Явление сатиры в публицистических произведениях И. А. Крылова

Актуальность темы

выпускной квалификационной работы выражается тем, что мало кто знаком с творчеством И. А. Крылова со стороны публицистики. Ведь, если вдуматься, для большинства людей в нашей стране и за её пределами знакомство с творчеством автора ограничивается школьной программой, в которую входит едва ли дюжина его произведений. Почти никто не знаком с иными сторонами его жизни, с иными отражениями его характера, которые раскрывают перед нами собственный, личный мир автора. Крылов был не только сатириком-баснописцем, а так же журналистом и, что важно — поэтом. Без этого не родились бы на свет столь поэтичные его басни, в которых каждое слово подогнано в ровный ряд. Не обладай Крылов талантом поэта, может статься, его произведения так и остались бы без внимания общественности.

Деятельность и творчество И. А. Крылова изучали и изучают до сих пор. И, даже беря во внимание то, что множество выдающихся критиков, философов и мыслителей рассматривало различные вопросы творчества Крылова необходимо сказать, что до сих пор существует необходимость в его изучении. Что касается степени изученности проблемы, то считаю возможным перечислить авторов, которые тем или иным образом рассматривали творчество И. А. Крылова: А. А. Потебня, Н. А. Добролюбов, П. А. Плетнёв, Г. А. Гуковский, В. Г. Белинский, А. Пыпин, Н. Колмаков, М. Лобанов, А. П. Могилянский, Д. Д. Благой, Н. Л. Степанов и многие другие.

Объект — сатирическая публицистика в русской литературе.

Предмет — басни И. А. Крылова, как яркий пример сатирической публицистики.

Целью выпускной квалификационной работы является изыскание, анализ и изучение явления сатиры в публицистических произведениях И. А. Крылова.

В этой связи дипломное исследование направлено на решение следующих задач:

· Рассмотрение и изучение творчества И. А. Крылова.

· Анализ литературной критики по теме.

· Формирование научных выводов об особенностях литературной речи И. А. Крылова.

· Формирование выводов о необходимости более углубленного изучения творчества И. А. Крылова по программе старших классов средней школы, а так же в высших учебных заведениях.

Методологическую основу выпускной квалификационной работы составляет учебный курс по изучению литературы в высших учебных заведениях профессионального образования, а так же несколько научных методов исследования: использован диалектический метод познания, сбор, изучение и анализ теоретической литературы, анализ и синтез.

Структура выпускной квалификационной работы состоит из введения, двух глав, заключения, списка использованной литературы и источников, приложений.

Глава 1. Сатирическая публицистика басен И. А. Крылова

1.1 История басни, как жанра сатирической публицистики

Басня — один из наиболее распространённых во всей мировой литературе жанров, имеющий древние и прочные корни не только в литературах западноевропейских народов, но и на Востоке, в Китае, Индии, арабских странах. Ещё в самом начале нашей эры в Индии был создан замечательный сборник басен «Панчатантра», высмеивающий пороки и недостатки людей, зло обличающий царей и жрецов. Народное, демократическое начало басни явилось причиной её широкой популярности у всех народов. Через несколько веков эти басни были пересказаны на арабском языке в популярном сборнике «Калила и Димна», а затем вошли и в литературу стран Европы.

Особенно большое значение в развитии мировой басни имели древнегреческие басни Эзопа, скорее всего легендарного лица, которому приписывали народные басни, относящиеся к VI в. до н. э. и являвшиеся тем богатейшим фондом, из которого черпали свои сюжеты последующие баснописцы, по-своему применяя эти сюжеты к современности, заново осмысляя их. В античной басне, однако, дано лишь аллегорическое изображение сюжета, отсутствует раскрытие характеров.

Наивысшего расцвета до Крылова этот жанр достиг в творчестве великого французского баснописца Лафонтена, который придал условно-аллегорической античной басенной традиции жизненный и глубоко национальный характер, наполнил басню тонким и острым галльским юмором.

Учитывая всё богатство мировой басенной традиции, Крылов охотно обращался к сюжетам античной, индийской басни (так, басня «Пустынник и Медведь» восходит к «Калиле и Димне»), брал сюжеты у Лессинга (басня «Безбожники» подсказана сюжетом «Великана»), у Лафонтена. Но подавляющее большинство его басен написано на сюжеты, взятые из самой русской действительности.

Басня — жанр, не только тесно связанный с народным творчеством, но и рождённый народом. В ней всегда звучал голос демократических, угнетённых масс, прибегавших к иносказательному, эзоповскому языку, чтобы высказать правду о своей жизни. По словам Федра, басня — жанр, служивший для того, чтобы угнетённые могли говорить о своём положении, выражать свои мнения.

Басня в мировой басенной традиции являлась преимущественно моральной аллегорией. Лишь Лафонтену удалось выйти за пределы этого аллегоризма. Но полностью превратил этот условно-дидактический жанр в социальную сатиру, придал басенным образам реальность и типичность великий русский баснописец Крылов.

В своём определении басни А. Потебня отмечал, что: «Обобщение частного случая может идти без помехи до высочайших ступеней. Басня отдельно от применения в этом отношении похожа на точку, через которую можно провести бесконечное число линий. Только применение басни к частному случаю определяет, какие из её черт должны быть сохранены в обобщении, если это обобщение должно сохранять связь с самой баснею. Это опять-таки указывает, что сначала басня и её применение, а потом обобщение и нравоучение». А. А. Потебня, Из записок по теории словесности, Харьков, 1905, стр. 320. В этом — залог жизненности басенных образов Крылова, имеющих множество «применений»; через «точку» басенного образа, басенного сюжета проходит у него целый ряд смысловых «линий», тогда как басни многих предшественников и современников Крылова зачастую не имеют этой многозначности.

Гегель в лекциях по эстетике, давая определение басенного жанра, отмечал необходимость тесной связи басни с действительностью, с жизнью, для её идейной и художественной полноценности: «…Эзоповская басня, — писал Гегель, — представляет собою изображение какого-нибудь состояния неживой и живой природы или случая из мира животных, которые не выдуманы произвольно, а рассказаны согласно с тем, что было в действительности, согласно верным наблюдениям, и притом рассказаны так, что из них можно почерпнуть общее поучение в отношении человеческого существования или, говоря точнее, практической стороны этого существования, в отношении благоразумности и нравственности поступков. Первое требование, предъявляемое нами к басне, должно поэтому состоять в том, чтобы определённый случай, который должен дать нам так называемую мораль, был не только вымышленным, а главным образом в том, чтобы он не был вымышлен противно виду и характеру действительного существования явлений в природе. А затем это требование состоит в том, что, во-вторых, рассказ должен сообщить случай не в общем виде, а так, как этот случай является во внешней реальности типом всех таких происшествий, должен сообщить его в его конкретных подробностях и похоже на некоторое действительное событие». Гегель, Сочинения, Соцэкгиз, М. 1938, т. XII, стр. 393.

Крылов создаёт реалистические образы, отличные от аллегорий античной и классической басни, образы настолько конкретные, что персонажи крыловских басен существуют как реальные, типические характеры. В этом отношении Крылов пошёл значительно дальше своих предшественников, в том числе и Лафонтена.

1.2 Басенное творчество И. А. Крылова

Отражая в баснях русскую действительность, Крылов всё более усиливает сатирический элемент басен. Ранние басни 1805−1808 годов являлись преимущественно моралистическими, не имели конкретного социального адреса. В баснях же 1812−1824 годов социальная сатира занимает главенствующее место. Такие басни, как «Совет мышей», «Листы и Корни», «Волк и Кукушка», «Крестьяне и Река» и т. д., посвящены главным образом социальным проблемам эпохи, обличению несправедливости общественных отношений. Особенно резкого сатирического накала достигает басенное творчество Крылова в начале 20-х годов, когда создаются такие басни, как «Рыбья пляска», «Пёстрые овцы».

Басни восьмой и девятой книг, написанные в 1827—1834 годах, также насыщены острой политической сатирой. Среди них почти нет басен с отвлечённой моралью. В основе их лежит актуальная общественная тема. Не случайно Белинский отметил, что «все одиннадцать басен девятой книги принадлежат к числу лучших басен Крылова». В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. 8, стр. 578. Мировоззрение Крылова, сложившееся к этому времени, в дальнейшем мало меняется. В ряде отдельных случаев можно было бы отметить некоторые отклонения от сформировавшихся воззрений Крылова, но если брать всё его творчество в целом, то следует признать, что оно чрезвычайно цельно как по мировоззрению, так и по художественным принципам.

Мировоззрение Крылова-баснописца, его идейные позиции не могут быть сведены к единой и простой формуле. Трудность исследования этого вопроса усугубляется тем, что Крылов не оставил после себя ни статей, ни писем, относящихся к этому периоду, в которых можно было бы найти выражение его взглядов. Единственным источником являются его басни. Раскрывая их содержание, идейный смысл их образов, можно судить о взглядах Крылова на вопросы политической и государственной жизни, морали и т. д.

Исторические события, свидетелем которых был Крылов, не могли не сказаться на его басенном творчестве. Если басни Крылова 1806−1811 годов утверждали право народа на главенствующую роль в государстве, разоблачали несправедливость общественных отношений, основанных на «праве» сильного («Мор зверей», «Волк и Ягнёнок», «Листы и Корни», «Лев и Комар» и др.), а басни 1812 года являлись патриотическим утверждением народного подвига, то в позднейших баснях всё чаще появляются пессимистические ноты, хотя самая сатира становится нередко ещё более резкой («Мирская сходка», «Волки и Овцы» и др.).

Крылов не идеализирует действительность, подобно многим дворянским писателям своего времени. Вместе с тем он не впадает и в натурализм. Он любовно и глубоко изучает народную жизнь и в оценках явлений действительности, общественных отношений, морали руководствуется точкой зрения народа, его практическим опытом.

Содержание сатиры в баснях Крылова значительно расширилось по сравнению с тем, каким оно было в его журнальных статьях и комедиях. Она стала ещё более глубокой и обобщающей, более реалистической. Сатира Крылова поражала в первую очередь всё то, что вызывало протест лучшей, передовой части русского общества. Она была оппозиционна по самому своему духу, по критическому отношению к проявлениям крепостнического строя. Вся система крепостнического общества, начиная от царя, вельмож и кончая мелкими чиновничьими «моськами», осмеивается и разоблачается Крыловым. Тупоголовые судьи, Осёл, который «став скотиной превеликой» (то есть знатным человеком), остаётся тем же невеждой, Медведь, назначенный для охраны Пчёл и присвоивший себе их мёд, «Слон на воеводстве», который разрешает грабить народ, — всё это жизненные и типические образы современной Крылову российской действительности.

Кюхельбекер в показаниях на следствии объяснял своё участие в тайном обществе возмущением «злоупотреблениями, которые… господствовали в большей части отраслей государственного управления, особенно же в тяжебном судопроизводстве, где лихоимство и подкупы производились без всякого стыда и страха». «Угнетение истинно ужасное… крестьян», «развращение нравов», «недостаточное воспитание», «крайнее стеснение» от цензуры, о которых говорит Кюхельбекер «Восстание декабристов», М. — Л. 1926, т. 2, стр. 166., — всё это являлось также и темами басенной сатиры Крылова.

В баснях «Воронёнок», «Волки и Овцы», «Слон на воеводстве», «Медведь у Пчёл», «Крестьянин и Овца» и других Крылов смело обнажал эти язвы самодержавно-помещичьего строя. Отнюдь не сближая идеологической позиции Крылова с позицией декабристов, следует, однако, подчеркнуть, что критика тогдашнего социального строя, которая была сформулирована в «Законоположении Союза Благоденствия», может быть широко проиллюстрирована крыловскими баснями. Ведь члены Союза Благоденствия должны были «обращать внимание других на ужасные следствия лихоимства», о чём и говорят многие басни Крылова («Лисица и Сурок», «Медведь у Пчёл» и др.), «показывать всю нелепую приверженность к чужеземному и худые сего следствия… и внимание родителей обращать на воспитание детей…» А. Пыпин, Общественное движение в России при Александре I, 4-е изд., СПб. 1908, стр. 568. , — эти же задачи ставились Крыловым в таких баснях, как «Крестьянин и Змея» и др. Но при внешней близости сатирических высказываний Крылова о современном ему общественном строе к критике этого строя декабристами позиция Крылова существенно отличалась от позиции декабристов. Крылов выступал решительным противником революционного изменения общественного строя, отстаивал патриархальные устои.

Литературные взгляды Крылова чаще всего находили своё выражение в его баснях, в которых он нередко полемизирует с враждебными ему литературными мнениями. Басни «Парнас», «Квартет», «Прихожанин», «Кукушка и Петух» и др. являются своеобразной замаскированной формой литературной полемики. В них Крылов откликался как на лично его задевавшие выступления критики, так и на события современной ему литературной жизни. Такие полемические отклики Крылова тем ценнее, что высказывался он крайне редко и лишь в тех случаях, когда считал это особенно необходимым.

Если внимательно вдуматься в адреса этих полемических басен, то получится довольно цельное впечатление от литературной позиции самого баснописца. Крылов выступал в течение первых двух десятилетий XIX века и против притязаний на руководство литературой со стороны эпигонов классицизма (вроде Д. Хвостова), и против карамзинистов с их эстетизацией жизни и поэзии. Впоследствии он борется с идеалистической эстетикой реакционного романтизма, он предубеждённо и настороженно относится и к «любомудрам» из «Московского вестника», а в начале 30-х годов выступает против казённо-благонамеренных литераторов «торгового направления», петербургского журнального «триумвирата» — Булгарина, Греча и Сенковского. Так, например, по словам современников, Крылов в одном из споров у Оленина дал меткую характеристику Сенковскому. «Молодёжь доказывала, что автор — издатель „Библиотеки для чтения“ — человек очень умный, хотя у него ум парадоксальный.» «Вот вы говорите: умный, — сказал Крылов, — … умный! Да ум-то у него дурацкий». («Русская старина», 1870, стр. 87.).

Для ясного и рационалистического склада ума Крылова были неприемлемы и даже враждебны мистические учения немецкого идеализма, шеллингианство, которое было модным в 20−30-х годах. Наиболее рьяными и последовательными поборниками шеллингианства выступали в эти годы московские «любомудры» во главе с С. Шевырёвым, объединившиеся вокруг «Московского вестника». «Главными вождями любомудрия, — по справедливому указанию П. Сакулина, — были, конечно, немецкие философы Кант, Фихте, Шеллинг и Окен». Именно в них видели, по словам В. Одоевского, зарождение «нового мира, из которого заблистает свет невечерний». П. Сакулин, Из истории русского идеализма, В. Ф. Одоевский, М. 1913, т. 1, ч. 1, стр. 139. Крылов уже в басне «Водолазы» (1813) выступил против мистических учений и теории откровения. Деятельность «любомудров» была ему принципиально чужда и враждебна. Не случайно, что именно с этим лагерем литераторов Крылов не поддерживал никаких отношений и никогда не печатал своих басен на страницах «Московского вестника» и других органов «любомудрия».

Если для Крылова неприемлем был романтизм Ламартина (на что указывает П. Плетнев), то, естественно, надо было ожидать и его отрицательного суждения о «Московском вестнике» и группе Шевырёва. Отношение к «любомудрию» и к доктринам шеллингианства Крылов высказал в басне «Филин и Осёл» (1828). Притча о Филине и слепом Осле, пытавшихся найти дорогу в чаще, и среди ясного дня бухнувшихся в канаву, несомненно имела в виду мистические блуждания «любомудров», о чём особенно убедительно говорит послесловие, отброшенное в печатной редакции. Оно прямо указывает на тех, кто, начитавшись книг, потерял способность трезво мыслить:

Иному так же и ученье

Не пользу, но одно наводит ослепленье,

До книг он всё ещё бредёт прямым путём,

А с книгами, чем более знаком,

Тем боле голова кругом,

Не дай бог в путь идти с таким проводником! Автограф рукописи, Рукописн. отд. Госуд. Публичной б-ки им. Салтыкова-Щедрина, № 11, вариант:

Но помимо этих соображений, следует учесть ещё одно обстоятельство — это свидетельство Пушкина, до сих пор упускавшееся из виду исследователями творчества Крылова. Если сопоставить это свидетельство с фактами литературной жизни тех лет, то наша догадка находит в них своё подтверждение.

Пушкин в письме к М. Погодину от 1 июля 1828 года упоминал, что Крылов откликнулся басней на полемику Булгарина с Шевырёвым, вызванную появлением стихотворения Шевырёва «Мысль»: «За разбор Мысли, одного из замечательнейших стихотворений текущей словесности, уже досталось нашим северным шмелям от Крылова, осудившего их и Шевырёва, каждого по достоинству». А. С. Пушкин, Полн. собр. соч., т. 10, стр. 247−248.

Какой же басней откликнулся Крылов на эту полемику, осудив и Шевырёва и «шмелей», то есть Булгарина и Греча, «каждого по достоинству»? Это один из наиболее неясных вопросов, связанных с баснями Крылова. Для того чтобы ответить на него, следует обратиться к существу спора между Шевырёвым и Булгариным. М. Аронсон в примечании к стихотворению «Мысль» высказывает предположение, что ответом на нападение Ф. Булгарина на «Мысль» Шевырёва была басня Крылова «Бритвы» (С. Шевырёв, Стихотворения, Л. 1939, стр. 219 Аронсон, ссылаясь на Пушкина, почему-то говорит о том, что «на защиту „Мысли“ Шевырёва выступил И. А. Крылов». Однако сам Пушкин указывал, что Крылов выступил не только против «Северной пчелы», но и против Шевырёва. Уже по одному этому мы никак не можем предположить, чтобы откликом Крылова на эту полемику явилась басня «Бритвы», тем более что замысел этой басни несомненно связан с декабристами. Не меняет нашей догадки возможность ознакомления Пушкина с басней «Филин и Осёл» в июне 1828 года. Ведь в книгу, издания 1830 года входили в большинстве своём басни, ранее не печатавшиеся в периодической печати и написанные в 1828—1829 годах. Пушкин, часто встречавшийся с Крыловым, мог знать басню лично от него. Крылов же, вероятно, сообщил ему о значении этой басни.

Стихотворение Шевырёва «Мысль» как раз и отстаивало взгляд на искусство как на что-то иррациональное, стоящее над жизнью, над эмпирическим знанием:

Падёт в наш ум чуть видное зерно

И зреет в нём, питаясь жизни соком;

Но придёт час, и вырастет оно

В создании иль подвиге высоком.

И разовьёт красу своих рамен,

Как пышный кедр на высотах Ливана;

Не подточить его червям времён,

Не смыть корней волнами океана… «Московский вестник», 1828, ч. 8, стр. 357−358.

«Северная пчела» резко напала на стихотворение Шевырёва, назвав его «бестолковщиною» и сделав к нему ряд издевательских примечаний. В № 58 «Северной пчелы» от 15 мая 1828 года было помещено письмо к издателям «Северной пчелы»: «Желая научиться прекрасному и высокому, о котором, как слышно, много толкуют издатели «Московского вестника», я подписался на их издание (на «Московский вестник») — писал Б. Зернов-Раменский (вероятно, сам Булгарин), высмеивая ряд выражений Шевырёва: «У зерна — рамен! Из зерна — кедр, под кедром — черви времён…»

Для Крылова неприемлема была не только метафизическая, туманная философия Шевырёва, но и плоское балагурство Булгарина. Эту ситуацию Крылов и использовал в басне «Филин и Осёл», высмеяв в ней и мистические блуждания Шевырёва и претензии Булгарина поучать его. Конечно, Крылов мог иметь в виду не только этот эпизод. Его сатира шире, обобщённее и направлена против блужданий в дебрях метафизики и мистической философии. Но столкновение Булгарина с Шевырёвым послужило, вероятно, толчком для написания этой басни.

Отрицательное отношение к Булгарину сказалось и в ряде других басен Крылова. Он решительно выступал против продажности и беспринципности Булгарина и его соратника по «Северной пчеле» Греча. В 30-х годах Крылов был тесно связан с кругом Пушкина, чем во многом объясняется и его враждебное отношение к «шмелям» (Булгарину и Гречу), нашедшее своё выражение в басне «Кукушка и Петух» (1834) — одном из последних шедевров Крылова. Эта басня явилась откликом на статью Пушкина «Торжество дружбы, или Оправданный Александр Анфимович Орлов» (1831), напечатанную под псевдонимом «Феофилакт Косичкин» в «Телескопе» Надеждина и вскрывавшую истинные причины содружества Булгарина и Греча. Статья Пушкина начиналась с осмеяния взаимных восхвалений Булгарина и Греча: «Посреди полемики, раздирающей бедную нашу словесность, Н. И. Греч и Ф. В. Булгарин более десяти лет подают утешительный пример согласия, основанного на взаимном уважении, сходстве душ и занятий гражданских и литературных. Сей назидательный союз ознаменован почтенными памятниками.

Фаддей Венедиктович скромно признал себя учеником Николая Ивановича; Н. И. поспешно провозгласил Фаддея Венедиктовича ловким своим товарищем. Ф. В. посвятил Николаю Ивановичу своего Дмитрия Самозванца; Н. И. посвятил Фаддею Венедиктовичу свою Поездку в Германию. Ф. В. написал для Грамматики Николая Ивановича хвалебное предисловие; Н. И. в «Северной пчеле» (издаваемой гг. Гречем и Булгариным) напечатал хвалебное объявление об «Иване Выжигине». Единодушие истинно трогательное! — Ныне Николай Иванович, почитая Фаддея Венедиктовича оскорблённым в статье, напечатанной в № 9 «Телескопа», заступился за своего товарища…" А. С. Пушкин, Полн. собр. соч., т. 7, стр. 245.

По поводу этой полемики и была написана Крыловым басня «Кукушка и Петух», инсценировавшая в басенных образах ироническое замечание Пушкина о взаимном восхвалении Булгарина и Греча. См. также карикатуру Дезарно «Кукушка и Петух», изображавшую Булгарина и Греча, помещённую в сб. «Сто русских литераторов», СПб., 1841, т. 2. Законченная не позже 1834 года, эта басня была опубликована лишь в 1841 году. Впервые напечатана в сб. «Сто русских литераторов», СПб., 1841, т. 2, стр. 15−16.

Направленность её против Булгарина и Греча засвидетельствована в ряде воспоминаний. Так, Н. Колмаков сообщает: «Кукушка и Петух», восхваляющие себя в басне, изображают Н. И. Греча и друга его Ф. В. Булгарина. Лица сии в журналах 30-х годов восхваляли друг друга до забвения, или, как говорят, до бесчувствия. Объяснение это я слышал от самого И. А. Крылова". «Русский архив», 1865, № 8, стб. 1011. Н. Колмаков, Рассказы об И. А. Крылове. Менее достоверно сообщение В. Бурнашева о том, что Крылов якобы, прочитав басню «Кукушка и Петух» при посещении уездного землемерного училища в 1837 году, просил не рассказывать об этом Н. Гречу («Русский вестник», 1872, октябрь, стр. 607.

Крылов (несмотря на угодливо-доброжелательное отношение к нему издателей «Северной пчелы») беспощадно высмеял беспринципных писателей, хвалящих друг друга:

За что же, не боясь греха,

Кукушка хвалит Петуха?

За то, что хвалит он Кукушку.

В черновых вариантах басни эта полемическая направленность дана ещё откровеннее:

Когда увидишь ты, что, не боясь греха,

Друзья-писатели (возносят так) честят друг дружку,

Всё хвалит, кажется, Петух Кукушку,

(Кукушка хвалит Петуха),

Хоть слава обоих плоха. Автограф в архиве Института литературы (Пушкинский дом), АН СССР, № 34, см. И. А. Крылов, Басни, М. 1956, стр. 558−559.

Вполне вероятно, что и в басне «Кукушка и Орёл» также имелся в виду Булгарин. Как раз в это время (1829-начало 1830) Булгарин, после выхода романа «Иван Выжигин», встреченного весьма пренебрежительно в литературных кругах, претендовал на почётное место на литернатурном Парнасе, стремясь заполучить его при содействии Николая 1 и Бенкендорфа. На это, видимо, и намекал Крылов, когда писал:

Орёл пожаловал Кукушку в Соловьи.

Кукушка, в новом чине,

Усевшись важно на осине,

Таланты в музыке свои

Выказывать пустилась.

Глядит — все прочь летят,

Одни смеются ей, а те её бранят.

Моя Кукушка огорчилась

И с жалобой на птиц к Орлу спешит она.

«Помилуй! — говорит: — По твоему веленью

Я Соловьём в лесу здесь названа,

А моему смеяться смеют пенью!"

Как известно, Булгарин неоднократно жаловался Бенкендорфу (а через него и царю) на то, что его преследует критика, и писал на своих недоброжелателей доносы. Весьма возможно, что эти обстоятельства и имел в виду Крылов.

Полемические выступления Крылова, замаскированные «эзоповым языком» басенной сатиры, свидетельствуют о том, что баснописец пристально следил за литературной жизнью своего времени, откликался на ряд важных литературных споров. В то же время они свидетельствуют о своеобразии литературной позиции Крылова, не примыкавшего ни к одной из тогдашних литературных группировок, чуждого как увлёкшему в 20−30-е годы широкие литературные круги романтизму, так и уже отжившему сентиментализму. По своим литературным взглядам и вкусам Крылов являлся последователем просветительской литературы XVIII века, продолжателем сатирического направления.

1.2.1 Сатира басен И. А. Крылова

Басни Крылова являлись острой и общественно-направленной сатирой. «Басня, как нравоучительный род поэзии, в наше время, — писал Белинский, — действительно ложный род; если она для кого-нибудь годится, так разве для детей… Но басня, как сатира, есть истинный род поэзии…» В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. 8, стр. 575. Именно такую басню-сатиру и создал Крылов, пользуясь басенным «эзоповым языком». Басня у Крылова является не моральным нравоучением, а прежде всего жгучей сатирой. В отличие от своих предшественников, у которых сатирические мотивы занимали весьма скромное место, а самая сатира ограничена была бытовыми темами, Крылов как сатирик широко охватил основные, существенные явления действительности, разоблачая и высмеивая в баснях самые разнообразные стороны современной ему жизни. Но прежде всего его сатира направлена против антинародного характера всего самодержавно-бюрократического строя, против наиболее существенных социальных «зол». Это и придавало сатирическим образам его басен широкое обобщающее значение, позволяло в условные рамки басенной аллегории вложить новое, социально острое содержание.

В баснях Крылова проходит вся Россия от царя до мужика, разнообразная и выразительная галерея представителей различных классов и сословий. Он ядовито разоблачает нравственное убожество, честолюбие, алчность, вероломство, эгоизм господствующих классов, всевозможные проявления произвола, паразитизма, лицемерия, как основного их свойства. Честолюбивый Осёл, украшенный звонком, принятым им как знак отличия; надутая важностью Лягушка, стремящаяся превзойти Вола; бесцеремонная Свинья, изрывшая своим рылом огород; Воронёнок, вздумавший поживиться бараном и поплатившийся за свою жадность, — всё это различные представители чиновной, бюрократической среды, всё это тупые и чванливые ничтожества, стремящиеся использовать своё положение во имя своих эгоистических интересов, чуждые народу, цинично пользующиеся его трудом для своего собственного благополучия. Конечно, многие из этих пороков и недостатков свойственны самым разнообразным людям, но общая почва, их породившая, — чиновно-бюрократический общественный порядок, развращающий человека, прививающий ему эти отрицательные черты.

Говоря о столь широком социальном адресе и содержании басенной сатиры Крылова, следует иметь в виду её объективное звучание, тот смысл, который приобретали образы его басен в читательском восприятии. Взгляды самого баснописца, его политическая позиция вовсе не были столь радикальны. Крылов-баснописец, так же как и Крылов-драматург и журналист в XVIII веке, не стоял на позициях отрицания крепостнической монархии и не собирался своими баснями ниспровергать существующий порядок вещей. В основном он сохранил просветительские взгляды, но с годами он всё более проникался скептицизмом, убеждением в невозможности изменить существующий порядок вещей, о чём и говорил в ряде басен. Но независимо от ограниченности взглядов Крылова сатирический смысл его басен, обобщённость басенных образов далеко выходили за пределы политического кредо баснописца, воспринимались как сатира на антинародный характер существующего режима.

Басня являлась той формой сатиры, которая позволяла баснописцу выступать по поводу самых острых вопросов общественной жизни и социальной несправедливости, пользуясь иносказательностью басенных образов, «эзоповым языком». Именно этот «эзоповский язык», аллегоризм басни давал возможность даже в условиях цензурного гнёта высказывать своё независимое мнение, высмеивать вопиющие явления современной жизни, обличать дворянско-бюрократические верхи крепостнического государства.

Басни Крылова не были безобидной насмешкой. Они метили в самые болезненные и кровоточащие язвы современного писателю крепостнического общества. Недаром Грибоедов в «Горе от ума» заставляет подхалима и доносчика Загорецкого с раздражением признаться:

«…А если б, между нами,

Был ценсором назначен я,

На басни бы налёг; ох! Басни — смерть моя!

Насмешки вечные над львами! Над орлами!

Кто что ни говори:

Хотя животные, а всё-таки цари!"

Гораздо позже, в 70-х годах, великий русский сатирик М. Е. Салтыков-Щедрин говорил об «эзоповом языке»: «С одной стороны, появились аллегории, с другой — искусство понимать эти аллегории, искусство читать между строками. Создалась особенная рабская манера писать, которая может быть названа Езоповскою, — манера, обнаруживавшая замечательную изворотливость в изобретении оговорок, недомолвок, иносказаний и прочих обманных средств». Н. Щедрин (М. Е. Салтыков), Полн. собр. соч., Гослитиздат, М. 1937, т. 15, стр. 340−341.

Естественно, что «эзоповский язык» басен Крылова отличен от «эзоповского языка» Щедрина, поскольку сатира Крылова отнюдь не являлась политической и революционной, как сатира Щедрина.

«Эзоповский язык» позволял создать систему намёков и иносказаний, которая, благодаря своей общепринятости в басенной традиции легко понималась самым широким кругом читателей. Приписывая басенным Львам, Медведям, Волкам и Лисицам действия и поступки высокопоставленных сановников и хозяев государства вплоть до самого царя, баснописец имел возможность говорить о таких явлениях социальной и политической жизни, о которых прямо упомянуть было невозможно.

Оппозиционный характер басен Крылова, их сатирическую направленность, их значение для развития передовой демократической мысли высоко оценил Герцен. «До вступления на престол Николая I, — писал он, — в литературной оппозиции было ещё что-то недоговорённое, примирительное, смех был ещё не совсем горьким. Мы находим это в удивительных баснях Крылова и в знаменитой комедии Грибоедова «Горе от ума». А. И. Герцен, Полн. собр. соч., под ред. М. Лемке, т. 9, стр. 95. Указывая на оппозиционность басен Крылова, Герцен ставит их в один ряд с декабристской комедией Грибоедова, хотя и отмечает недостаточно последовательный «недоговорённый» характер этой оппозиционности. При всей осторожности баснописца, избегавшего слишком открыто «дразнить» дворянских «гусей» и далёкого от радикальных политических выводов, он во многих баснях говорил о совершенно определённых явлениях современной ему общественной жизни.

В басне «Кошка и Соловей» (1824) Крылов в форме острой сатирической аллегории показал положение поэта в современном ему обществе, напомнил о тех цензурных когтях, в которых находился и сам баснописец. Следует иметь в виду, что эта басня была впервые напечатана на страницах «Соревнователя просвещения», органа, близкого декабристам.

Рассказывая в басне о том, как Кошка, поймав Соловья, «в бедняжку когти запустила», Крылов приводит умильную речь Кошки, весьма близкую к вкрадчивым уговорам и замаскированным угрозам, которыми правительственные круги пытались «направить» деятельность писателя:

«Не бойся: не хочу совсем тебя я кушать,

Лишь спой мне что-нибудь: тебе я волю дам

И отпущу гулять по рощам и лесам.

В любви я к музыке тебе не уступаю

И часто, про себя мурлыча, засыпаю".

Меж тем мой бедный Соловей

Едва-едва дышал в когтях у ней.

Крылов недвусмысленно рисует картину цензурного гнёта и придирчивой «опеки» правительства над литературой, не дававших возможности писателю говорить правду о современной действительности.

Сказать ли на ушко, яснее, мысль мою?

Худые песни Соловью

В когтях у Кошки

Так заканчивал Крылов басню, содержание которой не исчерпывается лишь общим суждением о печальном и бесправном положении писателя, находящегося в когтях цензуры. Крылов имел здесь в виду и конкретные исторические факты. Написание басни, несомненно, связано с обсуждением нового цензурного устава, составление которого поручено было Главному управлению училищ (принят он был в 1826 году). Начав свою работу в июне 1820 года, «Комитет о преобразовании цензуры» представил проект устава в его окончательной редакции в мае 1823 года.

В «проекте мнения о цензуре» реакционер Магницкий писал: «8. Составить такой устав для цензуры, который бы обнимал все извороты и уловки настоящего духа времени…» «9. Всякое сочинение, не только возмутительное против властей предержащих, но и ослабляющее, в каком-либо отношении, должное к ним почтение, запрещать». М. Сухомлинов, Исследования и статьи по русской литературе и просвещению, СПб. 1889, т. 1, стр. 468−469. Сопоставление этих данных с басней Крылова рисует атмосферу, в которой она появилась и указывает на «реалии», натолкнувшие Крылова на сочинение этой басни, тем более что через А. Н. Оленина, бывшего членом Комитета, Крылов, несомненно, был в курсе всех происходивших обсуждений цензурного устава. Любопытное иронически-отрицательное замечание Крылова о цензуре приводит Жуковский: «Крылов говорит о цензуре: запрещено впускать в горницу плешивых. У дверей стоит сторож. Кто чисто плешив, тому нет входа. Но тот, у кого или лысина, или только показывается на голове как будто такое место, что нам делать? Тут и наблюдателю и гостю худо. А если наблюдатель трус, то он и примет лысину за плешь». Жуковский Сочинения, изд. 8-е, 1885, т. 6, стр. 21.

Да и в басне «Соловьи» (1823) Крылов столь же прозрачно говорит о положении поэта-баснописца, посаженного в клетку и вынужденного «петь» в неволе:

А мой бедняжка Соловей,

Чем пел приятней и нежней,

Тем стерегли его плотней.

Напомним дружескую, но, тем не менее, совершенно официальную опеку, которой Крылова на протяжении всей его деятельности окружал А. Н. Оленин, один из «просвещённейших» и влиятельных вельмож, внимательно следивший за «благонамеренностью» баснописца. По свидетельству дочери Оленина, В. А. Олениной, «эта басня была написана Крыловым для батюшки», то есть А. Н. Оленина, что подтверждает тот смысл басни, о котором здесь говорится. см. «Литературный архив», СПб. 1902, стр. 75).

Басни Крылова «Рыбья пляска», «Пёстрые овцы», «Бритвы», «Кошка и Соловей», «Булат» и многие другие содержат смелые политические намёки на деспотический произвол, на беззакония, творимые властями и самим царём. В них мы видим отнюдь не добродушного и якобы примирившегося с «порядком вещей» моралиста, как обычно представляла Крылова дореволюционная, буржуазная критика, а писателя-гражданина, смелого сатирика и обличителя общественных пороков.

У Крылова даже традиционные басенные сюжеты и мотивы приобретают новое, злободневное сатирическое звучание, резкую политическую остроту. В таких баснях, как «Мор зверей» и «Лягушки, просящие Царя», казалось бы давно знакомые сюжеты превращаются в жгучую, политически направленную сатиру на самодержавный произвол разоблачают вопиющую несправедливость социальных отношений, основанных на деспотической власти царя и господствующих классов.

Современник и биограф Крылова, М. Лобанов, писал: «Читатель пожелает, может быть, знать историю каждой оригинальной его басни, то есть случаи, побудившие автора к изображению той или другой из них. Без сомнения, случаи эти были, я и сам желал бы их знать; но эту тайну автор унёс с собой в могилу. Мы знаем ключ только к некоторым, весьма немногим, но по весьма уважительным причинам не можем передать читателю». М. Лобанов, Жизнь и сочинения И. А. Крылова, СПб. 1847, стр. 55. Как видим, эти «уважительные причины» сохранили свою силу даже после смерти самого баснописца, и Лобанов не решился приподнять завесы, раскрывающей причины и поводы написания Крыловым ряда его басен, — слишком ещё остры и щекотливы они были.

Другой современник баснописца, П. А. Плетнев, указывал, что Крылов «от времени до времени пользовался каким-нибудь случаем, который давал ему содержание басни». «Басни И. А. Крылова», 2-е полное изд., СПб. 1847, стр. 14. Плетнев отмечал, что «басни его не ограничиваются описанием свойств или действий рядовых, но беспрестанно намекают на отдельные случаи. Это им доставляет особенную занимательность, живость и что-то анекдотическое». Предисловие к 3-му Полному собранию басен И. Крылова, СПб. 1848, стр. 7. П. Вяземский даже ставил в вину Крылову, что «басни его нередко драматизированные эпиграммы на такой-то случай, на такое-то лицо». П. А. Вяземский. Полн. собр. соч., СПб. 1878, т. 1, стр. 158. О конкретной сатирической основе басен Крылова П. Плетнев писал: «Крылов умел выразить собственное мнение в самых щекотливых случаях против людей сильных и даже опасных. Не было бича язвительнее басни его на спесь, самохвальство, невежество и тщеславие. Достаточно для этого вспомнить басни: „Апеллес и Ослёнок“, „Булыжник и Алмаз“, „Осёл и Соловей“, „Парнас“. Какие уроки заключил он в „Бритвах“, „Голике“ и во множестве других рассказов». П. А. Плетнев, Сочинения и переписка, СПб. 1885, т. 2, стр. 80.

Ряд басен Крылова несомненно имел совершенно конкретную, даже злободневную основу, но это не означает того, что каждая из них лишь точно воспроизводила определённые факты. Принцип сатирического обобщения и типизации оставался неизменным для всех басен Крылова. Конкретный факт, исторически значимое лицо имели значение лишь отправной точки, повода, толчка для создания обобщённого типизированного басенного образа. В басне реальные факты, конкретные события переосмысляются, вырастают в аллегорически-обобщённые образы. Значение крыловских басен в том, что они живут вне конкретного случая, обладают той «всеобщностью» смысла, той сатирической обобщённостью, которая делает их неувядаемыми и вечными. Поэтому нельзя, как это делают нередко комментаторы, сводить значение басни к какому-либо единичному случаю или факту. Неубедительны такие «расшифровки», которые предлагают приурочить басни к малозначительным биографическим фактам. Примером такой мельчащей смысл «расшифровки», вдобавок малоубедительной и по существу, является объяснение басни «Трудолюбивый медведь», даваемое А. П. Могилянским в издании басен Крылова, в серии «Литературных памятников». Комментатор считает, что замысел басни связан с распоряжением Александра I ускорить ход каталогизации Публичной библиотеки, в которой служил Крылов. Такое толкование мельчит значение басни, и его не следует приводить в комментариях, иначе они грозят превратиться в досужие домыслы. М. — Л. 1956, стр. 444−445.

Басни, написанные применительно к отдельным злободневным случаям и лишённые обобщающего начала, недолговечны, скоро утрачивают своё значение, хотя бы первоначально и были популярны. Так, например, утеряли своё значение многочисленные басни А. Е. Измайлова, К. Масальского и ряда других современников Крылова.

Белинский делил басни Крылова на три «разряда» — басни, в которых он «хотел быть просто моралистом», басни, сочетающие моралистическое и сатирическое начала, и басни «чисто сатирические». В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. 8, стр. 576. Однако это разделение требует существенной поправки. За весьма редкими исключениями во всех баснях Крылова имеется сатирическая тенденция, и такие басни, которые Белинский относит к разряду чисто моралистических, вроде «Дуб и Трость», «Ворона и Курица», «Парнас», «Мартышка и Очки» и многие другие, отнюдь не являются лишь назидательно-моралистическими. Разве басня «Ворона и Курица» не жгучая сатира на лишённых чувства чести и патриотизма обывателей, стремящихся поживиться на национальном бедствии? Злой и едкой сатирой на представителей реакционно-бюрократической литературной олигархии является и басня «Парнас», так же, как и прочие басни Крылова, исполненная сатирического негодования и социального протеста.

В крыловских баснях сатира сочетается с моралистическим началом, неотделима от него. Баснописец не только казнит своей сатирой общественные пороки и недостатки, но и провозглашает вместе с тем тот положительный идеал, те общественные и моральные принципы, во имя которых он подвергал осмеянию эти пороки и недостатки.

Общественная, государственная важность тем и вопросов, поставленных в баснях Крылова, их политическое значение отметил Гоголь, указывая, что баснописец следил за всякими событиями внутри государства, «на всё подавал свой голос»: «Вообще его занимали вопросы важные. В книге его всем есть уроки, всем степеням в государстве, начиная от главы… и до последнего труженика, работающего в низших рядах государственных» Н. В. Гоголь. Собр. соч., т. 6, стр. 167.

Крылов не замыкался в своих баснях лишь в кругу практической житейской морали. Он показывал в них прежде всего социальную несправедливость, вопиющее нарушение господствующими классами прав народа.

Весь государственный аппарат во главе с царём Львом не только попустительствует ограблению народа, но и защищает корыстолюбивых вельмож и сильных мира сего. В басне «Мор зверей» (1808) говорится о бедствии, во время которого звери признаются в совершённых ими преступлениях. Оказывается, что именно Медведи, Тигры, Волки, наиболее сильные и жестокие хищники, повинны в самых тяжёлых преступлениях. Но о них-то никто и не решается говорить, боясь мести и расправы, благодаря чему они остаются «правы» и избегают наказания за свои беззакония и преступления.

За Львом Медведь, и Тигр, и Волки в свой черёд

Во весь народ

Поведали свои смиренно погрешенья;

Но их безбожных самых дел

Никто и шевелить не смел.

И все, кто были тут богаты

Иль когтем, иль зубком, те вышли вон

Со всех сторон

Не только правы, чуть не святы.

И лишь «смиренный Вол», признавшийся в том, что во время голодной зимы стянул у попа «клок сена», объявляется виновным и взваливается на костёр для умилостивления «богов» за грехи свирепых хищников. Крылов вскрывает в басне истинный смысл лицемерной «морали» господ, согласно которой безобидный бедняк должен отвечать за грехи знатных и богатых. Этот вывод о безнаказанности «сильных» и бесправном положении «слабых» относится ко всему крепостническому обществу. Несомненны и социальные симпатии баснописца. Он осуждает тот несправедливый строй, при котором знатные и богатые при всех своих преступлениях имеют возможность притеснять народ, вынужденный молчаливо сносить этот гнёт.

Воспитанного на просветительской философии, на вере в справедливость законов, как основу улучшения общества, Крылова особенно возмущала несправедливость представителей власти, попрание ими закона. В басне «Лев и Барс» он, прежде всего, осуждает это беззаконие «сильных»:

Когда-то, в старину,

Лев с Барсом вёл предолгую войну

За спорные леса, за дебри, за вертепы.

Судиться по правам — не тот у них был нрав;

Да сильные ж в правах бывают часто слепы.

У них на это свой устав:

Кто одолеет, тот и прав.

Крылов отнюдь не проповедовал терпения и покорности по отношению к «сильным». Хотя он и не делал последовательных выводов и с недоверчивым опасением относился к возможности изменения государственного устройства, но его неизменное сочувствие «слабым», угнетённым народным массам, простому, незнатному человеку определяет демократическую основу его творчества, социальный пафос его сатиры.

Уже в ранней своей басне «Роща и Огонь» (1809) Крылов проводит мысль, неоднократно развиваемую им в дальнейшем, о том, что социальное неравенство мешает истинной «дружбе» и согласию. Роща, доверившись уговорам Огня, обещавшего среди зимы согреть её, как «летом иль весною», погибает, сожжённая им. «И нечему дивиться: как дереву с огнём дружиться», — многозначительно заключает свою басню Крылов. Образ «Огня», всё губящего на своём пути, неоднократно встречается в баснях Крылова как олицетворение разрушительной силы. Поэтому и «дружба» Рощи с Огнём не может добром закончиться для неё. «Роща» в басенной символике Крылова — это народ, доброе, полезное начало, в нём заложенное. Она давала убежище прохожему в знойные дни, тогда как Огонь хвалился тем, что «в силе» солнцу он «никак не уступит»!

В басне «Волк и Ягнёнок» (сюжет которой восходит к Эзопу и Федру) особенно наглядно передано народное мнение, опирающееся на многовековой опыт, гласящее, что сильный всегда угнетает слабого, который перед ним всегда «виноват»:

У сильного всегда бессильный виноват:

Тому в Истории мы тьму примеров слышим,

Но мы Истории не пишем;

А вот о том как в Баснях говорят.

Крылов разоблачает паразитизм крепостников, казнокрадство и взяточничество дворянско-бюрократической верхушки, циничное обирание ею трудящихся масс.

Справедливо видя основу этой системы угнетения и ограбления народа в укоренившихся общественных порядках, в круговой поруке представителей господствующих классов, он в социально-обобщённой сатире, басне «Крестьяне и Река» (1814), показывает безвыходность положения народа, трудящихся масс в крепостническом государстве. Крестьяне лишены даже возможности жаловаться на своё бедственное положение, на бессовестное ограбление их крепостническими и бюрократическими верхами.

Из года в год разоряемые непосильными поборами «казны» и грабительством помещиков и чиновников, «речек» и «ручейков», крестьяне пытаются искать «управы» у самой Реки, в высших сферах государственной иерархии:

Крестьяне, вышед из терпенья

От разоренья,

Что речки им и ручейки

При водополье причиняли,

Пошли просить себе управы у Реки,

В которую ручьи и речки те впадали.

Однако, подойдя к Реке, они увидели, что по ней плывёт добрая половина их имущества, унесённого речками и ручейками:

Тут, попусту не заводя хлопот,

Крестьяне лишь его глазами проводили;

Потом взглянулись меж собой

И, покачавши головой,

Пошли домой.

А отходя, проговорили:

«На что и время тратить нам!

На младших не найдёшь себе управы там,

Где делятся они со старшим пополам".

Такова в глазах Крылова безотрадная картина самодержавной помещичьей России, которую он и показал в баснях с едким сарказмом. Далеко не случайно, что одними из основных, наиболее частых аллегорических образов в баснях Крылова являются образы «Овец» и «Волков», под которыми недвусмысленно подразумеваются беззащитные и угнетённые труженики и хищные и алчные представители власть имущих классов.

В басне «Мирская сходка» (1815) Крылов прямо говорит, что безнадёжно ждать улучшения жизни народа, когда вся власть в государстве в руках «бессовестных людей», когда царь Лев поручает Волкам править народом. Эта басня осмеивает не только отдельные судебные реформы, но и всю политику либерального заигрывания с народом, проводившуюся в те годы царским правительством. Царь Лев демонстрирует своё беспристрастие, свою «заботу» о народе. Он не прочь подчеркнуть «законность», «либерализм» своих методов управления. Поэтому при назначении Волка в овечьи старосты созывается «общий сход» всего звериного народа. Но кто же будет выступать против Волка? «На сходке голоса чин чином собраны: но против Волка нет ни слова». Оказывается, «Овец-то и забыли» спросить их мнение о Волке, а если бы и не забыли, то едва ли их мнение было бы принято во внимание.

Тема басни «Мирская сходка» повторяется и в басне «Волки и Овцы» (1833): «Правительство зверей», взявшее «благие меры» для спасения Овец от Волков, «придумало закон», предоставивший Овцам право жалобы на Волков. Крылов понимает и высмеивает лицемерный, демагогический характер подобных «либеральных» жестов, вопиющую несправедливость законов, которые служат интересам господствующих классов:

И, наконец, придумали закон.

Вот вам от слова в слово он:

«Как скоро Волк у стада забуянит,

И обижать он Овцу станет:

То Волка тут властна Овца,

Не разбираючи лица,

Схватить за шиворот и в суд тотчас представить,

В соседний лес иль в бор".

В законе нечего прибавить, ни убавить.

Да только я видал: до этих пор, —

Хоть говорят, Волкам и не спускают, —

Что будь Овца ответчик иль истец;

А только Волки всё-таки Овец

В леса таскают.

Читатель, конечно, прекрасно понимает, что «право», предоставленное беззащитным и слабым «Овцам», «схватить за шиворот и в суд тотчас представить» своих могущественных обидчиков является сплошным лицемерием, издевательством над законом и никак не может быть осуществлено.

Крылов разоблачает иллюзию о «беспристрастности» в руководстве «законами» государственной власти. Самодержавие всегда во всём на стороне притеснителей и позволяет им бессовестно грабить и угнетать народ. В басне «Овцы и Собаки» (1818) он показывает, что наряду с откровенными хищниками и врагами — «волками», для народа не менее опасны и якобы предназначенные для его охраны «сторожевые собаки» — царские чиновники:

В каком-то стаде у Овец,

Чтоб Волки не могли их более тревожить,

Положено число Собак умножить.

Что ж? Развелось их столько, наконец,

Что Овцы от Волков, то правда, уцелели,

Но и Собакам надо ж есть:

Сперва с Овечек сняли шерсть,

А там, по жребию, с них шкурки полетели,

А там осталося всего Овец пять-шесть,

И тех Собаки съели.

Крылов не обманывался в истинном отношении помещиков-крепостников к крестьянам и не питал никаких иллюзий насчёт облегчения положения народа «сверху». В басне «Лещи» (1829−1830) рассказывается о барине, пустившем в пруд с лещами с полсотни щук. На удивлённое замечание приятеля о том, что от лещей не останется «ни пера», помещик отвечает:

… всё знаю;

Да только ведать я желаю,

С чего ты взял, что я охотник до лещей?

Несомненно, Крылов имел здесь в виду равнодушие помещиков к судьбе своих крепостных, разорявшихся благодаря барским прихотям.

В одной из поздних басен, «Лев» (1829−1830), Крылов снова возвращается к обличению жестокого самоуправства вельмож и чиновников, к изображению невыносимого положения народных масс. Дряхлеющий царь Лев созывает «своих бояр», пушистых и косматых медведей и волков, и обращается к ним с просьбой собрать для него шерсти — «чтоб не на голых камнях спать». «Бояре» предлагают собрать эту шерсть с таких зверей, как «олени, серны, козы, лани», которые «почти не платят дани». Выполняя этот совет, «бедняжек захватили и дочиста обрили»; «всяк из них (то есть из бояр), кто близко тут случился, из той же дани поживился и на зиму себе запасся тюфяком». Это очень точно воспроизведённая картина «законного» и незаконного ограбления народа в крепостническом государстве. Крылов не менее беспощадно высмеивал и «либеральствующих» вельмож, показывая, что «добрые воеводы» на деле мало чем отличаются от злых, также потакая ограблению народа. В басне «Слон на воеводстве» Воевода-Слон, который «с умыслу» и «мухи не обидит», позволяет по своей «простоте» Волкам снимать у Овец «по шкурке» к зиме на тулупы. Безнаказанное казнокрадство зло высмеяно Крыловым в басне «Медведь у пчёл», где «надсмотрщик за ульями» — Медведь «потаскал весь мёд в свою берлогу», и хотя «по форме нарядили суд» и Мишке дали отставку, старый плут прекрасно пересидел зиму в тёплой берлоге, лакомясь ворованным мёдом и ожидая у моря погоды — нового, столь же выгодного назначения.

До конца своей жизни Крылов сохранил недоверчиво отрицательное отношение к царю и вельможным верхам, державшим в рабстве народ. Поэтому почти символическое значение имеет его последняя басня — «Вельможа» (1833), в которой он повторяет излюбленные мотивы своей сатиры, возвращаясь к образам и мотивам своих сатирических писем «Почты духов». Так, в письме ХХ1 «Почты духов» Крылов писал о судьях, которым по «слабости» здоровья и ума нельзя поручить «отправление важных дел», но «всё дело состоит в том, чтоб приставить к ним умного секретаря, который бы вместо их рассматривал дела», а судья лишь подписывал бы то, что он ему подложит.

Этот образ, сохранивший на протяжении почти полустолетия свою сатирическую силу и едкость, повторён и в «Вельможе». Более того, если в «Почте духов» Крылов писал о судье, то здесь он говорит о вельможе, правящем целой областью. На вопрос Эака Вельможа отвечает:

«…Но так как живучи я был здоровьем слаб,

То сам я областью не правил,

А все дела секретарю оставил". -

«Что ж делал ты?» — «Пил, ел и спал,

Да всё подписывал, что он ни подавал".

Крылов знает, что в условиях его времени слабый сильному не может сказать правды. В басне «Комар и Пастух» (1814), рассказав о Комаре, которого Пастух убил вместо благодарности за своё спасение от Змеи, он говорит в заключении:

Таких примеров есть немало:

Коль слабый сильному, хоть движимый добром,

Открыть глаза на правду покусится,

Того и жди, что, то же с ним случится,

Что с Комаром.

Злой издёвкой над царским «правосудием» и всей системой бюрократической «законности» является басня «Щука» (1830), в которой Крылов показал продажность государственного аппарата. Беззастенчивые злодеяния хищницы Щуки, от которой «житья в пруде не стало», покрываются Лисой-прокурором, несмотря на «целый воз» представленных улик. «Лисынька», определяя «наказание» Щуке — «утопить её в реке», — руководствуется тем, что Щука «снабжала» ей «рыбный стол». Эта едкая сатира над судебными порядками и циничным лицемерием власть имущих выражала народное понимание несправедливости и подкупности всей бюрократической системы.

Уничтожающую характеристику суда Крылов дал и в басне «Крестьянин и Овца» (1821). Ни в чём не повинную Овцу Лисица-судья приговаривает к казни за якобы съеденных ею кур, с тем чтобы «мясо в суд отдать, а шкуру взять истцу». Здесь сатирическое преувеличение великолепно помогает раскрыть широкую распространённость социального зла — круговой поруки, покровительства хищникам и ворам в крепостническом и бюрократическом государстве. Сатирическая острота образов, их типичность и достигается у Крылова умением конкретно показать, заострить в образе существеннейшие черты действительности.

В басне «Лисица и Сурок» (1813) Крылов говорит о взяточничестве как о социальном зле, как о явлении, порождённом существующими социальными отношениями. Крылов показывает типически характерный, взятый из жизни образ Лисы-взяточницы, с её лицемерным ханжеством, едко разоблачая то отношение к взяточничеству как к «нормальному» явлению, которое отличало бюрократическую Россию:

Иной при месте так вздыхает,

Как будто рубль последний доживает,

И подлинно, весь город знает,

Что у него ни за собой,

Ни за женой, —

А смотришь, помаленьку —

То домик выстроит, то купит деревеньку.

Теперь, как у него приход с расходом свесть,

Хоть по суду и не покажешь,

Но как не согрешишь, не скажешь:

Что у него пушок на рыльце есть.

Крылов зло и едко заклеймил низкопоклонство и лакейскую угодливость, отличавшие придворную и чиновничье бюрократическую среду того времени. Он предпочитает независимость бедняка его превращению в прислужника богачей и вельмож. В басне «Две собаки» (1824) Крылов достаточно ясно говорит об этом, сравнивая участь честного дворового пса, усердно несущего свою службу, с привилегированным положением болонки, попавшей «в случай». «Дворовый, верный пёс» Барбос хотя и голодает, но сохраняет свою независимость, в то время как взятая в господские хоромы кудрявая болонка Жужжу заслужила сытую жизнь тунеядца («и ем и пью на серебре») низкопоклонным прислуживанием господам. Крылов прибавляет к басне демократическую мораль, выражающую презрение народа к угодничеству барских прислужников:

крылов басня аллегория сатирический

Как счастье многие находят

Лишь тем, что хорошо на задних лапках ходят!

В басне «Камень и Червяк» (1814) Крылов разоблачает пустое бахвальство бесполезно лежащего на земле Камня, под которым баснописец подразумевает паразитические слои крепостнического общества. Недаром Червяк укоризненно говорит Камню, вздумавшему обижаться на предпочтение, оказанное дождю, напоившему влагой крестьянскую ниву:

«Молчи! — сказал ему Червяк. -

Сей дождик, как его ни кратко было время,

Лишённую засухой сил

Обильно ниву напоил,

И земледельца он надежду оживил,

А ты на ниве сей пустое только бремя".

Чтобы не оставалось неясным, кого имеет в виду эта басня, Крылов добавляет в заключение:

Так хвалится иной, что служит сорок лет:

А проку в нём, как в этом Камне, нет.

Критика господствующего строя у Крылова имеет преимущественно антидворянский характер. Но он с неменьшей силой восстаёт и против отрицательных сторон буржуазного развития. Эгоизм и бессердечие богача прикрываются лицемерием — черта, опять-таки особенно типичная для буржуазного приобретательства. Богач Мирон (в одноимённой басне) распускает слух, что будет кормить нищих по субботам, но в этот день спускает с цепи злых собак. В басне «Похороны» Крылов зло замечает, что только лишь смерть богатого «к чему-нибудь годна», так как бедняки могут заработать на его похоронах. Если «вельможа» ненавистен Крылову своим тунеядством, то «богач» — представитель буржуазного начала — ненавистен ему своей непомерной алчностью. В ряде басен («Богач и Поэт», «Мешок», «Купец», «Откупщик и Сапожник», «Фортуна и Нищий» и др.) Крылов показывает, что богатство развращает человека.

Иллюстрируя басни Крылова в издании 1864 года, К. Трутовский заменил в них всех зверей людьми, приурочив аллегорические сюжеты к крепостническим «порядкам» в России. Даже иллюстрация к басне «Волк на псарне» изображает помещика, забравшегося в крестьянскую избу к пригожей девушке и трусливо изворачивающегося перед застигнувшими его отцом девушки и односельчанами. Художник хотя и погрешил здесь против исторического содержания басни, однако придал ей острый социальный характер. В этом же понимании истолкованы Трутовским и другие басни Крылова.

Мастерски написанные басни Крылова не могут устареть. Они учат нас справедливости, учат отличать правду от лжи, истинные достоинства от мнимых. В баснях Крылова проявилась неизменная его симпатия к людям труда, презрение к надменным богачам, живущим за счёт других. «Кто добр, не всё лишь для себя трудится», — говорит Старик в басне «Старик и трое молодых».

Старик сажает деревце, чтобы принести радость и пользу другим людям. Его мудрость и доброта противостоит легкомыслию и самодовольству юношей, смеющихся над Стариком.

Глава 2. Поэт Крылов в критике и журналистике

2.1 Крылов — журналист и поэт

Творчество молодого Крылова необычайно цельно и проникнуто внутренним единством при всём различии жанров, к которым он обращался. В комедиях, статьях, журнальной сатире Крылов ставит вопрос о несправедливости крепостного строя, о праве человека из народа на личное счастье. В сатирических произведениях Крылова проходит вереница помещиков-самодуров, сластолюбцев-«петиметров», развращённых и пустых жеманниц дворянского общества, хищных стяжателей, вороватых чиновников, криводушных судей, корыстных и глупых вельмож. Все сословия тогдашнего общества находили своё отражение в его сатире.

Особенно яркого расцвета сатирическое дарование Крылова достигло в его журнальной прозе, которая может быть смело сопоставлена с прозой такого замечательного русского прозаика XVIII века, как Новиков. Крылов-прозаик выступает как продолжатель сатирических традиций и принципов Новикова и Фонвизина, нередко перекликаясь с Радищевым, чьё «Путешествие из Петербурга в Москву» появилось годом позже «Почты духов». Крылов углубил и заострил ту критику дворянского общества, которая дана была Новиковым и Фонвизиным, расширил рамки этой критики, охватив самые разнообразные сферы русской жизни.

Первую пьесу он создал, когда ему было около четырнадцати лет. Это комическая опера в стихах «Кофейница». Вслед за ней молодой драматург написал ещё несколько произведений для театра. Особенно удачными оказались комедии. В них много остроумия, весёлости. Вместе с тем уже здесь проявилась сатирическая направленность творчества Крылова. Он хотел показать людям, что достойно осмеяния и осуждения, научить их правильно судить о вещах.

Крылову долго не удавалось напечатать свои комедии и добиться их постановки. Но ещё в XVIII в. он приобрёл литературную известность как журналист, переводчик и публицист.

Сатира Крылова значительна и интересна и по глубине социальной мысли и по своим художественным достоинствам, едкой иронии, сочности бытовых сцен, типичности персонажей, хотя писатель ещё и не преодолел до конца моралистическую «персонификацию» пороков и добродетелей.

Прямым предшественником «Почты духов» следует считать журнал Ф. А. Эмина «Адская почта, или Переписка Хромоногого беса с Кривым», выходивший в 1768 году (и переизданный в 1788 году). Этот журнал, издававшийся писателем демократического, антидворянского лагеря, и по своему содержанию и по форме «переписки» между «бесами», рассказывающими о людских делах, предварял крыловскую «Почту духов», самое заглавие которой указывает на связь между обоими журналами. Письма «бесов» в журнале Эмина связаны друг с другом, являются публицистическим произведением одного автора. В «Адской почте» рисуется испорченность нравов того времени, развращённость дворянского общества, столичных щеголей и щеголих, деревенских помещиков и помещиц. Самый образ дворянского петиметра Кривомысла предваряет крыловского Припрыжкина. Кривомысл также сожалеет, что «Россия поныне ещё не называется Францией». Эмин показывает и всеобщую власть денег, заставляющую мать торговать дочерью, молодого человека ухаживать за богатой сифилитичкой, сына грабить своего отца. Многие из этих мотивов и ситуаций повторит и Крылов. Об «Адской почте» Ф. Эмина см. П. Н. Берков, История русской журналистики 18 века, М. — Л. 1952, стр. 258 и сл., а также автореферат кандидатской диссертации Г. И. Месяцевой «Сатирические журналы М. Д. Чулкова и Ф. А. Эмина», М. 1953. Но по сравнению с журналом Эмина сатира Крылова охватывает гораздо более широкий круг явлений, имеет большую обобщающую силу.

Его «Почта духов», «Речь в память моего дедушки», «Каиб» и другие очерки направлены против крепостничества и деспотизма. Эта демократическая тенденция крыловской сатиры позволила ему подняться над традиционными моральными темами (хотя он не отказывается и от них) и поставить вопросы общего социального порядка.

В характеристике сатирических журналов Н. Добролюбов подчеркнул, что «главные предметы обличения сатиры екатерининского времени были: во-первых, недостаток воспитания, невежество и грубость нравов; во-вторых, ложное образование, то есть французские моды, роскошь, ветреность и т. п., в-третьих, приказное крючкотворство и взяточничество». Н. А. Добролюбов, Полн. собр. соч., Гослитиздат М. 1935, т. 2, стр. 183 Эти же темы преобладают и в «Почте духов» и в журнальных фельетонах и статьях Крылова. На связь крыловской «Почты духов» с журналами Новикова и вообще с сатирической журналистикой 60−70-х годов XVIII века указывает и новейший исследователь «Почты духов» П. Н. Берков, считающий, что Крылов стоит как бы между Новиковым и Радищевым, ограничиваясь лишь сатирическим изображением нравов. «Труды юбилейной научной сессии Ленинградского государственного университета», впоследствии они же займут видное место в его баснях. Но вместе с тем в «Почте духов» даётся широкая картина тех отрицательных сторон тогдашней действительности, которые вызывают негодование Крылова и с едким сарказмом осмеиваются им в целой галерее сатирических образов.

«Почта духов» — своего рода галерея нравов и жизни русского общества конца XVIII века, бичующая помещичий произвол, лицемерие и разврат вельмож, взяточничество, неправосудие, дворянскую спесь, ханжество, преклонение перед иностранщиной, процветавшие в дворянской среде. Борьба с «галломанией», ставшая одной из основных тем журнальной сатиры XVIII века, знаменовала не только возросшее чувство национального самосознания, но и имела вполне определённую социальную направленность, отражая недовольство антинациональным поведением дворянских верхов, порвавших связи с народом.

Деятельность Крылова, сатирика и журналиста, сыграла большую роль в последующем развитии русской литературы на путях её к реализму и послужила для самого автора непосредственной подготовкой к его творчеству как баснописца. Сатира Крылова отличалась той социальной остротой и обобщённостью, тем резким разоблачением дворянских и бюрократических верхов, которые делали его не только продолжателем лучших традиций русской журналистики 60-х годов XVIII века, прежде всего новиковских журналов, но и знаменовали новый этап в развитии русской сатиры.

Крылову близка и основная идея Новикова, идея гражданского долга, отказ от признания за господствующим классом, за дворянством прав на привилегированное положение. Высказывания Крылова о дворянстве в значительной мере продолжают и развивают это положение Новикова. Знаменитый «рецепт» для излечения г. Недоума, предложенный Новиковым, будет впоследствии почти дословно повторён Крыловым: «И самый низкий хлебопашец, исполняющий рачительно должности своего состояния, более заслуживает быть назван честным человеком, нежели гордый вельможа и несмысленый судья». По словам Крылова, «честных людей» гораздо больше можно найти в «простых людях», «не прилепленных ни к придворной, ни к статской, ни к военной службам».

Но Новиков охотно противопоставляет дворянину «честного купца», рачительного чиновника, защищая их от барского самоуправства. Для Крылова же равно неприемлем и помещик-крепостник, и богатый откупщик, и оборотистый купец.

«Почта духов» (1789) Крылова — это журнал одного автора, включающий серию писем-фельетонов, написанных с большим литературным блеском и остроумием, которые касаются различных сторон жизни. Вопрос об авторстве Крылова в «Почте духов» имеет свою историю и неоднократно оспаривался. Внимательный анализ содержания и композиции писем позволяет считать авторство Крылова несомненным. см. Примечания к первому тому Полного собрания сочинений И. А. Крылова, М. 1944 Характеристику этого журнала дал в своё время П. Плетнёв: «…Разнообразие предметов, до которых он касается, выбор точек зрения, где становится, как живописец, изумительная смелость, с какою он преследует бичом своим самые раздражительные сословия, и в то же время характеристическая, никогда не покидавшая его ирония, резкая, глубокая, умная и верная, — всё и теперь ещё, по истечении с лишком полустолетия, несомненно свидетельствует, что перед вами группы, постановка, краски и выразительность гениального сатирика». П. А. Плетнёв, Сочинения и переписка, СПб. 1885, т. 2, стр. 48−49.

Большое место в «Почте духов» занимает вопрос о государственной власти. Крылов и здесь придерживается точки зрения просветителей. Для него неприемлем деспотический образ правления, «тирания», которая, по его мнению, порождает развращённость нравов и служит причиной порабощения народа. Уже в одном из первых писем «Почты духов» (письмо Дальновида) Крылов, перечисляя представителей различных слоёв современного ему общества, бичевал всех тех, кто благоденствовал за счёт народа. Кто же они? Это государь, который «предаётся без всякой умеренности различным забавам, оставляя своим министрам всё попечение о своём государстве» и «для удовольствования непомерного своего честолюбия разоряет своё государство и приводит в крайнюю погибель своих подданных»; придворные, которые «терзаемы честолюбием», «желанием приумножить своё могущество и страхом лишиться милости своего государя»; «духовные особы», «непрестанно помышляющие о приумножении своего богатства»; «алчные и корыстолюбивые купцы». И далее на протяжении следующих писем Крылов даёт всем этим группам тогдашнего общества беспощадную сатирическую характеристику. Все они заботятся лишь о своём благополучии и поддерживают несправедливый общественный порядок, угнетая и разоряя народ. В ряде писем «духов» Крылов острым пером сатирика нарисовал портреты этих корыстолюбивых и жестоких представителей привилегированных сословий — вельможи, «петиметра», откупщика, судьи.

В описании кабинета вельможи писатель раскрывает бездушие власть имущих, циничное пренебрежение своими обязанностями, их безмерное честолюбие. Знатный вельможа равнодушно проходит мимо толпы бедняков-просителей, отделываясь от них одними лишь обещаниями. Однако богатые «челобитчики» за деньги легко добиваются милостей этого вельможи.

Крылов показывает самые различные социальные прослойки и сословия: аристократию, поместное дворянство, купечество, чиновную бюрократию, судейских, крестьян. Уже эта широта социального охвата свидетельствует о масштабности его сатиры. В «Почте духов» нарисована безотрадная картина всеобщей моральной испорченности, того глубокого разложения, которым охвачено дворянско-крепостническое общество. Крылов обличает продажность и несправедливость, царящие в окружающем его обществе, он стремится показать и экономическую несостоятельность феодально-крепостнических отношений, вред дворянского мотовства и бесхозяйственности для государства.

Крылов решительно выступал против сословных привилегий дворянства, считая эти привилегии нелепыми и смешными. Его критика дворянского общества выходит за пределы моралистической сатиры XVIII века, осмеивавшей «повреждение нравов». Дворянским привилегиям Крылов противопоставляет требование равенства сословий и честного исполнения каждым человеком своего гражданского долга.

Утверждение внесословной ценности человека — вот одна из главных идей, определявших идеологическую позицию Крылова-сатирика.

Рисуя в «Почте духов» обобщённую картину нравов и быта дворянского общества, Крылов показывает моральное разложение дворянства, явившееся, по его мнению, результатом паразитической жизни и утери патриотического, гражданского чувства. В «Почте духов» рассказывается история пустого и ничтожного «петиметра» Припрыжкина — типичного представителя праздной и развращённой дворянской молодёжи, который проводит жизнь в светских похождениях за счёт труда крепостных крестьян. Образ Припрыжкина, кое в чём близкого Иванушке из «Бригадира» Фонвизина, получился чрезвычайно убедительным, несмотря на некоторую схематичность его обрисовки.

Крылову близок горячий протест Руссо против знати и богачей, беспощадное обличение современного ему строя, где на верхних ступенях общественной лестницы сосредоточены богатство и праздность, а внизу — труд и нищета: «горсть могущественных и богатых находится наверху величия и счастья, — писал Руссо, — тогда как народные массы пресмыкаются в невежестве и нищете». Ж.-Ж. Руссо, О причинах неравенства, СПб. 1907, стр. 102.

Многочисленные картины такого социального неравенства рисует Крылов в «Почте духов». С исключительной резкостью он разоблачает современное ему «правосудие», всегда карающее бедных и оправдывающее богатых. Горькой и безнадёжной иронией проникнута речь бедняка-художника, обращённая к судьям, спешащим сытно пообедать и отказывающимся выслушать его оправдания. В то же время вельможа, выкупающий бедняка-художника, с тем чтобы тот «размалевал» ему паркет в прихожей, оказывается преступником, «покравшим из государственной казны несколько миллионов в золоте и серебре и разграбившим целую врученную ему область». Но этот преступник ценою миллиона «оправдался» в глазах правосудия и почитается честным, сострадательным человеком. И Крылов удивляется, как можно жить «в такой земле, где чуть было не засекли розгами бедняка, не евшего трои сутки, за то, что вытащил он у богатого купца платок; где прежде вешают подобных ему, нежели рассматривают их дела, и где преступникам, обворовавшим государственную казну на несколько миллионов и разграбившим целую область, судьи кланяются чуть не в землю». Обличительная острота этой сцены делает особенно понятной ту злую сатиру на суд, которую Крылов впоследствии выразил в форме басенной аллегории («Крестьянин и Овца», «Щука»).

В письме «От гнома Буристона о болезни адских судей» рассказывается, как безрезультатно гном Буристон ищет справедливого судью, который не был бы глухим, глупым и взяточником. Крылов рисует целую вереницу судей и приказных, наживающихся на обмане и казнокрадстве, всех этих Тихокрадовых, Частобраловых, Хапкиных, одинаково бесчестных и корыстных.

Характеризуя сатиру «Почты духов», исследователь литературы XVIII века Г. А. Гуковский справедливо указывал: «Развивая стройную систему социального мировоззрения, „Почта духов“ нимало не отрывалась от злобы дня, от современности. Её сатира — вовсе не сатира вообще, не „общечеловеческая“ сатира; она бьёт по совершенно конкретным фактам социальной жизни России конца царствования Екатерины II; она направлена на разрешение определённых и острополитических вопросов этой эпохи». Г. А. Гуковский, «И. А. Крылов», вступительная статья к Полному собранию стихотворений Крылова, «Советский писатель», М. 1935, стр. 25.

2.2 Работа И. А. Крылова на поприще критики

В литературной позиции Крылова исследователи (Д. Д. Благой, Н. Л. Степанов и др.) единодушно отмечают её разносторонний сатирико-просветительский характер. В «Каибе» (1792) высмеиваются классицистические высокопарные оды и сентиментальные идиллии. В «Ночах» (1792) пародируются «Ночные думы» предромантика Юнга, прославленные Карамзиным, а также авантюрно-плутовские новеллы в духе Лессажа и М. Чулкова, а ещё раньше, в «Почте духов» (1789), — скарроновские бурлескные картины нравов. Травестирование — один из характерных приёмов сатирика Крылова, не удовлетворённого ни одним из существовавших литературных направлений, но окончательно не нашедшего ещё своего.

Он мастер принимать и компрометировать различные литературные маски. Его «Речи» (будь то «Речь, говоренная повесою в собрании дураков» или «Похвальная речь науке убивать время», «Похвальная речь Ермалафиду») в пародийной форме высмеивают сентиментализм. Крылов придумал ходячие клички своим литературным противникам: под Ермалафидом, как полагают, выведен Карамзин («ермалафия» по-гречески означает многословную болтовню, чепуху, дребедень); под Антирихардсоном — сентиментальный писатель, автор «Российской Памелы» П. Ю. Львов; под «мнимым Детушем» — В. И. Лукин. «Похвальная речь в память моему дедушке» (1792) продолжает традицию новиковской сатиры, «Письмо уездного дворянина к своему сыну Фалалею» — фонвизинские образы.

В деятельности Крылова есть элементы эклектизма, и всё же она должна быть определена более точно, чем обычно делается.

Борьба Крылова таила в себе попытку проложить путь некоему третьему направлению. И действительно, он борется за приближение искусства к жизненной правде, к русской действительности, за введение в него серьёзного содержания. В 19-м и 44-м письмах «Почты духов» он высмеивал и грубые, извращённые вкусы, и придворную развлекательную оперу. Крылов задолго до Гоголя провозглашал, что «театр…есть училище нравов, зеркало страстей, суд заблуждений и игра разума». Крылов И. А. Соч. Вступит. статья, подг. текста Н. Л. Степанова, т. 1, М., 1955, стр. 293. И в то же время он вносил (после Новикова) в рецензии на комедию Клушина «Смех и горе» важное уточнение в понятие «публика»: есть публика, щедрая на аплодисменты, «скоропостижные приговоры», на которые никак полагаться не следует.

Крылов приближался к социальному пониманию прекрасного. Он хорошо знал, что о «вкусах» надо спорить и в этом одна из обязанностей критики. Задолго до Чернышевского Крылов сопоставлял различные представления, например о женской красоте, бытовавшие в крестьянской и господской среде: «Быть дородною, иметь природный румянец на щеках — пристойно одной крестьянке; но благородная женщина должна стараться убегать такого недостатка: сухощавость, бледность, томность — вот её достоинства. В нынешнем просвещённом веке вкус во всём доходит до совершенства, и женщина большого света сравнена с голландским сыром, который тогда только хорош, когда он попорчен…». Крылов И. А. Соч. Вступит. статья, подг. текста Н. Л. Степанова, т. 1, М., 1955, стр. 377−378.

Некоторые оттенки в этой цитате могут быть правильно поняты, если вспомнить, что доказательства у Крылова идут, так сказать, от противного: ведь на эту тему у него рассуждает некий «философ по моде», старающийся казаться разумным, не имея ни капли разума… Но сопоставление вкусов само собой напрашивалось, и симпатии Крылова, конечно, на стороне «природного румянца».

Всмотримся, за что Крылов порицал Ермалафида, т. е. Карамзина. Во многих случаях Крылов «придирался» как классицист, а не как реалист. Он упрекал сентименталистов в том, что они слишком далеко заходят в своей вольности и нарушают старые каноны: у сентименталистов в комедиях «на сцене появляется целый народ в лаптях, в зипунах и в шапках с заломом». Ермалафид может «высокое нравоучение подстроить под балалайку, и под его только разумные рассуждения могут плясать мужики…». При всей шутливости тона Крылова симпатии его не на стороне Ермалафида и «бородатых».

Крылов-критик был сатирическим реалистом, допускавшим всё большее и большее вторжение социального элемента в искусство. Но ещё сильна у него была оглядка на классицизм.

Заключение

Пушкин назвал Крылова «истинно народным поэтом».

Почти все басни Крылов написал в XIX в. Но литературную деятельность он начал ещё в XVIII столетии. Державин, Радищев, Карамзин были старшими современниками Крылова; Пушкин, Лермонтов, Гоголь — младшими.

Язык Крылова — прозаика и драматурга отличается живописью и простотой. Писатель высмеивал высокопарную и слащавую речь. Он предпочитал разговорные, просторечные обороты, обращался и к поговоркам, пословицам. Это внимание к самому складу народной речи очень помогло Крылову в создании его басен. Многие темы и образы из ранних произведений писателя также получили развитие в его басенном творчестве. В баснях в полную силу проявился самобытный талант Крылова.

Народная речь стала основой языка крыловских басен. Именно в них Пушкин нашёл характерные для русского народа черты: «весёлое лукавство ума, насмешливость и живописный способ выражаться». Многие фразы из басен Крылова вошли в народную речь и стали поговорками.

Цель работы, на мой взгляд достигнута. Мы изучили творчество выдающегося русского писателя-баснописца И. А. Крылова, причем не только в области басенной сатиры, но и смогли увидеть его многогранность. Следует высоко ценить тот вклад, который он внёс за свою плодотворную жизнь. Журналист, поэт, драматург, критик, баснописец — всё это можно сказать про Ивана Андреевича Крылова.

Относительно поставленных перед работой задач можно сказать, что при изучении творчества писателя, анализе критики, как современников, так и ныне здравствующих литературоведов, сам собой напрашивается вывод о необходимости более углубленного изучения творчества И. А. Крылова по программе старших классов средней школы, а так же в высших учебных заведениях.

Данная тема не теряет своей актуальности, особенно в нынешнее время. Время перемен. Многим из нас стоит прочесть произведения этого автора и хорошенько задуматься.