Если вспомнить горизонт остраненного взгляда Кафки на человеческую жизнь, которая является нам естественным, природным хаосом, заполненного абсурдно мечущимися коллективными и индивидуальными телами, а порядок устройства человеческих связей и отношений в плане формы неуловим в силу их динамического состояния, то ясно, что он жил в пустотах хаоса. Или — не жил, но обретался там. И его тексты — это издание и «издавание» воплей, криков, нарративного мычания, открывающее для показа безумное устройство антропоморфной вселенной. Его воображение — если это воображение — есть видение таких пустот.
Вообще, то, что написано Кафкой, есть запись видения его кошмаров. Да и в целом все его творчество фактически есть странствия из кошмара в кошмар, сопряженные наказом (наказанием), который по сути своей — приговор, обращающий краткие мгновения между окончанием одного кошмара и началом другого также в кошмарную пытку — неизбежность и необходимость письма.
В стилистике наглядного умозрения его письмо отлично от литературно-воображаемого.
Тексты Кафки перед нами предстают в литературном обличии. Они жанрово определены как новеллы, романы, письма (эпистолярий).
А кошмары — такие литературные произведения, такие вымыслы, которые созданы вне и без замысла. А именно это выбрасывает их из пространства литературного воображаемого. Кошмары — это такие произведения, которые создались, случились в нас, но без нашего участия.
Читая борхесовскую лекцию о кошмаре:
- — кошмар как разновидность сновидения не имеет временной протяженности; «картинки» кошмара наползают друг на друга, натуральная последовательная смена и появление тех или иных персонажей, одушевленностей, субъектов действия, в кошмарах случайно — они появляются неизвестно когда, неизвестно где и откуда;
- — в кошмаре ломается, «сминается» и время, и пространство;
- — априорность пространства-времени в кошмарах подвергается серьезному испытанию: в них мы стремимся подвергнуть испытанию (проверить на прочность) наши чувство времени и чувство пространства, т. е. поставить опыт над нашим переживанием таких вещей как «ещё нет — уже нет», «есть везде — есть нигде».
Итак, сверхъестественное в кошмарах-текстах Кафки — это не сама машина наказания, которая записывает на теле осужденного приговор, сверхъестественное здесь — это неожиданные и невозможные формы воплощенности времени (оно естественно, натурально, когда оно прошлое—>настоящее—>будущее) и воплощенности Пространства, которое, как оказывается, может быть заполнено тем, что не имеет границ.
