Сюжеты и герои рассказов
В рассказе «На представку» Шаламов показывает игру в карты, в которой выигрышем становятся личные вещи заключённых. Автор рисует образы блатарей Наумова и Севочки, для которых жизнь человека ничего не стоит и которые убивают инженера Гаркунова за шерстяной свитер. «Свитер — это была последняя передача от жены перед отправкой в дальнюю дорогу, и я знал, как берёг его Гаркунов, стирая его в бане… Читать ещё >
Сюжеты и герои рассказов (реферат, курсовая, диплом, контрольная)
Шаламовская Колыма — это множество лагерей-островов. Именно Шаламов нашёл эту метафору «лагерь-остров».
Показывая в рассказах образы осуждённых по пятьдесят восьмой, «политической», статье и образы уголовников, также отбывающих наказание в лагерях, Шаламов вскрывает многие нравственные проблемы. Оказавшись в критической жизненной ситуации, люди показывали своё подлинное «я». Были среди заключённых и предатели, и трусы, и подлецы, и те, кого «сломали» новые обстоятельства жизни, и те, кто сумел в нечеловеческих условиях сохранить в себе человеческое. Последних было меньше всего.
Самыми страшными врагами, «врагами народа», были для власти политические заключённые. Именно они находились в лагере в самых жесточайших условиях. Уголовники — воры, убийцы, грабители, которых рассказчик иронично называет «друзьями народа», как это ни парадоксально, вызывали у лагерного начальства куда большие симпатии. Они имели разные поблажки, могли не ходить на работу, им многое сходило с рук.
В рассказе «На представку» [Шаламов 1998: 5−9] Шаламов показывает игру в карты, в которой выигрышем становятся личные вещи заключённых. Автор рисует образы блатарей Наумова и Севочки, для которых жизнь человека ничего не стоит и которые убивают инженера Гаркунова за шерстяной свитер. «Свитер — это была последняя передача от жены перед отправкой в дальнюю дорогу, и я знал, как берёг его Гаркунов, стирая его в бане, суша на себе, ни на минуту не выпуская из своих рук, — фуфайку украли бы сейчас же товарищи». В результате окровавленный ситер был снят с убитого, бережно, чтобы не испачкать пальцы, был уложен Севочкой в чемодан. Рассказ заканчивается буднично: «Игра была закончена, и я мог идти домой. Теперь надо было искать другого партнёра для пилки дров2. Авторская спокойная интонация, с которой он завершает свой рассказ, говорит о том, что такие сцены для лагеря — обычное, будничное явление.
Рассказ «Ночью» [Шаламов 1998: 9−11] показывает, как у людей стираются грани между плохим и хорошим, как главной целью становилось стремление выжить самому, чего бы это ни стоило. Глебов и Багрецов ночью снимают одежду с мертвеца с намерением добыть себе вместо этой одежды хлеб и табак. В другом рассказе осуждённый Денисов с удовольствием стаскивает портянки с умирающего, но ещё живого товарища.
Жизнь заключённых была невыносимой, особенно тяжело им приходилось в жестокие морозы. Герои рассказа «Плотники» [Шаламов 1998: 11−14] Григорьев и Поташников, интеллигентные люди, ради спасения собственной жизни, ради того, чтобы хотя бы один день провести в тепле, идут на обман. Они отправляются плотничать, хотя не умеют этого делать. Этим они спасаются от лютого холода, получают спасительный кусок хлеба и право погреться у печки.
Герой рассказа «Одиночный замер» [Шаламов 1998: 14−15], недавний студент университета, измождённый голодом, получает одиночный замер. Он не в силах выполнить это задание полностью, и наказание ему за это — расстрел. Жестоко наказаны и герои рассказа «Надгробное слово» [Шаламов 1998: 215−222]. Ужасает количество смертей в этом рассказе. «Все умерли…». Так начинается рассказ. Бригадир Дюков, попавший в лагерь за какое-то бытовое преступление, набрал бригаду из крестьян, которые вначале работали отлично (Ежов и Берия отлично знали, что к физическому труду интеллигенция мало приспособлена, поэтому лагеря в большом количестве пополнялись за счёт крестьян). Ослабевшие от голода, они уже с трудом выполняли норму. За просьбу бригадира Дюкова улучшить питание вместе с ним самим была расстреляна вся бригада.
Умирали от голода. Погибали от произвола начальства. Убивали непосильным трудом. Требовалось насыпать в тележку грунта, вынутого из забоя, примерно восемьсот пудов. Для сравнения: декабристам почти двести лет назад давалась норма — три пуда руды на человека. «Золотой забой» из здоровых людей делал инвалидов в три недели: голод, отсутствие сна, многочасовая тяжёлая работа, побои… Шаламов ведёт скорбный список погибших, погубленных: это и профессор философии Глебов, и бывший директор уральского треста Тимофеев, и Орлов, бывший референт Кирова, и экономист Шейнин, и организатор первого в России колхоза Иван Яковлевич Федякин — философ, волоколамский крестьянин, и французский коммунист Дерфель, член Коминтерна, и другой работник Коминтерна — голландский коммунист Давид, и многие, многие другие, названные поимённо.
Очень ярко демонстрируется губительное влияние тоталитарной системы на человеческую личность в рассказе «Посылка» [Шаламов 1998: 15−17]. Очень редко политические заключённые получают посылки. Это огромная радость для каждого из них. Но голод и холод убивают человеческое в человеке. Заключённые грабят друг друга! «От голода наша зависть была тупа и бессильна!» — говорится в рассказе «Сгущённое молоко».
Автор показывает и зверство надзирателей, которые, не имея никакого сочувствия к ближним своим, уничтожают жалкие куски хлеба заключённых, ломают их котелки, осуждённого Ефремова избивают до смерти за кражу дров.
В рассказе «Дождь» [Шаламов 1998: 17−19] показано, что работа «врагов народа» проходит в невыносимых условиях: по пояс в земле и под непрекращающимся дождём. За малейшую оплошность каждого из них ждёт смерть. Великая радость, если кто-то покалечит сам себя, и тогда, может быть, ему удастся избежать адской работы и полежать в лагерном лазарете.
Заключённые и живут в нечеловеческих условиях. В рассказе «Надгробное слово писатель даёт такую картину: «…в бараке, набитом людьми, так тесно, что можно было спать стоя… Пространство под нарами было набито людьми до отказа, надо было ждать, чтобы присесть, опуститься на корточки, потом привалиться куда-нибудь к нарам, к столбу, к чужому телу — и заснуть…» [Шаламов 1998: 215−222].
Искалеченные души, искалеченные судьбы… «Внутри всё было выжжено, опустошено, нам было всё равно», — звучит в рассказе «Сгущённое молоко» [Шаламов 1998: 42−44]. В этом рассказе возникает образ «стукача» Шестакова, который, рассчитывая привлечь рассказчика банкой сгущёнки, надеется подговорить его на побег, а потом донести об этом и получить за свой донос вознаграждение. Несмотря на крайнее физическое и нравственное истощение, рассказчик находит в себе силы раскусить замысел Шестакова и обмануть его. Не все, к сожалению, оказались такими догадливыми. «Они бежали через неделю, двоих убили недалеко от Чёрных ключей, троих судили через месяц».
В рассказе «Последний бой майора Пугачёва» [Шаламов 1998: 191−195] автор показывает людей, дух которых не сломлен ни фашистским концлагерем, ни сталинскими лагерями. «Это были люди с иными навыками, привычками, приобретёнными во время войны, — со смелостью, умением рисковать, верившие только в оружие. Командиры и солдаты, лётчики и разведчики», — говорит о них автор. Герои понимают, что их выживание и спасение невозможно. Но за глоток свободы они готовы отдать жизнь.
Рассказ «Последний бой майора Пугачёва» показано, как Родина обошлась с солдатами, сражавшимися за её свободу и виноватых в том, что волею судеб оказались плену врага.
«Всё это было как бы чужое, слишком страшное, чтобы быть реальностью». Эта шаламовская фраза — самая точная формула «абсурдного мира».
А в центре абсурдного мира Колымы автор ставит обыкновенного человека. Зовут его Андреев, Глебов, Крист, Ручкин, Василий Петрович, Дугаев, «Я». Шаламов не даёт нам никакого права искать в этих персонажах автобиографические черты: несомненно, они на самом деле есть, но автобиографизм здесь не значим эстетически. «Наоборот, даже „Я“ — это один из персонажей, уравненный со всеми, такими же, как он, заключёнными, „врагами народа“. Все они — разные ипостаси одного человеческого типа» [Лейдерман 2003: 252]. Это человек, который ничем не знаменит, не входил в партийную элиту, не был крупным военачальником, не участвовал во фракциях, не принадлежал ни к бывшим, ни к нынешним «гегемонам». Это обычный интеллигент — врач, юрист, инженер, учёный, киносценарист, студент. Именно этот тип человека, не героя и не злодея, а рядового гражданина, Шаламов делает главным объектом своего исследования.
Итак, нормальный «среднестатистический» человек в совершенно ненормальных, абсолютно бесчеловечных обстоятельствах. Шаламов исследует процесс взаимодействия колымского узника с Системой не на уровне идеологии, даже не на уровне обыденного сознания, а на уровне подсознания, на той пограничной полосе, куда гулаговская давильня оттеснила человека, — на зыбкой грани между человеком как личностью, ещё сохраняющей способность мыслить и страдать, и тем безличным существом, которое уже не владеет собою и начинает жить самыми примитивными рефлексами.
Шаламов утверждает: да, в антимире Колымы, где всё направлено на попрание, растаптывание достоинства узника, происходит ликвидация личности. Среди «Колымских рассказов» есть такие, где описывается сведение существ, опустившихся почти до полной утраты человеческого сознания. Вот новелла «Ночью». Бывший врач Глебов и его напарник Багрецов совершают то, что по шкале общепринятых нравственных норм всегда считалось кощунством: разрывают могилу, раздевают труп сокамерника с тем, чтобы потом его жалкое бельё обменять на хлеб.
Это уже запредел: личности нет, остался чисто животный витальный рефлекс.