его творческого наследия на русский литературный процесс. Впервые в этом контексте упоминаются имена Н. В. Гоголя, В. А. Соллогуба, Д. Ю. Струйского и других писателей, у которых опосредованно, через творческое восприятие новеллы В. Ф. Одоевского «Последний квартет Бетховена», родились творческие замыслы произведений о личности и судьбе артиста в обществе. Автор считает это вполне закономерным, поскольку сама новелла явилась «вообще первой попыткой дать образ Бетховена в беллетрическом произведении» [б, с. 160], а посему не могла пройти незамеченной в русской литературе, чутко реагировавшей на всё новое и оригинальное. Интересную параллель проводит М. П. Алексеев между раскрытием темы личности художника в западной и отечественной литературах. Анализируя произведения отечественных авторов, навеянные ярким гением Бетховена, этого «безумца гофмановского типа» («История двух калош» В. А. Соллогуба, «Музыкант» Ф. Корфа, «Бетховен» Д. Ю. Струйского, «Актеон» И. И. Панаева, «Свежее предание» Я. П. Полонского, «Септуор Бетховена» А. М. Жемчужникова, «Venezia la bella. Дневник странствующего романтика» Ап.А.Григорьева, «Героическая симфония Бетховена» Н. П. Огарёва, «Anruf an die Geliebte Бетховена» А. А. Фета, «Судьба (к 5-ой симфонии Бетховена)» А. Н. Апухтина, «Девятая симфония» К. К. Случевского, «Крейцерова соната» Л.Н.Толстого), учёный отмечает смещение центра тяжести, в противоположность западным образцам, «от характеристики личной, творческой трагедии в сторону социальных противоречий» [6, с. 163]. Так, впервые в отечественном литературоведении, М. П. Алексеев связывает музыкальное наследие Бетховена с общественными процессами, которые были неотъемлемым признаком той эпохи. Он видит в личности немецкого композитора некие черты, близкие мятежному духу определённых слоёв творческой российской интеллигенции. Анализируя произведения отечественных писателей, вдохновившихся творчеством Бетховена, М. П. Алексеев выявляет те отличительные особенности душевного настроя и неповторимого авторского стиля, которые роднят их с аналогичными мотивами биографии и философско-музыкального наследия немецкого композитора. Таким образом, отразив в своей статье свидетельства почти столетнего интереса русской литературы к Бетховену, М. П. Алексеев явственно наметил ту линию, «по которой шли разнообразные манеры его усвоения русским слушателем» [6, с. 184].
Другие авторы, чьи работы помещены в «Русской книге о Бетховене», подходят к рассмотрению темы влияния творчества композитора на русскую культуру и литературу с несколько иных позиций. Н. Брюсова в своей статье.
Бетховен и современность" высказывает мысль о том, что при восприятии творчества композитора следует отойти от привычного образа «революционера в словах, в поступках, в жизни» и обратиться к рассмотрению его музыкальной формы, поскольку «лишь последования звуков, гармоний, тональностей, ритмическая форма представляют собой «чистую правду» [45, с. 3]. Именно в этой правдивости и совершенности Брюсова склонна искать точки соприкосновения музыкального творчества Бетховена с современным ему читателем. Указывая на то, что форма выражения мысли и сам материал для восприятия могут меняться, она рассматривает произведения немецкого композитора как «прорыв, толкнувший к движению эти мысли, волевое напряжение, вызвавшее их рождение» [45, с. 4], что делает их особенно ценными для многих поколений слушателей. На примере отдельных произведений, взятых из разных периодов творчества композитора (квартет f-moll, op. 95, фортепианная соната A-dur, op. 101 и др.), автор прослеживает музыкальные средства, помогающие Бетховену произвести наибольший эффект на слушателей. Таким образом, Брюсова через детальный анализ отдельных произведений подводит читателя к мысли о созидательном начале в произведениях композитора, созвучных настроению широких слоев современного автору общества.
Статья В. В .Яковлева «Бетховен в русской критике и науке» основана на исторических справках и собственных наблюдениях автора. По его мнению, такой подход к изучению проблемы помогает «раскрыть ответы русской мысли на явление Бетховена, реальный смысл которого был понят у нас довольно рано и бесповоротно» [334, с. 51]. Автор проводит чёткий водораздел между «фактическим вхождением музыки Бетховена в русскую культуру и степенью её принятия любительскими группами» и «той принципиальной деятельностью, которая велась немногими представителями музыкальной печати с ограниченным кругом влияния на концертную и частно-бытовую жизнь». Следует отметить специфичность подхода автора к изучаемой проблеме, который обусловлен рассмотрением не столько частных вопросов, ставившихся русской критикой, сколько «типов» позиций в отношении творчества и личности Бетховена [334, с. 75].
Заслуживает особого внимания цикл статей А. А. Хохловкиной, В. В. Яковлева, С. М. Попова в «Русской книге о Бетховене» под общим названием «Музыкальная Москва и Бетховен». В нём поэтапно рассматривается вхождение музыкального творчества композитора в культурную жизнь Москвы (20-е и 30-е гг., 40-е и 50-е гг., 60-е и 70-е гг. XIX в.) [см.: 311, с. 111—157]. На каждом этапе прослеживаются ведущие тенденции и масштаб общественного восприятия имени Бетховена и его отдельных произведений на фоне общих социально-культурных процессов того времени.
Русская книга о Бетховене" в течение трёх последующих десятилетий оставалась, пожалуй, единственным фундаментальным исследованием проблемы взаимосвязей немецкой классической музыки и русской литературы XIX в. Лишь в 1960;е гг. интерес к влиянию немецкой классической музыки на творческое наследие отечественных литераторов XIX в. стал постепенно возрождаться. В этот период выходят книга А. Н. Крюкова «Тургенев и музыка» (1963) и очерк А. Ф. Лосева «Проблема Р. Вагнера в прошлом и настоящем» (1968). Пожалуй, работу Крюкова можно назвать первым системным исследованием отражения немецкого музыкального искусства в творческой биографии индивидуального представителя отечественной литературы. Представляется вполне естественным тот факт, что выбор пал на одного из самых «музыкальных» русских писателей. Приводя отрывки из эпистолярного наследия писателя (большей частью писем к П. Виардо), Крюков прослеживает зарождение его интереса к творчеству Бетховена, доказательно утверждая, что интерес этот не угасал в течение всей жизни писателя, причём восприятие писателем произведений Бетховена было исключительно положительным. В то же время исследователь отыскивает свидетельства противоречивого отношения.
Тургенева к другому представителю немецкой классической музыки — Вагнеру. Стремясь сохранить адекватность и беспристрастность суждений, привлекая богатый материал творческого наследия русского писателя, Крюков даёт картину музыкальных симпатий и антипатий Тургенева, на его примере доказывая неоспоримую значимость немецкой музыкальной классики для литературного процесса его времени в целом.
Очерк А. Ф. Лосева «Проблема Р. Вагнера в прошлом и настоящем» — первая попытка дать всеобъемлющее представление об отношении к музыкальному творчеству композитора отечественных литературных деятелей разных периодов: Л. Н. Толстого, Вяч.И.Иванова, Э. К. Метнера, С. Н. Дурылина, А. А. Блока, А. В. Луначарского. Такой подход к рассмотрению проблемы достаточно симптоматичен: к тому времени назрела необходимость конкретизировать взаимное влияние отечественной литературы и немецкой классической музыки на примере отдельных их представителей. Вагнер выбран автором, по-видимому, не случайно. Именно его противоречивая фигура помогла показать всю гамму эмоциональных впечатлений, полученных писателями, которые нашли отражение в их идейно-философском, эстетическом и литературном наследии.
1970;е гг. ознаменовались новым всплеском интереса отечественного литературоведения к теме взаимосвязей немецкой классической музыки и русской литературы XIX в. Она была затронута в работах Г. Б. Бернандта «В. Ф. Одоевский и Бетховен. Страница из истории русской бетховенианы» (1971), «Статьи и очерки» (1978) и работе А. А. Гозенпуда «Достоевский и музыка» (1971). Первая работа Бернандта отличается фундаментальностью и разносторонностью подходов, о чём свидетельствуют названия глав: «Последний квартет Бетховена», «Русские ночи», «Впечатления современников», «Бетховен-симфонист», «Об исторической роли Бетховена». Пожалуй, автор впервые показал столь тесное переплетение творчества Бетховена с судьбоносными моментами биографии и мироощущением одной из самых интересных фигур отечественной литературы XIX в., «пионера и энтузиаста отечественного бетховеноведения» [29, с. 38].
Если в вышеуказанной работе в центре внимания Бернандта находится В. Ф. Одоевский, то в своих «Статьях и очерках» исследователь дополняет картину «становления русской музыкальной мысли на её заре» именами Д. Ю. Струйского, М. Д. Резвого, А. П. Серебрянского, Н. А. Мельгунова, В. П. Боткина, Я. М. Неверова, Н. В. Станкевича, А. И. Герцена. Сам автор определил цель исследования как «собирание малоизвестных, отчасти «доселе и вовсе неизвестных материалов, характеризующих музыкальные вкусы деятелей культуры XIX столетия» [30, с. 283]. Такое разнообразие имён, представляющее целый спектр отношений к творчеству немецких композиторов (прежде всего, к Бетховену), делает работу особенно весомой с точки зрения русско-немецких культурных связей. Автором наглядно продемонстрированы глубина и масштаб исторического понимания этого явления и осознание его ценности современниками.
Исследование А. А. Гозенпуда «Достоевский и музыка» впервые дало читателям целостное представление о музыкальных пристрастиях русского писателя, среди которых не последнее место занимало творчество немецких композиторов. Привлекая богатый фактический материал (мемуары родных и близких Достоевского, его переписку, а также отрывки из художественных произведений, таких как «Братья Карамазовы», «Униженные и оскорблённые», «Подросток»), А. А. Гозенпуд раскрывает внутренний мир писателя, его эстетические пристрастия и процесс оформления творческих замыслов. Автор впервые связал создание писателем конкретных литературных образов с опытом его общения с творчеством немецких композиторов, в особенности — произведениями Бетховена.
В 1980;е гг. увидели свет новые работы по изучаемой тематике: «Достоевский и музыкально-театральное искусство» А. А. Гозенпуда (1981), «Огарёв и музыка» Н. И. Ворониной (1981), «Русская книга о Бахе» (1985) и «Ранний рассказ о Бетховене» В. Фейерхерда (1987). В своём исследовании.
Достоевский и музыкально-театральное искусство" Гозенпуд посвятил отдельную главу отношению писателя к зарубежным композиторам, в которой особый интерес вызывает рассмотрение параллели «Достоевский — Вагнер». Автор пытается разобраться в истоках той неприязни, которую вызывало у писателя творчество этого немецкого композитора. Необычен ракурс, в котором исследователь рассматривает сходность эволюции Вагнера и Достоевского, выражавшуюся в стремлении показать, как «уродуется нравственная природа человека» [72, с. 196−197]. По мнению автора, эти две фигуры роднит сходность понимания «святости и греховности». К концептуальным же различиям в их творчестве Гозенпуд относит принадлежность Достоевского к художникам «антибуржуазным и стихийно демократическим», а Вагнера — к художникам «элитарным» [72, с. 197]. Вагнера, по мнению исследователя, волновали судьбы избранных, а Достоевского — участь самого маленького и ничтожного человека. Мощь эмоционального воздействия музыки Вагнера кажется А. А. Гозенпуду «беспредельной», но он признаётся, что едва ли может назвать композитора «великим психологом», каковым является Достоевский, поскольку «страсть, скорбь, любовь, страдания выражены в музыке с огромной силой, но эмоция кажется отвлечённой от её носителя». Проблему искупления эти две творческие личности также решают по-разному: герои Вагнера во имя спасения собственной души «эгоистически допускают гибель других" — герои Достоевского «распинают свою душу» [72, с. 198]. Пристальное внимание к нравственной сфере соприкосновения творчества русского писателя и немецкого композитора отличает работу Гозенпуда от предыдущих исследований и намечает новый поворот в рассмотрении темы.
Исследования Н. И. Ворониной «Огарёв и музыка» продолжает традиции изучения русско-немецких взаимосвязей через призму отдельно взятой личности отечественного писателя. Опираясь на статьи Е.И.Канн-Новиковой «Огарёв и музыка», «Музыкальное наследие поэта Н.П.Огарёва» и статью В. А. Киселёва «Огарёв-музыкант», автор создаёт достаточно полнокровный образ разносторонне одарённого человека, в мировоззрение которого органично вписываются элементы немецкой музыкальной культуры.
В «Русской книге о Бахе» (1985), преимущественно посвящённой музыковедческой проблематике, помещена статья Т. Н. Ливановой и С. Н. Питиной «И. С. Бах и русская музыкальная культура», в которой можно обнаружить интересные суждения о том, как в целом складывалась русская бахиана, а также об её отличиях от моцартианы и бетховенианы. В России начала XIX в. эпоха композитора представлялась исторически далёкой, а сам он «загадочным великим мастером, воплощением прекрасной старины» [166, с. 7]. Т. Н. Ливанова и С. Н. Питина определили 1860-е гг. как переломные в истории русской бахианы, поскольку именно в это время то, что было достоянием сравнительно узких кругов просвещённых музыкантов и любителей музыки, стало распространяться вширь, затрагивать новые общественные слои, прочнее входить в духовную культуру страны. Особо значимым является стремление авторов статьи проследить историческую преемственность в восприятии творчества Баха российской культурой.
Статья В. Фейерхерда «Ранний рассказ о Бетховене» оживила в памяти читателей «энергичную, целеустремлённую пропаганду» в России музыки Бетховена В. Ф. Одоевским [297, с. 67]. Отличительной особенностью содержания статьи явилось очевидное стремление автора связать героизм творчества Бетховена с общественной ответственностью отдельно взятого художника, его высокой миссией и пламенной преданностью искусству, которые столь высоко всегда ценились в России. Положение о том, что культурное наследство других народов помогает решить жгучие проблемы современности, было основополагающим для автора статьи.
В 1990;е гг. разработка темы взаимосвязи немецкой классической музыки и русской литературы XIX в. шла, в основном, по пути углубления исследований намеченных ранее направлений. В 1990 г. вышла работа А. А. Гозенпуда «Рихард Вагнер и русская культура», которая обобщила накопленные материалы о различных сферах соприкосновения немецкого композитора с российской действительностью. Исследователь называет ряд работ предшественников, посвященных истории осмысления музыки Вагнера различными национальными культурами, среди них: Servieres G.R. Wagner juge en France. — Paris, 1887- Curzon E.-H. de. L’oeuvre de R. Wagner a Paris. -Paris, 1920; Indy V. d' R. Wagner et son influence sur I’art musicale fran9aise. -Paris, 1930; Jakel K. R. Wagner in der franzosischen Literatur. — Breslau, 19 311 932. Bd 1−2- Moser M. R. Wagner in der englischen Literatur. — Bern, 1938; Ipser K. R. Wagner in Italien. — Salzburg, 1951; Berenice Glatzer Rosental. Wagner and Wagnerian ideas in Russia // Wagner in European Culture and Politics, edited by Lange and W.Webern. — Ithaca, 1982. Гозенпуд предпринимает попытку оценить не только противоречивость и многогранность творчества Вагнера, но и особенности его проникновения в различные культурные слои российского общества. Автору, несомненно, удалось достичь поставленной цели: разработать «особую и многознаменательную главу в истории русской музыкальной культуры» под названием «Вагнер и Россия» [75, с. 8].
В дальнейшем внимание исследователей, касавшихся темы взаимосвязей немецкой музыкальной классики и отечественной литературы XIX в. фокусируется, в основном, на творчестве И. С. Тургенева, о чём можно судить по названиям работ: «И.С.Тургенев» А. А. Гозенпуда (1994), «Иван Тургенев: Россия сквозь „магический кристалл“ Германии» (1996) В. К. Кантора, «Эстетическая роль музыки в произведениях И.С.Тургенева» П. Г. Пустовойта (1999). Гозенпуд в своей работе делает акцент на противоборстве двух музыкальных лагерей, существовавших в кругах творческой интеллигенции России XIX в.: приверженцев итальянской оперы с одной стороны, и поклонников немецкой классической музыки — с другой. Причисляя к поклонникам итальянской музыки Ап.А. Григорьева, Ф. М. Достоевского, М.Е.Салтыкова-Щедрина, А. Н. Островского,.
Н.Г.Чернышевского и многих других, А. А. Гозенпуд приходит к выводу о том, что Тургенева, как и членов кружка Н. В. Станкевича, с которыми он был близок, можно смело назвать «бетховенианцами», поскольку именно Бетховен стал истинным «знаменем антагонистов итальянской оперы» [76, с.10]. Отличительной чертой исследования стала, с одной стороны, явно прослеживающаяся преемственность взглядов автора по отношению к своим предшественникам в разработке этой темы (М.П.Алексееву, А. И. Белецкому, Б. В. Асафьеву, Н. Д. Бернштейну, А. Н. Крюкову, Н.В.Измайлову), а с другой стороны, современность и актуальность авторского изложения избранного материала.
В статье В. К. Кантора «Иван Тургенев: Россия сквозь „магический кристалл“ Германии» сделан акцент на том, что Германия рассматривалась в России через музыку Баха и Бетховена — как «носитель духовности и прогресса» [136, с.130]. Имена немецких композиторов — Баха, Генделя, Вебера, Бетховена, Шуберта, И. Штрауса, Моцарта и других, — по мнению исследователя, создают «тот звуковой фон, внутри которого живут герои» Тургенева. Немецкая философия и музыка «учила русских самобытности» [136, с. 142]. Духовная и мыслительная свобода Тургенева, его способность к «незаимствованным художественно-философским обобщениям» и анализу общества являются, по мнению автора, «не прямым, не сознательным, но очевидным результатом влияния немецкой культуры на русскую, её европеизацией» [136, с. 158]. А постоянное участие немецких персонажей, идей, тем и мотивов в произведениях Тургенева оказывается, по его меткому выражению, некоей «подсветкой», необходимым и неизбежным сравнением, позволяющим яснее и отчётливее разглядеть особенности российской действительности, поставив её в актуальный философско-исторический контекст, который «переводил все факты и описания почвенного российского быта в символы исторические, всемирного бытия» [136, с. 158].
Своей статьёй «Эстетическая роль музыки в произведениях И.С.Тургенева» П. Г. Пустовойт углубляет тему эстетического преломления музыки в творчестве Тургенева, подчёркивая, что «тихая печаль» -доминирующая тема творчества писателя — созвучна в отдельных моментах лучшим лирическим произведениям немецких музыкальных классиков [см.: 233, с. 54].
Нельзя обойти вниманием одну из последних работ, посвященных разработке различных аспектов русско-немецких культурных контактов — диссертацию О. Н. Жердевой на соискание учёной степени кандидата филологических наук «Образы немецкого мира в творчестве А.А.Фета» (2004). Фет — один из самых музыкальных поэтов XIX в. — был, как известно, тесно связан своими корнями с Германией, и этот факт, естественно, нашёл своё преломление в его поэтическом творчестве.
Как видим, отечественное литературоведение на протяжении всего XX в. с различной степенью интенсивности обращалось к проблеме изучения взаимосвязей немецкой классической музыки и русской литературы XIX в. Фундаментальные основы для отражения этой тематики заложили в своих трудах М. П. Алексеев и другие авторы «Русской книги о Бетховене». В дальнейшем учёные пошли по пути разработки влияния личностей и творчества немецких композиторов на литературную деятельность и философско-эстетические взгляды отдельных представителей русской литературы XIX в.: В. Ф. Одоевского, Н. П. Огарёва, И. С. Тургенева, Ф. М. Достоевского, А. А. Фета. Справедливости ради стоит отметить, что подчас исследователи отталкивались в своих рассуждениях от одних и тех же общеизвестных фактов и ссылались на хрестоматийные произведения, не отличаясь при этом выработкой свежих, оригинальных концепций. Безусловно, в целом, круг работ, посвящённых проблеме взаимодействия немецкой классической музыки и русской литературы, широк и разнообразен, что можно по праву считать серьёзным научным достижением современной филологии. Но научно-исследовательская традиция, связанная с рассматриваемой темой, по сути, имеет фрагментарный характер: в основном работы посвящены либо отдельным временным отрезкам истории, либо отдельным авторам. Зачастую конкретные эстетические явления или творчество отдельного автора оказываются изученными тщательно, глубоко и подробно, но вне исторического контекста всей русской литературной истории. Это положение непосредственно касается и историко-литературной эпохи XIX в. — важнейшей и основополагающей для становления русской литературы в целом, регулирующей её развитие и определяющей её будущее. Мы можем говорить о том, что целостное представление о характере и специфике этой культурной эпохи с точки зрения рецепции немецкого музыкального наследия пока в филологической науке ещё не сложилось.
Наличие фундаментальной стратегической программы научных исследований в этом направлении, намеченной упомянутыми трудами, не исключает возможности дальнейшего изучения структурных отношений между немецкой музыкой и русской литературой XIX в. в историческом аспекте. На нынешнем этапе назрела необходимость в создании системного научного исследования, которое, опираясь на предшествующий опыт в этой области, представило бы взгляд на изучаемую проблему с учётом новых тенденций в мировом культурном процессе.
Научная новизна работы определяется тем обстоятельством, что впервые в практике исследований по русской литературе прослежена эволюция и динамика восприятия русской литературой на протяжении XIX в. творчества таких представителей немецкой классической музыки, как И. С. Бах, Л. ван Бетховен, Р. Вагнер, и дана периодизация этого процессаконкретизированы направления взаимодействия литературы и музыки на материале художественного творчества и эпистолярия В. Ф. Одоевского, И. С. Тургенева, Ф. М. Достоевского, Л. Н. Толстогов спектр исследования включено творчество авторов, чьи произведения до настоящего времени не рассматривались с позиций взаимодействия с немецкой классической музыкой (Н.А.Мельгунов, А. Ф. Кони, И. С. Аксаков, Д. Ю. Струйский, В. П. Боткин, Я. М. Неверов, Н. В. Станкевич и др.).
Теоретическая значимость исследования обусловлена опорой на концепцию сравнительного литературоведения, предполагающую, в числе прочих аспектов, изучение влияния западноевропейских историкокультурных реалий на процесс формирования творческих индивидуальностей русских писателей XIX в.
Практическая значимость. Результаты исследования могут быть использованы в курсе истории русской литературы XIX века, а также при чтении спецкурсов и проведении спецсеминаров по проблемам историко-культурных и литературных взаимосвязей, исторической поэтики, синтеза литературы и музыки, а также при подготовке комментариев к новым изданиям произведений русских писателей XIX в.
Теоретико-методологическую основу данного исследования составляют: труды в области компаративистики (А.Н.Веселовский, В. М. Жирмунский, Н. И. Конрад, Н.И.Балашов) — исследования сравнительно-исторической школы (М.П.Алексеев, Р. Ю. Данилевский, Ю. Д. Левин, П. Р. Заборов, В. Е. Багно, Д. М. Шарыпкин и др.) — труды в области русско-немецких литературных и историко-культурных взаимосвязей (А.Н.Пыпин, М. Л. Тройская, Г. М. Фридлендер, В. И. Кулешов, Н. Б. Реморова, А. Б. Ботникова И др.).
На защиту выносятся следующие положения:
1. Восприятие немецкой музыкальной классики в России на протяжении XIX в. шло поэтапно — от кратких оценочных характеристик к глубинному анализу мотивов, образов и художественных деталей. В числе основных направлений восприятия выделяются: репрезентация эмоционального состояния героев литературных произведений через впечатления от прослушивания и исполнения музыкальных произведенийупоминание в художественных текстах имён немецких композиторованализ в литературных произведениях музыкальных образов и отрывков музыкальных произведенийпостроение фрагментов поэтических и прозаических произведений на основе музыкальных эмоционально-ассоциативных связей.
2. В литературной критике XIX в. проявилась неоднозначность оценки немецкой музыкальной классики — от обожествления отдельных произведений и их авторов до их полного неприятия и отрицания. Если И. С. Бах во многом воспринимался как каноническая фигура музыкального прошлого, то немецкие композиторы более позднего времени (JI. ван Бетховен, Р. Вагнер) вызывали дискуссию, связанную с выбором путей дальнейшего развития искусства. Обстоятельства восприятия немецкой музыкальной классики русскими писателями отмечались в произведениях литературной критики, однако не становились объектом специальных исследований.
3. Взаимодействие русской литературы XIX в. с явлениями немецкой музыкальной классики имеет сложный характер, обусловленный, с одной стороны, общностью тенденций развития литературных направлений в отдельные исторические эпохи, а с другой стороны — особенностями творческой манеры и мировоззренческих позиций отдельных писателей. Если в период романтизма в произведениях русских писателей, вобравших в себя традиции немецкой музыкальной классики, ощутима некоторая обнажённость чувств и переживаний, то поэтика русской литературы более позднего времени отличается некоей «закрытостью», намеренной скупостью и недосказанностью в описании настроений и эмоций героев, обусловленных их восприятием немецкой музыкальной культуры.
4. Системное рассмотрение фактов, связанных с восприятием немецкой музыкальной классики В. Ф. Одоевским, И. С. Тургеневым, Ф. М. Достоевским и Л. Н. Толстым, позволяет говорить о пронизанности творчества этих писателей немецкими музыкальными реалиями, характеризующимися через призму нравственных ценностей, мировоззренческих позиций, однако с учетом конкретных жизненных ситуаций и эмоциональных состояний.
Апробация работы. Диссертация обсуждалась на заседаниях кафедры истории русской литературы и фольклора Саратовского государственного университета им. Н. Г. Чернышевского. Основные положения диссертационного исследования отражены в докладах на международных, всероссийских, межвузовских и региональных научных конференциях, состоявшихся в 2005;2008 гг. в Москве, Перми, Северодвинске, Кирове, Астрахани, Пензе, а также в 19 научных статьях, опубликованных в процессе проведения настоящего исследования.
Структура работы отражает логику поставленных задач и подчинена общим принципам и содержанию исследования. Диссертация состоит из введения, четырёх глав, заключения и библиографического списка.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
.
Являясь эстетическим фрагментом международного культурного пространства, литературный процесс XIX в. не мог не испытывать тяготения к рецепции сложившихся традиций западноевропейской культуры. Закономерные для исследуемой эпохи сложные взаимоотношения русской литературы с европейским опытом проявились в процессе освоения, усвоения и преображения традиций и образов немецкой музыкальной классики. Подобная совокупность эстетического опыта двух видов искусств, нашедшая своё выражение в художественной трансформации музыкальных образов, привела к расширению выразительных средств и экспрессивных возможностей литературного творчества. Механизмы этой трансформации определялись особенностями творческого дарования того или иного писателя, его «акустическим» опытом, а также шкалой нравственно-эстетических ценностей.
Выявление аспектов рецепции традиций и образов немецкой музыкальной классики способствовало более подробному изучению одного из тех моментов литературного развития России, которые определили его национальную специфику и самобытность и были закреплены в высших достижениях классики. XIX век — период зрелости и особой литературно-философской активности русской культуры. Завершилась пора ученичества, ориентированного на западные образцы, накопился собственный огромный культурный фонд, стало возможным взглянуть на себя со стороны, проанализировать собственную историю, поставить проблемы российского пути и места России во всемирной истории. Исследование русской литературной классики с позиций музыкальной рецепции подтверждает её глубинные и прочные связи с западноевропейским культурным наследием. Эта тенденция находится в русле общей направленности русской общественно-философской, богословской, этической и эстетической мысли XIX в. Сквозь её призму проступают факторы, повлиявшие на формирование мировоззренческих основ творческих личностей писателей, основы их духовности, возможности внутреннего развития в диалектическом единстве причинно-следственных отношений. В этой связи важное значение обретают конкретные примеры проявления художественной рецепции немецкого музыкального наследия на разных этапах и уровнях создания отдельных художественных произведений.
Обращение отечественных литераторов того периода к музыкальному наследию И.-С.Баха, JI. ван Бетховена, Р. Вагнера не есть стихийный феномен, проявившийся в силу удачно сложившихся для него случайных обстоятельств, создавших благоприятные условия для его развития. Оно естественно-органично для русского национального бытия и имеет свои истоки, свои вехи (этапы) зарождения и созревания. Упоминание имён немецких композиторов, фактов их биографий, названий их произведений, их музыкальных образов становится насущной потребностью, органично подкрепляется русским, национальным содержанием. Такое наполнение закономерно, оно фиксирует взаимопроникновение «немецкого» в русскую культуру как состоявшийся факт. Потребность «русифицировать» музыкальные впечатления, соотнести их с российской ментальностью, «подстроить» под свои нравственные ценности и идейные убеждения предстаёт как неотъемлемое качество русских литераторов. Произведения немецких композиторов обретают плоть живой жизни в их произведениях как специфическое, на уровне художественного сознания, проявление глубинного, всеохватывающего процесса русской национальной самоидентификации.
В интегративных мегатенденциях культуры, как правило, усматривается её активно-созидательное начало, присущее человеческой деятельности вообще и художественной в частности, некое противоядие энтропии. Как правило, в переходные моменты культурного развития, на путях выхода из драматических ситуаций истории усиливаются интегративные художественные процессы. «Золотой век» в описании, сопоставлении литературы и музыки — период Романтизма. Музыка символизировала гармонию, с ней связывались понятия таинственного и невыразимого. Для романтика музыка и знак идеального, и одновременно — возможность выхода к нему. Поэтическое произведение становилось подобием музыкального по степени выразительности, становилось его эмоциональным эквивалентом, тем самым реализуя идею «высшего откровения». Музыка предстаёт как синоним подлинной художественности, эталон соразмерности и сопряжённости форм, гармонической целостности и завершённости художественных созданий, тем самым олицетворяя само понятие выразительности. Ввиду отсутствия в ней смысловой, рационально-логической значимости, конкретно-предметной изобразительности, она соответствует сущности всякого творческого устремления, являясь символом художественного начала, «первотолчка», от которого начинают свою жизнь и развитие поэтические образы. Всё бесконечное, текучее воплощается в музыке с максимальной убедительностью. Музыкант с большей непосредственностью, чем лирический поэт, может выразить в вольной мелодической стихии гармонию или дисгармонию внутренней жизни человека, «парадигму» переживаний.
Художественное восприятие музыки, переданное через вербализацию музыкальных переживаний демонстрирует отточенное мастерство словесного искусства. Так, музыкальные элементы в дискурсе эстетических категорий, обсуждаемых В. Ф. Одоевским, несут важную конструктивную роль, продуцируют перспективу дальнейшего развития художественных средств, делают возможным перевод музыки на язык литературы. В. Ф. Одоевский предпринимает музыкально-гносеологический эксперимент: по музыке композитора, реконструируя впечатления, эмоциональные переживания, он пытается восстановить биографию таланта, цепь «поэтических минут» в его жизни. По предположению писателя, читатель тоже владеет языком подобной трансформации. Вот почему краткая лаконичная фраза, создающая особый ассоциативный образ, заменяет длинное описание, реализуя метод авторской интерпретации. Музыкальные ассоциации балансируют между явью и ирреальностью, смешным и серьёзным и т. д. В создание образа «звучащей» музыки в литературном тексте вовлекаются понятия несопряжённых семантических рядов, причём с различной эмоционально-оценочной позицией: музыкальные термины (бесстрастные, с нулевой эмоциональной оценкой), характеристика личности композитора (явно с высокой положительной оценкой) и характеристика самого произведения (с отрицательной). Так образуется многомерный слуховой образ, сложная семантика которого объединяет эмотивы и термины, вызывает многоступенчатые, коллажные ассоциации репрезентативной конструкции.
Одна из тенденций, характерная для литературно-музыкальных связей в русской культуре второй половины XIX в., это музыкальная чувствительность, унаследованная от романтической концепции музыки. Согласно пантеистической концепции романтиков, мир окружающий есть мир звучащийвсё в нём объединяется: реальное, ирреальное, зрительное, звуковое, осязательное и т. д. Следовательно, наличие музыкальных элементов в повествовании расширяет и обогащает его семантическую палитру, позволяет полнее и многограннее выявить панмузыкальную концепцию, характерную для романтиков, открывает перспективы дальнейшего использования музыкальных элементов в литературе XX в. Двигаясь от романтизма к реализму, обретая зрелость и мастерство в понятийном постижении мира, русская литература постепенно видоизменяла своё восприятие немецкого музыкального наследия, что проявилось в её более имплицитном отображении.
Целостность и органичность художественной культуры становится ещё более очевидной благодаря общепризнанной непереводимости языка одного искусства на язык другого. Однако мысль о единственности языка, на котором каждое искусство говорит с нами, мысль том, что у каждого языка, в том числе и языка искусства, существует единственный способ обозначать реальность, не кажется сейчас такой уж очевидной и бесспорной. Феномен взаимодействия и синтеза искусств обнаруживает желание культуры порождать сложные художественные структуры, адекватные многомерности мира, желание морфологических коммуникаций, «символических обменов», желание выработать универсальный язык. Русская критика, прежде всего обсуждавшая вопросы национальной самобытности, народности русской культуры, естественно, пишет о возможности расширить границы национального культурного поля за счёт традиций немецкой музыкальной классики. Искусства всегда движутся по пути «сближений» и «расхождений», которые обусловливают небывалые преобразования в области конкретного искусства. В этих случаях искусство открывает в себе новые возможности, обогащая собственную природу. В истории литературно-музыкального общения есть периоды большего единения и периоды морфологических разрывов и дискриминаций. Трудности в изучении литературно-музыкальных взаимодействий и взаимовлияний связаны не только (и не столько) с фактом их долгой жизни, а прежде всего с тем, что жизнь эта чрезвычайно разнообразна. Несмотря на солидный возраст, идея синтеза, осмысленная как таковая в эпоху романтизма, не утратила актуальности. Литературоцентристский характер отношений литературы и музыки в культуре XIX в. бесспорен. Восприятие музыки с точки зрения заключённого в ней философского, эстетического смысла, естественно, приводит к расширению и усложнению её связей с литературой. Каким бы образом ни воздействовала музыка на литературу, самым сильным и притягательным её свойством признаётся способность простой, непосредственной эмоциональностью передавать универсально обобщённый опыт. Главная причина этому усматривается в освобождении музыкальной эмоции от словесной определённости.
Музыкальное представительство немецкой культуры в русской литературе XIX в. широко, разнообразно и концептуально. Музыкальная энергия, излучаемая произведениями немецких композиторов, не могла исчезнуть без следа для воспринимающей русской культурной среды: она влияла на литературный слух отечественных писателей и критиков, а следовательно, и на строй мыслей и чувств читателей того времени. Такой акустической наблюдательности способствовало и общее концептуальное обращение русской культуры к новым, прогрессивным иноземным влияниям. Прочность обоснования немецкой музыки в русской литературе XIX в. заключается в естественности, недекларативности её места, именно поэтому она онтологически неустранима. Музыка полифункциональна, это звуковой колорит времени. Она предстаёт как предмет светских дискуссий, в которых может высказаться прежде всего сам автор.
Благодаря особой напряжённости личного вслушивания отдельных критиков и писателей немецкая музыка обрела в русской литературе XIX в. конкретный облик, психои социохарактерологию, конкретную тематическую и сюжетную нишу, оказалась включённой в живой контекст современности. Процесс этот был сложным и многообразным, представленным через всю полифонию взглядов и мнений, выражавшихся порой в трудных и продолжительных дискуссиях. Именно поэтому для нас было значимым не просто выделить общие этапы восприятия немецкой музыки, а отметить отдельные особенности вхождения в российский менталитет творческого наследия И.-С.Баха, JI. ван Бетховна и Р.Вагнера. Будучи выходцами из одной страны, эти композиторы отличались ярко индивидуальными личностными качествами, особенностями своей биографии (как личной, так и творческой), своим жизненным укладом, степенью открытости для современников, музыкальным кругозором, интенсивностью и разнообразием творческого процесса на отдельных этапах, различной степенью сложности своих сочинений, путями развития своего творческого дарования и многими другими факторами. Все эти особенности, в совокупности с социально-политической ситуацией, существовавшей в России в разные периоды XIX в., и дали возможность увидеть точки соприкосновения немецкого музыкального наследия с отечественной действительностью и его постепенное вхождение в список сформировавшихся духовных ценностей нескольких поколений россиян.
Весь ход истории человечества показывает, что не существует абсолютно изолированных друг от друга национальных культур: все они взаимосвязаны либо определённой общностью на этапе зарождения, либо явно прослеживающимися аналогиями в своей эволюции, либо наличием реальных конкретных взаимосвязейпричём отличие и своеобразие культурного наследия той или иной страны отнюдь не отделяют её от остального мира, а лишь делают её неотъемлемым звеном в логической цепи всемирного хода истории. Духовная свобода русских писателей XIX в., их способность к незаимствованным художественно-философским обобщениям и анализу общества, — таков не прямой, не сознательный, но очевидный результат влияния немецкой культуры на русскую, её европеизация. Ошибочным было бы утверждать, что всемирная история движется по одному проторенному пути познания и обретения культурных ценностей, обязательному для всех народов. Многогранность и непредсказуемость форм взаимодействия культурного наследия двух стран есть отражение стремления к диалектическому единству, обусловленному некоей общей социокультурной направленностью всемирной истории. В то же время нельзя считать непреложным и тот факт, что эволюционное развитие течёт по абсолютно независимым направлениям. Иногда, сталкиваясь с теми или иными идеями, мы считаем их или сугубо русскими, или сугубо немецкими, хотя, по большому счёту, они имеют закономерное общечеловеческое происхождение.
В понимании русского литературного процесса XIX в. важно было уйти от прямых аналогий с европейскими литературами и теми процессами заимствования иноземных культурных пластов, которые в них происходили. Своеобразие рецепции традиций и образов немецкой музыкальной классики в русской литературе XIX в. объясняется тем, что западноевропейские понятия «классицизм», «барокко», «сентиментализм» или эстетические категории «возвышенное», «трагедийное» и др. никогда не совпадали с русскими явлениями. К XIX в. своеобразие русской литературы развилось до такой степени, что очередная литературная эпоха не имела прямой аналогии в европейских литературах и не могла получить оттуда адекватного определения. При поиске литературных направлений, а также сюжетов и выразительных средств для своих произведений русские писатели руководствовались в первую очередь идеями разума, разумного построения общества, разумного устройства мира, что подчас приводило к трагическому противоречию между личностью, её вольными устремлениями, порывами, мечтами и природной основой человека, реалиями земной жизни, неумолимыми законами исторического процесса. Подобные размышления заставляли писателей обращаться к музыкальному искусству, придавать особое значение личным переживаниям, анализировать свои ощущения, искать некие аналогии в выразительных средствах. Такого рода рецепция не есть прямой путь иностранных заимствований, поскольку она предполагает широкий диапазон стилей, направлений и оттенков, соединившихся в обществе. Завершается процесс становления литературного языка, определяется неповторимый национальный облик русской литературы в ряду других литератур родственной ей христианской Европы. Все заимствования в конечном счёте прививаются в России на возрожденческую реалистическую основу. В центре русского Ренессанса, в отличие от Ренессанса западноевропейского, оказывается православно-христианское представление о ценностях и святынях, что придаёт русской литературе национально-своеобразный характер. Необыкновенная ёмкость и универсальность художественных образов обусловлена открытостью менталитета русских писателей для заимствований иностранных веяний в сочетании с чёткими установками на отечественные нравственные ориентиры. Именно поэтому романтизм и реализм русских писателей сохраняет яркую национальную специфику. Русский реалист использует опыт романтического освоения мира во всём его объёме, но одновременно расширяет этот объём, показывая трагизм существования замкнутой в себе романтической личности. Эта замкнутость уступает место желанию творческой личности получать впечатления из различных источников, N анализировать её, делать собственные выводы и выражать своё мнение публично. С другой стороны, русский реализм не ограничивает представление о реальной жизни только чувственным опытом, обращаясь к правде духовного зрения, духовного видения мира.
Музыкальные пристрастия писателей окрашены пафосом нравственного самосовершенствования, убеждённостью в том, что перемены к лучшему зависят в первую очередь от нравственного здоровья человека, от его духовного роста, а не от перемен и радикальных перестроек существующего общественного порядка. В магистральном своём русле русская литература XIX в. отвергает путь, угрожающий обществу болезненным разрывом связи времён, является сторонницей преемственности лучших традиций мировой культуры. В немецкой классической музыке ей более близки классические устои и созидательные мотивы, нежели обращение к разрушительным инстинктам человеческой природы. Всякое стремление обособиться от реальной жизни, всякие попытки индивидуалистического самоограничения воспринимались русскими писателями как драматические, угрожающие личности внутренним распадом. Однако это не оборачивается принижением личного начала, культом малого в человеке. Раскрытие индивидуальности героя через призму его отношения к окружающему миру, его симпатий и антипатий в различных сферах — вот цель, к которой стремятся русские писатели, ориентируясь на имена, биографии и произведения немецких композиторов.
Изучение немецкой музыкальной классики как одной из специфических направляющих русского национального литературного процесса XIX в. даёт возможность подчеркнуть актуальность и всечеловечность русской классической литературы. В этом отношении классика неисчерпаема для исследования, поэтому неисчерпаем и потенциал литературоведческой мысли, обращённой к ней.
