Трудовая мотивация как проблема социальной философии

Комсомольский-на-Амуре государственный педагогический университет Диссертация на соискание ученой степени кандидата философских наук Трудовая мотивация как проблема социальной философии Бочкарев Александр Александрович Комсомольск-на-Амуре

Содержание Введение

1. Философско-методологические аспекты проблемы трудовой мотивации

1.1 Труд как вид человеческой деятельности

1.2 Природное и социальное в труде

1.3 Структура трудовой мотивации

1.3.1 Сущность и структура мотива

1.3.2 Классификация мотивов

2. Трудовая мотивация в различных типах общества

2.1 Трудовая мотивация в традиционном обществе

2.2 Трудовая мотивация в модернизированном обществе

2.3 Трудовая мотивация в российском обществе Заключение Библиография

Введение

Актуальность темы исследования.

Трудовая мотивация — системная категория, постоянно находящаяся в сфере интересов общественных наук, на границах социальной философии, этики, культурологии, социальной антропологии, социальной психологии, религиоведения и социологии. Наиболее общие проблемы трудовой мотивации изучает социальная философия. Этика в фокус внимания помещает трудолюбие как добродетель. Культурология и религиоведение анализируют различные культуры с точки зрения того, как в них понимается и оценивается трудовая деятельность человека. В социальной психологии и социологии трудовая мотивация является предметом эмпирических исследований, ориентированных на раскрытие ее закономерностей. Проблема трудовой мотивации остается актуальной всегда, независимо от того, на какой ступени технического прогресса и экономического развития находится общество. Непреходящая актуальность этой проблемы обусловлена тем, что трудовая деятельность есть фундаментальное условие существования любого общества. Отношение к труду в существенной мере определяет успех или неуспех общества в его продвижении по пути экономического и социального прогресса.

Отношение каждого человека к труду индивидуально. Вместе с тем социальная мотивация есть феномен общественной жизни. Можно выделить три уровня факторов, формирующих мотивацию человека к труду. На самом общем уровне таким фактором выступает природа общественных отношений, в рамках которых протекает трудовой процесс. На уровне особенного это специфика конкретного вида труда. На уровне единичного — индивидуальные особенности личности работника. Эти факторы неравнозначны. Те или иные тенденции изменения трудовой мотивации зависят, главным образом, от природы общественных отношений.

Второй и третий факторы в настоящее время активно изучаются социологией и психологией труда, а также в русле теории менеджмента. Предметом рассмотрения в рамках социальной философии является, по преимуществу, первый фактор. Имеющая существенное значение всегда, в определенных общественно-экономических ситуациях проблема трудовой мотивации становится особенно актуальной.

Так происходит при радикальных общественных перестройках, в периоды, когда обществу необходимо определить качественно новую стратегию развития. Современное состояние российского общества в большинстве случаев трактуется как «переходный период». Принципиальной особенностью этого периода является системный кризис, охватывающий все области общественной жизни. Кризис трудовой мотивации — одно из негативных явлений, сопровождающих реформы. Он выражается в общем снижении трудовой дисциплины, в стремлении избежать повышенной трудовой ответственности, в нарастании индифферентного отношения к усовершенствованию собственного труда (отсутствие рационализаторской инициативы). Прямо или косвенно эти последствия кризиса трудовой мотивации ведут к снижению производительности труда и качества работы. Изменяются и профессиональные предпочтения: молодежь выбирает не более сложную, содержательную, а высокооплачиваемую работу, пусть и непривлекательную в содержательном плане. Невозможность приложить свои способности в новых экономических условиях приводит к массовой трудовой пассивности значительной части населения и к деградации форм труда.

Причиной этого кризиса является комплекс противоречий, возникший в процессе российской модернизации. Внедряемые в российское массовое сознание извне трудовые мотивы и ценности западного образца не соответствуют той модели отношения к труду, которая формировалась на протяжении многовековой истории России на основе внутренних предпосылок и требований экономического развития. До начала процесса современной модернизации структура трудовой мотивации никогда не подвергалась такой ломке, которую она переживает сейчас.

Наличие вышеперечисленных последствий кризиса трудовой мотивации не является предметом научного спора. Перед современным российским обществознанием стоит задача поиска решений существующих проблем. Но для того, чтобы выработать адекватную систему мер по устранению вышеперечисленных кризисных явлений, необходимо тщательно и всесторонне проанализировать феномен трудовой мотивации, вскрыть его сущность и закономерности изменения в конкретных общественно-экономических условиях, другими словами, осмыслить феномен трудовой мотивации как социально-философскую проблему.

В настоящий момент данная проблема не получила должной разработки. В советском обществознании трудовая мотивация была предметом активного изучения философов и историков, этиков и социологов. В современном российском обществоведении и западных общественных науках вопрос о трудовой мотивации рассматривается, главным образом, в русле прикладной социологии и теории организации труда (научного менеджмента) с явно выраженной тенденцией сводить проблему к вопросу о выборе способов материального и морального стимулирования труда с целью повышения его эффективности (теории Д. МакГрегора, В. Зигерта, Э. Мэйо, В. Оучи, К. Альдерфера, Д. МакКлелланда). Теоретическая значимость нашей работы определяется, прежде всего, тем, что в ней анализ трудовой мотивации осуществлен с позиций социальной философии. Ее практическая значимость состоит в том, что полученные выводы могут быть положены в основу стратегии создания системы конкретных мер по преодолению кризиса трудовой мотивации, охватившего современное российское общество. Основные положения и выводы диссертационного исследования могут найти применение в учебном процессе в высших учебных заведениях в рамках специальных курсов по социальной философии, социологии и психологии труда.

Степень разработанности проблемы. Проблема трудовой мотивации в явном виде была поставлена в научной литературе только в ХХ веке, хотя интерес к вопросу о том, как человек относится к своему труду, возникает в научной мысли гораздо раньше. Учение Аристотеля, разделившего понятия «экономика» (труд с целью удовлетворения потребностей) и «хрематистика» (труд с целью накопления богатства), положило начало разработки проблемы отношения человека к труду. В средневековой философии отношение к труду осмысливалось в рамках христианской морали, в которой труд воспринимался как наказание за первородный грех. Развитие механистической философии Нового Времени привело к утверждению в западной культуре политэкономических доктрин А. Смита и Д. Риккардо. В философии появляется фигура «экономического человека», занятого трудом исключительно ради достижения материальных благ. В этой концепции нашел свое отражение тот факт, что в условиях капиталистической общественной системы мотивы материального вознаграждения играют в трудовой деятельности существенную роль, а также преодолено понимание труда как божьего наказания, характерное для христианской философии. Однако, идея «экономического человека» при всей ее исторической прогрессивности сама не избежала упрощенчества, ибо сложную систему трудовой мотивации она сводит к единственному мотиву — стремлению к выгоде.

Заблуждения, свойственные политэкономии Нового времени, удалось преодолеть К. Марксу, внесшему наиболее значительный вклад в анализ проблемы отношения к труду. Именно К. Марксом впервые выдвинута мысль о том, что мотивы трудовой деятельности носят конкретно-исторический характер, что, следовательно, в рамках различных общественно-экономических формаций они различны. К. Маркс также подробно проанализировал специфику отношения к труду в условиях личной зависимости докапиталистического общества и экономической зависимости при капитализме. К. Маркс высказал мысль о том, что с уничтожением эксплуатации человека человеком труд превратится в первую жизненную потребность.

Большой вклад в анализ отношения человека к труду в различных общественно-экономических условиях внесли такие мыслители, как М. Вебер и В. Зомбарт. Изучая капитализм на разных стадиях его развития, они выдвинули теорию об особом отношении к труду и собственности, которое присуще капиталистическому обществу. М. Вебер связывал его с «духом капитализма, который сформировался под влиянием протестантской этики; В. Зомбарт предпочитал вести речь о «предпринимательском духе», основанном на культуре «мещанских добродетелей». Эти концепции поднимали важные вопросы о соотношении материальных и надматериальных мотивов в труде, о роли религии и культуры традиционного общества в формировании отношения к труду.

В ХХ веке в связи с бурным развитием психологии особую значимость приобретает проблема мотивации деятельности, большое внимание уделяется изучению механизма побуждения в соответствии с потребностями, интересами, целями. Тема мотива получила широкое освещение в работах психологов Дж. Аткинсона, К. Левина, К. Мадсена, А. Маслоу, В. Г. Асеева, А. Н. Леонтьева, М.Ш. Магомед-Эминова, В. С. Мерлина, Д. Н. Узнадзе. Из работ психологического плана заслуживает быть особо отмеченным комплексное исследование Е. П. Ильина, посвященное проблемам мотива и мотивации. Е. П. Ильину удалось систематизировать многочисленные точки зрения на проблему и выработать универсальные определения этих сложных феноменов. Также следует отметить работу Н. С. Пряжникова и Е. Ю. Пряжниковой «Психология труда и человеческого достоинства», в которой остро поставлен вопрос о необходимости поиска новых стимулов к творческому, производительному труду.

В конце ХIХ — начале ХХ века проблема трудовой мотивации попала в поле зрения специалистов по социологии труда и научного менеджмента. Названные дисциплины ставили перед собой задачу исследовать на практике закономерности трудовой мотивации и создать на основе полученных результатов систему способов повышения этой мотивации. Пионером в этой области является Ф. Тейлор, начавший анализ собственно трудовой деятельности и психологии труда. Социологическая концепция бюрократии М. Вебера явилась продолжением теории Ф. Тейлора. Концепции Ф. Тейлора, М. Вебера, а также теория А. Файоля стали классикой теории менеджмента. Параллельно в социологии труда развивалось и другое направление — «концепции человеческих отношений», в которых рассматриваются такие факторы отношения к труду, как удовлетворенность работой, лидерство, сплоченность коллектива. В рамках социологии труда и научного менеджмента было создано несколько теорий трудовой мотивации (А. Маслоу, У. Рейф, Ф. Херцберг, Д. МакГрегор). Этим теориям при всех их достоинствах была присуща ограниченность, связанная с их узкоутилитарной ориентацией. Все они были подчинены единственной цели — выработать систему способов поощрения работников предприятия с целью повышения производительности их труда и трудовой дисциплины. Перед учеными стояла конкретная задача — преодолеть развитие рестрикционизма на предприятиях. Поэтому ими рассматривалась, главным образом, проблема содержания труда, а проблема характера труда оставалась за скобками анализа.

Огромный интерес к проблеме трудовой мотивации возникает во второй половине ХХ века в советском обществознании. Появляется целый ряд работ по этике, социологии, психологии и философии, в той или иной степени затрагивающих проблемы трудовой мотивации. Необходимо отметить, что данные работы рассматривали, в первую очередь, вопрос о характере труда, развивая идеи К. Маркса о различиях между трудом в условиях эксплуатации и трудом в социалистическом обществе, т. е. «освобожденным трудом». В 60−70-е годы велись особенно интенсивные работы в русле марксистской (или претендующей на принадлежность к марксизму) методологии, посвященные исторической судьбе труда в условиях перерастания социализма в коммунизм. В этих работах рассмотрены общие черты социалистического труда, проблемы преодоления отчуждения труда, эксплицировано понятие «коммунистическое отношение к труду»; немало трудов было посвящено вопросу о превращении труда в первую жизненную потребность, о формировании личности в труде (работы Н. И. Алексеева, Г. В. Бадеевой, Г. С. Григорьева, А. Г. Здравомыслова, С. Г. Струмилина, В. Я. Суслова, С. С. Товмасяна, И.И. Чангли). Особый интерес представляет социологическое исследование А. Г. Здравомыслова и В. А. Ядова, посвященное отношению молодого советского рабочего к труду. А. Г. Здравомыслов на основе данных этого исследования в работе «Потребности, интересы, ценности» очень подробно рассмотрел трудовую мотивацию в советском обществе, затронув ряд социально-философских вопросов. Г. С. Григорьев в работе «Труд как первая жизненная потребность» осветил вопрос о различии стимулов труда в докапиталистическом, капиталистическом и социалистическом обществах.

С 80-х годов наблюдается спад интереса исследователей к общим проблемам трудовой деятельности и трудовой мотивации. В этот период выходят работы социологов, экономистов, эргономистов (А.В. Ермаковой, К. Замфир, Т. И. Заславской, В. А. Мальцева, М. Наргизашвили и др.), посвященных относительно частным аспектам проблемы.

В современном российском обществоведении исследованию социально-философских проблем трудовых отношений и трудовой мотивации уделяется очень мало внимания. И если интерес к собственно трудовой деятельности в последнее время начинает возрастать (уместно упомянуть в данной связи социально-философские исследования Т. М. Михайловой и А. М. Шкуркина, посвященные анализу труда с позиций синергетической методологии), то в отношении изучения трудовой мотивации значимых сдвигов не наблюдается.

Предмет и объект исследования.

Объект нашего исследования — трудовая мотивация. Предметом нашего исследования является специфика трудовой мотивации в общественных системах различного типа.

Цели и задачи исследования.

Главная цель исследования — дать целостный анализ феномена трудовой мотивации с позиций социальной философии.

В рамках данной цели решаются следующие задачи исследования:

1) раскрыть с позиций социальной философии содержание категории труда;

2) рассмотреть соотношение социального и природного начал в трудовой деятельности;

3) выявить основные структурные элементы мотивации трудовой деятельности;

4) произвести классификацию мотивов трудовой деятельности;

5) проанализировать специфику трудовой мотивации в традиционном и модернизированном обществах;

6) исследовать особенности трудовой мотивации в современном российском обществе и тенденции ее развития.

Методологическая и теоретическая основа исследования:

Мы исходим из того, что явления социальной реальности по своей сути диалектичны. Трудовая деятельность воплощает в себе диалектику духовного и материального. Она является также диалектическим единством природного и социального. Мы разделяем положение марксистской философии о труде как естественном условии существования человека, как и учение о совершенствовании сил субъекта в процессе трудовой деятельности.

В своем исследовании мы стремимся продолжать традицию рассмотрения труда и трудовой мотивации как конкретно-исторических феноменов, обладающих специфическим набором черт в каждой социальной системе на определенном этапе ее развития. Мы убеждены, что только такой подход дает возможность научного изучения проблем труда и трудовой мотивации, позволяет выявить закономерности их эволюции в различных типах общества, а также проанализировать тенденции развития трудовой мотивации в современном мире.

Социально-философский анализ трудовой мотивации позволяет преодолеть упрощенное представление о трудовой мотивации как о явлении, которое детерминируется только особенностями личности работника и содержанием его работы. Социально-философский уровень рассмотрения проблемы трудовой мотивации дает исследователю возможность подняться над эмпирическими констатациями. Социально-философский уровень анализа открывает перспективу построения моделей трудовой мотивации в различных социальных условиях. Благодаря социально-философскому анализу удается прогнозировать изменения трудовой мотивации и просчитывать последствия этих изменений.

Объект социально-философского исследования никогда не существует как нечто изолированное, он всегда представляет собой переплетение различных сфер социальной действительности. Трудовая мотивация — проблема, в которой сложнейшим образом соединены экономические, этические, психологические аспекты. Для всестороннего анализа феномена трудовой мотивации исследователь вынужден прибегать к комплексу методов смежных дисциплин: психологии, социологии, культурологии, этики, религиоведения и др.

Новизна работы заключается в том, что в ней:

1) проанализирована диалектика природного и социального начал в труде и исследована потребность в труде и феномен лени;

2) предложена социально-философская классификация мотивов трудовой деятельности;

3) рассмотрена проблема иерархии мотивов, соотношения материальных и надматериальных мотивов трудовой деятельности;

4) выявлены особенности изменения системы трудовой мотивации при переходе от традиционного общества к модернизированному;

5) раскрыты специфические черты традиционной трудовой мотивации русского народа и их эволюция в России на советском этапе ее истории;

6) выявлены причины и описаны последствия кризиса трудовой мотивации в современной России.

На защиту выносятся следующие положения:

1) Трудовая мотивация — системная категория, отражающая иерархию мотивов различной силы, устойчивости и сложности. Основанием этой иерархии являются базовые мотивы, основанные на витальных потребностях. Над базовыми мотивами могут надстраиваться мотивы более высокого порядка, такие как мотивы творческого удовлетворения от труда, коллективистские мотивы, идейные мотивы.

2) Положение мотивов в иерархии трудовой мотивации определяется следующими факторами: индивидуальными, возрастными, этническими и общественно-историческими. Конкретные общественно-исторические условия, определяя характер труда и природу трудовых отношений, являются важнейшим фактором, детерминирующим отношение к труду в массовом сознании, и оказывающим влияние на трудовую мотивацию каждого конкретного работника.

3) Трудовая мотивация в традиционном обществе определяется наличием отношений личной зависимости. В рамках этих отношений для социальных низов и социальных верхов формируются различные модели трудовой мотивации. Деятельность социальных низов определялась двумя мотивами: стремлением к поддержанию собственного существования, и страхом перед физическим принуждением. Мотивом более высокого порядка, компенсирующим антимотивы принудительного труда, является осознание труда как способа исполнения религиозного долга. В традиционном обществе, не затронутом влиянием христианства, это место занимает группа статусных мотивов, стремление к сохранению и упрочнению своего места в социальной иерархии. Статусные мотивы являются основным элементом мотивационной модели для социальных верхов традиционного общества, освобожденных от необходимости материального производства.

4) Для модернизированного общества характерна модель трудовой мотивации, основанная на принципах утилитаризма, рационализма, расчетливости, предприимчивости, восходящих к протестантской этике. В современном капиталистическом обществе мотив материального обогащения приобрел безусловно доминирующий характер.

5) В процессе перехода от традиционного общества к модернизированному свойственная ему трудовая мотивация может органично трансформироваться (как это было в период становления капитализма в Западной Европе) или вступить в противоречие с комплексом ценностей западной цивилизации (как это произошло в современной России).

6) В традиционной русской культуре сложилась система трудовой мотивации, основанная на принципах коллективизма, взаимопомощи и уравнительной справедливости. Эти особенности отношения к труду были сохранены в период советской модернизации, что позволило добиться достаточно высокого уровня трудовой дисциплины, а порой и энтузиазма и трудового героизма. Преодоление кризиса трудовой мотивации, охватившего российское общество на постсоветском этапе его развития, вряд ли возможно при игнорировании коренных черт трудовой мотивации, свойственной традиционному русскому сознанию.

Апробация работы: Ряд положений диссертации изложен в научных публикациях автора. Некоторые из этих положений докладывались на научных и научно-практических конференциях: 1) Международная научно-практическая конференция «Дальний Восток: наука, образование, ХХI век», 16−18 апреля 2003 г., г. Комсомольск-на-Амуре, КнАГПУ, статья: «Экономическая и неэкономическая трудовая мотивация в творчестве Макса Вебера»; 2) 5-ая международная научно-методическая конференция «Проблемы славянской культуры и письменности», май 2003 г., г. Уссурийск, УГПИ, статья: «Социально-этические взгляды С. Н. Булгакова в контексте перспектив развития русской цивилизации»; 3) 4-ая международная научно-методическая конференция «Проблемы славянской культуры и письменности», май 2002 г., г. Уссурийск, УГПИ, статья: «Традиционное отношение русских к труду в контексте социальной реальности современной России»; 4) 2-ая Международная конференция молодых ученых и студентов, 11−13 сентября 2001 г., г. Самара, тезисы статьи: «Трудовой героизм как предмет социально-философского осмысления», и в ряде других конференций. Отдельные положения диссертации обсуждались на аспирантских теоретических семинарах на кафедре философии Комсомольского-на-Амуре государственного педагогического университета в 2002 и 2003 гг.

Структура диссертации: работа состоит из введения, двух глав, заключения и списка литературы.

1. Философско-методологические аспекты проблемы изучения трудовой мотивации

1.1 Труд как вид человеческой деятельности В сознании многих людей труд ассоциируется с трудностями, с утомлением, с необходимостью принуждать себя напрягаться. Для иных длительное вынужденное бездействие является крайне неприятным опытом. Житейские представления о труде обычно меняются на протяжении человеческой жизни: так, например, у молодого человека перед началом трудовой жизни возникает радостное предвкушение самостоятельного труда, смешанное с чувством неуверенности и страха. Позже может сформироваться разочарование в труде, но к зрелому возрасту оно обычно преодолевается привычкой, «втягиванием» в свою профессиональную деятельность. Окончившие трудовую деятельность пенсионеры зачастую болезненно переживают свое отлучение от привычных занятий.

Категория труда является ключевой в целом ряде общественных дисциплин. В политэкономии труд рассматривается в контексте проблемы стоимости, в этике труд понимается как базовая ценность, в культурологии — как компонент хозяйственной культуры.

Социально-философский анализ труда предполагает, прежде всего, анализ социального в содержании данного понятия при обязательном учете того, что трудовая деятельность имеет свои природные предпосылки. Общественный характер труда, его зарождение и развитие на разных этапах эволюции общества, мотивы и стимулы труда, лень и трудовой героизм — это лишь малая часть проблем, интересующих социальную философию, когда она обращается к анализу феномена труда.

Во всем этом многообразии проблем нас интересует одна, но, с практической точки зрения, самая важная проблема: что заставляет человека трудиться? Иначе говоря, мы ставим цель разобраться с позиций социальной философии в вопросе о том, какова природа трудовой мотивации.

Для решения этой задачи следует рассмотреть основные теоретические подходы к труду как таковому.

Труд есть вид человеческой деятельности. Последняя является предметом интереса в целом ряде общественных дисциплин. Особый интерес вызывает осмысление роли деятельности в жизни человека. По определению М. С. Кагана, «…В деятельности человек раскрывает свое особое место в мире и утверждает себя в нем как существо общественное». В связи со сложностью организации социальной реальности и, соответственно, многообразием социальных процессов, деятельность человека структурно неоднородна.

Э.Г. Юдин, анализируя понятие «деятельность», выделил пять различных функций: 1) деятельность как объяснительный принцип; 2) деятельность как предмет объективного научного изучения; 3) деятельность как предмет управления; 4) деятельность как предмет проектирования; 5) деятельность как ценности. Этот список не претендует на полноту, но достаточно ясно отражает полифункциональность и неоднозначность этого понятия.

Взятая в методологическом ракурсе, деятельность понимается как принцип исследования человеческого бытия, взаимодействия индивида с природой. Указанный принцип помогает понять, как реализуются различные действия человека в конкретных социальных процессах. В процессе человеческой деятельности вещи предметного мира обнаруживают свою социальную значимость. В. Е. Кемеров утверждает по этому поводу следующее: «…В философии середины XX в. понятие деятельности играет особую роль, поскольку оно раскрывает формы движения, изменения, развития общественной жизни, связывает ее обособленные, ее отдельные моменты и аспекты, стадии и состояния, ее «драматургов и актеров» .

Важно подчеркнуть, что деятельность человека не является раз и навсегда данным явлением. Как справедливо отметил М. С. Каган, «…человеческая деятельность — историческое явление, она возникает, меняется, совершенствуется вместе с развитием социальных отношений, которые она обслуживает, и которые она же постоянно изменяет» .

Общим понятием деятельности охватываются различные ее виды: экономическая деятельность (труд), социальная деятельность (социально-классовая борьба и сотрудничество), культурная деятельность (творчество духовных ценностей). Для правильного понимания конкретных видов социальной деятельности недостаточно анализировать их по отдельности, необходимо исследовать деятельность на уровне родовых характеристик. В социальной философии понятие деятельности стоит в одном ряду с такими фундаментальными понятиями, как общественное сознание, социальный закон, общественное бытие. С одной стороны, деятельность — особый способ человеческого бытия. Это обусловлено тем, что в процессе деятельности происходит самореализация индивида, раскрытие его способностей, то есть тем, что любая деятельность индивидуальна. С другой стороны, конкретная деятельность каждого индивида является социальной, даже не будучи коллективной, так как отдельный человек, участвуя в социальном процессе, изменяет социальную реальность.

Из вышесказанного можно сделать вывод о том, что любой вид человеческой деятельности (в том числе и трудовая деятельность) предполагает диалектическое единство надындивидуального (социального) и индивидуального, объективного и субъективного. И материальная практика, и духовная деятельность существуют только в неразрывном единстве материального и идеального. Практическая деятельность включает интересы и потребности субъекта, его мотивы и цели в приложении к объективной реальности, а духовная деятельность, в конечном счете, направлена на обслуживание деятельности материальной.

Эти сложные взаимоотношения различных аспектов деятельности как системной категории социальной философии очень емко, на наш взгляд, выразил В. Ж. Келле: «…Люди в своих действиях руководствуются своим сознанием, само их сознание зависит от материальных условий деятельности и за идеальными побудительными мотивами деятельности людей следует искать их материальные причины» .

Трудовая деятельность, являясь видом человеческой деятельности, с необходимостью воплощает в себе диалектику духовного и материального. Следует, однако, отметить, что трудовая деятельность занимает особое место в структуре человеческой деятельности, поскольку лишь благодаря труду создается и функционирует искусственная среда, в которой только и возможна жизнь человека и общества. «Труд есть основа существования всякого общества в том смысле, что все общественные отношения, и прежде всего экономические, складываются в сфере труда или же по поводу труда и его результатов. Труд и объединяет, и разъединяет людей, он — основание социальной структуры общества» [56, с. 24].

Правильное понимание диалектической связи труда и деятельности имеет принципиальное значение для анализа содержания труда и отношения к труду.

Философы, стоящие на позициях исторического материализма, рассматривают труд как фундаментальный вид воздействия человека, на окружающую его материальную действительность. Более того, согласно марксистской концепции, труд является вечным и естественным условием существования человека, так как он соединяет человека с природой, окружающим миром. «В результате трудовой деятельности человек не только создает потребительные ценности, необходимые для воспроизводства себя как биологического вида, но и изменяет свою собственную человеческую сущность» [164, c. 4]. Этот очень важный мировоззренческий вывод позволяет выйти за пределы житейски-обыденного понимания труда как создания материальных благ. Процесс труда сложен и противоречив, человек в труде вынужден преодолевать «сопротивление» предметов труда его воле и разуму, самоутверждаться в качестве сознательной, деятельной личности.

Различают три генетически сменяющих друг друга и сосуществующих на протяжении всего жизненного пути вида деятельности: игру, учение и труд [87],. Они различаются по конечным результатам (продукту деятельности), по организации, по особенностям мотивации. При этом труд является важнейшим видом человеческой деятельности, он направлен на создание общественно значимого продукта, что создает наибольшие условия для социальной реализации человека именно в труде.

Игра не создает общественно значимого продукта. В игре начинается формирование человека как субъекта деятельности, и в этом ее огромное, непреходящее значение. Обучение является непосредственной подготовкой личности к труду, развивает ее умственно, физически, эстетически и лишь на конечном этапе освоения профессии связано с созданием материальных и культурных ценностей. Труд — процесс создания человеком материальных и духовных ценностей общества. Все три вида деятельности тесно взаимосвязаны в процессе формирования личности и на более высоком уровне — в процессе общественного развития.

В игре ребенку дается возможность стать субъектом деятельности, но эта деятельность условная, необязательная, в ней реальная жизнь упрощается. Человек может принимать или изменять правила игры, переходить от одной игры к другой. В этом состоит организационная особенность игровой деятельности. Учение и труд протекают в обязательных для человека организационных формах. Различные формы организации видов деятельности связаны и с различной их мотивацией. Мотивом игры является удовольствие, которое человек испытывает от самого процесса игры. Основным мотивом учения и труда является чувство долга, чувство ответственности. Эти высшие чувства являются не менее сильным стимулом деятельности, чем интерес.

Разнообразные виды деятельности дополняют друг друга, взаимосуществуют, взаимопроникают. Хотя разные виды деятельности не существуют изолированно, в различные периоды жизни человека они имеют неодинаковое значение. Для одного периода жизни ведущей деятельностью является игра, для другого — учение, а для третьего — труд. Таким образом, можно говорить о видах деятельности, которые являются ведущими в тот или иной период развития личности.

Более того, труд является не одним из равноправных видов деятельности, но базисом, на котором развивались другие виды занятий человека, в результате чего и возникло более общее понятие человеческой деятельности вообще, включающей в свой состав познание, учение, спорт, военное дело, политику и другие. Все виды деятельности не только исторически развились на основе труда, но и содержат в себе его элементы. Основным же таким элементом является целеполагание, то есть формирование целей в процессе самой деятельности. Целеполагание является не просто специфическим признаком человеческой деятельности, оно может по праву называться ее конституирующим признаком.

В современной социальной философии нет единства по поводу определения понятия «труд» (см. работы Т. М. Михайловой [112], [113], А. М. Шкуркина [185], Р. А. Галиахметова [30], [31]). Не существует и универсальных теорий и подходов к определению сущности, целей, содержания, элементов труда. Большое количество противоречий, с которыми сталкиваются ученые при попытке дать универсальное определение труда, вызвано рядом причин, среди которых мы хотели бы выделить следующую: процесс трудовой деятельности существенно видоизменяется от одной исторической эпохи к другой. Конкретность и историчность трудовой деятельности, многообразие ее проявлений препятствуют созданию всеохватывающего определения.

В западной общественной мысли середины прошлого века было предпринято немало попыток философски осмыслить понятие «труд», и этот интерес к данной проблематике не случаен. Научно-технический прогресс внес существенные изменения в характер и содержание труда, изменил социальный статус субъекта труда. Французский персоналист и теолог А. Арвон в своей работе «Философия труда» толкует трудовую деятельность как приближение человека к богу, параллельно критикую марксистское понимание труда за сведение проблемы к решению политических и экономических задач. По мнению Арвона, человеческий труд является продолжением акта божественного творения. Дается следующее определение: «Труд — это дух, не без трудностей проникающий в материю и одухотворяющий ее». Французский персоналист Э. Мунье понимает труд гораздо более реалистично: как средство изменения материи, направленное на получение полезного продукта. Мунье отрицает капиталистический труд как направленный к неправедным целям — богатству и неравенству, понимая труд как средство поддержания минимума, необходимого для человеческого существования.

Определение Мунье отмечено печатью абстрактности и внеисторизма. В нем не учитывается возможность развития человека в труде, формирования творческой активности и новых способностей при решении более сложных трудовых задач. Оно не позволяет раскрыть сложные закономерности исторического развития труда.

Проблема определения понятия «труд» волнует и представителей позитивизма и неопозитивизма. Американский социолог Э. Гросс в своей работе «Труд и общество» попытался дать анализ труда с позиций различных наук. Для его теории характерно смешение понятий «работа» (количественное изменение любой формы движения) и «труд» (социально и экономически значимая деятельность). Сам термин «работа» был в свое время перенесен в физическую теорию из политэкономии, поэтому с позиций механистического подхода в истории общественной мысли делались попытки обратного переноса. Э. Гросс в своей книге рассматривает понятие «работа» как результат механистического истолкования труда. В конечном счете, Э. Гросс вынужден отказаться от определения труда как социально-экономической категории, поскольку он не смог преодолеть противоречия, возникшие в его исследовании. Такие противоречия характерны для ряда других ученых, пытающихся трактовать природу трудовой деятельности посредством механистических аналогий или в теологическом ключе.

Группа западных социологов и философов (Дж. Ростоу, Ж. Фурастье) [39, c. 6] связывает трудовую деятельность исключительно с нуждами потребления, выделяя последние в качестве абсолютного фактора, детерминирующего всю систему трудовых отношений и стимулов к труду. По их мнению, человек производит только для того, чтобы потреблять. Признание важнейшей роли потребления в трудовой деятельности как стимула развития производства очевидно и не вызывает возражений. Однако, на наш взгляд, не совсем корректно абстрагироваться от тех материальных предпосылок, которые создаются самим производством и, в свою очередь, определяют роль потребления в развитии производительных сил. Воздействие потребления на трудовую деятельность существенно зависит от принципов разделения труда и распределения продуктов труда. Абсолютизация роли потребления в системе стимулов трудовой деятельностью ведет к искажению картины трудовой мотивации.

Нередко в поисках первоосновы трудовой деятельности человека ученые обращались к ее природным предпосылкам. Человеку приписывается имманентная «жизненная активность» (Х. Ортега-и-Гассет [125]), «инстинкт собственности» (У. Джемс [43]). Трудовая деятельность людей рассматривается как видоизменение энергии «полового голода» (З. Фрейд [173]). Все теории, основывающиеся на биологическом детерминизме, приписывании воле и сознанию человека причин его трудовой активности, недостаточно полно оценивают особенности самого процесса труда, имеющего ряд важных социальных предпосылок. Натуралистические концепции трудовой деятельности уводят исследователя от понимания подлинной его сущности.

Трудовая деятельность должна быть осмыслена как с внешней (процесс преобразования, направленный на достижение результата), так и с внутренней, субъектной стороны. Невозможно разобраться в сущности труда, если игнорировать два существенных положения, постулированных К. Марксом [98, c. 18]. Труд, по Марксу, является способом проявления родовой сущности человека: «…Производственная жизнь и есть родовая жизнь. Это есть жизнь, порождающая жизнь. В характере жизнедеятельности заключается весь характер данного вида, его родовой характер, а свободная сознательная деятельность как раз и составляет родовой характер человека» [98, с. 93]. Это первое фундаментальное положение. Второе фундаментальное положение заключается в утверждении, что труд является мощным средством развития самого субъекта труда: «Воздействуя… на внешнюю природу и изменяя ее, он в то же время изменяет и свою собственную природу. Он развивает дремлющие в ней силы и подчиняет игру этих сил своей собственной власти» [99, с. 188].

Разберем первый тезис. Каков его смысл? В сущности, этот тезис означает, что труд есть способ бытия человека в мире. Следовательно, человек не существует без труда, а труд не может существовать вне человека [113, c. 74]. Труд является средством человеческого преобразования природы, непременным и вечным условием человеческого бытия. Взаимодействие человека и природы представляет собой реализацию внутренних свойств природы, и в то же время оно неизбежно зависит от человека, действующего в рамках общества, сообразно социальным законам и общественным потребностям.

Смысл второго тезиса заключается в следующем. Перерабатывая природные объекты, являющиеся предметами труда, человек воспроизводит себя как социальное существо. Маркс отмечал, что «вся так называемая всемирная история есть не что иное, как порождение человека человеческим трудом» [98, c. 126]. Марксизм понимает труд не только как переработку естественной природы, но и как творение человеком самого себя в создаваемом им мире. В этом и состоит родовая сущность человека, его отличие от животных. Идею самопорождения человека процессом труда высказал еще Гегель, который, исследуя гражданское общество, отметил двоякую сущность труда: с одной стороны, труд является источником удовлетворения человеческих потребностей, с другой стороны, труд формирует, развивает человека. Но, обосновывая идею труда как основной формы взаимодействия человека и природы, как фактора, влияющего во многом на историю человека и общества, Гегель трактует его крайне ограниченно. Для него труд есть абстрактно-духовная деятельность, принципиально отличная от материально-чувственной деятельности как формы удовлетворения материальных потребностей.

Вообще для идеализма характерно противопоставление духовной и материальной деятельности. Так, с точки зрения Э. Мунье, истинное предназначение человека заключается в духовно-познавательной деятельности; труд, таким образом, следует отличать от деятельности вообще и от созидания в частности, которое является наиболее духовной формой деятельности. В таком понимании труда можно проследить иерархическую пирамиду свойственного неотомизму отношения к действительности: в основании пирамиды расположено понятие «труд» как необходимое условие физического воспроизводства человека, лишенное всякого элемента духовности и творчества. На вершине пирамиды — познание, причем высшее его проявление состоит в познании бога. Неотомизм принижает значение труда, чтобы возвысить веру. Аналогичное противопоставление материального труда и одухотворенной созидательной деятельности прослеживается в работах американского социолога Л. Мамфорда, по мнению которого все виды деятельности можно разделить на два типа: художественно-теоретическое («орфеанское начало») и утилитарно-практическое («прометеевское начало»). Искусство, таким образом, является наивысшей деятельностью, а физический труд считается звеном соединения человека с животным миром. Ставя вопрос об активно-преобразующей стороне человеческой деятельности, Э. Мунье и Л. Мамфорд сводят эту деятельность к теоретическому взаимодействию человека с действительностью.

Но, разграничивая понятия «практическая деятельность» и «теоретическая деятельность», нельзя ограничивать первое сферой материально-чувственного действия, а второе — исключительно деятельностью сознания. Определяя труд как целесообразную деятельность, Маркс объединяет деятельность сознания и физическую деятельность. Процесс труда, таким образом, представляет собой неразрывное диалектическое единство фазы целеполагания и фазы осуществления намеченной цели в процессе преобразования действительности.

Маркс в работе «Экономическо-философские рукописи 1844 года» пытается доказать исходное положение о том, что человек утверждает себя посредством трудовой деятельности, в процессе которой перерабатывается окружающая действительность и создается новый предметный мир, — и именно в этом заключается родовая сущность человека. Представители животного мира также могут активно воздействовать на окружающую действительность, но лишь человек способен изменять среду, реализуя поставленную им сознательную цель, которая и определяет способы и характер его действий. Труд — это способность человека действовать не только в соответствии со своей физической природой, строением собственного тела, но и в соответствии с особенностями предмета труда. Животное приспосабливается к условиям внешнего мира, человек приспосабливает внешний мир к своим потребностям, сообразуясь, естественно, со своими физическими возможностями. Марксово понимание сущности труда позволяет открыть творческое начало в сфере материальной и духовной деятельности, и именно в таком понимании труд является способом бытия, деятельным осуществлением человеком своей сущности [113, c. 87]. Эта трактовка трудовой деятельности легла в основу рассуждений Маркса об экономической жизни общества в «Капитале», где утверждается, что труд образует ту сферу, в которой и через которую осуществляется соединение природных и социальных условий жизни человека в его целостное бытие [99, с. 337].

Понимание труда как реализации родовой сущности человека приводит нас к еще одному важнейшему выводу: изучение трудовой сферы нельзя свести ни к социально-экономическому анализу условий труда, ни к социально-психологическому исследованию отношения человека к труду. К сожалению, именно подобные односторонние подходы характерны для многих отечественных и зарубежных исследований феномена трудовой деятельности.

Труд является универсальным способом освоения человеком окружающей действительности и выражения им своей собственной природы. Труд выступает в качестве специфически человеческой формой накопления и передачи социального опыта, заставляющей людей общаться с себе подобными, осваивать созданные другими материальные и духовные ценности. Отсюда следует, что лишь социально-философский анализ труда позволяет в полной мере рассмотреть все сущностные характеристики трудовой деятельности.

Фундаментальный характер трудовой деятельности объясняет традиционный интерес к ней многих дисциплин: экономики, права, этики, социологии и экологии и других. В результате рассмотрения одного и того же явления под разными углами возникает большое количество разнообразных определений труда. Анализ трудовой деятельности ведется с использованием таких понятий, как «содержание труда», «форма труда», «характер труда», «функции труда», «разделение труда». В перечисленных выше понятиях находит свое отражение социальная сущность труда как вида человеческой деятельности.

Маркс выделял в трудовой деятельности две стороны: личностную и вещественную. «Чистая» деятельность работника, не направленная на изменение предмета труда средствами труда, таким образом, трудом не является. Точно так же деятельность человека нельзя назвать трудовой, если она бесцельна, не предполагает получения определенного объективного результата.

Сущность труда как специфической человеческой деятельности можно раскрыть, если рассматривать эту деятельность в органической связи как с предметом и средствами, так и с продуктом труда, который является не только результатом трудовой деятельности, но и в определенном смысле ее условием. По Марксу, «…с точки зрения действительного процесса труда как такового, определенный прошлый процесс труда выступает как предварительный этап и как условие для вступления в жизнь нового процесса труда». Последнее объясняется тем, что продукт одного трудового акта, если этот продукт не предназначен к потреблению, является средством совершения другого акта труда.

Было бы упрощением считать, что сущность труда исчерпывается преобразованием внешней природы. Трудовая деятельность — и об этом пишет К. Маркс — изменяет ее субъект, превращаясь в определенных условиях в источник наслаждения. Это происходит тогда, когда трудовая деятельность превращается в «свободную игру творческих сил». И чем увлекательнее труд в своем содержании для работника, тем выше вероятность того, что разовьется именно такое отношение к труду. Развитие человеческой личности является важнейшим результатом труда, но не следует понимать эту мысль как утверждение надутилитарного характера трудовой деятельности [99, c. 189].

Высказанные Марксом идеи открывают интересные перспективы сравнительного анализа трудовой и игровой деятельности. Позицию К. Маркса в этом вопросе оспаривает Й. Хейзинга, который полагает [175], что именно игра сделала человека человеком, что игра, а не труд является фундаментальным видом человеческой деятельности: «…Наиболее заметные первоначальные проявления общественной деятельности человека все уже пронизаны игрою. Возьмем язык, это первейшее и высшее орудие, которое человек формирует, чтобы иметь возможность сообщать, обучать, править. Всякое абстрактное выражение есть речевой образ, всякий речевой образ есть не что иное, как игра слов. Так человечество все снова и снова творит свое выражение бытия, второй, вымышленный мир рядом с миром природы. Или обратимся к мифу, который тоже есть образное претворение бытия, только более подробно разработанное, чем отдельное слово. В каждом из тех причудливых образов, в которые миф облекает все сущее, изобретательный дух играет на грани шутливого и серьезного. Возьмем, наконец, культ. Раннее общество совершает свои священнодействия, которые служат ему залогом благополучия мира, свои освящения, свои жертвоприношения, свои мистерии — в ходе чистой игры в самом прямом смысле этого слова» [175, c. 23].

Разберем эту позицию. Игру и труд объединяет то, что они являются видами деятельности. Но если игра — моделирование целесообразной деятельности, подчиненное определенным правилам, то труд — это сама целесообразная деятельность, подчиненная человеческим потребностям. Труд направлен на достижение внешнего по отношению к деятельности результата, а в игре результат заключен в самом процессе деятельности. Труд не регламентирован условными правилами. Правила совершения трудового процесса вытекают из его конкретной специфики. Так, пилот самолета осуществляет полет по строго определенным правилам, диктуемым объективными обстоятельствами. Игра подчиняется правилам, являющимся результатом конвенции. Эти правила можно произвольно менять.

Рассмотрим еще два определения труда, данных с философских позиций. Венгерский исследователь Д. Фукас формулирует следующее определение: «Трудом является такая целесообразная человеческая деятельность, которая непосредственно или опосредованно направлена на создание продукта, ценностей и как «всеобщий труд» содержит в себе деятельность «всеобщего рабочего» [11, c. 84]. В этом определении отчетливо видно влияние методологии К. Маркса, но труд рассматривается все-таки односторонне. Д. Фукас справедливо отмечает направленность труда на преобразование внешнего мира, но игнорирует вторую важнейшую сторону трудового процесса — влияние деятельности на личность деятеля, изменение человека в труде.

В работе немецкого мыслителя Г. Зиммеля «Философия труда» отмечено следующее: «В труде объединяются психика и физиология человека, его интеллект и воля, лишенные для нас всякого единства, пока мы рассматриваем их в простом сосуществовании; труд — это объединяющий поток, в котором сливаются в нераздельное целое отдельные стороны нашей натуры…». Г. Зиммель обоснованно критикует сведение труда к процессу преобразования внешней действительности, что сближает его позицию с точкой зрения Маркса.

Наиболее разработанная, ясная и последовательная концепция сущности труда дана К. Марксом. Он формулирует понятие «абстрактная сущность труда», которая заключается в затрате человеческой силы, характерной для всех конкретных форм труда. Для характеристики этой абстрактной сущности Маркс выделяет 3 момента: труд как целесообразную деятельность, предмет труда и средства труда.

Особый интерес представляет попытка рассмотреть трудовую деятельность в рамках системного подхода. Для того чтобы описать труд как развивающуюся и функционирующую систему, следует найти в основании этой системы противоположности, единство которых и обеспечивало бы ее развитие. Если основанием системы считать отношения человека как субъекта труда с предметом труда как объектом, который изменяется с помощью средств труда, то труд как система является продуктом взаимодействия трех вышеперечисленных компонентов. При этом каждый из компонентов не утрачивает самостоятельности, а продолжает существовать наряду с качеством целого.

У Ф. Энгельса можно найти указание на еще одну важную особенность процесса труда. Содержание и характер труда детерминированы социальными и биологическими свойствами субъекта труда. Развитие биологических свойств человека как субъекта труда, в свою очередь, определяется не столько влиянием собственно биологических факторов, сколько социальными условиями. Таким образом, совершенствование общественных отношений становится важнейшим фактором развития естественной основы труда. Например, свободный (т.е. не связанный с непосредственным принуждением) труд в большей степени способствует формированию новых способностей и росту умений у субъекта труда, чем принудительный труд.

В свете предложенной Марксом методологии можно сформулировать ряд основных принципиальных идей, которые необходимы для выработки обобщающего определения понятия «труд» .

Первая идея. Труд — целесообразный и осознанный процесс.

В свете этой идеи труд предстает как такой процесс, который внутренне присущ человеческой природе, как процесс, в ходе которого происходит реализация «родовой сущности» человека.

Вторая идея. Труд — процесс активного воздействия человека на природу и реального взаимодействия людей в ходе общественной жизни.

Данный тезис указывает на социальный характер труда. Труд — это не только процесс изменения предмета труда, но и абсолютно необходимое условие реализации общественных отношений.

Третья идея. Общественная функция трудового процесса — удовлетворение материальных, познавательных, эстетических и социально-политических потребностей человека.

Этот важнейший момент проигнорирован в большинстве работ западных исследователей, выделяющих в качестве первостепенной лишь одну функцию труда — удовлетворение базовых жизненных потребностей, общественное воспроизводство человека. Марксистское понимание социальных функций трудового процесса является эффективным методологическим основанием научного исследования трудовой мотивации.

В отечественной социально-философской литературе предпринято немало попыток дать обобщенное определение труда, базируясь на принципах марксистского анализа. С нашей точки зрения, наиболее полное определение дано С. С. Товмасяном.

" Труд, — пишет названный автор, — это социально обусловленный, целесообразный и осознанный процесс, направленный на создание материальных и духовных ценностей, способных удовлетворить всю сумму разнообразных потребностей общественного человека" [164, c. 60].

С.С. Товмасян выделяет два уровня анализа трудового процесса. Во-первых, труд может рассматриваться как естественное и необходимое условие существования человека, независимое от общественных формаций и присущее всем им. Такая постановка вопроса является важной предпосылкой для анализа труда в собственно философском отношении и для нашей работы второстепенно.

Но существует и другой уровень анализа трудового процесса: на основе особенностей его функционирования в определенных социально-экономических условиях, которые предполагают различные специфические формы отношения людей в процессе труда, определенные отношения к собственности, определенные отношения «по социальной вертикали» .

В соответствии с этим труд выступает в неразрывной связи с социально-экономическим строем общества. В капиталистическом обществе, в связи с господством частной собственности происходит подчинение труда капиталу, превращение труда в средство получения прибыли. В некапиталистических общественных системах — как доиндустриального, так и индустриального уровня развития — трудовая деятельность ориентирована на иные цели.

Неплохой иллюстрацией к вопросу о характере труда в условиях современного капиталистического общества могут служить слова А. Гора. Бывший вице-президент США пишет: «Там, где конкурирующие идеи затмевают или подвергают риску это чувство, безопасность окружающей среды уменьшается. Например, когда фермер, имеющий краткосрочный кредит, вынужден максимально увеличить прибыль, его земля страдает от эксплуатации. Когда у рабочих лесодобывающей компании ежегодные премии зависят от размеров ежеквартальной прибыли, они начинают вырубать все более молодые деревья, уменьшают количество саженцев под будущие заготовки и меньше обращают внимание на часто сопутствующую этому эрозию почвы» [36, c. 301].

Трудовая деятельность является процессом соединения двух противоположных начал в человеке — природного и социального. Характер взаимоотношения этих двух начал во многом определяет структуру трудовой мотивации, следовательно, нам представляется целесообразным проанализировать природную и социальную составляющие в процессе труда, рассмотреть возможные варианты их взаимосвязи в зависимости от различных внешних и внутренних факторов. Данной проблематике посвящен следующий параграф нашей работы.

1.2 Природное и социальное в труде В предыдущем параграфе мы рассмотрели сущность трудовой деятельности и сделали вывод о том, что труд есть двуединый процесс преобразования внешней среды человеческой жизнедеятельности и самого человека. Сущность человека социальна, но было бы ошибкой абстрагироваться от природных предпосылок человеческого бытия, его физической организации. В самом общем виде, взятый исключительно в биологическом смысле, труд представляет собой напряжение сил человека, энергетические затраты организма, приводящие к утомлению. Человек коренным образом отличается от животных, но он не является для природы «инородным телом». Человек произошел из животного мира, ему свойственны все фундаментальные свойства живого. В определенных границах вполне уместно рассматривать человека как биологический вид, обладающий специфическим набором признаков, — Homo sapiens.

Социальное начало в труде можно рассмотреть с разных сторон. Например, развитие трудовой деятельности диалектически связано с развитием общественных отношений: трудовая деятельность, постоянно усложняясь, создает предпосылки для развития более сложных общественных отношений, и, в свою очередь, общественные отношения определяют характер и содержание труда. Социальное начало в труде прослеживается и в том плане, что труд является условием для социального взаимодействия личностей, а также важнейшим каналом передачи социального опыта.

Труд сыграл исключительную роль в процессе развития общества (социогенеза). Она раскрыта Ф. Энгельсом в работе «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека». Согласно Ф. Энгельсу, трудовая деятельность является первичным и центральным фактором, обусловившим формирование членораздельной речи, социальных отношений, рационального мышления и языка. Гипотезу Энгельса не следует трактовать упрощенно, как отрицание им обратного влияния на труд таких факторов социализации, как язык, сознание, мифология, религия, ритуальная практика.

Труд вообще не может существовать вне общества, как и общество без труда. В животном мире встречается деятельность, внешне похожая на трудовую. Так, бобры строят плотины, а птицы вьют гнезда. Но эта деятельность, во-первых, является сугубо инстинктивной. Так, ласточки всегда лепят свое гнездо из глины одним и тем же образом в любой местности и при любых условиях. Во-вторых, в этой деятельности отсутствует потенциал саморазвития. Бобры строили свои плотины миллион лет назад точно таким же образом, каким они это делают в наши дни. Никакого совершенствования «строительной техники» не произошло.

У животных существует непреодолимый «биологический барьер», не позволяющий усложнять и совершенствовать приемы деятельности. Механизм биологической эволюции может, в принципе, порождать новые виды с иными, более совершенными формами адаптации к окружающей среде, но никогда более биологическая эволюция не приведет к возникновению вида, способного изменять среду в соответствии со своими целями.

Тем не менее, нельзя преуменьшать значение природной основы человека. Биологически каждый из когда-либо живших или живущих ныне человеческих индивидов является уникальным, единственным в своем роде. Уникальность каждого человека, в том числе и с точки зрения его биохимического статуса, — факт первостепенной мировоззренческой важности. Признание бесконечного многообразия рода человеческого, а, следовательно, и бесконечного разнообразия способностей и дарований, которыми могут обладать люди, есть один из основополагающих принципов гуманизма.

По вопросу о соотношении биологического и социального в человеке существует широкий спектр мнений, заключенных между двумя полюсами: концепциями человека, которые принято называть биологизаторскими, или натуралистическими, сторонники которых абсолютизируют роль естественных, биологических начал в человеке, и социологизаторскими концепциями, в которых человек представлен как всего лишь слепок с окружающих его социальных отношений, их пассивное порождение.

Теории, абсолютизирующие биологическую сторону труда, следуют методологии биологического детерминизма (например, теория имманентной жизненной активности Х. Ортега-и-Гассета [125]). Жесткий социальный детерминизм, напротив, приводит к абсолютизации социальной стороны трудовой деятельности (например, теория экономического человека А. Смита [150]).

Собственно, наличие в труде биологического и социального начала не является в науке предметом спора. Дискуссии не утихают по вопросу об их соотношении. Обратимся в указанной связи к получившей большую известность работе В. Райха «Психология масс и фашизм». Автор утверждает, что в ХХ веке общество охватил процесс экономизации, который заключается в том, что в целях увеличения экономической прибыли общество не заботится о сохранении рабочей силы, которую можно легко обновить в виду ее избытка, созданного техническим прогрессом. На фоне этого процесса перед учеными стоит следующая задача: как изменить характер труда так, чтобы превратить его из тягостной обязанности в приятное удовлетворение потребности? По мнению В. Райха, причиной значительных социальных потрясений ХХ века является именно тот факт, что большинство работников трудится в связи с необходимостью добывать средства к существованию, а не ради получения удовольствия. Это модель принудительного труда, труда по принципам долга и совести, который противодействует органически присущему человеку стремлению к удовольствию. Так в трудовой деятельности социальная сторона труда (труд как средство заработка, труд как реализация общественного долга) остро противопоставлена биологической природе человека. Возникшее противоречие ведет к потере продуктивности в экономическом отношении и потери интереса к труду. Интересно, что подобные выводы автор распространяет и на капиталистическое общество, и на социалистическое общество, которое он рассматривает на примере СССР.

Пытаясь найти причину создавшегося противоречия, В. Райх отмечает: «Ясно, что механический, биологически неудовлетворительный труд является следствием широко распространенного механического мировоззрения и машинной цивилизации. Можно ли примирить биологический и социальный аспекты труда? Такое примирение можно осуществить, но для этого в первую очередь необходимо радикально изменить укоренившиеся идеи и институты» .

Широко распространено представление, что труд приносит удовлетворение сам по себе, потому и является не просто видом деятельности, а важнейшей человеческой потребностью (эта точка зрения будет подробнее рассмотрена нами ниже). В. Райх разделяет данное представление, но считает, что рыночная экономика в условиях механизации и экономизации придает труду такие формы, которые уничтожают это естественное удовольствие. При капитализме человек отделен от продукта своего труда, что мешает ему почувствовать радость достигнутой цели. Из подобной логики неизбежно следует вывод, что в традиционном обществе и на ранних стадиях развития капитализма препятствия для получения удовольствия от труда были гораздо менее значительными или вообще отсутствовали. Этот вывод, на наш взгляд, далеко не очевиден. Вряд ли труд раба, свободный от механизации и экономизации, мог приносить какое-либо «естественное удовольствие». По-видимому, В. Райх переоценивает фактор экономической закрепощенности труда, свойственной рыночной экономике ХХ века. Или, наоборот, идеализирует труд в условиях докапиталистических порядков. Уязвимость концепции Райха наглядно проявляется тогда, когда он пытается дать объяснение факту массового трудового энтузиазма в СССР, без которого было немыслимо провести индустриализацию в невиданно короткие сроки.

Принципиальное значение для оценки позиции В. Райха имеет его трактовка потребности человека в труде. Указанную потребность он выводит из биологического начала в человеке. При этом В. Райх отождествляет удовольствие от труда с сексуальным удовольствием. Отношение человека к труду, по его мнению, вообще относится к сфере сексуальной энергетики, так как источником труда и сексуальности служит одна и та же биологическая энергия. Удовольствие от труда определяется сексуально-энергетическими условиями, то есть связью между половой жизнью трудящегося и выполнением им своей работы. Степень удовольствия от сексуальной жизни определяет степень удовольствия от труда, так как удовлетворенная половая энергия спонтанно преобразуется в жажду деятельности.

Психосексуальная теория труда Райха является по своему существу фрейдистской. Ее несостоятельность вытекает как из несостоятельности мировоззренческих принципов фрейдизма, так и связанной с ними неверной трактовки двойственного характера труда. Он понимает взаимоотношение социального и биологического начал в труде не как диалектическое единство, а как искусственное противоречие. В. Райх абсолютизирует сексуальность в качестве важнейшей предпосылки положительного отношения к труду. Умозрительный, доктринерский характер концепции В. Райха наглядно проявляется в том, что он не останавливается перед практической рекомендацией обеспечивать полноценную половую жизнь трудящихся масс на уровне государства в целях повышения удовольствия от труда.

Главное заблуждение В. Райха и других представителей биологического детерминизма состоит в недиалектической трактовке соотношения природного и социального. Биологизаторский подход не позволяет понять, что снижение удовольствия от труда, то есть снижение мотивации к труду, происходит не из-за того, что социальные отношения уничтожают естественную тягу к труду, а по той причине, что различные социальные отношения создают неодинаковые условия для реализации потребности человека к труду. Поскольку биологизаторский подход непомерно преувеличивает роль биологического начала в человеческой жизни, постольку он ведет к серьезной недооценке социальных условий удовлетворения естественных потребностей, к принижению социальных факторов и стимулов трудовой деятельности.

Глубокий анализ социального характера трудовой деятельности можно найти в трудах К. Маркса [98],. С его точки зрения, трудовую деятельность нужно рассматривать в системе общественных отношений, то есть, прежде всего, в системе материальных производственных отношений. Именно в материальных производственных отношениях трудовая деятельность людей обретает конкретные социальные качества. Рассматривать деятельность «в себе», то есть вне определенности общественными отношениями, — некорректно; любая деятельность протекает в определенных социально-исторических координатах, отвлекаться от них при социально-философском анализе общественных отношений — значит становиться на почву абстрактно-внеисторического подхода к анализу общества. (Это вовсе не означает, что такое отвлечение противопоказано всегда и везде). В исследованиях менее высокого уровня обобщения абстрагирование от социально-исторических координат допустимо и даже порой необходимо. Труд как социально значимое явление, как процесс преобразования вещества природы не тождествен труду как работе, то есть напряжению нервов, мышц и мозга. Важнейшей заслугой Маркса явилось детальное описание социального характера человеческого труда, более того, утверждение общества в качестве результата и предпосылки труда. Предчеловеческий труд оставался деятельностью, направленной на удовлетворение биологических инстинктов, а коллективное существование животных предков человека носило характер биологической стадности.

Формирование человека означало превращение деятельности, совершаемой биологической особью, принадлежащей к стаду, в деятельность индивида, которая является моментом существования коллектива. Именно коллектив является подлинным субъектом трудовой деятельности, а отдельный человек — субъект лишь постольку, поскольку он принадлежит к социальному целому. Деятельность членов человеческого коллектива регулируется не биологическими инстинктами, но отношениями иного рода — отношениями собственности. Это и понятно: результаты труда воплощаются в предметы потребления; по поводу этих предметов возникают отношения, которые и есть отношения собственности. Таким образом, собственность есть результат предшествующего труда; в процессе дальнейшего исторического развития она становится предпосылкой и основой формирования общественных (в первую очередь, производственных) отношений. Развиваясь и изменяясь, эти отношения и определяют характер труда в истории общества.

Марксова идея диалектического единства природного и социального начал в труде проливает свет на проблему потребности человека в труде.

Труд является основной деятельностью человека. Но на заре антропогенеза труд имел характер случайных манипуляций с объектами природы. Для превращения отдельных попыток преобразующей деятельности в породивший человека систематический труд требовалось какое-то мощное стимулирующее начало, которое бы увлекало и захватывало нашего далекого предка.

Использование орудий в процессе преобразования окружающей действительности дало человеку возможность активного воздействия на мир, возможность преодоления извечной непосредственной зависимости всех живых организмов от природной среды. Постепенно формировалось новое отношение к миру, о котором В. И. Ленин писал: «…Мир не удовлетворяет человека, и человек своим действием решает изменить его». Первоначально труд был деятельностью, продиктованной необходимостью выживания в суровых природно-климатических условиях. Постепенно происходит «очеловечивание труда», превращение его в деятельность, обусловленную внутренними побуждениями человека. Иначе говоря, труд из внешней необходимости превращается во внутреннюю потребность. Человек получает удовольствие от своей деятельности уже потому, что он созерцает себя со стороны и наслаждается своими силами, своей способностью к действию. Так укрепляется потребность в труде вообще [39, c. 35].

Развитие предчеловеческой деятельности в собственно человеческую происходило не благодаря, а вопреки действию биологических факторов. У наших далеких предков был выбор между отказом от трудовой деятельности и ее продолжением. Выбор в пользу труда требовал преодоления стремления к покою, преодоления лени. Вероятно, какие-то отдельные существа и некоторые предчеловеческие общества не захотели или не сумели принудить себя к необходимому напряжению. Расплатой за такой выбор стали деградация и вымирание.

Вовлечение в труд новых предметов, изобретение новых методов манипулирования ими, переход от отдельных действий, ведущих к случайным успехам, к систематической деятельности, требующей особых усилий, привели к изменению первоначальной потребности в труде. Если на первом этапе эта потребность была продиктована необходимостью решения конкретной задачи (добыть пищу, спастись от угрозы голода, укрыться от непогоды), то в последующем появилась потребность человека воздействовать на природу активно, освоить ее всесторонним, универсальным образом. Процесс эволюции потребности человека в труде и влияние на эту потребность разнообразных биологических и социальных факторов, весьма подробно и последовательно прослежен в работе Г. С. Григорьева «Труд как первая жизненная потребность» [39, c.33−73].

Поскольку духовное развитие личности воспроизводит в обобщенном виде основные этапы духовной эволюции человека, имеет смысл обратиться к данным детской психологии. Так, хорошо известно, что на первых порах ребенок выполняет простейшее, не приводящее к созданию продукта действие (например, наполняет ведерко песком), но через некоторое время он обязательно попытается перейти к новой деятельности, ведущей к какому-то конкретному результату. (Если продолжить наш пример, это будет, скорее всего, формовка песчаных «пирожков»).

Описание процесса эволюции потребности в труде по необходимости абстрагируется от массы конкретных социальных факторов, влияющих на характер труда. В конкретных социальных условиях потребность в труде может подавляться нуждой, заботой о существовании, социальным притеснением и принуждением разного вида и интенсивности. Под влиянием подобных факторов труд превращается в тягостную необходимость. Подавление потребности в труде может происходить в различных формах. Самой простой формой является внеэкономическое принуждение, более утонченный характер носит принуждение экономическое. Потребность в труде может подавляться и путем лишения человека возможности приложить свои физически и интеллектуальные силы в соответствии со своими способностями и задатками. Так, реформы в современной России привели к характерному для любой рыночной экономической системы росту безработицы, что порождает массовое вынужденное безделье, и, соответственно, препятствует реализации потребности человека в творческом, созидательном труде. Находясь в ситуации вынужденного безделья длительное время, человек утрачивает самоуважение, теряет деятельную творческую активность, переходит к паразитической смысложизненной стратегии.

Общество объективно нуждается в создании таких условий, которые не подавляли бы потребность человека в труде. Эту мысль можно проследить и в сексуально-трудовой теории В. Райха. Но он понимает эту потребность как сугубо биологическую, поскольку отождествляет ее с сексуальностью (трактуемой, кстати, в биологизаторском духе). На самом деле удовлетворение от труда нельзя свести к физиологическому удовольствию, труд приносит удовлетворение более высокого порядка, связанное с осознанием человеком себя как социального существа. Таким образом, возникая в процессе взаимодействия человека с природой, потребность в труде приобретает характер социальной потребности. Следует, однако, помнить о том, что социальная по своей природе потребность имеет в качестве своей предпосылки факторы биологического порядка.

В отличие от биологических, социальные потребности не являются врожденными. Социальные потребности не передаются по наследству, а вырабатывается прижизненно, под воздействием среды и самовоспитания. Сам процесс формирования человеческих потребностей и способностей длился много тысяч лет. Накопленный человечеством на протяжении этих тысячелетий опыт усваивается отдельным человеком в детском и юношеском возрасте по мере обретения социальной зрелости.

Диалектические отношения биологического и социального в труде наглядно обнаруживают себя, когда мы предпринимаем социально-философский анализ феномена лени. В некоторых работах утверждается, что человеческая лень имеет естественные, биопсихические предпосылки. В качестве главной биопсихической предпосылки можно выделить сниженную энергетику, проявляющуюся во всех сферах жизни человека, и конкретно в нежелании работать, действовать. Существует также точка зрения, что лень, проявляющаяся в реальной жизни человека, есть отражение того пассивного состояния, в котором он находился в пренатальный период.

Любой биологический организм устроен таким образом, что трата энергии происходит только для удовлетворения важнейших жизненных потребностей и инстинктов. Но деятельность человека, носящая преобразующий характер, далеко выходит за естественные пределы, поэтому человеку приходится преодолевать собственную биологическую природу.

Утверждение о том, что лень присуща каждому человеку с рождения, на наш взгляд, является сугубо умозрительным. Факты говорят о том, что отдельным индивидам изначально свойственна деятельная активность. Если допустить, что лень имеет только биологические источники, то остается необъяснимым следующий факт: в различных конкретных общественно-исторических условиях можно четко проследить тенденцию к повышению или снижению проявлений лени. Очевидно, лень имеет и социальные источники. Попытаемся их проанализировать.

Очевидно, что для преодоления влияния факторов, снижающих потребность в труде или вообще блокирующих развитие этой потребности, нужны мощные силы. Природа этих сил социальна и определяется, в конечном счете, производственными отношениями. Общество как единый организм для своего выживания и развития объективно заинтересовано в создании благоприятных условий для формирования потребности в труде. Историческая практика породила немало способов решения этой проблемы; до сих пор, однако, нельзя утверждать, что проблема нашла свое окончательное решение. Не вызывает сомнения тот факт, что наиболее перспективной является та социальная система, которая способна обеспечить формирование глубокой потребности в труде у всех членов общества или хотя бы у подавляющего большинства.

В классово-антагонистическом обществе труд является уделом низших классов. Высшие классы присваивают результаты чужого труда, что создает для них возможность удовлетворять свои материальные потребности, не трудясь. Так возникает соблазн лени. Низшие классы, принуждаемые к труду внешней необходимостью, находятся вне ситуации этого соблазна. (Речь идет, разумеется, о трудящихся классах. Люмпен-пролетариат также ведет паразитический образ жизни, поэтому добродетель трудолюбия там может сформироваться не благодаря, а вопреки обстоятельствам).

В современном российском обществе лень получил, к сожалению, значительное распространение. Чтобы убедиться в справедливости этого утверждения, достаточно пройтись вечером по улице типичного российского города. Мы увидим толпы праздношатающихся людей, преимущественно молодых; каждый второй держит в руках початую бутылку пива и время от времени из нее прихлебывает; на лицах, в значительной части отмеченных печатью порока, — выражение блаженства.

Чем этот факт можно объяснить? По-видимому, ответ заключается в следующем. В дореволюционной России капитализм зародился слишком поздно, поэтому такие мотивы к труде, как стремление извлечь личную пользу, добиться успеха не успели стать основой сознания русского человека. В последнем господствовали мотивы общинного труда, сильно было влияние крестьянского сознания и православия, не поощрявших труда ради личной выгоды. После революции произошел возврат к прежнему общинному отношению к труду, связанный с появлений целой системы коллективных и общественных мотивов. Формировалась новая, а, в сущности, старая трудовая мораль, которая предполагала сознательное трудолюбие, преодолевающее лень.

Сторонники либеральных ценностей активно внедряли в советское общественное сознание идеологический миф об «уравниловке», якобы несправедливом принципе распределения материальных благ. «Уравниловка» объявлялась главной причиной общего снижения трудовой активности, работы «с прохладцей». Действительно, в советском обществе были сглажены различия в материальном вознаграждении. Но само по себе это явление не может стать источником лени, скорее наоборот, человек, получающий гарантированную зарплату, освобождается от необходимости искать побочный заработок. Это дает ему возможность направить свои силы в иное русло, например, заняться творчеством. И чем сложнее и квалифицированнее труд, тем в большей степени проявляется эта закономерность.

В современном российском обществе имеют место негативные экономические процессы: падение производства, скрытая и явная безработица, возникновение крупного криминального капитала, резкое обогащение одних за счет других. Указанные процессы неблагоприятны для формирования сознательного отношения к труду. Можно со всей определенностью констатировать тот факт, что в современной России трудовая мораль, препятствующая росту лени и социальной пассивности, еще не сформировалась. К сожалению, у современного российского государства не существует никакой внятной идеологии, нет общественно значимых целей, ради которых люди были бы готовы проявлять трудовой энтузиазм. Нельзя считать нормальным такое положение вещей, когда ученые, педагоги, люди других творческих профессий в своей основной массе живут на уровне бедности или даже ниже этого уровня. Это способствует формированию негативного отношения к сложному квалифицированному труду, переходу к более примитивным формам труда, как, например, перепродажа товаров или выращивание овощей на приусадебных участках. С помощью таких видов труда можно обеспечить элементарное выживание, но нельзя добиться динамичного экономического прогресса общества.

Диалектика биологического и социального в трудовой деятельности проявляется и в трудовой мотивации. Мотивация труда также имеет биологические предпосылки. Схема функциональной системы психологического механизма принятия решения действовать у человека и у представителей животного мира в основных позициях тождественна: наличествует внешний раздражитель (для человека — стимул), обстановочные факторы (оценка и учет собственного состояния и ситуации), память (какой была реакция на данный стимул прежде) и потребность [63, c. 15]. Однако, это лишь формальное сходство. Мотивация человека и мотивация животного принципиально различны.

Витальные потребности человека являются абстрактно общей предпосылкой человеческой деятельности. Но человек трудится (и вообще действует) не ради удовлетворения этих потребностей. В трудовой мотивации человека всегда присутствует определенная общественная цель: сварить шов на подводной лодке, написать диссертацию и т. д. За этими конкретными целями вырисовываются смысложизненные, стратегические цели. Рабочий может приняться за трудное задание для того, чтобы хорошо заработать, а может и потому, что хочет «проверить свои силы». Этот тактический выбор определяется системой ценностей, мироотношением личности, то есть выбором жизненной стратегии.

Человек проявляет активность не только ради наслаждения собственными силами и не только ради потребления произведенных им благ. Удовлетворение материальных и культурных потребностей при всей их первостепенной значимости само по себе еще недостаточно для ощущения полноты личного бытия, хотя это, конечно, основная предпосылка для полноценной духовной деятельности человека. Человек по природе своей не только потребитель, но и творец материальных и духовных ценностей. Потребность в творческой деятельности — одна из самых первичных, глубоких и неискоренимых потребностей человека.

Однако, как ни сильна потребность человека в труде, как ни велико удовлетворение, вызванное участием в реализации созидательных целей, этого недостаточно для того, чтобы побудить человека преодолевать трудности, с которыми ему приходится сталкиваться в процессе усложнения и развития труда. Прекрасной иллюстрацией данного тезиса может служить роман французского экзистенциалиста Жана Поля Сартра «Тошнота». Главный герой этого произведения, Антуан Рокантен, получает небольшую, но стабильную ежемесячную ренту, и поэтому он фактически избавлен от необходимости трудиться. Исследование биографии маркиза де Рольбона он предпринимает без экономической мотивации. Поначалу труд над исследованием захватывает Антуана, приносит ему удовлетворение. Однако, по мере продвижения работы автор сталкивается с рядом трудностей, что несколько усложняло его труд. Не найдя достаточных мотивов для преодоления возросших трудностей, Антуан бросает начатое дело. В конце романа Антуан аккуратно подсчитывает свой скромный бюджет, решает урезать потребности и заключает, что работа для него не является необходимостью.

Трудовая мотивация обладает сложной внутренней структурой, заслуживающей специального рассмотрения. К нему мы сейчас и переходим.

1.3 Структура трудовой мотивации

1.3.1 Сущность и структура мотива

Проблема мотива деятельности является классической проблемой психологии. Поэтому совершенно не случайно, что именно в психологии она получила наиболее основательную проработку. Социальная философия не вправе пренебрегать результатами, полученными в рамках психологического исследования. Вместе с тем, не следует упускать из виду, что задачи исследования мотивации в психологии и социальной философии различны. Психология интересуется внутренним миром личности (душой), социальная философия — тем, как этот внутренний мир связан с социальными реалиями. Психология изучает личность как микрокосм, социальная философия изучает личность как узел пересечения социальных связей.

Рассмотрев в предыдущем параграфе соотношение биологических и социальных моментов в трудовой деятельности, проанализировав сущность потребности в труде, мы пришли к предварительному выводу, что преодоление многочисленных трудностей, которые возникают в процессе трудовой деятельности и нарастают при ее усложнении, требует воздействия целого комплекса факторов. Существует большое количество подходов к выявлению, наименованию и описанию этих факторов. Вся совокупность этих факторов большинством исследователей называется «трудовой мотивацией». Что она представляет собой по существу?

Исторически первым в изучении мотивации стал потребностный подход. Еще Демокрит рассматривал нужду, то есть потребность, как основную движущую силу, которая делает ум человека изощреннее, позволяет приобрести язык, речь и потребность к труду. Мысль о том, что вне потребностей человек не смог бы выделиться из природы, остается актуальной и в наши дни. Сократ говорил [152], что важнее всего, не то, какие стремления и потребности есть у человека, а то, какое место они занимают в его жизни. По его мнению, люди, не способные укрощать свои влечения, становятся рабами телесных страстей, следовательно, человек должен стремиться к минимизации потребностей и удовлетворять только самые насущные. Сэкономленные таким образом силы направлять на познание смысла жизни. В общем виде Сократ предвосхитил учение об иерархии мотивов и мысль о том, что идеальные мотивы имеют более высокий статус в сравнении с материальными. Близкую мысль мы встречаем и у Платона [129], который разделял «желающую душу» (низменные потребности) и «разумную душу», призванную укрощать естественные для человека вожделения.

Важная роль в осмыслении сущности мотивации принадлежит Аристотелю [5], который сделал вывод о целеполагающем характере человеческой деятельности. Стремление к действию связано с целью, но определяется потребностью и чувствами удовольствия и неудовольствия.

Особое значение потребностям как основе мотивации деятельности придавали французские материалисты XVIII века. П. Гольбах сделал важный вывод о том, что потребности имеются у человека на протяжении всей его жизни и являются источником постоянной активности индивида. К. Гельвеций таким источником активности считал страсти, которые возникают в результате удовлетворения или неудовлетворения потребностей.

Н.Г. Чернышевский считал, что только через понятие потребности можно определить роль социально-экономических условий для психологического и нравственного развития личности. В его концепции также проводится мысль об иерархии потребностей. Первичными являются органические потребности, которые ведут к появлению потребностей более высокого порядка, а именно, нравственно-эстетических. Эта мысль развивалась в 20-е и последующие годы XX столетия. В работах К. Левина помимо органических потребностей выделяются и психогенные потребности, возникающие в результате обучения и воспитания (в этом тезисе отражена диалектика биологического и социального в природе потребностей человека). К психогенным потребностям, согласно К. Левину, можно отнести потребность в достижении успеха, в агрессии, потребность в независимости и противодействии, в уважении и защите, в привлечении внимания и т. д.

Во всех вышеперечисленных концепциях понятия «мотивация» и «потребность» остаются тесно связанными. Отдельные потребности в свете таких теорий можно считать мотивами, которые, выстраиваясь в определенной последовательности, и создают всю сумму детерминирующих факторов деятельности человека в любой сфере жизни. В зависимости от различных обстоятельств, в том числе и от смены вида и условий деятельности, степень актуализированности тех или иных потребностей может меняться.

Потребностным теориям мотивации противопоставлены бихевиористские теории [16], которые всякое поведение человека рассматривают через схему «стимул — реакция». Под мотивацией бихевиористы понимают механизмы различия в способности организмов реагировать на внешние раздражители, но сводят эту способность к сугубо физиологическому порогу ощущений. Пригодность бихевиористской теории мотивации к анализу трудовой деятельности представляется нам крайне проблематичной, так как человеческое действие в ней рассматривается лишь как элементарная психическая реакция, при этом совершенно не учитывается наличие цели, идеального плана действия. В реальности труд может быть направлен на создание несуществующих ситуаций и предметов, и, таким образом, несводим к реагированию на них.

Еще один ряд теорий мотивации основывается на когнитивном подходе (У. Джемс [43], Р. Кеттелл [199]), в рамках которого в качестве ведущего фактора, детерминирующего деятельность человека, рассматривается сознание, а под мотивами понимаются объекты мысли, способствующие или препятствующие принятию решения действовать.

В связи с появлением учения З. Фрейда стало развиваться новое направление в изучении мотивации, основанное на психоаналитическом подходе. Фрейдисты отводят основную роль в детерминации человеческой деятельности бессознательному и подавлению этого бессознательного со стороны «Сверх-Я». В ряде работ биологизаторского толка мотивация понимается как активизация жизненной энергии организма, который в естественном состоянии пассивен. Коренным недостатком биологизаторских, когнитивных и психоаналитических подходов к пониманию мотивации является рассмотрение лишь отдельных сторон этого сложного явления без попыток их объединения. Представители этих подходов принципиально отрицают саму возможность создания сложной, универсальной мотивационной модели.

Впервые термин «мотивация» употребил А. Шопенгауэр в статье «Четыре принципа достаточной причины». Этот термин прочно вошел в обиход ученых различных направлений для объяснения поведения человека и животных. Так, биологи и физиологи под мотивацией понимают детерминацию поведения, выделяя внешнюю и внутреннюю мотивацию. В психологии мотивация трактуется по-разному. Самая простая трактовка мотивации состоит в сведении последней к совокупности мотивов. Согласно более сложному представлению, мотивация есть система психических процессов, отвечающих за побуждение и деятельность. В современной психологии все большее распространение получает трактовка мотивации как динамического процесса формирования мотива [63, с. 67].

Все названные концепции мотивации созданы и развиваются в русле психологии. Наши попытки найти социально-философские концепции мотивации, не увенчались, к сожалению, успехом. Поэтому мы рискуем предложить научному сообществу результаты собственных размышлений по этому вопросу.

Итак, под мотивацией мы понимаем систему мотивов как побудительных факторов социально значимой деятельности человека, составляющих иерархическое единство. Отношения внутри этой системы определяются как индивидуально-психологическими, так и социальными обстоятельствами и, следовательно, зависят от конкретных общественно-исторических условий. Фактически, в данном определении мы обобщаем понимание мотивации как системы мотивов, подчеркивая их взаимосвязь. Вторая отличительная черта нашего подхода состоит в акцентировании социального характера человеческой мотивации.

Раскрытие специфики социальной обусловленности мотивации труда — важнейшее условие реализации социально-философского подхода к данной проблеме. В какой-то степени эту задачу решили социологи А. Г. Здравомыслов и В. А. Ядов, предложив следующую схему [56, с. 137]:

Рис. 1. Схема социальной обусловленности мотивации труда (по А. Г. Здравомыслову и В.А. Ядову) Приведем необходимые пояснения. Данная схема выполнена в рамках требований социологического анализа конкретных ситуаций. То есть, структура мотивов определяется и конкретной ситуацией, в которую попал работник. Так, например, в условиях конфликта в коллективе или в условиях недостаточной материальной компенсации на первый план выступают иные мотивы, нежели в нормальных трудовых условиях. Однако, приведенная схема показывает, что влияние конкретной ситуации на структуру трудовой мотивации носит менее значимый характер, нежели влияние общих социальных условий существования, то есть конкретных общественно-исторических условий.

Гораздо более трудной задачей является социально-философское истолкование принятого в психологии разделения мотивации на внутреннеорганизованную и внешнеорганизованную. В зарубежной психологической мысли часто упоминается выделение экстринсивной, т. е. внешней мотивации, обусловленной факторами и обстоятельствами, лежащими вне личности субъекта, а также интринсивной мотивации, связанной с организацией личностных диспозиций — потребностей, установок, интересов, влечений. В рамках психологии такое разделение выполняет полезную функцию, но в социально-философском исследовании польза от него, по меньшей мере, неочевидна. Это связано с двумя обстоятельствами. Первое состоит в том, что личность в социальной философии трактуется, как об этом было уже сказано выше, как узел пересечения социальных связей. Поэтому внутренний мир личности рассматривается в его связи с внешней действительностью, а внешняя по отношению к человеку реальность осмысливается как поле реализации внутренних качеств личности. Поэтому более продуктивной нам представляется не идея разделения мотивов на внешние и внутренние, а идея взаимосвязи всех реально существующих мотивов. Второе обстоятельство таково. Сами понятия внутреннего и внешнего в философии имеют несколько иной смысл, чем в психологии. Под внутренним понимается то, что вытекает из сущности данной системы, под внешним — то, что относится к уровню проявлений данной сущности или связано вообще с другой системой. Так, в философии принято различать случайность как форму проявления необходимости и случайность как ее дополнение. В первом случае случайность относится к внутренним факторам бытия объекта, во втором — к внешним. Существует даже термин «внешняя случайность» .

В социально значимой деятельности актуализируется целый ряд мотивов, часть из которых связана с личностными установками и системой идеалов, а часть связана с внешними стимулами. Очень показательной в этом отношении является именно трудовая деятельность, мотивация к которой может сочетать в себе материальное стимулирование извне, мотив повышения социального статуса в глаза общества (также внешний мотив) и личностную установку на трудолюбие, идеал бескорыстного труда на благо общества (внутренние мотивы). Однако говорить о строгом разделении мотивов на внешние и внутренние в социально-философском аспекте в силу соображений, изложенных нами выше, весьма затруднительно. Любой мотив всегда внутренне обусловлен, отражаясь в сознании субъекта. Так, в труде систематическое и последовательное использование похвалы в качестве поощрения может способствовать появлению внутренней установки на труд как средство повышения собственного статуса. В сущности, внешние побудительные силы социально значимой деятельности являются внешними обстоятельствами, факторами, которыми могут влиять на актуализацию тех или иных внутренних мотивов, а также на силу и устойчивость мотива. Поэтому внешние мотивы более целесообразно понимать как факторы воздействия на мотивацию субъекта со стороны другого субъекта или группы субъектов или общества в целом (например, по каналам СМИ). В психологии выделяют следующие группы внешних факторов влияния на мотивацию: информирование (главным образом, влияет на представления индивида о наиболее вероятных последствиях своих действий), инструктирование (влияет на выбор способов выполнения действия), стимулирование (направлено на усиление мотива) и интердикция (связана с запретами, ограничениями, правилами). Данная классификация предложена Е. П. Ильиным [63, с. 89]. Но наряду с внешними выделяются и внутренние мотивационные факторы: собственно мотивационные факторы профессии (предмет труда, привлекательность процесса труда, индивидуальность-коллективность труда, связь с результатом труда); условия труда (физическое напряжение, самостоятельность-подчиненность, социальные условия, возможность профессионального роста); возможности для реализации внепрофессиональных целей (возможности для создания материального благополучия, для отдыха и развлечений, возможности для общения). В мотивации деятельности участвуют большое количество внешних и внутренних факторов, взаимодействуя с личностными установками и потребностями субъекта. В результате этого процесса актуализируются те или иные мотивы, и осуществляется деятельность. Данные классификации удовлетворяют методологическим требованиям психологии, но для социальной философии такой подход к описанию мотивационных факторов был бы неполным, так как в нем не учтены особенности реализации тех или иных факторов в зависимости от конкретных социально-экономических условий и национальных традиций трудовых отношений.

Понимание мотивации как системы мотивов позволяет говорить об уровне трудовой мотивации как ее важнейшей характеристике. Уровень мотивации определенной деятельности будет тем выше, чем больше мотивов этой деятельности актуализировано и чем, соответственно, выше их суммарная сила. В этом отношении следует говорить о высоком уровне мотивации или о ее низком уровне.

Центральным понятием при изучении мотивации является понятие «мотив». Нам необходимо уточнить определение этого понятия, во взглядах на которое существенно расходятся точки зрения многих исследователей. Если говорить кратко, под мотивом обычно понимают психологическое явление, побуждающее к действию. Что касается вопроса о природе этого явления, то она трактуется по-разному. В различных концепциях на первый план выдвигаются разные феномены. Истолкования сущности мотива сводятся к следующим основным случаям: 1) потребность [143], 2) предмет [87], 3) побуждение [18], 4) намерение, состояние, свойство личности [131],.

Мы особенно подробно остановимся на связи категорий мотива и потребности, так как в отечественной психологии именно в анализе соотношений этих категорий и проводится мысль о социальной сущности мотива.

Понимание потребности как мотива развивалось, в частности, С. Л. Рубинштейном и рядом других исследователей, которые полагали (Л.И. Божович [18], К. К. Платонов [131]), что потребность объясняет, почему возникает деятельная активность, откуда берется энергия для деятельности. Потребность, несомненно, является источником активности, но не конкретной, а общей, то есть потребность суть побуждение к деятельности без определенной направленности на конкретные действия по удовлетворению этой потребности. Это, естественно, не распространяется на инстинктивные биологические потребности (например, в дыхании), которые связаны с врожденными механизмами их удовлетворения, и которые более правильно определять понятием «нужда». Вероятно, потребность в этом смысле корректнее считать важнейшей предпосылкой мотива, но не отождествлять с последним.

Тем не менее, связь потребности и мотива очевидна. На основе осмысления этой связи было предложено немало интересных точек зрения на сущность и природу понятия «мотив» .

Так А. В. Веденов считает, что деятельность человека нельзя сводить к удовлетворению им своих собственных потребностей, так как человек зачастую действует на основе потребностей всего общества или конкретной общественной группы, например, трудового коллектива. Такой подход раскрывает социальную природу мотива, опосредованную специфическими общественными потребностями. На вопрос о соотношении личностных и общественных потребностей существует также несколько точек зрения. Некоторые исследователи (например, В.Н. Колбановский) полагают, что личностные и общественные потребности — явления одной природы, так как одинаково выражают необходимость в действии. Этот тезис оспаривает Ш. Н. Чхартшвили, считая, что потребности личности являются сугубо психологическим феноменом, а потребности общества имеют социально-экономическую природу.

Среди множества определений сущности потребностей, с нашей точки зрения, наиболее полное и точное принадлежит Е. П. Ильину. Он определяет потребность как: «отражение в сознании нужды, часто переживаемое как внутреннее напряжение и побуждающее психическую активность, связанную с целеполаганием». [63, c. 38]. Именно такой точки зрения мы и будем придерживаться в нашей работе.

Кратко остановимся на иных подходах к истолкованию сущности мотива.

Некоторые исследователи под мотивом понимают предмет деятельности. С этой точки зрения, представленной работами А. Н. Леонтьева и С. П. Манукяна [95], определенные предметы и явления порождают потребность с конкретным предметным содержанием. Так, стакан воды для сторонников такой точки зрения является мотивом, так как именно он как объект реальности побуждает человека к утолению жажды (удовлетворению потребности). С. П. Манукян объявляет спорным мнение Аристотеля и других античных материалистов о том, что нужда заставляет человека создавать предметы ее удовлетворения.

Понимание мотива как предмета вызвало критику со стороны ряда ученых (Л.И. Божович, И.В. Имедадзе). Л. И. Божович, например, считает, что потребность сама по себе не может определить целенаправленное действие человека, а вызывает так называемую «неорганизованную активность», которая придает конкретному объекту реальности статус предмета потребности. В дальнейшем некоторые предметы, постоянно удовлетворяющие ту или иную потребность, по механизму условного рефлекса могут актуализировать эту потребность, побуждая человека к деятельности.

Понимание мотива как побуждения основывается на трактовке побуждения как самостоятельного психологического феномена. Мотив — это не любое возникшее в организме человека побуждение (которое традиционно понимается как состояние), а осознанное побуждение, отражающее готовность человека к действию или поступку. Мотив при такой постановке вопроса рассматривается как промежуточное звено в организации человеческого действия. Некий предмет реальности, выступая как внешний стимул, актуализирует мотив, а мотив является побуждением к действию или поступку.

В зарубежной психологии мотив принято отождествлять с устойчивой характеристикой личности. Эта точка зрения разделяется и рядом отечественных психологов (К.К. Платонов, В. С. Мерлин, М.Ш. Магомед-Эминов), которые полагают, что в качестве мотивов могут выступать определенные свойства личности. В формировании мотива к конкретному действию принимают участие такие личностные характеристики как предпочтения, привычки, установки, ценности, склонности, идеалы, мировоззренческие ориентиры. На наш взгляд, правильнее понимать эти личностные характеристики не как мотивы, а как факторы влияния на принимаемые человеком решения.

Все вышеперечисленные подходы к объяснению сущности мотива заключаются в отождествлении последнего с каким-то одним психологическим образованием. Все эти подходы, по мнению Е. П. Ильина, несостоятельны именно по причине своей монистичности. Принятие за мотив потребности дает ответ на вопрос почему совершается деятельность, принятие за мотив предмета определяет для чего (ради чего) осуществляется активность человека. Побуждение и состояние в качестве мотивов раскрывают преимущественно их энергетическую сторону [63, c. 115]. Отсюда напрашивается вывод о том, что сущность мотива возможно рассмотреть лишь при объединении этих односторонних взглядов в единой непротиворечивой концепции. В этой связи мотив правомерно рассматривать как интегральное психологическое образование, то есть как систему. Мы солидарны с психологами (М.Ш. Магомед-Эминов, В. Г. Леонтьев, Е.П. Ильин), трактующими мотив как системное образование личности, как «системный способ организации активности человека» .

Любое системное явление имеет определенную структуру. В нашем исследовании мы приведем анализ структуры мотива, данный Е. П. Ильиным, который последовательно рассматривает мотив как системное явление, основанное на единстве трех компонентов. Этими компонентами являются: потребность, как побудитель деятельности, блок личностных установок (предпочтения, привычки, интересы, склонности, самооценка) и объект реальности как предмет деятельности.

Мотив сообразно своей структуре формируется следующим образом: потребность вызывает стремление у человека к активности, но не определяет конкретной формы этой активности. Последняя детерминирована объектом реальности, на который направлена активность. Но до обретения конкретного содержания мотив «преломляется» через призму блока личностных установок, который Е. П. Ильин назвал «блоком внутреннего фильтра». Важное место в этом блоке занимает группа установок нравственного контроля (убеждения, идеалы, ценности, установки, отношения). Модель структуры мотива Е. П. Ильина весьма сложна, так как она призвана отразить процесс формирования мотива любого действия. Мы изобразим модель структуры мотива в несколько упрощенном виде:

Рис. 2. Структура мотива (по Е.П. Ильину) Для более полного определения сущности мотива следует обратиться к его свойствам, которые в психологии чаще носят наименование «характеристики» .

Важнейшими характеристиками мотива являются сила и устойчивость, которые можно выделить в отдельную группу динамических характеристик наряду с содержательными характеристиками, к которым относятся осознанность мотива и его направленность (личностная, индивидуальная или общественная) [63, c. 125].

Сила мотива, имея биологическую основу (зависимость от степени возбуждения гипоталамуса), определяется рядом психологических факторов (знание результатов деятельности, понимание ее смысла, определенная свобода творчества), которые являются социальными по своему существу. Измерение силы мотива затруднительно, однако на уровне наблюдения отмечено, что сила мотивов, связанных с внутренними установками личности, выше, чем сила мотивов деятельности, вызванной внешними стимулами. Этот факт имеет принципиальное значение для анализа трудовой мотивации. Материальное стимулирование является, несомненно, внешним побуждением к действию, в то время как осознание общественной пользы труда относится к внутренним мотивам. Некоторые зарубежные специалисты теории управления и исследователи мотивации труда (в частности, Ф. Тейлор и его последователи) [162], рассматривая фактор материального стимулирования в качестве наиболее важного и наиболее сильного мотива, не учитывают реальной силы внутренних мотивов. Такой экономический детерминизм приводит к затруднениям в объяснении высочайшей работоспособности людей в странах некапиталистической экономики (например, в современном Китае или в СССР в период индустриализации).

Еще одной важной характеристикой мотива является его устойчивость. Следует отметить, что устойчивость в большей мере характерна для внутренних элементов мотива (установок, интересов, привычек), чем для мотива в целом. Существует прямая зависимость между природой мотива и его устойчивостью. Так, активность, вызванная внутренними установками, более устойчива, нежели активность, вызванная внешними факторами. Такая активность постепенно угасает, если только внешнее воздействие не приведет к формированию соответствующей внутренней установки.

В психологической литературе приходится часто встречаться и с таким понятием, как «осознанность мотива». Некоторые исследователи разделяют мотивы на «осознанные» и «неосознанные», утверждая, что в наших действиях мы не всегда отдаем себе отчет в том, что нас побудило действовать именно таким, а не иным образом. В социальном аспекте осознанность движущей силы действия важна в меньшей степени. Так, в трудовой деятельности некоторые мотивы, например, удовлетворение родовой потребности человека в утверждении собственных физических и интеллектуальных сил, неосознанны, а другие, например, мотив долга перед обществом, — осознаны, но и те, и другие заставляют человека трудиться. Факт осознания важен в социальном аспекте в несколько ином отношении. В процессе социализации у человека актуализируются мотивы все более сложного порядка. Если первичные мотивы, связанные с удовлетворением витальных влечений, могут актуализироваться неосознанно, то для актуализации мотивов более высокого порядка осознание определенных ценностей, осознание связи между деятельностью и этими ценностями является совершенно необходимым. Только в этом случае личность сможет актуализировать мотивы самого высокого порядка (например, мотив самоактуализации в творческом труде).

В процессе осмысления понятия «мотив» и его сущностных характеристик неизбежно встает вопрос о классификации мотивов. К нему мы и переходим.

1.3.2 Классификация мотивов Определив сущность, мы, согласно логике научного исследования, должны заняться описанием форм ее бытования. Иначе говоря, перед нами стоит задача дать классификацию проявлений этой сущности. Вопросу о классификации мотивов посвящена обширная литература (работы А. К. Марковой, Л. И. Божович, В. И. Ковалева, И. А. Васильева, М.Ш. Магомед-Эминова, В. С. Мерлина, В.Г. Асеева).

Универсальной классификации мотивов не существует, так как попытка построения любой классификации зависит от угла зрения на проблему. Так, актуальное для психологии разделение мотивов на первичные (то есть с неопределенной целью) и вторичные (с определенной целью) не является столь же актуальным для социальной философии. Социологи А. Г. Здравомыслов и В. А. Ядов предложили разделить мотивы на материальные, моральные (в число которых входят идейно-политические мотивы) и содержательные, то есть определяемые самим содержанием трудового процесса. Однако, сами авторы этой классификации отмечают, что «…определения материального и морального применимы к стимулам, но не к мотивам. Поскольку любые мотивы суть внутренние побуждения деятельности, они всегда идеальны» [56, c. 41]. Одни и те же стимулы, проходя через сознание, могут актуализировать у разных личностей в разных условиях разные мотивы. С нашей точки зрения, для классификации мотивов социально значимой деятельности можно использовать следующие основания:

1) вид деятельности (мотивы конкретных видов активности);

2) направленность на деятельность или против деятельности (мотивы и антимотивы);

3) степень общественной значимости (личностно значимые мотивы и общественно значимые мотивы);

4) сложность актуализации мотива (базовые мотивы и мотивы высокого порядка).

Последнее основание является главным для логики нашей работы. По нашему мнению, в сознании человека одни мотивы актуализируются на более ранних ступенях социализации, так как основаны на базовых потребностях. Для актуализации других мотивов требуется высокая степень социализации личности, развитое самосознание, сильная воля. Но сила и устойчивость таких мотивов позволяет осуществлять самую сложную деятельность, преодолевая большое количество антимотивов. Указанное основание коррелирует также с уровнем мотивации, который является максимальным, когда актуализированы наиболее сложные мотивы.

Рассмотрим возможности классификации мотивов по приведенным основаниям.

1) Классификация мотивов на основании вида активности. Так, можно выделить мотивы общения, игры, учения, трудовой и общественной деятельности. При сравнении мотивов игры и трудовой деятельности, ряд мотивов может совпадать (например, мотив получения удовольствия, хотя и реализуемый с разной силой и на разных основаниях), а некоторые мотивы являются специфичными для определенного вида активности (так, для труда — мотив материального вознаграждения). Перенос мотива, более характерного для иного типа активности, на новые условия деятельности может привести к повышению ее эффективности. Так, мотив развития физических и интеллектуальных сил, формирования и совершенствования разнообразных умений является основной движущей силой учебной деятельности. При достаточной актуализации этого мотива в период подготовки к профессиональной деятельности происходит его перенос с учебы на труд, на уровне мотивационной установки утверждается ценность труда как способа развития личности, что приводит к усилению мотивов труда и, соответственно, повышению его эффективности. Перенос из спортивной деятельности в трудовую элемента соревновательности актуализирует у трудящихся мотив достижения максимального результата ради победы, что эффективно использовалось в экономике социалистического типа и было с успехом перенесено на почву Японии.

2) Классификация мотивов по направленности на деятельность или против деятельности. В этом отношении весьма важна, на наш взгляд, концепция ряда исследователей (В.Г. Асеева [8], Г. В. Суходольского [161]), выделяющих наряду с мотивами их противоположности — антимотивы. Если мотив является фактором деятельности, побуждением к ее осуществлению, то антимотив является фактором разрушения деятельности или создания препятствий для его осуществления. Антимотивы имеют те же механизмы формирования, что и мотивы, и часто вступают с ними в конфликт, от исхода которого зависит характер той или иной деятельности. Антимотивы могут носить как биологический (присущее человеку как живому организму стремление к сохранению энергии), так и социальный характер. Так, неадекватное поощрение трудовой деятельности приводит к формированию отрицательного отношения к нему, то есть возникает устойчивый антимотив. Но актуализация мотивов большей силы помогает преодолевать антимотив. Примером такого преодоления можно считать явление «субботника». Отсутствие материального вознаграждения за труд и лень являлись сильными антимотивами, приводившие к игнорированию «субботников» отдельными людьми. Но актуализация у большинства мотивов труда высокой социальной значимости, коллективистских мотивационных установок подталкивали людей к бескорыстному труду на благо общества.

Взаимодействие мотивов и антимотивов может носить сложный характер, определяемый их силой и устойчивостью. Так, антимотив может полностью разрушить намерение к деятельности, а может лишь ослабить мотив. В этом случае деятельность осуществляется, но на более низком уровне. Низкую успеваемость нерадивого школьника следует объяснять тем, что антимотив лени или ряд антимотивов другой природы ослабляют мотивы к учению, что приводит к менее добросовестной работе школьника. У старательных школьников происходит точно такое же ослабление, но оно компенсируется актуализацией в их сознании таких сильных мотивов, как собственный личностный рост в процессе учебы и осознание важности учебного труда в дальнейшей жизни.

В психологии существует термин «борьба мотивов» [29], [82], обозначающий психологическое состояние человека, колеблющегося при решении совершить то или иное действие. Сам термин носит несколько условный характер, так как, с точки зрения современной психологической науки, борьба происходит не между мотивами, а между их компонентами — установками, интересами, влечениями. «Борьба мотивов» может быть бессознательной, что особенно характерно для биологических потребностей, а может быть и сознательной. Так, человек сознательно может совершить действие против собственного влечения, сознательно проигнорировать потребность и не совершать действий по ее удовлетворению.

В социально значимой деятельности зачастую актуализируется ряд мотивов и антимотивов, поэтому для такой деятельности весьма характерна «борьба мотивов». Например, в сознании преступника антимотив страха перед наказанием, антимотив угрызений совести, должен быть подавлен более сильными мотивами (мотив материального обогащения, мотив повышенияя статуса в преступном мире) для совершения преступления.

Сложное взаимодействие мотивационных установок характерно и для трудовой деятельности. Так, человеку для труда порой требуется преодолеть биологически детерминированное стремление к покою. Интересная ситуация возникает при побуждении человека к более сложному труду или к труду в условиях ограниченного поощрения. В этом случае актуализируется целый ряд антимотивов, которые могут «победить» мотивы к деятельности. Если работнику предложить за то же вознаграждение выполнять более сложную, утомительную работу, то возникший антимотив с высокой долей вероятности приведет к отказу от такой работы или недобросовестному ее выполнению. Но если усложнение условий труда компенсировать повышенным поощрением, то «борьба мотивов» примет более ожесточенный характер (например, американский работник как усредненный социально-психологический тип, скорее всего, примет более сложную работу, так как в его сознании очень силен мотив материального вознаграждения).

Интересно проследить борьбу мотивов в проявлениях трудового героизма. Так, на советских комсомольских стройках, в послевоенной Японии условия труда были крайне тяжелы, труд требовал чрезвычайного напряжения физических и волевых усилий. Тем не менее, многочисленные антимотивы преодолевались, случаи трудового героизма носили массовый характер при незначительном материальном стимулировании. Этот пример показывает, что при этом были актуализированы мотивы очень высокого порядка и большой силы, например, мотив пафоса созидания и мотив осознанной помощи своей Родине. И, напротив, в условиях социально-экономического кризиса в борьбе мотивов верх берут антимотивы, например, антимотив социальной несправедливости, несправедливого вознаграждения за труд, наблюдаемый в современной России. Переходя на уровень общественного сознания, такая тенденция в «борьбе мотивов» приводит к деградации труда, его сведению к более простым формам.

3) Классификация мотивов по степени общественной значимости. На основании нравственных установок личности и направленности мотивы могут быть подразделены на личностные и общественно значимые. К тому же основанию следует отнести и выделенные в отдельные группы идейные и нравственные мотивы, которые отражают мировоззрение личности, ее нравственные нормы и принципы поведения, и коллективистские мотивы.

4) Классификация мотивов по сложности их актуализации. В этом отношении внимание исследователя акцентируется на модели иерархии потребностей или мотивов. В основании такой иерархии находятся мотивы самого низкого порядка, актуализация которых не требует значительной социализации, а на вершине — мотивы самого высокого порядка.

Наиболее известной на сегодняшний день является модель иерархии потребностей, предложенная А. Маслоу. Он считает, что у человека с момента рождения последовательно появляются и, наслаиваясь друг на друга, развиваются в течение всей жизни семь классов потребностей. Его модель потребностей имеет вид пирамиды. В основе пирамиды лежат физиологические (органические) потребности. На более высоком уровне находятся потребности в безопасности. Эти два класса потребностей особенно актуальны на ранних этапах развития человека и одновременно являются наиболее близкими по своей природе к потребностям представителей животного мира. Более высокий класс потребностей — потребность в принадлежности и любви, к которым А. Маслоу относит и потребность быть в коллективе. Потребности в уважении, почитании, признании, авторитете и достижении успехов занимают четвертую ступень пирамиды. Следующие три класса потребностей являются наиболее социальными: это познавательные потребности, эстетические потребности, и пиком пирамиды является потребность в самоактуализации, которая понимается как потребность в реализации своих целей, способностей, развитии собственной личности.

Концепция А. Маслоу развивает, в сущности, идею, высказанную еще Сократом. Ее эвристическая перспективность не вызывает сомнений. А. Маслоу убедительно показал, что мотивы более низкого порядка не отвергаются, но считаются базовыми, над ними надстраиваются мотивы более высокого порядка. В концепции Маслоу обоснована также важная мысль — мысль о прогрессивном усложнении системы потребностей индивида в процессе его социализации. В процессе социализации изменяется и доминирующая потребность. Трудовая деятельность, а особенно творческий труд, является для зрелого человека, реализующего социально позитивную жизненную стратегию, наиболее сложной, требующей значительной степени социализации, поэтому в ней могут быть удовлетворены потребности самого высокого порядка.

Общей чертой большинства классификаций является разделение потребностей и соответствующих им мотивов на первичные и вторичные. Это общее разделение коррелирует с оппозициями «врожденные — приобретенные», «биологические — социальные». В отечественной науке чаще всего потребности делились на материальные (например, потребность в еде или жилище), духовные (например, потребность в познании мира или в творчестве) или социальные (потребность в общении, в общественной деятельности, в труде). Материальные потребности являются первичными, так как лежат в основе жизнедеятельности человека, присущи ему безотносительно к степени его включенности в социальные связи. Материальные потребности составляют свойства человека как телесного существа. трудовой мотивация социальный философский Духовные и социальные потребности отражают включенность человека в общественные отношения, его вовлеченность в социальные процессы. Но следует помнить, что и материальные потребности человека преобразованы под действием факторов социального порядка. Маркс отмечал: «…Голод, который удовлетворяется вареным мясом, поедаемым с помощью ножа и вилки, это иной голод, чем тот, при котором проглатывают сырое мясо с помощью когтей и зубов» [101, c. 28].

Поясним данную цитату. Наши далекие предки испытывали такую же потребность в пище, как и мы, их потомки. Но это были простые и неразвитые потребности. Он не мог испытывать желания отведать, например, цыпленка-табака, поскольку это блюдо еще не было изобретено. Для большей терминологической ясности имеет смысл ввести понятие «витальные потребности». К ним относятся такие материальные потребности, которые диктуются телесной организацией индивида. Иначе говоря, это общая основа всех материальных потребностей.

К духовным потребностям относится потребность в познании окружающего мира и самого себя, а также потребности в творчестве, в эстетических наслаждениях. Для обозначения этой группы потребностей также используются понятия «идеальные» (П.В. Симонов) и «культурные» (А.В. Петровский). К социальным потребностям относят потребность в общении, в труде, в общественной деятельности, в признании другими людьми. В зарубежной психологии духовные и социальные потребности обычно не разделяются, объединяясь в одну группу, противостоящую витальным, инстинктивным потребностям.

Так, Г. Мюррей выделяет помимо витальных ряд «психогенных» потребностей: в агрессии, в любви, в достижении, доминировании, защите, игре, избегании неудач, помощи, познании, понимании, приобретении, противодействии и т. д. Э. Фромм выделяет следующие группы социальных потребностей: в человеческих связях (в избегании одиночества, в самоутверждении, в привязанности, в самосознании, в системе ориентации и объекте поклонения, то есть причастность к культуре и идеологии).

Итак, большинство исследователей утверждают наличие у человека потребностей материальных, духовных и социальных, причем материальные потребности являются первичными, так как они определяют бытие человека как телесного существа. В данном отношении пирамида потребностей А. Маслоу также соответствует предлагаемым критериям разделения.

Следует отметить, что в большинстве исследований трудовой мотивации авторы не ставят перед собой задачу построить теоретическую модель системы трудовых мотивов. Зачастую мотивы лишь перечисляются и объединяются в группы с весьма расплывчатыми замечаниями по поводу степени их значимости. Так, К. Замфир утверждает, что общественная полезность труда играет важную роль в удовлетворенности работника собственной деятельностью, при этом общественная полезность труда понимается как осознание своего труда в качестве источника благосостояния общества, а не только в качестве средства повышения собственного благосостояния. Важными факторами удовлетворенности трудом также называются благодарность потребителей продуктов труда и их соответствие критериям экологичности. Остается неясным, какие же мотивы являются для работника наиболее важными, в каких отношениях они находятся между собой, меняется ли их значимость в зависимости от различных условий. Те же вопросы остаются без ответа в описании системы факторов удовлетворенности трудом, данном М. Аргайлом, который выделяет следующие позиции: 1) заработная плата (весьма значимый фактор); 2) отношения с сотрудниками (близкий по значимости к заработной плате); 3) отношения с руководством; 4) признание, понимаемое как возможность продвижения по службе; 5) другие факторы (корпоративная гордость, предоставление свободного времени).

Оба автора полагают важнейшим условием эффективного труда удовлетворенность работника, определяемую вышеперечисленными факторами, что, на наш взгляд, соответствует действительности. В работах детально перечислен довольно широкий спектр движущих сил деятельности, определяющих эффективность труда (факторов удовлетворенности или мотивов, в данном случае мы пренебрегаем терминологической точностью). Вместе с тем, нам кажется очевидным, что приведенные факторы влияют на поведение работника неодинаково. В вышеприведенных классификациях эти различия описаны весьма расплывчато, отсутствует четкая и ясная последовательность в определении значимости тех или иных факторов. На наш взгляд, причина такой неясности в том, что оба вышеупомянутых исследования выполнены на методологической основе эмпирической психологии, социологии и теории организации труда, то есть на основе дисциплин описательного характера. Недооценка вопросов мировоззренческого, философского плана привела упомянутых авторов к игнорированию некоторых мотивационных факторов, имеющих социальную природу и обладающих значительным потенциалом воздействия на субъект труда. Для иллюстрации данного положения приведем классификацию основных подходов к повышению мотивации труда, Г. К. Уайта. Он выделяет следующие подходы: 1) организация внешней трудовой мотивации (понятность и доступность трудового задания, наличие контакта с руководством, справедливая оплата труда); 2) организация внутренней мотивации работника (повышение ответственности самого работника); 3) реализация концепции «эквивалентного обмена» (чередование монотонного труда разнообразием способов выполнения); 4) реализация концепции индивидуальных мотивационных «порогов». Данная классификация выполнена в духе организационной психологии и учитывает большое количество факторов, влияющих на эффективность труда работника. Однако данная классификация подходов к повышению мотивации труда построена на материале отдельно взятого предприятия и не может быть распространена на общество в целом. Так, в 20-е и 30-е годы ХХ в. в СССР наблюдался небывалый рост трудовой мотивации, хотя фактически ни одного из факторов, названных Г. К. Уайтом, на советских предприятиях не существовало. (Во всяком случае, не существовало в развитом виде). Концепция Г. К. Уайта не в состоянии объяснить этот факт, потому что он рассуждает с позиций организационной психологии и менеджмента, что лишает его возможности увидеть идеологические стимулы, источники влияния общества на сознание работников, на актуализацию сильных и устойчивых мотивов трудовой деятельности.

Отмеченная нами связь потребности и мотива создает объективную возможность построения иерархической модели мотивов. Эта возможность реализована А. Г. Здравомысловым в его модели трудовой мотивации, предложенной им в работе «Потребности, интересы, ценности» .

В своих рассуждениях А. Г. Здравомыслов исходит из того, что «всемирная история — это, прежде всего, история развития потребностей человека и способов и удовлетворения, история создания материальных средств деятельности для реализации этих потребностей» [55, с. 24]. Тем самым он подчеркивает наличие прямой связи между потребностями человека, потребностями общества и конкретными социально-историческими условиями. Сложный биологический организм всегда имеет некоторую сумму потребностей, но у представителей животного мира она ограничена генетически. У человека, в отличие от животного, набор потребностей от природы не задан, а непрерывно расширяется. В результате развития человеческого общества, в связи с усложнением форм совместного труда появляются сугубо социальные потребности, реализация которых связана не с потреблением и не с физиологической организацией, а с развитием социально-психологических структур, регулирующих отношения внутри человеческого коллектива. По мнению А. Г. Здравомыслова, важнейшей отличительной чертой таких потребностей является их направленность на созидательные формы социальной активности. Так, труд по отношению к витальным потребностям есть средство их удовлетворения; при удовлетворении социальных потребностей трудовая деятельность имеет тенденцию стать самоцелью. [55, с. 24] Процесс выделения потребностей социального характера получил название «социализация потребностей», основной движущей силой этого процесса является культура. Человеку как члену общества необходимо пройти через процесс социализации потребностей, принять нормы человеческого общежития, предполагающие самоконтроль, самоограничение. Процесс социализации потребностей продолжается на протяжении всей жизни человека и зависит от доступа к культурным ценностям, условий воспитания и образования, возможностей использования досуга. Естественно предположить, что этот процесс неравномерно охватывает членов одного и того же сообщества.

Основным связующим звеном между потребностями и общественными отношениями является способ производства и соответствующие ему цели производства. Последние не всегда совпадают с объективной общественной потребностью. Так, в капиталистическом обществе основной целью производства является самовозрастание капитала, что противоречит реальным потребностям общества как целого. Господствующий класс стремится представить свой интерес в качестве интереса всего общества. На решение этой задачи мобилизуются значительные материальные и информационные ресурсы.

Коренные интересы общества в целом состоят в обеспечении безопасности для всех его членов, а также в обеспечении условий для реализации талантов и способностей каждого человека. Прибыль по самой своей природе является промежуточным критерием эффективности экономической деятельности. Этот критерий не в состоянии вместить всего многообразия факторов, определяющих благополучие общества. Поэтому экономика, построенная по чисто либеральным рецептам, создает значительные препятствия для удовлетворения потребности работников в осознании общественной значимости своего труда и для удовлетворения потребности в разностороннем творческом труде. Это вовсе не значит, что либеральная экономика делает удовлетворение этих потребностей невозможным. Нет, это означает лишь то, что при либеральной экономической системе они удовлетворяются не благодаря, а вопреки системе. (К этому следует добавить, что экономика, построенная по чисто либеральным принципам, в начале XXI века является анахронизмом. Любая реальная экономическая система содержит в себе большие или меньшие отступления от либеральной идеи).

Человеческие потребности не статичны, они могут развиваться или деградировать. А. Г. Здравомыслов отмечал, что существует связь между уровнем развития человеческих потребностей и ростом благосостояния населения [55, c. 185 — 200]. Так, на фоне тяжелого физического труда, нестабильности заработка, неуверенности в завтрашнем дне состав «потребностной структуры» меняется. Постепенно редуцируются духовные потребности, на первый план в регулировании поведения человека выходит эмоционально-чувственная сфера его жизни. Практическим подтверждением этого тезиса можно считать явления социального и духовного кризиса современной России. Резкое снижение культурного уровня основной части населения, примитивизация форм проведения досуга, тенденции развития асоциального и антисоциального поведения, принимающего массовый характер, вызваны, в частности, фактическим обеднением, а часто и обнищанием, значительной части россиян. Как отмечает в этой связи Л. Чинакова [183, c. 36−39], происходящее в современном российском обществе разрушение социальных, духовных потребностей, особенно девальвация труда как основной социальной ценности, вызывает большую тревогу. Но не меньшую тревогу вызывает и обеднение материальных, витальных потребностей, которое является объективным процессом и является частью люмпенизации. Во-первых, главное задачей большей части населения становится физического выживания. Во-вторых, значительная часть населения России неадекватно оценивает крайне низкий уровень жизни как достаточный. Л. Чинакова приходит к следующему выводу: «Обеднение материальных потребностей ведет ко многим негативным последствиям: снижает трудовую и другие формы общественно полезной активности и стимулы развития производства; опосредовано может способствовать угасанию более высоких потребностей; … короче говоря, выступает как важная составляющая деградации биологической, социальной и культурной сторон человека, создает угрозу здоровью и жизни людей» [183, c. 43].

Не существует, однако, прямой связи между материальным положением человека и его отношением к труду. Материальное благополучие может стать фактором формирования отношения к труду как к самоценности. Оно же способно стать причиной примитивизации духовных и социальных потребностей. Бедность может быть фактором деградации личности, в том числе и ее потребностно-мотивационной сферы, а может послужить стимулом к мобилизации воли, формирования трудолюбия и целеустремленности. Все зависит от конкретных условий и от самосознания личности.

Важнейший фактор возвышения потребностей человека — создание психологического баланса между общественными интересами человека и его личными интересами через принятие человеком идеи общественного блага как ценности. Особенно важно достичь такого равновесия в трудовой деятельности, которая является основной сферой общественного бытия человека. В этом случае преодолевается отношение человека к труду как способу выживания, как к неприятной обязанности и формируется качественно новое отношение к труду, основанное на осознании социальной и экзистенциальной ценности труда.

Мотивы трудовой деятельности, выявленные в результате социологических исследований, многообразны, но простое их перечисление не дает ясной картины в понимании структуры трудовой мотивации. Мы приводим здесь четырехступенчатую пирамиду групп мотивов, предложенную А. Г. Здравомысловым, которая, как мы полагаем, наиболее всесторонне и глубоко отражает социальный характер, структуру и принципы изменения трудовой мотивации.

Исходным пунктом трудовой мотивации является материальная заинтересованность, что характерно для любого типа общественных отношений. Тем не менее, чтобы реализовать этот мотив в полной мере, требуется следовать принципу справедливого материального вознаграждения за труд.

В связи с тем, что вопрос о справедливости имеет для нашего исследования принципиальное значение, остановимся на нем более подробно.

Аристотель предложил различать типы справедливости, что оказало сильное влияние на последующие ее трактовки. Справедливость может быть коррективной, или коммутативной, направленной на сохранение общественного порядка и общее благосостояние, и может быть дистрибутивной, связанной с распределением, — это принцип, согласно которому каждый человек должен иметь причитающуюся ему долю. Аристотель придерживался концепции зависимости справедливости от социального и политического статуса: «Некоторые люди рабы, а другие свободные граждане потому, что так назначено природой… Правильно и справедливо, что одними следует править, а другие должны осуществлять правление, к которому они пригодны от природы; и коли так, власть господина над рабом тоже справедлива» .

И. Кант также выделял два типа справедливости: правовую и моральную. По его мнению, правовая справедливость должна насаждаться в обществе принудительным образом; только в этом случае можно рассчитывать на осуществление моральной справедливости. Кантовский взгляд, таким образом, прямо противоположен любому учению о естественном праве, утверждающему, что правовая справедливость должна основываться на принципах божественной или моральной справедливости.

Вообще, для философской мысли Западной Европы характерно утверждение, что правовая справедливость первична по отношению к справедливости моральной. В тех или иных формах эта мысль прослеживается в работах Т. Гоббса, Д. Юма, И. Бентама. Впоследствии, такое понимание справедливости закрепляется в современной западной социальной философии.

В современной мысли наиболее значимое исследование справедливости принадлежит Джону Ролзу. Любое желание или любой интерес, противоречащие абстрактному идеалу справедливости, должны получить оценку не с точки зрения выгод или невыгод, получаемых сторонами, а с той рациональной точки зрения, согласно которой, например, рабство ввиду его несправедливости не может оцениваться по степени пользы, которую оно приносит рабовладельцу. Суждения о справедливом и несправедливом, основанные на сформулированных Ролзом принципах, остаются в значительной степени интуитивными, поэтому предполагается, что их будут делать люди разумные, образованные и беспристрастные. Предпосылкой формирования чувства справедливости и соответствующих индивидов является здоровое, разумно устроенное общество. В работе «Теория справедливости» Ролз рассматривал общество как замкнутую систему, изолированную от других обществ. Однако реальные политические процессы в современном мире дают немало примеров того, как процесс глобализации, угроза интервенции сверхдержавы, усиливающийся экономический дисбаланс создают различные условия для формирования справедливых общественных отношений в каждом конкретном обществе. Дж. Ролз, учитывая этот факт, приходит к выводу, что «здоровым и устроенным», то есть обладающим способностью к установлению справедливости, можно считать только общество, разделяющее либеральные ценности. Ряд обществ (Ирак, Северная Корея, Куба) американский исследователей зачисляет в разряд «государств-изгоев» (rogue states), в которых справедливость может быть восстановлена только силовым путем. В подобных выводах, к сожалению, отмечается плохо скрытое стремление оправдать идеологию сверхдержавы, которой США придерживается последние десятилетия.

Таким образом, справедливость, обобщенно говоря, есть общественно признанная мера неравенства в равенстве или, что-то же самое, мера равенства в неравенстве. Такой характер справедливости приводит к тому, что она нарушается двумя способами: либо за счет недостаточного вознаграждения лучших работников, либо путем создания общественно неоправданного разрыва в доходах. Первый случай есть знаменитая советская «уравниловка», второй типичен для современного российского социума.

На некотором стабильном уровне удовлетворения материальных потребностей актуализируется группа более высоких мотивов трудовой деятельности. Труд при этом становится не только источником заработка, но и источником интереса к содержанию работы. Этот интерес порождает стремление к инициативному, творческому труду. При этом стремление к материальной заинтересованности отступает на второй план.

Иначе ведет себя работник в нестабильной экономической ситуации, при отсутствии уверенности в надежности источника доходов и сбережений.

При таких условиях возникает стремление больше зарабатывать «на всякий случай». Так, в пореформенной России наблюдается массовый исход интеллигенции из сферы духовного производства. Педагоги, инженеры и ученые, неудовлетворенные низким уровнем заработка по основной специальности, часто выбирают гораздо менее интересную и содержательную работу в сфере мелкой торговли или физического труда, которая позволяет обеспечить больший заработок. Как отмечают в этой связи А. Г. Здравомыслов и В. А. Ядов, решающими условиями творческого труда являются «социальная свобода, свобода от экономического и политического рабства, эксплуатации, гнета социальной несправедливости» [56, c. 28].

В обществе, где положение основной массы работников стабильно и благополучно, мотивы интереса и содержательности труда как мотивы более высокого порядка, актуализируемые на более высоких ступенях социализации, становятся более значимы, чем мотивы материального благополучия. Так, в советском обществе учителя, врачи и инженеры в своей основной массе были удовлетворены своим трудом при невысоком в сравнении с Западом (но достаточном для удовлетворения базовых жизненных потребностей) уровне материального вознаграждения.

Следует, однако, иметь в виду, что такое положение вещей возможно лишь при отсутствии культа потребления. Если вирус потребительства поражает общественный организм, система стимулов к труду претерпевает существенные изменения. Так, в самых благополучных в экономическом отношении развитых странах Запада стержневым компонентом массового сознания является потребительство, то есть стремление к обладанию материальными благами как к самоцели. Расплатой за потребительство является утрата интереса к самому содержанию труда, редукция системы мотивов к мотивам низшего порядка.

Третья группа мотивов трудовой деятельности связана с коллективистскими установками человека, с потребностью в общении и признании коллективом. Этот уровень мотивации как бы надстраивается над двумя предыдущими. Мотивы данной группы заключаются в стремлении к достижению уважения и почета в трудовом коллективе, в общении, в обмене социальным и житейским опытом, и, главное — в развитии на основе взаимодействия с другими членами коллектива собственных сил и способностей. Сумма трудовых усилий отдельных членов коллектива неаддитивна. В коллективе как едином субъекте трудовой деятельности возникает, так сказать, кооперативный эффект, что способствует актуализации у членов трудового коллектива мотива удовлетворения результатами труда.

Естественно, что коллективистская мотивация не лишена своих противоречий. Коллективизму в исторической перспективе противостоит индивидуализм, и ориентация на то или иное направление в этой оппозиции зависит и от типа общественных отношений, и от традиционных этнических и исторических особенностей формирования общества. Так, русское общество ориентировано изначально коллективистски, индивидуализм ему чужд. Это не какая-то случайность, зигзаг истории или результат выбора «не той» религии. Дело в том, что в суровых природно-климатических условиях России народ во все века своего исторического бытия не столько жил, сколько выживал, ведя трудную борьбу с природой. Ряд ученых (Л.В. Милов, Б. Хорев) считают, что эти специфичные природные условия имели огромное значение в формировании особого отношения русских к труду. Так, Л. В. Милов утверждает: «Думается, что даже краткое знакомство с особенностями климатических и почвенных условий Европейской части должно содействовать реальному восприятию того факта, что в исторических судьбах и Древнерусского государства, и Северо-Восточной Руси, и Руси Московской, не говоря уже о Российской империи, наш климат и наши почвы сыграли далеко не позитивную роль. История народов России, населяющих Русскую равнину — это многовековая борьба за выживание». Вывод, сделанный Л. В. Миловым крайне важен и для нашего исследования, и вообще для понимания специфики экономического развития России: «…Тяжкие условия труда, сила общинных традиций, внутреннее ощущение грозной для общества опасности пауперизации дали почву для развития у русского человека необыкновенного чувства доброты, коллективизма, готовности к помощи, вплоть до самопожертвования. В целом можно сказать, что русское патриархальное, не по экономике, а по своему менталитету крестьянство капитализма не приняло» .

Примером цивилизации, которая с самого начала развивалась на принципах индивидуализма, является американская. В условиях индивидуалистически ориентированной цивилизации формирование коллективистских мотивов затруднено, если вообще возможно.

Четвертая, наивысшая, группа мотивов, интегрирует действие трех предыдущих групп и заключается в осознании человеком пользы своей работы для всего общества в целом, то есть в осознании общественной значимости труда. В книге А. Г. Здравомыслова об этом написано так: «Осознание общенародных интересов дает человеку глубокое философское обоснование своей жизненной позиции, завершает формирование целостной личности, понимающей свое значение в мире» [55, с. 211]. При актуализации этот мотив выступает ценностным критерием ко всем остальным мотивам, формирует чувство ответственности, организует всю систему трудовой мотивации.

Данная модель трудовой мотивации является в определенном смысле универсальной, так как охватывает всю структуру трудовых мотивов. Разумеется, в каждом конкретном случае эта структура видоизменяется в зависимости от большого количества индивидуальных и надындивидуальных факторов. Предложенная А. Г. Здравомысловым модель трудовой мотивации основывается на опыте развития общества советского типа, на принципах советского отношения к труду. На данном этапе исследования мы не вдаемся в вопрос о сравнительной эффективности мотивации, основанной на принципах коллективизма, с индивидуалистической мотивацией в двух ее основных вариантах (религиозном и светском).

Выявленная выше неоднородность факторов, влияющих на формирование трудовой мотивации, требует от нас более подробно остановиться на природе различных способов воздействия на мотивацию. Психологию, прежде всего, интересуют три группы таких факторов: индивидуальные особенности личности, возрастные особенности и черты этнической психологии, то есть национального самосознания. Так, некоторые личности предъявляют необычайно высокие требования к своему нравственному облику, поэтому для них при любом действии актуализируется мотив нравственного контроля. У других же лиц такой мотив может вовсе не актуализироваться, когда они, например, руководствуются личной преданностью начальнику. От «чувствительности натуры», то есть индивидуальной восприимчивости личности к стимулам, зависит сила мотива. Возрастные особенности мотивации активно исследуются в педагогике и возрастной психологии. Этнические особенности мотивации обусловлены исторически сложившимся образом жизни, национальными традициями и характером. Так, в связи с традиционно общинным укладом жизни русского человека весьма важным мотивом является нравственная оценка в глазах коллектива. В то же время, этот мотив менее актуализирован у американцев, традиционно живущих в атомарном обществе. Этнические особенности мотивации наиболее тесно связаны с ее социальной детерминацией, которая, как мы видим, не попадает в поле интересов психологии.

Вопрос взаимодействия различных факторов, определяющих трудовую мотивацию, получил широкое освещение в работе А. Г. Здравомыслова и В. А. Ядова. Этими авторами предложена несколько иная классификация указанных факторов, которая, на наш взгляд, вполне соответствует требованиям социальной философии. Во-первых, А. Г. Здравомыслов и В. А. Ядов четко различают факторы объективные и субъективные. К объективным факторам, в первую очередь, относится характер труда, то есть «его социально-экономическая природа, определяющая основное содержание общественного сознания, характер политических надстроек» [56, c. 42]. Говоря о специфике проявления этих предельно общих факторов влияния, авторы работы отмечают следующее: «Эти факторы являются равнодействующими по отношению к основной массе трудящихся. Они действуют наиболее глубинным образом, так или иначе обнаруживая себя в совокупности житейских обстоятельств, с которыми сталкивается человек» .

Общие социально-экономические факторы влияния на отношение к труду тесным образом переплетаются со специфическими факторами, определяющими содержание труда в той или иной области. К таким специфическим факторам относятся условия и организация труда.

И общие, и специфичные факторы по-разному воздействуют по личности разных работников. По образному выражению авторов приводимой классификации, «структура личности работника — это призма, сквозь которую преломляется влияние социального окружения» [56, с. 46].

Характер труда, содержание труда и индивидуальные особенности личности работника тесно взаимосвязаны и в различной степени определяют друг друга. Взаимовлияние этих факторов можно проследить в следующей схеме:

Рис. 3. Взаимодействие факторов, влияющих на трудовую мотивацию (по А. Г. Здравомыслову, В.А. Ядову) Итак, в качестве отдельной группы факторов, влияющих на мотивацию, можно выделить конкретные общественно-исторические условия. Так, мотив материального обогащения в труде в традиционном обществе был гораздо менее актуализирован, нежели в модернизированном обществе. Вопрос о специфике влияния данной группы особенностей на трудовую мотивацию является настолько существенным, что требует рассмотрения в отдельной главе. К нему мы сейчас и переходим.

2. Трудовая мотивация в различных типах общества

2.1 Трудовая мотивация в традиционном обществе По мнению А. Я. Гуревича, концепция труда наряду с отношением к собственности и богатству является одним из конститутивных элементов модели мира в любом обществе. Трудовая деятельность — составная часть общественной практики, взаимодействия человека с миром и его творческого воздействия на мир, она отражает жизненные установки общества и поэтому реконструкция отношения к труду существенно важна для понимания духовного климата в этом обществе [41, c. 172].

Наше исследование особенностей трудовой мотивации в различных типах общественных отношений логично начать с рассмотрения специфики традиционного общества. Понятие «традиционное общество» используется в социальном познании для того, что отличить его от общества принципиального иного типа, которое называется либо модернизированным, либо современным. Исторически сложилось так, что модернизированное общества сформировалось на западе. Поэтому его называют также западным обществом. По указанной причине традиционное общество часто определяют как незападное. Российское общество по своему типу явно относится к незападному, но это вовсе не значит, что Россия — Восток. Россия — это и не Восток, и не Запад, это отдельная цивилизация.

Очевидно, что сами термины «традиционный» и «модернизированный» в определенной степени условны. Это наименования теоретических моделей общественных отношений, при этом «традиционное» или «модернизированное» общество в чистом виде не встречается, особенно в наши дни.

Традиционное общество исторически возникает на почве аграрных цивилизаций, а модернизированное общество — продукт индустриальной цивилизации. Однако, не следует отождествлять понятия «аграрный» и «традиционный», «модернизированный» и «индустриальный». Так, Япония, являясь промышленно развитой страной, сохраняет многие черты традиционного общества.

С.Г. Кара-Мурза выделил ряд принципиальных признаков, отличающих традиционное общество от модернизированного. Рассмотрим их подробнее.

1) Картина мира. Человек традиционного общества имеет особое мироощущение. Мироздание для него обладает святостью. В современном обществе мир рационален и десакрализован.

2) Восприятие человека и общества. Для традиционного общества характерна модель: «Общество как семья», а для современного — «Общество как рынок» .

3) Тип государства и власти. Для традиционного общества более характерно иерархически построенное государство, которое обосновывает свою власть через религию или идеологию. В современном обществе либеральное государство легитимируется голосами граждан.

4) Тип хозяйства. Производство, нацеленное на потребление, естественное хозяйство, обозначаемое термином Аристотеля «экономия» характерно для традиционного общества. Хозяйство современного общества направлено на получение дохода, это рыночная экономика, или, пользуясь терминологией Аристотеля, хрематистика.

5) Правовая система. В современном обществе единая этика устранена или в значительной степени формализована в виде законов. В традиционном обществе право ассоциируется с системой базовых этических норм, моральными запретами. По образному выражению С.Г. Кара-Мурзы, «традиционное общество стыдливо» .

В названии «традиционное общество» подчеркнута особая роль традиции как средства передачи социального опыта, как определяющего фактора его развития. Традиционное общество характеризуется замкнутостью, неприятием воздействий и влияний, противодействием новациям. В качестве социокультурной основы традиционного общества выступают не безличные, а межличностные отношения. Примером традиционных обществ могут служить государства античной и средневековой Европы до начала процессов модернизации. Традиционными являются современное индийское, китайское общество, весь арабо-мусульманский мир.

Принцип разделения типов обществ на традиционные, основанные на межличностных отношениях, и на буржуазные, основанные на вещных, обезличенных отношениях, можно найти еще у Маркса. В «Капитале», анализируя сущность товара, он отмечал, что в добуржуазных обществах отношения людей строятся «…как их собственные отношения, а не облекаются в костюм общественных отношений вещей» [99, c. 88]. В традиционном обществе господствуют отношения личной зависимости. «Личная зависимость характеризует тут как общественные отношения материального производства, так и основанные на нем сферы жизни… Непосредственно общественной формой труда является здесь его натуральная форма» [99, c. 87].

Таким образом, К. Маркс подчеркивал социально-экономическую суть межличностных отношений в традиционном обществе, при которых производство и распределение определяются личными (или групповыми) связями людей, в то время как в буржуазном обществе они обусловлены отношениями товарно-денежного обмена и разделения труда, в которых конкретные личностные характеристики их участников значения не имеют.

Межличностные отношения можно также охарактеризовать как «солидаристские» или «патерналистские». В традиционном обществе существуют отношения личной зависимости и покровительства, определенные положением, занимаемым в социальной иерархии. Эта иерархия достаточно жестка, возможность вертикальной мобильности в ней значительно ограничена, социальный статус является изначально заданным.

К. Маркс и Э. Дюркгейм указывали на принципиальное значение общественного разделения труда для различения традиционного и современного общества. Так, Э. Дюркгейм подчеркивал, что это разделение «является важнейшим содержанием прогресса общественного труда» [113, с. 139]. Для традиционного общества, как отмечал Э. Дюркгейм в работе «О разделении общественного труда» [45], характерна «механическая солидарность», при которой неразвитость разделения труда не создает возможностей для индивидуальности выйти за рамки коллективного сознания. Основой общественных отношений в обществах такого типа выступает наличие общего психического типа, коллективных целей и коллективного сознания. Механическая солидарность воспитывается, по Дюркгейму, репрессивным правом, которое направлено на нивелирование индивидуальных различий и создание однообразности. Но по мере развития общества механическая солидарность ослабевает, так как рост индивидуального сознания приводит к снижению роли коллективного, и происходит переход к другому типу солидарности, «органистической», основанной на экономически сообразном и закономерном разделении труда, характерном для буржуазного общества.

Таким образом, для традиционного общества характерна высокая роль межличностных связей и доминирование установок общественного сознания (традиции, обычаи, религиозные догмы), создающих общий психический тип, описанный Дюркгеймом. Более подробно проанализируем эти установки.

Личность в традиционном обществе существует только как член коллектива, связь с которым чрезвычайно сильна. Каждый человек в традиционном обществе вправе рассчитывать на защиту и поддержку со стороны коллектива. Потеря связи с коллективом является для носителя традиционного сознания жизненной катастрофой, а изгнание из коллектива — страшным наказанием, социальной смертью. В традиционном обществе, находящемся на стадии докапиталистического развития, связь человека со средствами производства осуществлялась через первичный коллектив, к которому он принадлежал. Так, крестьянин получал земельный надел в рамках общины и по решению общины, ремесленники получали право на производство определенного вида продукта как члены цехов и гильдий. Существует прямая зависимость между жесткостью социальной иерархии, и степенью регламентации трудовой деятельности человека. Так, в индийской кастовой системе представителям различных уровней социальной иерархии предписаны не только виды деятельности, но и способы их осуществления.

В условиях традиционного общества материальное производство ориентировано на обеспечение исторически сложившегося уровня потребления. Это означает, что у работника нет стимула интенсифицировать свой труд. Кроме того, в этом обществе нет непосредственной связи между уровнем материального благосостояния и социальным положением человека. Увеличение благосостояния не влечет за собой повышение социального статуса, что отбивает у работника желание трудиться более интенсивно и производительно.

Об этом писал еще М. Вебер: «Человек по своей природе не склонен зарабатывать деньги, все больше и больше денег, он хочет просто жить, жить так, как он привык, и зарабатывать столько, сколько необходимо для такой жизни» .

Формы и размеры непосредственного потребления в традиционном обществе определяются не индивидуальными особенностями потребителя, а его местом в социальной иерархии. «Сама потребность в благах, — отмечает далее М. Вебер, — не зависит от произвола индивидуума, но приняла с течением времени внутри отдельных социальных групп определенную величину и форму, которая теперь уже рассматривается как неизменно данная. Это идея достойного содержания, соответствующего положению в обществе, господствующая над всем докапиталистическим хозяйствованием». Тот же принцип демонстрации социального статуса мог определять низкий уровень потребления социальных низов. Так, в Индии для низших каст были введены определенные ограничения на потребление некоторых продуктов, на использование железных изделий.

Неравенство в уровне потребления и отчуждение от непосредственного производителя до двух третьих продуктов труда, характерное для традиционного общества, как подчеркивает Н. Н. Зарубина [51], не воспринималось как социальная несправедливость, так как было основано на изначальном неравенстве в социальном статусе. Противоречие между личными интересами работника и интересами коллектива преодолевается через весьма стабильную психологическую установку, заключающуюся в том, что работник обязан производить общественный продукт. Невыполнение этой обязанности расценивалось в традиционном сознании как нарушение соответствия занимаемому в иерархии месту и дерзкий вызов обществу. Вся история социальных движений, восстаний, войн в традиционном обществе свидетельствует о том, что источником возмущения была не социальная система, а отклонения от нее. Сам принцип социальной иерархии считался чем-то естественным, богом данным, протест был направлен не против него, а против эгоизма, безответственности, жестокости социальных верхов, которые «не по чину берут» .

Итак, важнейшей чертой традиционного социума и сознания был иерархизм, то есть строгое соответствие места в социальной иерархии и участия в потреблении и распределении продуктов труда. Объем этого продукта был более или менее стабилен, так как уровень развития производительных сил оставался практически неизменным. Уверенность в получении от этого общего продукта той доли, которая соответствует статусу в социальной иерархии, не способствовала стремлению увеличить свое благосостояние. Желание личного обогащения в такой системе ценностных координат воспринимается как посягательство на справедливость.

Работник в традиционном обществе неразрывно связан не только со своим социальным, но и с природным окружением. Средства производства воспринимаются как непосредственное продолжение труженика, его внутреннего мира. Единство субъекта труда и объектов его деятельности приводит к особому пониманию отношений собственности. В традиционном сознании закреплено представление, согласно которому собственным может быть только или результат труда или его средство. Так, несмотря на угрозы сурового наказания, средневековые крестьяне рубили деревья и охотились в лесах феодала, потому что присвоение такого продукта не расценивалось ими как нарушение прав собственности. Все объекты внешней среды, не являющиеся результатами чьего-либо труда, в традиционном сознании в принципе не могли ассоциироваться с отношениями собственности.

Своеобразно и отношение к богатству в традиционном обществе. Накопленные материальные ценности не рассматривались как средство их дальнейшего преумножения, а являлись, скорее, свидетельством талантов своего владельца, указывали на его мудрость, могущество, отмеченность милостью бога. Богатство в традиционном обществе имело смысл как индикатор и отчасти предпосылка позиции в социальной иерархии.

Важным фактором, повлиявшим на понимание собственности, богатства и всей трудовой деятельности в целом, стало распространение в европейской культуре христианства. В христианской этике богатство рассматривается не как признак человеческого достоинства, а как источник скупости, праздности, алчности, представляющихся сознанию христианина тягчайшими пороками. Собственность, хоть и оправдывалась церковью как неотъемлемая часть общественного устройства, но понималась как серьезное препятствие к достижению духовной чистоты. И, напротив, в средневековом христианском этосе «нищета была не вынужденным состоянием, из которого желательно было бы выбраться, а состоянием самоотречения и отвержения мира, и поэтому нищенский промысел был неотъемлемым элементом средневековой общественной практики. Не богатство, а нищета, прежде всего нищета духа, смирение — идеал средневекового общества» [41, c. 252].

Стремление к материальному благополучию не рассматривалось в христианстве в качестве добродетели, а считалось бесполезной суетой, отвлекающей от духовного совершенствования. Материальные мотивы в труде становятся менее значимыми. Более важным нравственным критерием при оценке трудовой деятельности было следование работника принципам христианской этики, а не его экономическая продуктивность.

Таким образом, традиционное общественное сознание включало в себя следующие принципиальные позиции:

— иерархизм и традиционализм социальной жизни;- приоритет коллективного над индивидуальным;

— преобладание эмоционально-оценочного восприятия действительности над абстрактно-рационалистическим.

Учитывая вышеперечисленные позиции, перейдем к рассмотрению модели трудовой мотивации, характерной для традиционного общества.

Заслуживают интереса суждения Т. Парсонса о специфике традиционного общества в отношении трудовой мотивации. Как отмечает известный американский социолог, в традиционном обществе всякая деятельность индивида детерминирована его принадлежностью к первичному коллективу. Отсюда следует, что основные социально-статусные характеристики индивида приписываются ему через указанную принадлежность. Индивид занимает строго определенное место в иерархии коллектива, его права и материальное благосостояние ограничены в соответствии с этим местом. Его личностные потребности и интересы подчинены коллективным потребностям и интересам, то есть индивид не является автономным и обособленным от коллектива. В соответствии с таким пониманием человека и его места в обществе и формируется особое, традиционалистское отношение к социально-значимой деятельности, в которой вся система мотивов преломляется через призму общественных потребностей. Таким образом, жесткая, не зависящая от субъекта и его стараний, определенность его деятельности приводит к формированию такой мотивации, в которой на первом месте находится коллективный интерес, а жажда обогащения, личная инициатива и стремление к повышению собственного статуса не являются значимыми мотивами.

Основной вывод, который можно сделать на основании вышеизложенного, заключается в том, что в традиционном обществе отсутствовала прямая связь между трудовыми усилиями и вознаграждением за труд. Трудовая деятельность и ведение хозяйства в традиционных обществах не связаны с накоплением и не рассматриваются как путь к богатству. Богатство воспринимается как средство демонстрации социального статуса, но не как самоцель. Следовательно, мотив материального обогащения в труде не мог приобрести в традиционном обществе самодовлеющего характера. Труд понимается как способ обеспечения минимума материальных благ, достаточных для жизни. (В каждом обществе этот минимум понимается по-разному, но это уже другой вопрос).

Важным мотивом трудовой деятельности, как это было отмечено выше, является потребность в труде как факторе развитии производительных сил, потребность в овладении новыми способами более эффективного преобразования природы. В традиционном обществе значимость этого мотива невелика, поскольку в нем традиция играет роль главного средства передачи социального опыта. Трудовая деятельность в традиционном обществе имеет тенденцию к рутинизации (если позволительно использовать этот окказионализм.) Человек традиционного общества перенимает от старших в процессе социализации профессиональное мастерство, навыки ведения хозяйства вместе с орудиями труда, сохраняет их и передает своим детям в практически неизмененном виде. «Хозяйствуют эмпирически, традиционно; это значит: так, как переняли от отцов, так, как этому научились с детства, как привыкли. При принятии решения о том, прибегнуть ли к известной мере, к известному действию, смотрят, прежде всего, не вперед, не на цель, спрашивают не исключительно о целесообразности этого мероприятия, но оборачиваются назад и смотрят на примеры прошлого, на образцы, на опыт». Сохранение традиционных орудий и технологий производства, воспроизводство устойчивых форм деятельности оказывается желательным и в духовном плане, поскольку подтверждает незыблемость сложившегося миропорядка и социального строя.

Уровень развития орудий труда в традиционных обществах был, в сравнении с современностью, очень низок, в сфере материального производства господствовал тяжелый, изнурительный физический труд. Правда, трудящийся не имел возможности сравнивать его с чем-то иным и воспринимал существующий порядок вещей как нечто само собой разумеющееся. Когда произошло расслоение традиционного общества на классы, к тяготам, вызванным самим трудом, добавились тяготы внеэкономического принуждения, которое сначала было обусловлено отношениями личной зависимости. Лично зависимый работник вынужден был отдавать своему хозяину какую-то часть произведенного продукта. Говоря обобщенно, чем выше была эта доля, тем большую роль играло физическое принуждение к труду. Так, раб работал в древнем Риме (и не только в нем) под плетью надсмотрщика. Крепостной крестьянин в таком надсмотрщике не нуждался, но, хозяин мог, когда он сочтет необходимым, подвергнуть своего работника физическому наказанию. (Вспомним рассказ И. С. Тургенева «Бурмистр» .) Но, в какой бы форме ни выступало внеэкономическое принуждение — в форме прямого физического насилия или в виде косвенного давления на работника — оно не позволяло ощутить труд как источник радости, как способ самореализации индивида. Отсюда — отношение к труду как к наказанию, каре за грехи, что нашло свое классическое выражение в известном мифе о грехопадении.

Как было отмечено выше, важнейшей чертой традиционного сознания является коллективизм, подчиненность человека общественным интересам вплоть до растворения в них личных интересов. С точки зрения трудовой мотивации, коллективизм выступает как фактор, способствующий преодолению у работника отношения к труду как к внешней необходимости. Коллективное мнение поощряет трудолюбие, поэтому у индивида, который ощущает себя частью коллектива, появляется внутренний стимул к добросовестному труду. Труд оказывается фактором, обусловливающим статус индивида в коллективе. Оппозиция «свой — чужой», то есть «принятый коллективом» — «не принятый коллективом» была одним из важнейших системообразующих компонентов сознания члена традиционного общества и определяла всю его социально значимую деятельность, в первую очередь, хозяйственную. Труд и торговля в кругу «своих» предполагали устойчивые моральные регуляторы — не эксплуатировать сверх статусно определенной нормы, помогать, проявлять снисходительность. Для «чужих» не существовало таких моральных ограничений. Поэтому человек стремился сохранить свое место в системе межличностных отношений даже ценой тяжелого труда.

Отношение коллектива к работнику является важнейшим мотивом трудовой деятельности в доклассовом обществе. С появлением отношений эксплуатации и физического принуждения этот мотив стал значительно слабее. Для лично зависимого труженика, изнуренного тяжелейшим трудом, физическими наказаниями и всеобщим презрением, нравственная оценка коллектива уже не является столь же сильным мотивом, как в доклассовом обществе.

Восприятие труда в качестве тяжкого наказания, закрепленное в христианской этике, в условиях жестокой эксплуатации ранних классовых обществ получило благодатную почву для распространения.

Интересен тот факт, что моральная оценка труда христианской церковью носила двойственный характер. С одной стороны, церковь акцентировало внимание на том факте, что «не хлебом единым жив человек», что Христос после крещения не трудился, и безгрешное состояние не является следствием исключительно тяжелого труда во искупление первородного греха и человеческого несовершенства. Христианские теологи более высоко в морально-религиозном плане ставили созерцательную жизнь, тем самым утверждая, что образ жизни духовенства и монашества более близок к христианскому идеалу, чем образ жизни трудящихся. С другой стороны, труд признавался в качестве необходимого занятия человека, во-первых, как средство искупления человеческого грехопадения, во-вторых, что, на наш взгляд, более важно, как средство сохранения органической природы средневекового христианского общества, в котором работники из социально низких слоев были таким же необходимым элементом, как духовенство и дворянство. Именно в сохранении этого единства христианская теология видела цель и смысл труда.

Существующие в обществе нормы морали есть отражение и порождение общественных отношений. В то же время они оказывают воздействие на реальную жизнь, направляя ее по определенному руслу. Проанализируем с этой точки зрения влияние принципов трудовой этики христианства на отношение к труду.

Христианство способствовало укреплению позитивного отношения к труду. В сознании типичного христианина труд является неоспоримым нравственным деянием, он восходит к труду Адама и является естественным состоянием человека. Трудящийся человек является как бы сотрудником Создателя, так как первым работником, согласно христианской теологии, был сам бог-творец. Труженик усовершенствует мир, его деятельность угодна богу, а поэтому нравственна и почетна. Таким образом, христианство возводит труд в ранг нравственной добродетели и возвышает его.

Труд понимается в христианстве как воспитательное средство, как способ обуздания страстей. Монашество по мере собственного развития как социального института стремилось совмещать труд и молитву, постепенно дойдя до их отождествления. Такое отождествление наиболее отчетливо запечатлено в максиме «труд соответствует молитве». Труд рассматривается не как средство извлечения практической пользы, а как путь к богу, так как вне зависимости от внешнего результата он способствует внутреннему совершенствованию. Со временем труд приобретает характер систематической аскезы, служащей накоплению добродетели и спасению души.

Труд в христианстве воспринимается как средство моральной компенсации социального неравенства. Трудящийся из низших классов, с точки зрения христианской этики, в моральном плане выше господина, ведущего праздную жизнь.

Роль христианства в утверждении значимости труда в общественном сознании весьма велика. Однако, не следует считать, что именно христианская этика определяла содержание трудовой мотивации труженика средневекового общества. Крестьянин и ремесленник не могли воспринять тезис об эквивалентности труда и молитвы, ибо их образ жизни, в отличие от образа жизни монахов, не давал возможности уделять молитвенному созерцанию сколько-нибудь значительное время. Труженик был погружен в рутинный круговорот производственных процессов, и труд оставался для него постоянной нелегкой необходимостью. Для крестьянина, например, не менее важным компенсирующим фактором, чем христианская трудовая мораль, была естественность труда как части природного круговорота, обусловленная неизжитым языческим отношением к миру природы, предполагавшим поглощенность земледельца природными ритмами. Вообще в традиционном обществе обнаруживается стремление труженика к гармоничному сосуществованию с природой, которая не воспринимается только как объект присвоения, внешний по отношению к работнику.

Следует отметить, что в конкретных типах традиционных обществ структура трудовой мотивации неодинакова и определяется классовым составом, локальными религиозными и этическими традициями. Важнейшей причиной этой неодинаковости является очевидное разделение общества.

Как отмечал В. Зомбарт, «…резко отличаются друг от друга два слоя, образ жизни которых характерен для докапиталистического быта: господа — и масса народная; богачи — и бедняки; сеньоры — и крестьяне; ремесленники — и торговцы; люди, ведущие свободную, независимую жизнь, без хозяйственного труда, — и те, кто в поте лица своего зарабатывают хлеб свой, люди хозяйства» [60, с. 12].

Г. С. Григорьев предлагает на уровне наибольшего обобщения проследить эти различия в отношении к труду в традиционном обществе до появления отношений эксплуатации и на их фоне. В работе «Труд как первая жизненная потребность» он подробно описал изменения трудовой мотивации, которые произошли после перехода к классовому обществу. Рассмотрим этот вопрос более подробно.

В первобытном обществе в основе трудовой мотивации лежат коллективистские мотивы. «Существование определенного коллектива, его интересы оказываются главной и непосредственной целью, подчиняющей себе все другие стимулы труда» [39, с. 111]. Это обусловлено тем, что все общественные связи существуют в рамках одного трудового коллектива, вся общественная деятельность подчинена целям этого же коллектива. Общественная племенная собственность на средства производства исключает любую деятельность, противоречащую коллективным интересам. Забота о благе каждого члена общества становится и обязанностью, и потребностью одновременно, а, следовательно, и мощным мотивом самоотверженного труда на благо коллектива.

Таким образом, исторически первой формой труда как социально значимой деятельности является труд на общее благо, характеризуемый подчинением личных интересов интересам коллектива. Коллективный образ жизни первобытного человека ведет к очеловечиванию витальных инстинктов, преобразуя человеческие потребности. Но, по мнению Г. С. Григорьева, помимо главенствующих на данном этапе потребностей в одобрении со стороны коллектива, существует особая потребность человека с целью развития собственных сил и умений. Эта потребность актуализировалась на ранних стадиях антропогенеза и присуща человеку в любом типе общества. В частности, она выражается в появлении мотива удовольствия от изменения вещей, технического творчества. В первобытном обществе на фоне низкого уровня развития производительных сил потребность в развитии сил и умений человека выражалась в совершенствовании естественных способностей, не связанных с орудийной деятельностью: беге, плавании, поиске пищи.

Трудовая мотивация в так называемом первобытном обществе определяется диалектикой удовлетворения общественных потребностей как цели и результата труда, и получения удовольствия от развития собственных сил и умений в процессе труда. По сути дела, это диалектика субъектно-объектных отношений, когда трудовая деятельность регулируется потребностью в изменении объекта и в процессе удовлетворения этой потребности переходит в потребность в изменении (развитии) субъекта труда.

В развитии доклассового общества наступает момент, когда человек как субъект труда достигает относительно высокого уровня физической и орудийной деятельности. Дальнейшее его развитие тормозится самой системой распределения продуктов труда; то есть проявляемая им трудовая активность почти никак не отражается на уровне его потребления. Такое рассогласование трудовых усилий и вознаграждения за них ведет к формированию отношения к труду как к тягостной обязанности. Коллективный уклад жизни, сыгравший на более ранних стадиях развития первобытного общества важную роль в преодолении зоологического индивидуализма, становится фактором, который сдерживает развитие личной инициативы субъекта труда. Выходом из такого противоречия, усугубленного ростом населения, могло бы стать повышение уровня производительных сил, которые на данном этапе развития общества слишком сильно зависели от природной среды. В исторической реальности племена, перед которыми вставали такие проблемы, шли по пути освоения новых территорий. Это порождало новые проблемы и приводило к ожесточенным конфликтам с другими племенами. Характер этих конфликтов постепенно менялся с увеличением производительности труда, и когда уровень производства продуктов труда превысил уровень потребления (появилась возможность накапливать материальные блага), военные конфликты между племенами стали вестись не за территории, а за присвоение продуктов труда. Это изменение, по мнению Г. С. Григорьева, и означало начало разрушения первобытнообщинного строя [39, c. 115]. Преодоление родоплеменных отношений затянулось на многие века, и родовые, патриархальные связи в качестве важного регулятора трудовых отношений сохранялись вплоть до укрепления позиций капитализма.

Производственные отношения выходят на новый уровень — уровень эксплуатации, основанной на внеэкономическом принуждении. Обеспечение общественных интересов более не является единственной целью трудовой деятельности. Потребности и способности работника подавляются отношениями эксплуатации. Появляется социальный класс, занимающийся присвоением результатов чужого труда. Участие трудящегося в трудовой деятельности носит принудительный характер. Процесс труда, имея принудительный характер, не может выступать в качестве побудительного мотива к деятельности, как в доклассовом обществе. По выражению Маркса, «он <�человек> в своем труде не утверждает себя, а отрицает, чувствует себя не счастливым, а несчастным, не развертывает свободно свою физическую и духовную энергию, а изнуряет свою физическую природу и разрушает свой дух, …как только прекращается физическое или иное принуждение к труду, от труда бегут как от чумы». Данное положение, естественно, в полной мере можно применить только к сфере материального производства, в то время как в других формах труда: искусстве, науке, обнаруживается интерес к самому процессу труда.

В сфере материального производства главными мотивами труда являлись страх перед непосредственным физическим принуждением и элементарная потребность в средствах к существованию. Структура трудовой мотивации на данном этапе развития общественных отношений, таким образом, была довольно проста и не могла способствовать ни формированию положительного отношения к труду, ни повышению его производительности. Если рассматривать модель трудовой мотивации эксплуатируемого труженика (раба) на уровне абстракции, то по отношению к трудовой мотивации первобытнообщинного строя она предстает перед нами как исторический регресс, подчинение движущим силам фактически биологического уровня. По выражению Маркса, «…такое положение, что человек чувствует себя свободно действующим только при выполнении своих животных функций — при еде, питье, в половом акте, в лучшем случае еще расположась в своем жилище… — а в своих человеческих функциях он чувствует себя только лишь животным» .

Как отмечает А. Я. Гуревич, в эпоху античности человеческий идеал свободного гражданина предполагал его развитие как гражданина, воина, политика, религиозного деятеля, но исключительно вне сферы материального производства. Платон, отвергая осязаемый мир, и Аристотель, подчеркивая политическую природу человека, относились к физическому труду с откровенным презрением. В сознании рабовладельцев труд ассоциировался с низким социальным положением. Само слово «труд» имело значение близкое к понятиям «тягость», «страдание», «бедствие». «Труд не может облагородить человека, он бессмысленен и отупляющ; в нем нет и не может быть внутренней красоты. Образ Сизифа, беспрерывно вкатывающего на вершину горы камень только для того, чтобы он тут же скатывался вниз, мог возникнуть только в обществе, которое мыслило труд как наказание» [41, с. 174]. Таким образом, физический труд понимался как постыдное занятие, удел рабов, приближающий человека к скотине. Для земледелия в этом смысле делалось некоторое исключение, но к концу эпохи классической античности оно почти потеряло свое значение. Взгляды киников, Сенеки, Эпиктета, пытавшихся преодолеть такие воззрения, положили начало процессу разрушения античного отношения к труду. Важно отметить, что презрение к труду было присуще не только представителям господствующих классов, но деклассированным элементам, которые требовали «хлеба и зрелищ», а наиболее достойным способом существования полагали жизнь за чужой счет.

Таким образом, в античном обществе физический труд воспринимался как тяжелая необходимость, стимулируемая жестоким принуждением. Естественно, что подобное отношение к труду не могло создать условий для актуализации каких-либо мотивов, побуждающих человека к труду с удовольствием. Вместе с тем, необходимо отметить, что для других видов общественно значимой деятельности: военного дела, умственного труда, искусства существовала иная модель мотивации. Мотив материального вознаграждения не отождествлялся с потребностью в средствах к существованию (которые обеспечивал рабский физический труд) и терял свою значимость: морально поощрялась бескорыстная деятельность свободного гражданина на благо полиса. Стержневым мотивом в случае такой деятельности было укрепление собственного статуса, подчеркивание своего положения свободного гражданина. Мотивом еще более высокого порядка было стремление к идеалу свободного человека как общественного субъекта, что актуализировало осознание важности исполнения гражданского долга перед полисом или (впоследствии) республикой.

Мотивы трудовой деятельности, предпосылкой которых является потребность в потреблении, являются необходимым элементом модели трудовой мотивации в любых общественных отношениях. Но в условиях эксплуатации потребность трудящихся в материальных благах на протяжении многих веков удовлетворялась на крайне низком уровне. Работник за свой труд получает лишь необходимый для элементарного выживания минимум. В результате этого материальные мотивы труда в значительной степени деградировали. Лишь во второй половине ХХ века в странах Запада положение изменилось. В них возник массовый средний класс. В начале ХХI века этот класс, правда, стал исчезать. Пока еще нет достаточных оснований для ответа на вопрос о том, является ли данный процесс кратковременным моментом или долговременной тенденцией.

Таким образом, отношения эксплуатации придают трудовой мотивации специфическую направленность, снижая или подавляя мотивы творческого удовлетворения от труда, потребности в саморазвитии в процессе преобразования природы. Девальвированная ценность труда несколько компенсировалась утверждением ценности труда в христианском смысле, труда как средства искупления грехов и духовного очищения. Для трудящихся в традиционном обществе эти мотивы были важным средством компенсации отношения к труду как к неприятной обязанности, актуализируясь на уровне осознания религиозного долга. Христианская трудовая этика, провозгласив принцип «Кто не хочет трудиться, тот и не ешь» (2 Фес., 3:10), способствовала разрушению презрительного отношения к труду, укоренившемуся в античности. Важнейшим шагом стало возвращение труду статуса нормального состояния человека, труд более не считался занятием, недостойным человека, занимающего высокое социальное положение. Утверждение трудолюбия как достоинства стало предпосылкой развития и системы трудовой мотивации. Важным мотивом труда стал процесс роста человеческого самосознания. Однако, как утверждает А. Я. Гуревич, повышение общественной оценки труда до конца средних веков оставалось не более чем тенденцией. Противоречия, вызванные классовым неравенством, не могли быть полностью компенсированы христианской моралью. Внеэкономическое принуждение к труду оставалось важнейшей движущей силой трудовых отношений со всеми вытекающими отсюда последствиями.

У эксплуатирующего меньшинства, освобожденного от необходимости непосредственного участия в материальном производстве, модель трудовой мотивации была совершенно иной. «Из двух аспектов экономической активности — производства материальных благ и их распределения — господствующий класс был преимущественно заинтересован во втором» [41, c. 204]. В этом заключается существенное отличие докапиталистического общества от капитализма. Буржуазия (по крайней мере, до самого недавнего времени) активно стремится развивать производство товара. В целом, мотивация деятельности социальных верхов в условиях докапиталистического классового общества носит двойственный характер, объединенный, тем не менее, общим основанием — принципом иерархизма.

С одной стороны, важную роль играла престижная мотивация. Так как потребление в традиционном обществе определяется социальным статусом, поддержание социального статуса является жизненной потребностью социальных верхов. Феодальная знать, племенные старейшины, военные начальники поддерживали свое привилегированное положение с помощью высокого статусного потребления. «Вести жизнь сеньора значит жить „полной чашей“ и давать жить многим; это значит проводить свои дни на войне и на охоте и прожигать ночи в веселом кругу жизнерадостных собутыльников, за игрой в кости или в объятиях красивых женщин. Это значит строить замки и церкви, значит показывать блеск и пышность на турнирах или в других торжественных случаях, значит жить в роскоши, насколько позволяют и даже не позволяют средства» [60, с. 12−13].

С другой стороны, основная деятельность правящих классов — укрепление собственной власти как средства принуждения, поэтому еще одной движущей силой их деятельности является властная мотивация, то есть тяга к власти. Действия, направленные на развитие производительных сил, мотивируются не общественной пользой, а стремлением к власти, которое у представителей господствующих классов приобретает самостоятельное значение и превращается в потребность. Для поддержания собственной власти требовалось смягчить классовые антагонизмы, оказывая покровительство нижестоящим: раздавать богатые подарки дружинникам и вассалам, делать щедрые подношения церкви и монастырям, жертвовать на нужды города или общины, устраивать празднества и угощения для простого народа.

Оба описанных типа мотивации связаны с той же угрозой потери социального статуса, что подвигает простых тружеников на тяжелый подневольный труд. Следует обратить особое внимание, что мотив материального обогащения у представителей социальных верхов традиционного общества не являлся самостоятельным, а был подчинен статусным мотивам. «Богатство для феодала — орудие поддержания общественного влияния, утверждения своей чести. Само по себе обладание богатством не дает никакого уважения, наоборот, купец, хранящий несметные ценности и выпускающий из своих рук деньги только для того, чтобы приумножить их в результате коммерческих или ростовщических операций, внушает в среде феодалов какие угодно эмоции — зависть, ненависть, презрение, страх, — но только не уважение. Сеньор же, без счета растрачивающий добычу и доходы, даже если он живет не по средствам, но устраивает пиры и раздает подарки, заслуживает всяческого почитания и славы. Богатство мыслится феодалом как средство для достижения целей, находящихся далеко за пределами экономики. Богатство — знак, свидетельствующий о доблести, щедрости, широте натуры сеньора. Этот знак может быть реализован лишь при демонстрации им указанных качеств. Таким образом, высший момент наслаждения богатством — его расточение в присутствии максимального числа людей, участвующих в его поглощении, получающих долю от щедрот сеньора» [41, с. 258].

Таким образом, отношения эксплуатации в традиционном обществе привели к формированию двух различных моделей трудовой мотивации, одинаково исключающих понимание труда как потребности и труда как деяния во имя общего блага. Деятельность социальных низов определялась двумя мотивами: стремлением к поддержанию собственного существования и страхом перед физическим принуждением. Мотивом более высокого порядка, компенсировавшим антимотивы принудительного труда, было осознание труда как способа исполнения религиозного долга. В традиционном обществе, не затронутом влиянием христианства, это место занимает группа статусных мотивов, то есть стремление к сохранению и упрочнению своего места в социальной иерархии. Эти мотивы определяют и уровень усилий, затрачиваемых в трудовой деятельности и уровень потребления.

Деятельность социальных верхов не является трудом в классическом понимании, так как непосредственно не связана с материальным производством. Тем не менее, определенные роды их деятельности (военное дело, искусство, наука) социально значимы и способствуют процветанию общества в целом. Мотивация такой деятельности носит принципиально иной характер, нежели трудовая мотивация в сфере материального производства. Для представителей социальных верхов не существует необходимости обеспечивать себя материальными благами, которые они без труда получают извне. Следовательно, материальные мотивы их деятельности не столь значимы. Определяющим фактором социального бытия господствующих классов в традиционном обществе является высокая позиция в социальной иерархии. Следовательно, основным является мотив сохранения этой позиции. Так, рыцарь отправляется на войну не ради личных интересов и не ради спасения своих сервов, а из-за необходимости заниматься военным делом для поддержания социального статуса.

Вышеописанные модели мотивации основаны на анализе отношений господства и подчинения. Между тем, традиционное общество характеризуется наличием особой субкультуры и присущей ей трудовой мотивации, важным отличием которой от приведенных выше мотивационных моделей является иное отношение к мотиву материальному обогащения. Идеалом представителей данной субкультуры является скромный, но надежный достаток как результат собственных усилий, защищаемый от превратностей жизни умеренностью, осторожностью и благоразумием труженика.

Такой специфичный социально-психологический тип на фоне совершенно иного отношения к материальному обогащению в традиционном обществе вполне может считаться субкультурой, ценностные ориентации которой В. Зомбарт назвал «комплексом мещанских добродетелей». Этими добродетелями считаются «все те воззрения и принципы (и ими направляемое поведение и поступки), которые вместе составляют хорошего гражданина и отца семейства, солидного и „осмотрительного“ делового человека» [60, с. 84]. Носителями этих воззрений выступали, по Зомбарту, свободные сельские и городские труженики, живущие своим трудом, ведущие размеренный образ жизни и соблюдающие строгую экономию, а также разбогатевшие в результате собственных усилий более крупные торговцы и владельцы мануфактур.

Появление такой субкультуры, по Зомбарту, приходится на конец XIV в. и является важнейшей подготовительной предпосылкой модернизации общества, так как в системе ценностей данной субкультуры индивидуализм приобретает соизмеримое с коллективизмом значение. Существует точка зрения М. Оссовской [126], согласно которой культура мещанских добродетелей существовала с древнейших времен, неискоренима в любых типах общественных отношений и продолжает свое существование поныне. В подтверждение этой точки зрения приводится следующий аргумент: важнейшие ценности, определяющие социальное бытие этой культуры, а именно трудолюбие, практицизм, умеренность, осторожность, бережливость, упоминаются в древнейших письменных источниках и до XIV в. Среди таких источников называются «Труды и дни» Гесиода, басни Эзопа. В русской культуре данные ценности отражены в «Домострое» Сильвестра.

Опуская детальную характеристику субкультуры «мещанских добродетелей», следует выделить в ней три ключевые момента. Это рациональное ведение хозяйства, отрицающее характерное для господствующих классов расточительство; экономизация ведения хозяйства, то есть ориентация на накопление материальных благ, и новая деловая мораль, то есть императив норм честности, пунктуальности, ответственности в соблюдении договоров и сделок [60, c. 98].

На наш взгляд, социальное бытие подобной субкультуры и соответствующей трудовой мотивации в традиционном обществе в его классическом понимании весьма противоречиво. Индивидуалистические ценности «мещанских добродетелей» не могут бесконфликтно сосуществовать с такими элементами картины мира традиционного общества, как негативное отношение к богатству, поглощение индивидуального сознания коллективным, христианской этикой. В этом отношении мысль В. Зомбарта о невозможности оформления комплекса «мещанских добродетелей» в самостоятельную субкультуру до конца XIV века, то есть до утверждения антропоцентрического идеала эпохи Возрождения, поставившего индивидуализм выше коллективизма, нам представляется более состоятельной, нежели взгляды М. Оссовской. Само утверждение о существовании такой субкультуры, выключенной из отношений эксплуатации, не представляется нам спорным, как и не оспаривается наличие соответствующей трудовой мотивации, которую можно охарактеризовать как «предкапиталистическую», так как в ней начинают в зачаточной форме актуализироваться мотивы, характерные для модели трудовой мотивации капиталистического общества. Спорным нам представляется следующее.

И В. Зомбарт, и М. Вебер сходятся в том, что «мещанские добродетели» стали важной предпосылкой развития «духа капитализма». Зомбарт полагает, что для развития «духа капитализма» мещанские добродетели должны были соединиться с «предпринимательским духом», который есть «синтез жажды денег, страсти к приключениям, изобретательности и многого другого». М. Вебер недостающим звеном считает упорядочение практической рациональности традиционного общества протестантской этикой. Но ни один из этих видных исследователей капитализма не остановился подробно на причинах развития указанной субкультуры в условиях ориентации общественного сознания на противоречащие «мещанским добродетелям» ценности. Эта непоследовательность, на наш взгляд, вызвана идеалистической трактовкой природы экономических отношений, в которой ценности и мотивы рассматриваются как фактор, создающий экономическую деятельность. Формирование субкультуры «мещанских добродетелей» является не предпосылкой, а результатом совершенствования товарного производства, появлением мануфактур, усилением роли денежного обмена, подобно тому, как ценности, создающие знаменитый «дух капитализма», являются результатом капиталистических отношений, а не их причиной. Важнейшим методологическим принципом рассмотрения трудовой мотивации является следующее: мотивация любой социальной деятельности, основанная на системе потребностей, интересов и ценностей, не может изначально определять социальное бытие, но является его необходимым следствием. В традиционном обществе производственные отношения, основанные на личной зависимости работника от владельца средств производства, определяют особенности трудовой мотивации, которая изменяется по мере изменения специфики производственных отношений. На позднем этапе развития традиционного общества уровень производительных сил настолько высок, что создает предпосылки для появления качественно новых, капиталистических производственных отношений. Когда в недрах феодализма вызревают предпосылки капиталистических производственных отношений, возникает такая форма трудовой мотивации, как «мещанские добродетели». Именно тогда, но никак не раньше, возникают мотивы предприимчивости и стремления к накоплению богатства, которые создадут основу для модели трудовой мотивации буржуазии.

2.2 Трудовая мотивация в модернизированном обществе Рассмотренные нами в предыдущем параграфе специфические особенности трудовой деятельности и трудовой мотивации в традиционном обществе определялись, в первую очередь, невысоким уровнем развития производительных сил и отношениями личной зависимости. В модернизированном обществе производственные отношения выходят на качественно новый уровень, разрушаются отношения личной зависимости, существенно изменяется, следовательно, и мотивационная модель.

Под «модернизированным обществом» мы понимаем общество, в котором завершен процесс модернизации, то есть процесс перехода от традиционного состояния к экономике западного капиталистического типа. Израильский ученый С. Эйзенштадт в своей работе «Модернизация: протест и изменения» предложил следующее определение: «Модернизация — это процесс изменения в направлении тех типов социальности, экономической и политической систем, которые развивались в Западной Европе и Северной Америке с семнадцатого по девятнадцатый век и затем распространились на другие европейские страны, а в девятнадцатом и двадцатом веках — на южноамериканский, азиатский и африканский континенты» .

Модернизация представляет собой сложный комплексный процесс изменений, охватывающий все сферы общественной жизни. Изменение типа производственных отношений неизбежно влечет за собой изменение всей системы общественных отношений. В сфере экономики модернизация предполагает углубление разделения труда, переход к рыночным отношениям и формирование рынков товаров, труда и капитала. В сфере политики модернизация ведет к постепенному формированию политической системы современного западного образца. В социокультурной сфере модернизация сопряжена с развитием индивидуализма и безличных форм социального взаимодействия как базовых; секуляризацией и растущим разнообразием форм духовной жизни; рационализацией сознания на основе широкого распространения достижений научно-технического прогресса и специфических форм рыночного регулирования экономики и предпринимательства. Речь идет, конечно же, об идеальном варианте модернизации, который на практике в относительно непротиворечивой форме прошел только в Западной Европе. Один из главных результатов модернизации в социокультурном аспекте — изменение общественного сознания, формирование «предпринимательской активности», которая, в сущности, является мотивационной моделью особого рода, основанной на мотиве материального обогащения.

Традиционное сознание является серьезным препятствием для модернизации. Процесс модернизации в социокультурном отношении заключается во внедрении в традиционное сознание комплекса ценностных ориентаций и моделей социального поведения, присущих современному Западу. Этот комплекс получил название «модернити» (от англ. modernity — современность) Модернити в современной российской социологии характеризуется как «приверженность европейскому рационализму и сциентизму, стремление к росту материального богатства и техническому прогрессу, отношение к природе как к объекту приложения своих сил и знаний. Это также идея социального равенства и личной свободы, индивидуализм, готовность человека к постоянным переменам в производстве, потреблении, образе жизни, в политических институтах, правовых нормах, моральных ценностях, как и желание быть инициатором таких перемен, желание «быть современным» «.

Западные исследователи теории модернизации (А. Турен, С. Эйзенштадт, Р. Белл, Л. Пай, М. Сингер, Т. Линг, Д. Лернер, А. Басс), которые склонны рассматривать модернизацию как бесспорное благо и единственно прогрессивный путь развития, отмечают наличие противоречий, возникших при попытках форсированно внедрить в традиционное сознание комплекс «модернити», но считают эти противоречия неизбежными и естественными в связи с трудностью процесса. Эти исследователи не придают серьезного значения кризисам, причиной которых является модернизация.

В свете теории модернизации любая трансформация традиционного общества не в соответствии с принципами «модернити» обозначается понятием «контрмодернизация». Примерами «контрмодернизации» считаются путь развития СССР или курс китайского руководства 1950;1960;х годов. В 80-х годах прошлого столетия произошел пересмотр сущности модернизации и был сделан вывод о том, что некоторые элементы западной модели общественного сознания могут и не внедряться в процессе модернизации. Так, японский курс модернизации был осуществлен без принятия ценностей индивидуализма.

Классическая модернизационная модель рассматривается на примере западноевропейской цивилизации, которая совершила переход к модернизированному обществу на основе внутренних предпосылок, на основе внутренних потребностей процесса общественного развития, разрешая накопившиеся противоречия. То есть модернизационные процессы в западноевропейском обществе носили органичный и прогрессивный характер. Рассмотрим эти процессы подробнее с точки зрения изменения модели трудовой мотивации.

Итак, в западноевропейском обществе в Новое время сложился новый тип общественных отношений, отличающихся от отношений в традиционном обществе, как в экономическом, так и в духовном плане. Эту специфику исследовали такие мыслители, как К. Маркс, В. Зомбарт и М. Вебер. Все они пришли к заключению, что капиталистические общественные отношения уникальны для человеческой истории, как в плане экономики, так и на уровне специфичных социально-психологических особенностей личности. Но К. Маркс, В. Зомбарт и М. Вебер по-разному понимают сущность нового типа общественных отношений, причины его возникновения и перспективы развития.

В. Зомбарт видел причины развития капитализма в формировании личности капиталистического предпринимателя как главного субъекта капиталистических отношений. Личность капиталиста, по Зомбарту, совмещает «предпринимательский дух» как активное начало и «мещанский дух» как пассивное начало. Первый элемент личности капиталиста трактуется как стремление к обогащению, приключениям и изобретательности, которое свойственно духовно одаренным людям, а второй элемент, появляясь еще в традиционном сознании, подразумевает ограничение рационализмом предпринимательской пассионарности. Следует отметить, что психологические особенности носителей «капиталистического духа» рассматриваются В. Зомбартом в качестве важнейшей предпосылкой развития капиталистических отношений. На наш взгляд, такой подход отличается непоследовательностью, так как развитие капитализма в нем никак не связывается с развитием производительных сил, а также ничего не говорится о другом главном субъекте капиталистических отношений — наемном рабочем и об изменении в его сознании и мотивации.

М. Вебер также обратил свое внимание на специфичные ценностные ориентации и мотивацию, присущие капиталистическим отношениям, однако, в отличие от В. Зомбарта, предпосылками новой мотивации он называл социально значимые культурные формы, прежде всего, религию. Основной причиной генезиса капитализма Вебер считал сложившуюся на Западе уникальную систему ценностных ориентаций, которую он назвал «духом капитализма». Важнейшим системообразующим компонентом, нравственным базисом «духа капитализма» является протестантская этика и соответствующая ей картина мира, подчиняющая всякую деятельность единым нормам и единым целям. Жизнь человека в протестантской этике имеет важнейшую этическую ценность, так как именно своим земным существованием, своими поступками можно гарантировать спасение души. В христианском учении до появления протестантизма центральное место занимала мысль о том, что для спасения души человек должен подчинить богу все помыслы и устремления, а все мирские блага и удовольствия следует решительно отрицать. Традиционная христианская этика сковывает все сферы жизни: трудовую, духовную и интимную, суровой аскезой. Основой мотивации трудовой деятельности в этом случае становятся идеи служения богу, нравственного очищения, совершенствования духа. В предыдущем параграфе, мы отметили, что средневековое монашество являлось типичным представителем такой модели трудовой мотивации в традиционном обществе. М. Вебер подчеркивает, что такая аскеза, которую можно назвать потусторонней, ведет к «полному отрешению от мира, к разрыву социальных и душевных уз семьи, к отказу от имущества, от политических, экономических, художественных, эротических, вообще от всех тварных интересов» .

Главная особенность протестантской этики как раз состоит в трансформации потусторонней аскезы в мирскую аскезу, в том, что труд занимает все большее место в аскетической практике в сравнении с молитвой. Так, в лютеранстве, отрицающем монашество, профессиональная деятельность предстает как единственная богоугодная деятельность и как путь к спасению. Учение Кальвина о предопределении также отражает эту трансформацию. Спасение или погибель человека не зависят от конкретных действий человека и заранее определены богом, и судить о своей участи кальвинист может только по успеху своей земной деятельности. То есть, если работник богатеет и процветает, то это знак предопределения к спасению. В логике кальвиниста, чем выше успехи в труде, выраженные через доход, тем больше у человека шансов на спасение.

Мысль о равенстве всех перед богом и изначально равных шансов на спасение, по мнению М. Вебера, создает предпосылки для обезличивания человеческих отношений, равенства людей перед законом, то есть разрушения ключевых черт традиционной картины мира. Из этого равенства следует и освобожденность от жестких рамок иерархизма.

На смену эмоционально-оценочному мировосприятию приходит рациональная регламентация, важнейшая составляющая «духа капитализма». М. Вебер считал основной предпосылкой капитализма стремление к рациональному ведению хозяйства, его ориентацию на рентабельность. «Не труд как таковой, а лишь рациональная деятельность в рамках своей профессии угодна Богу. В пуританском учении о профессиональном призвании ударение делается всегда на методическом характере профессиональной аскезы». Согласно этой логике, капиталисту совершенно несвойственно безудержное стремление к наживе, ибо оно иррационально, а любое излишество противоречит аскезе, следовательно, не угодно богу. Вся жизнь протестанта рассматривается с точки зрения богоугодности, всякое его дело успешным или неудачным исходом приближает или отдаляет его от спасения. Утверждение протестантской рациональности ведет к вытеснению из традиционного сознания мистической связи труженика с природой, суеверий, веры в производственную магию. Необходимость преобразовывать мир во славу бога заставляют труженика познавать реальные законы природы, применять их в трудовой практике. Упрочнению позиций рационализма в общественном сознании способствовала и философия Просвещения, но и на основе веры в человеческий разум, лишенной религиозной подоплеки. Рационализм привнес в культуру хозяйственной деятельности такие черты, как методичность, аккуратность, бережливость, и эти императивы сохранились в общественном сознании тех обществ, где был традиционно силен протестантский менталитет, даже после ослабления массовой религиозности.

М. Вебер уделил значительное внимание изменению отношения к труду, которое он объясняет теми трансформациями в традиционной картине мира, которые привнесла протестантская этика. Мотив религиозного долга в труде, характерный еще для традиционного сознания, становится базисом всей системы трудовой мотивации. «Не бездействие и наслаждение, а лишь деятельность служит приумножению славы Господней… Пустым, а иногда даже вредным занятием считается поэтому и созерцание, во всяком случае, тогда, когда оно осуществляется в ущерб профессиональной деятельности. Ибо созерцание менее угодно Богу, чем активное выполнение его воли в рамках своей профессии» [24, c. 186]. Мотив потребности в труде реализуется и в деятельности предпринимателя, и в деятельности наемного рабочего как исполнение сакрального долга, что, в конечном счете, приводит к оправданию отношений эксплуатации. Капиталист и наемный рабочий едины как трудящиеся во славу бога, а деятельность капиталиста просто более богоугодна. Протестантская этика решительно отрицает традиционное осуждение богатства и собственности, которые, будучи нажиты честным трудом, приобретают смысл как знак божьего благоволения, а бедность является признаком обреченности на погибель. Деньги становятся мерой оценки богоугодности труда, следовательно, мотив материального обогащения в сознании носителя «духа капитализма» соединяется со стремлением к спасению души и актуализируется с особой силой. Утвержденное протестантской этикой соответствие между величиной дохода и богоизбранностью создает условия для отказа от потребительского использования дохода во имя расширения дела и получения еще большего дохода, и так далее. «То, что нажито, должно быть преумножено во славу Божью» — гласит один из основополагающих принципов протестантской этики. Так создается нравственная основа неограниченного преумножения капитала как самоцели.

Модель «духа капитализма» М. Вебера отражает изменения в традиционной картине мира, повлиявшие на актуализацию в сознании работников новых мотивов и формирование качественно иной модели трудовой мотивации. Однако отождествление М. Вебером трудовой мотивации капиталиста и наемного работника, на наш взгляд, не соответствует действительности; если бы немецкий социолог был прав, капиталистическое общество не знало бы экономических и социальных противоречий. Капиталистическое общество являло бы собой образец социальной гармонии и экномической эффективности. Но даже при современном уровне развития капиталистическое общество не может избавиться от кризисных явлений в экономике и социальной сфере.

Рассмотрим трактовку трудовой мотивации в условиях капитализма, данную К. Марксом.

Он отмечает, что отношение капиталиста к сфере материального производства уже совершенно иное, чем владельцев средств производства в докапиталистическом обществе. Это изменение вызвано, прежде всего, сначала ослаблением, а затем и разрушением внеэкономических способов принуждения к труду. На ранних этапах развития капитализма при отсутствии квалифицированных специалистов по управлению производством капиталист должен был сам организовывать материальное производство. Таким образом, возникает трудовая мотивация капиталиста в сфере материального производства, что было невозможно в деятельности рабовладельца или феодала. Главной особенностью этой мотивации является отрыв материального производства от нужд непосредственного потребления. «…Движущим мотивом и определяющей целью материального производства капиталистического процесса производства является возможно большее самовозрастание стоимости капитала, т. е. возможно большее производство прибавочной стоимости и, следовательно, возможно большая эксплуатация рабочей силы капиталистом». Таким образом, основным мотивом активности капиталиста является стремление к возрастанию капитала. Это утверждение можно найти и у Вебера, который объяснял такое стремление религиозным рвением. Маркс утверждает, что истинной целью активности капиталиста является материальное обогащение, что в условиях разрушения жесткой социальной иерархии и укрепления денежных отношений такое обогащение ведет к повышению социального статуса, престижа и открывает доступ к властному ресурсу. Ориентация предпринимателя-капиталиста на чистую прибыль, а не на спасение души очень хорошо прослеживается в его готовности заниматься любым прибыльным делом, будь то спекуляция, ростовщичество, производство предметов роскоши и торговлю наркотиками, военные авантюры и преступления, что совершенно не соответствует понятиям суровой христианской морали. Если в традиционном обществе деятельность социальных верхов подчинена сохранению собственного статуса, то вся деятельность капиталиста подчинена воспроизводству капитала как самоцели. Это и понятно, ведь в капиталистическом обществе само отношение к человеку определяется размерами его собственности. Таким образом, характерные для традиционного общества статусные мотивы в результате модернизации не исчезают вовсе, но опосредуются стремлением к повышению уровня материального благополучия.

Развитие производительных сил не может стать непосредственной целью деятельности капиталиста, так как этому препятствует стремление к увеличению прибыли как к самоцели. Но именно необходимость в развитии производственных отношений для получения еще больших объемов прибыли вынуждает капиталиста постепенно смягчать такие формы эксплуатации, которые подавляют развитие производительных сил. Так, для капиталиста неприемлемы отношения личной зависимости, ибо крайне низкая эффективность труда незаинтересованного работника не позволяет ему достигать все более высоких уровней прибыли. В мотивации деятельности наемного рабочего на первый план выходит не внешнее принуждение, а потребность в элементарных средствах к существованию, которая способна заставить человека выполнять тяжелые и неприятные обязанности. Основным в структуре мотивов труда наемного рабочего в капиталистическом обществе является мотив получения средств к существованию, а потребность в содержательном, творческом труде и остальные духовные и нравственные мотивы имеют весьма ограниченные возможности актуализации.

Маркс утверждает, что с переходом к капиталистическим отношениям разрушаются патриархальные, семейные, сословные и другие связи, характерные для традиционного общества, что создает предпосылки для более полного развития человеческой личности и в этом, как и в установлении общественного характера производства, заключается историческая заслуга капитализма. «На известной ступени развития… феодальная организация земледелия и промышленности, одним словом, феодальные отношения собственности, уже перестали соответствовать развившимся производительным силам. Они тормозили производство… Они превратились в его оковы. Их необходимо было разбить, и они были разбиты» [103, c. 429]. Однако, капиталистические отношения не превратили труд в подлинно творческую, приносящую истинное удовлетворение деятельность, так как отношения эксплуатации, подавляющие трудовые мотивы высокого порядка, не исчезли, а лишь претерпели видоизменение. Авторы «Манифеста Коммунистической партии» весьма образно описали это видоизменение: «…Эксплуатацию, прикрытую религиозными и политическими иллюзиями, она заменила эксплуатацией открытой, бесстыдной, прямой, черствой» [103, c. 426]. В докапиталистическом классовом обществе принуждение к труду носило по преимуществу внеэкономический характер, при капитализме оно стало целиком экономическим.

Как это сказалось на трудовой мотивации?

Во-первых, основным мотивом трудовой деятельности в эпоху капиталистических отношений становится материальное обогащение, и причиной этого является не только влияние протестантской этики, уравнивающей наемного рабочего и капиталиста в цели труда. У наемного рабочего основной причиной возвышения мотивов материального обогащения является его включенность в отношения экономической зависимости, которая препятствует актуализации мотивов более высокого порядка. Поскольку в условиях капитализма статус человека и его престиж определяются его богатством, постольку стремление к повышению статуса и престижа теряет самостоятельное значение.

В процессе своего развития капиталистические отношения достигают такого уровня, при котором требуется пересмотр модели трудовой мотивации, основанной на материальном стимулировании. Конкретные социологические исследования [4], подтверждают справедливость этого утверждения. Так, американские рабочие называют следующие значимые мотивационные факторы: гарантии от безработицы, карьерный рост, повышение заработной платы, относя к менее значимым все содержательные аспекты трудовой деятельности. Однако, если актуализация только материальных мотивов могла быть достаточной движущей силой трудовой активности на ранних этапах развития капиталистических отношений, то в условиях современного капитализма сложный характер процесса производства требует работника с новой трудовой мотивацией, заинтересованного в содержании собственного труда более, чем в материальной выгоде. Эта потребность достаточно осознается и работодателями, и обществоведами, требуя разработки мер по формированию качественно иного отношения к труду, основанного на актуализации таких мотивов, как чувство собственного достоинства и стремление к соревнованию. Такое отношение к труду не вписывается в рамки общества, основанного на частной собственности. Ряд исследователей указывают на факт изменения характера трудовой мотивации в современном капиталистическом обществе по сравнению с эпохой становления капитализма. Рассмотрим сущность этого изменения структуры трудовой мотивации сначала с позиций классиков исследования капитализма, а затем обратимся к более современных позициям.

М. Вебер вынужден согласиться с тем, что в современном ему капиталистическом обществе западного образца страсть к наживе преодолела ограничения протестантской этики и превратилась в основополагающий мотив, в базовую ценность. «В настоящее время стремление к наживе, лишенное своего религиозно-этического содержания, принимает там, где оно достигает наивысшей своей свободы, а именно в США, характер безудержной страсти, подчас близкой к спортивной». Современные социологические исследования не находят соответствия между высоким уровнем религиозности и эффективностью трудовой деятельности. Вебер полагает, что капиталистическое общество потеряло религиозные основания и превратилось в колоссальный механизм, функционирующий по законам внутренней логики и формирующий общественное сознание сообразно этой логике.

В. Зомбарт отмечает, что современному западному обществу присущ «высококапиталистический дух». Если для буржуа эпохи классического капитализма честность в деле приобретения капитала имела первостепенное значение, а деловая мораль была пронизана пафосом порядочности, то для буржуа современного общества характерны принципиально иные ценностные ориентиры. «…Живой человек с его счастьем и горем, с его потребностями и требованиями вытеснен из центра круга интересов, и место его заняли две абстракции: нажива и дело. Человек, следовательно, перестал быть тем, чем он оставался до конца раннекапиталистической эпохи, — мерой всех вещей» [60, с. 131]. Основу новой трудовой мотивации составляет стремление к наживе и к процветанию дела, которое опосредованно ведет к тому же увеличению наживы. Религиозные и нравственные запреты уже не могут ограничить этой безудержной гонки за прибылью. Капитализм в его современной форме предстает у Зомбарта конечным этапом исторического развития, в котором «предпринимательский дух» окончательно подавляется мещанскими ценностями.

Таким образом, расходившиеся с Марксом в понимании сущности и причин развития капитализма Зомбарт и Вебер вынуждены признать, что, в конечном счете, в условиях современного капитализма мотив приобретения материальных благ вытесняет из мотивационной структуры все остальные мотивы и становится самоцелью.

Ряд современных исследователей не соглашается с такой оценкой роли мотива материального обогащения в современном капиталистическом обществе. Американский психолог Д. МакКлелланд считает, что основным фактором социального поведения вообще и трудовой деятельности в частности, является комплекс «достижительных ориентаций», в которые входят мотив стремления к успеху, высокому результату, признанию превосходства над окружающими. Развитость этих ориентаций является важнейшей предпосылкой предпринимательской активности. Рациональная погоня за прибылью как мотив труда предпринимателя сосуществует в его сознании с иррациональными, с экономической точки зрения, мотивами риска и новизны деятельности. Соответственно, активизация достижительных мотивов является важной предпосылкой экономического подъема вообще и катализатором модернизации развивающихся стран. Вместе с тем, МакКлелланд предостерегал против копирования западных стереотипов достижительности в незападных культурах. Одним из таких стереотипов является идеологема «американской мечты», т. е. вера в равные стартовые возможности всех американцев и достижимость материального успеха каждым из них (разумеется, при интенсивном приложении сил).

Другой американский ученый, социолог Р. Мертон, отмечал, что сверхразвитие «достижительных ориентаций» является одним из причин противоречий, существующих в современном западном обществе. Жесткость внедрения в массовое сознание мотива достижения успеха приводит к такой ситуации, что цель-успех имеет несопоставимо более высокое значение, чем средства его достижения, то есть нравственность и даже законность последних могут оставаться вне внимания индивида, поглощенного стремлением к успеху. Это создает почву для утверждения денег в качестве универсального эквивалента успеха. «Независимо от того, добыты ли они законным или же незаконным путем, деньги могут быть использованы для приобретения одних и тех же товаров и услуг. Анонимность городского общества в сочетании с этими особенностями денег позволяет богатству, источники которого могут быть известны или неизвестны сообществу, в котором живет плутократ, со временем, очищаться и служить символом высокого положения» [108, c. 121]. С одной стороны, это приводит к росту преступности и коррупции, с другой — к психологической раздвоенности личности тех, кто стремится к успеху, но не может достичь его легитимным путем.

Для нашего исследования перспектив эволюции трудовой мотивации модернизированного общества особый интерес представляет теория постэкономического общества и постэкономического человека, развиваемая В. Л. Иноземцевым. Постэкономическое общество — вершина исторического развития капиталистического индустриального общества — понимается им как «тип социального устройства, где хозяйственная деятельность человека становится все более интенсивной и комплексной, однако не определяется более его материальными интересами, не задается традиционно понимаемой экономической целесообразностью». Таким образом, В. Л. Иноземцев фиксирует проблему несоответствия сложного характера хозяйственной деятельности, с одной стороны, и трудовой мотивации на основе материальных интересов, с другой. Он видит выход в создании социального устройства особого типа, с новым отношением к труду. Автор концепции постэкономического общества разделяет всю человеческую эпоху на три этапа: доэкономический, экономический и постэкономический. Согласно такому разделению этим трем этапам соответствовали: предтрудовая инстинктивная активность, труд как осознанная деятельность и неутилитарно мотивированное творчество, направленное, прежде всего, на развитие творческого субъекта. «В процессе творческой деятельности главное значение имеет не характер воздействия человека на вещество природы, а взаимодействие между людьми». Постэкономическое общество — эпоха доминирования коллективного интереса над личным, а также выход интересов человека из сугубо экономической плоскости.

Такая концепция дает возможность понять пути разрешения основного противоречия трудовой мотивации современного капиталистического общества. По В. Л. Иноземцеву, логика капиталистического развития приводит к тому, что труд приобретает характер творчества и актуализирует качественно новые, надматериальные трудовые мотивы. В теории постэкономического общества учтена важнейшая роль отношения к труду в развитии производительных сил и принцип иерархии мотивов. Теория В. Л. Иноземцева подкреплена определенным эмпирическим материалом. Названный автор приводит в обоснование своей теории значительное количество фактов из области политологии, социологии, права, философии, психологии. Однако, как всякий вывод по индукции, его тезис содержит в себе существенный элемент гипотетичности.

Во-первых, следует подробнее проанализировать условия перехода от экономического общества к постэкономическому. Материальной составляющей этого перехода считается достижение населением западных стран высокого уровня жизни. Удовлетворение материальных потребностей, по мнению, В. Л. Иноземцева, создает предпосылки для становления новой мотивационной системы. «Человек, освобожденный от необходимости постоянного поиска средств для достойной жизни, получает возможность осваивать и культивировать в себе потребности более высокого порядка, простирающиеся далеко за пределы овладения вещными богатствами». Данное положение, на наш взгляд, весьма спорно. Особенно неясным остается вопрос о пороге удовлетворения материальных потребностей, за которым начинается рост надутилитарных интересов. Как было указано Марксом, стремление к личному обогащению не знает границ, что в современной социальной практике подтверждается господством культа потребления, который делает невозможным состояние материальной удовлетворенности. Культ потребления определяет содержание общественного сознания на Западе, формирует социальное поведение и трудовую мотивацию. В позиции В. Л. Иноземцева явственно прослеживается идеализация современного Запада.

Господствующие классы во все исторические эпохи получали материальные блага извне, то есть были освобождены от необходимости трудиться, что, по логике В. Л. Иноземцева, должно было бы привести к развитию у социальных верхов надутилитарных мотивов. Реальная история не дает подтверждений такой гипотезе.

Рассмотрим более внимательно вопрос о характере трудовой мотивации постэкономического человека. По мнению В. Л. Иноземцева, труд в собственном смысле слова будет необратимо заменен творчеством. Творчество постэкономического человека предполагает либо полный отказ от материальных интересов в трудовой деятельности, либо сведение этих интересов к минимуму. На наш взгляд, В. Л. Иноземцев несколько упрощенно, односторонне представляет себе смену утилитарных мотивов надутилитарными. Даже в отечественной теории трудовой морали, которая утверждала высокую роль трудовой мотивации творческого толка, всегда уделялось большое внимание утилитарным интересам, и их значимость никогда не отрицалась. Важно учитывать и тот факт, что интересы творческой самореализации личности не могут полностью совпасть с интересами экономического процветания общества. Поэтому явное противопоставление труда и творчества как двух этапов развития человеческой деятельности представляется нам в определенной мере прямолинейным. Для постэкономического человеке как субъекта новой общественной формации ведущим типом деятельности является труд, насыщенный творческим началом, труд, не только приносящий удовлетворение от самореализации, но и учитывающий объективные экономические интересы общества. Труд как самоценность не отменяет значения труда как средства к жизни. Отношение к труду как к самоценности есть диалектическое снятие отношения к труду как средству обеспечения материального благосостояния человека и общества.

Таким образом, в современной социальной философии идет активный поиск решения противоречия трудовой мотивации, характерного для современного западного общества, однако позитивной программы решения проблемы предложено не было. Для общества, не следовавшего по пути западной модернизации, не возникает проблем, связанных с доминированием мотива получения материальных благ. Следовательно, преобладание материальных мотивов над духовными и нравственными является важным последствием трансформации модели трудовой мотивации общества, проходящего или прошедшего процесс модернизации.

Следует, однако, отметить, что доминирование материальных мотивов в модернизированном обществе не является единственной проблемой процесса модернизации. Гораздо более разрушительным в социальном плане может стать острое противоречие принципов «модернити» и традиционных установок в обществе вторичной модернизации. Поясним эту мысль. Вследствие того, что традиционное общество обладает собственной спецификой, процесс модернизации не может протекать во всех общественных системах одинаково. Процесс модернизации в Западной Европе был обусловлен эндогенными потребностями общественного развития. Это пример первичной модернизации. Затем модернизационные процессы охватили Восточную Европу, Азию, Латинскую Америку и другие регионы мира. В этих обществах модернизация происходит не на основе внутренних потребностей развития, не на основе созревших эндогенных социально-экономических и духовных предпосылок, а под влиянием западной цивилизации. Это вторичная, неорганичная, догоняющая модернизация, предпосылки которой неорганичны социально-экономической и духовной системе общества, нарушают его единство и преемственность в развитии.

Н.Н. Зарубина отмечает наличие такого важного фактора догоняющей модернизации как «демонстрационный эффект», то есть стремление к подражанию в образе, стиле, а главное — в уровне и качестве жизни — развитым странам. Такое стремление характерно для всех слоев общества, но его реализация доступна только для наиболее обеспеченных представителей социальных верхов. Но демонстрационный эффект, ориентируя на заимствование образа и уровня жизни, на гедонистические ценности, не создает устойчивых производственных и предпринимательских ориентаций, которые подменяются авантюристической погоней за максимальной наживой при минимальной рациональности и примитивизме хозяйственных установок.

Оставив в стороне вопрос о целесообразности вторичной модернизации для стран, ее проходящих, обратимся к трансформациям в общественном сознании, характерным для модернизации такого типа. Основными принципами вторичной модернизации, получившей также название «вестернизации» являются, во-первых, поспешное и неограниченное наступление западной культуры, ценностей, стереотипов поведения, и, во-вторых, дискредитация традиционных ценностных установок. Однако, если на уровне господствующего меньшинства эти принципы не встречают особых препятствий, то для широких народных масс незападных обществ традиционные представления о труде, богатстве, долге продолжают сохранять свою значимость. Таким образом, в обществе вторичной модернизации большая часть населения не готова активно включиться в экономические процессы нового образца. В частности, в обществах с традиционно негативным отношением к богатству основная движущая сила капиталистического производства — предпринимательская активность — не закрепляется в общественном сознании на том уровне, на котором этого требует насущная экономическая необходимость. То же противоречие проявляется в обществах, в которых уровень богатства и потребления жестко связан с позицией в социальной иерархии, и, следовательно, принцип равных возможностей обогащения как стимул предпринимательства не действует. Для большинства незападных обществ результат труда как средства получения продукта уступает по субъективной значимости процессу труда. Таким образом, главное противоречие вызвано невозможностью развития в незападном общественном сознании психологии «достижительства» .

Как справедливо отмечает Н. Н. Зарубина, в незападных социально-культурных системах трудовая деятельность и ее мотивация не выделены четко из нерасчлененной, синтетической системы общественного сознания, из совокупности межличностных отношений, определяющих сущность и бытие индивида. Традиционный индивид не воспринимает свою трудовую деятельность как отделенную от своей повседневной жизни, ритуального и семейного статуса, непосредственных потребностей и интересов, эмоционально-психологических состояний и т. д.

Очевидной причиной вышеописанных противоречий является самобытность исторического пути незападных обществ, своеобразие духовного климата общества, географические особенности. Так, укорененные в традиционном русском обществе принципы общинности детерминированы конкретными условиями хозяйственной деятельности, не дающими возможности надежно и стабильно обеспечить получение достаточного для жизни урожая. Суровый климат и скудные почвы — вот что, в конечном счете, сформировало русскую общинность. Необходимо учитывать также влияние религиозного фактора. Так, о воздействии православия на социально-экономическое развитие России сторонниками вестернизации говорится: «РПЦ и культурная традиция, которую она олицетворяет, по своей природе онтологически противостоит ценностям предпринимательства, и всякая попытка связать распространение рыночной идеологии с РПЦ — дело совершенно безнадежное… Русская православная церковь (и порождаемая ею культура) как конкретная версия христианства противостоит буржуазным ценностям» [115, c. 201−202].

Противоречия между традиционными представлениями о труде и навязываемыми извне принципами «модернити» приводит к результатам, закономерно влекущим социально-экономический кризис. Сначала разрушается традиционная трудовая культура и традиционная модель трудовой мотивации, так как отсутствует создавший их экономический базис. Работать «по-старому», по инерции, в новых экономических условиях можно только наемным работникам, тогда как для продвижения к социальным верхам нужно обладать «духом предпринимательства», развитым стремлением к материальному обогащению. Образованные, высокопрофессиональные специалисты сталкиваются с резким понижением уровня их достатка, и, соответственно, социального статуса. Это приводит к деградации рабочей силы, росту безработицы, снижению трудовой активности вместо ожидаемого модернизацией всплеска предпринимательства. Лишь небольшая доля населения способна приспособиться к новой трудовой морали, в основном, в сфере непроизводительного предпринимательства, мелкой торговли. В модернизируемом обществе попираются нормы социальной справедливости, что ведет к угрозе социальных потрясений.

Естественное разрешение вышеописанных противоречий займет не одно десятилетие, потребует смены нескольких поколений, коренной перестройки духовной культуры, системы образования и традиционных ценностных ориентиров и, вероятнее всего, приведет к существенным потерям культурной идентичности. (Это при том далеко не очевидном допущении, что модернизация окажется успешной.) Впрочем, представители теории модернизации утверждают, что в традиционных культурах можно найти образцы, соответствующие принципам «модернити». Так, например, исследователи отмечают, что в Японии при всей значимости социокультурной интеграции, доминировали ориентации на достижение высоких, в том числе и экономических, результатов. В японском варианте конфуцианства и буддизма есть аналоги протестантской этики, а именно установка на мирскую активность, в том числе и на хозяйственную деятельность, на трудолюбие, бережливость и расчетливость. Однако, до начала активного влияния на Японию со стороны Запада японский капитализм не развивался, следовательно, значимость вышеперечисленных установок была относительно невелика и не объясняет феномен «японского чуда» .

Современные теории модернизации на основе богатого эмпирического материала, данного опытом вестернизации государств Азии, Африки и Латинской Америки, сходятся в выводе, что игнорирование самобытности той или иной культуры незападного общества приводит к ослаблению эффективности модернизационных процессов. Новая модель трудовой мотивации модернизируемого общества должна создаваться не путем прямого переноса трудовой мотивации западного общества, основанной на стремлении к материальному обогащению, а путем синтеза традиционных трудовых мотивов и их западных аналогов. Насколько эти рекомендации осуществимы на практике — отдельный вопрос. Если взять модернизацию в России, то она, в сущности, явилась не чем иным, как вестернизацией. Специфику изменения трудовой мотивации в России в процессе происходящей в наши дни модернизации мы рассмотрим в заключительном параграфе нашей работы.

2.3 Трудовая мотивация в российском обществе Трудовая мотивация в любом обществе является частью его культуры и вместе с развитием культуры в ней отражаются природно-географические, социально-экономические и политические условия, определяющие историю того или иного общества. Это положение справедливо и для российского общества. На протяжении его многовековой истории модель трудовой мотивации была подвержена изменениям, отражавшим объективные условия исторического развития нашей страны. Первая попытка капиталистической модернизации нашей страны была предпринята в конце XIX — начале XX века. Она не оказала глубокого влияния на трудовую мотивацию большей части населения России. Это дает нам основания считать, что особенностью развития отношения к трудовой деятельности в российском обществе можно считать его непрерывность, сохранение основных морально-психологических установок и обусловленность эндогенными причинами. Все эти особенности были свойственны российскому обществу вплоть до 80-х годов ХХ века, т. е. до момента вступления России на курс либеральных реформ.

Рассмотрим особенности развития трудовой мотивации российского общества на протяжении его истории.

Для традиционной русской культуры труд был базовой ценностью в системе ценностных координат. Труд понимался как нравственная добродетель и до принятия христианства, и в русле православной морали. Традиционный русский работник — это крестьянин, живущий в едином ритме с природой, с возделываемой им землей. Труд является естественным и главным содержанием образа жизни русского крестьянина. «Являя в концентрированном виде архаическое восприятие земледелия как священнодействия, страда воссоздавала архетипическую целостность бытия, слитность человеческих сил с силами природы, полноценность личности земледельца. Полнота бытия предполагала полную самоотдачу, затрату всех физических и духовных сил. Время становилось вечностью, конкретный труд — самоценностью» .

В западноевропейском обществе до того, как оно прошло горнило модернизации, восприятие труда было таким же. Отчуждение части продукта в виде оброка и принудительный труд на барщине до определенного момента не сказывались отрицательно на трудовой мотивации русского крестьянина. Этот момент довольно четко фиксируется — 1762 год, когда Петр III издал указ о вольности дворянства. В. О. Ключевской писал по поводу этого указа: «…Завершился юридически несообразный процесс в государственном положении дворянства: по мере облегчения служебных обязанностей сословия расширялись его владельческие права, на этих обязанностях основанные. … Крепостная неволя утратила свое политическое оправдание, стала следствием лишившимся своей причины, фактом, отработанным историей» [72, c. 299−300].

После данного указа оброк и барщина стали восприниматься как несправедливое принуждение, что отрицательным образом сказалось на трудовой мотивации. Крестьянин трудился с полным напряжением сил лишь на своем земельном наделе. Так формировалась двойственное отношение к труду, неравномерность распределения усилий. У русского крестьянства выработалась способность резко мобилизоваться и сверхактивно трудиться в течение короткого промежутка времени, именуемого страдой. Эта способность была абсолютно необходимой из-за крайне неблагоприятных природно-климатических условий России. В сельском хозяйстве краткий период сверхинтенсивного труда (около 100 дней) сменялся периодом более низкой трудовой активности. Все это позволяет говорить о мобилизационном характере русской трудовой культуры, готовности к сверхнапряженному труду.

Важнейшим компонентом сознания русского крестьянина был общинный идеал, сопряженный с коллективистскими ценностями. Как отмечает О. Платонов, «русская модель хозяйственного развития принадлежала к общинному типу экономики». Категориями общины и артели определялись условия совместного проживания и хозяйственной деятельности российских семей, причем не только в деревне, но и в городе, поэтому работник соотносил себя с внешним миром именно как член общины. Природно-географическими предпосылками формирования общины следует считать суровые климатические условия и низкий уровень плодородия почв. В дальнейшем община определяет бытие русского человека в экономической, правовой и морально-этической сферах.

До отмены крепостного права в общине довольно часто происходили переделы земельных участков с целью более справедливого распределения средств производства. Справедливость в русской общине понималась не как поощрение высокой экономической эффективности, а как создание возможностей для удовлетворения базовых жизненных потребностей всех членов общины, независимо от их вклада в трудовую деятельность. Такое правило общинного хозяйствования закрепило в традиционном русском сознании понятие о «гарантированной справедливости», совершенно нехарактерное для западного общества. Некоторые исследователи, являющиеся сторонниками ценностей западного либерализма, утверждают, что «гарантированная справедливость» и вообще весь общинный характер трудовой деятельности стали почвой «уравниловки», приведшей к развитию лени и трудовой пассивности. Между тем, историческая практика показывает, что лень и паразитизм на теле крестьянской общины получали жесточайшее порицание и не были для русской хозяйственной культуры характерным явлением. Однако следует согласиться с критиками общины в том, что она явилась важнейшим фактором неразвитости в сознании традиционного русского работника достижительной ориентации и мотива материального обогащения.

Между членами общины складывались отношения взаимопомощи и взаимной ответственности, например, в русских общинах существовала традиция «помочей», то есть коллективной помощи при проведении трудоемких работ, например, при постройке дома. Существовали особые формы коллективного труда, сопряженные с хозяйственными ритуалами. Следует отметить такую немаловажную особенность общинного труда, как элемент соревновательности в коллективном труде, в косьбе, уборке хлеба. Крестьянину не хотелось быть последним в труде, хотелось гордиться его результатами. Соревновательность такого рода (труд на благо общины) существенно отличается от конкуренции в западных типах хозяйств на основе протестантской этики (труд ради личного выдающегося успеха). Общинный характер хозяйства гармонировал с идей православной соборности. Государство в традиционном русском сознании также представлялось «большой общиной» .

Следует отметить, что основные черты традиционного русского сознания — такие, как трудолюбие, коллективизм, взаимопомощь сложились под влиянием православной трудовой этики. Рассмотрим подробнее ее основные черты.

Во-первых, в качестве важнейшего принципа в этике труда православия выступает коллективизм. «Православная этика коллективизма — это этика индивидов, объединенная коллективными нравственными ценностями» .

Такое соотношение ценностей отражается и в модели трудовой мотивации, в которой индивидуально значимые мотивы имеют меньшую силу, чем коллективно значимые. Православная церковь способствует укреплению статуса общины, ценностей коллективизма, что находит свое завершенное выражение в русской соборности. Некоторые исследователи православной трудовой этики, например, О. Сидякина и Т. Коваль, отмечают, что примат коллективистских установок отразился в специфичной форме русского предпринимательства на основе артелей, кооперативов, то есть совершенствования форм коллективной организации труда.

Во-вторых, православная этика утверждает трудолюбие как добродетель. С. Н. Булгаков, внесший огромный вклад в исследование влияния православной трудовой этики на мотивацию трудовой деятельности российского общества, выделял несколько положительных сторон в восприятии труда, характерных для православной этики: «Труд имеет незаменимое значение для человека, как средство воспитания воли, борьбы с дурными наклонностями, наконец, как возможность служения ближним». Идеал отношения к труду, по Булгакову, воплощен в образе труженика-монаха, положительная мотивация к труду которого служит залогом высокоэффективного труда и, как следствие, экономического процветания монастырей. Трудолюбие как добродетель в православии наиболее ярко отражено в «трудничестве» — трудовом послушании и выполнении самых тяжелых работ, что являлось неотъемлемой частью духовного совершенствования и жизни в православном монастыре.

Трудолюбие является добродетелью и в протестантской этике. Однако, поскольку труд христианина в монастыре не выражался в денежном эквиваленте и вообще не предполагал какой-либо частной собственности, то успешность труда не являлась показателем его богоугодности. Трудолюбие в православие есть не напряжение сил ради достижения максимального результата, а напряжение сил безотносительно к непосредственному результату.

В-третьих, православное отношение к богатству и частной собственности резко отличается от отношения к ним в протестантской этике. В отношении к материальному благополучию, как и в отношении к труду, отражается православное видение в человеке лишь управителя вещного мира, но не собственника, ибо, с точки зрения православия, только Бог является полновластным собственником. Православная трудовая этика не осуждает богатства, употребляемого на благо ближнему, милосердие и благотворительность.

И, в-четвертых, огромное значение для понимания специфики традиционного русского отношения к труду имеет тщательно отстаиваемый православной трудовой этикой тезис о том, что духовное имеет абсолютный приоритет над материальным. Человек должен ни на мгновение не забывать о своем высшем духовном предназначении. Ни материальная выгода, ни практические интересы не должны отвлекать человека от главного в жизни — служения богу. Как отмечает Т. Б. Коваль, в этом пункте православие решительно противостоит протестантизму, поскольку «для православного религиозного сознания свойственно больше сосредотачиваться на небесном, абсолютном и вечном, на последних судьбах мира. Созерцание — его высшее призвание, и от этого оно приобретает как бы «неотмирный» характер. Для православия более важна «духовная, внутренняя жизнь человека, внутренние его побуждения и движения сердца» .

Таким образом, направленность на практическую полезность труда, ставшая главным ориентиром развития трудовой мотивации в западном обществе, не свойственна православной этике. Естественно, протестантизм и православие различным образом смотрят на результат труда. Протестант трудится, чтобы добиться успеха, православный, чтобы выполнить свой религиозный долг. Протестантская нацеленность на результат со временем привела к снижению значимости духовных мотивов трудовой деятельности. Православие же отрицает любую практическую полезность, если она мотивирована не любовью к ближнему, а материальным интересом. Именно поэтому для западного работника важнее цель труда, выраженная в материальном эквиваленте, то есть «за что он работает», а для русского труженика важнее наличие нематериальной мотивации, то есть «почему он работает» .

Православие не делает различий в нравственной ценности между различными профессиями в сфере материального производства. Понятие «престижности» в православном преломлении выглядит иначе, чем в протестантизме. Тяжелый и утомительный труд имеет наибольшую ценность, так как смиряет дух и плоть, не оставляет места неблагочестивым помыслам, следовательно, он наиболее престижен. Подобной престижностью обладает любой физический труд, а вот торговля и предпринимательство, не связанные с аскезой, получают более низкую нравственную оценку. Это положение является одной из причин того, почему в традиционном русском сознании отсутствуют антимотивы непрестижности тяжелого физического труда.

Еще одним важным отличием православной трудовой этики от протестантской является отношение к практицизму и рациональности, которые, как мы уже отмечали, в западном обществе явились предпосылками формирования капиталистической трудовой мотивации. Мирская практичность и рациональность имеют в православии, в отличие от протестантизма и католицизма, сугубо земной смысл. Духовным же идеалом является монах, аскет, странник, то есть человек, не привязанный к земным нуждам, не ищущий достатка и комфорта повседневного бытия. В массовом сознании надолго закрепилось представление о том, что практическая устроенность бытия не составляет большого достоинства личности, что богатство духа и нравственность выше мирского практицизма. Рассматривая значимость приоритета духовных мотивов над материальными, С. Н. Булгаков отмечал, что игнорирование духовного содержания и религиозно-нравственной ценности хозяйственной деятельности, сведение ее к материальным интересам приводит к воспитанию в обществе эгоизма, утрате чувства долга, разрушению самодисциплины, лежащей в основе профессионального труда.

Исходные принципы православной трудовой этики таковы:

1) труд обязателен для каждого, вне зависимости от социального статуса и имущественного положения. Тот, кто не трудится, не может считаться праведным человеком;

2) богоугоден лишь такой труд, который совершается во имя любви к ближнему, что есть выражение любви к богу. Труд во имя утилитарных целей не может считаться благом;

3) Более высокой ценностью обладает более тяжелый и изнурительный физический труд. И в этом смысле он более престижен;

4) Богатство дается богом во временное пользование для дел благотворительности и милосердия. Любое иное отношение к богатству греховно;

5) Бережливость и расчетливость не являются добродетелями, если они направлены на накопление материального богатства, а не на благо ближнего;

Православие — существенный, но не единственный фактор формирования традиционного русского отношения к труду. Необходимо также учитывать экономические, политические, природно-географические факторы, повлиявшие на жизнь народа.

О.А. Платонов среди традиционных качеств русского работника отмечаются предприимчивость, активность, умение концентрировать силы на короткий период сверхинтенсивной работы, умение овладеть несколькими профессиями, самостоятельность, находчивость, обостренное стремление к справедливости, враждебность к частной собственности, понимание труда как добродетели. Нам, прежде всего, интересна авторская трактовка возникновения и укоренения в традиционном сознании этих черт. Так активность, предприимчивость и находчивость явились следствием трудных, неблагоприятных условий труда. Пассивное хозяйственное поведение на территории нашей страны, даже в наиболее благополучных районах, привело бы к гибели народа. Помимо напряженного сельскохозяйственного труда активно развивались и вспомогательные промыслы и ремесла. Постоянная угроза вторжения или набега, стихийного бедствия или неурожая способствовали развитию инициативности, активности и умению принимать оригинальные решения. Главная черта, закаляемая в такой жизненной борьбе, — трудолюбие. В этом отношении интересно отметить тот факт, что в своих работах О. А. Платонов ни разу не упоминал православие как нравственный и культурный стержень русского народа, ни отмечал его высокой религиозности [132],.

На основе вышеизложенного попытаемся построить выявить основные черты трудовой мотивации русского народа. Русский человек стремится приобрести материальные блага как необходимые средства к существованию. Совершенно иначе обстоит дело в западном обществе. На Западе стремление к приобретению материальных благ, преодолевая нравственные и религиозные ограничения, перерастает в главный, определяющий мотив трудовой деятельности. В русском менталитете мотивы материального обогащения подчиняются мотивам труда как средства исполнения коллективного общинного долга, как реализации принципа «гарантированной справедливости». Такое понимание труда связано с принципом доминирования духовного над материальным и коллективного над индивидуальным. Мотивом еще более высокого порядка является мотив труда как средства исполнения духовного предназначения, религиозного долга. Для актуализации этого мотива необходима высокая степень религиозности, поэтому он более характерен для монашеского, чем для повседневного крестьянского труда. Но в трудничестве монаха-аскета актуализация этого мотива приводит к преодолению ряда сильных антимотивов, среди которых отсутствие материального вознаграждения за труд и вообще какого-либо внешнего поощрения, тяжелые условия труда и невысокая его содержательность.

Г. А. Аванесова полагает, что вышеперечисленные черты традиционного отношения к труду русского человека закрепились на архетипическом культурном уровне и привели к формированию в русской культуре системы ценностей, которая определяет социальное поведение не только в труде, но и в отношении к государственной власти, иерархии социальных статусов и в личных взаимоотношениях людей. В эту систему ценностей входят: уважение к силе, в том числе к государственной силе, к официальной власти; признание иерархических отношений между социальными слоями и сословиями, ожидание попечительства и опеки сильных над слабыми; перераспределение богатства в пользу слабых и бедных; сострадательность к тем, у кого что-то не получается, к проигравшим; уважение к традиционным формам труда и хозяйствования; предпочтение осмысленной аскезы, общей строгости нравов; добровольное самоограничение, неодобрительное отношение к богатству, если оно не используется для помощи бедным, бескомпромиссное осуждение нравственной вседозволенности; устремление к духовности как способности людей выходить за рамки своего индивидуального существования и ставить цели, не связанные с улучшением повседневной жизни; одобрение коллективных усилий в труде, в общественных делах и предпочтение их индивидуальным устремлениям. Г. А. Аванесова делает вывод о том, что данный комплекс базисных качеств не в состоянии преобразовать в систему западного типа ни один управленческий центр, ни один реформатор. В процессе модернизации можно лишь пытаться эффективно использовать отдельные компоненты этого комплекса.

О.А. Платонов, автор работ «Русский труд», «Воспоминания о народном хозяйстве» и «Экономика русской цивилизации», отмечает в современной научной литературе и публицистике устойчивую тенденцию к отрицанию русской истории, т. е. признаки нарастания убежденности в том, что Россия лишена способности к саморазвитию, что нужно разрушать всю традиционную русскую культуру для ее перестройки по западному образцу. Мнение о том, что Россия до сих пор является средневековой страной, так и не прорвавшейся к западной цивилизации в результате воздействия реакционных сил, весьма популярно среди современных радикальных либералов. Анализируя факторы, породившие этот взгляд, Платонов приходит к следующему выводу: в русской культуре, начиная с XV века, существует некий комплекс самоотрицания, комплекс неполноценности России в сравнении с Западом. Поначалу он проявлялся лишь эпизодически, но с XIX века приобрел заметные масштабы. Движение это инспирировано Западом, оно навязывается сверху, то есть, прежде всего, правящими кругами, которые отделяли от себя народ не только в правовом и экономическом смысле, но и самими формами культуры. Суждения О. А. Платонова по этому вопросу представляются нам заслуживающими внимания. Они находят свое подтверждение в том факте, что в современной России отмеченная им тенденция к противодействию русской культуре не ослабевает, но и значительно усиливается. Это усиление проходит по той же парадигме: пропасть между образом жизни «господ», стремящихся жить по «мировым стандартам», и «простого народа», которому остается выживать в экстремальных кризисных условиях, в пределах одной нации не преодолена и по сей день. Развитие культуры русских «господ» направлено на разрушение всех проявлений национальной идентичности, на проведение отчетливой экономической и культурной грани между имущими и неимущими слоями. Либералы отказывают богатой, самобытной русской культуре в праве на общечеловеческое значение, она, по их мнению, является культурой «отсталой», «отжившей». Он стремятся насадить в массовом сознании россиян представление о русской культуре, как неполноценной.

По мнению О. А. Платонова, «…привычка видеть отсталость во всех формах народной культуры привела к отрицательному отношению к традиционным формам труда». О. А. Платонов подверг сокрушительной критике миф о нетрудолюбии и лени российского народа. Исследователь резонно указал на то, что лень вообще не может быть этнически присущим явлением, а скорее является результатом кризиса трудовой мотивации. Так сложилось противостояние народной традиции и жажды наживы. Данное противостояние, по Платонову, возникло очень давно, и вообще было присуще всей русской истории, особенно после реформ Петра I.

В этой связи О. А. Платонов ссылается на книгу американских ученых Д. Лоджа и Э. Фогеля «Идеология и конкурентоспособность наций» [132, с.10−11], которые отмечали, что экономический успех любой страны напрямую зависит от отсутствия противоречия между традиционной культурой страны и ее социальной, хозяйственной практикой. Идеологией американские ученые называют национальные обычаи, ценности и идеалы. По их мнению, в разные эпохи идеология может как помогать процветанию общества, так и мешать ему (если входит в противоречие с новой хозяйственной практикой). Так, в США и в Западной Европе сформировался хозяйственный механизм на основе «атомистической концепции общества». Движущей силой развития такого общества является борьба эгоистических интересов собственников. В странах же Азии — Японии, Китае, Корее — господствует коммунитарная идеология, в котором коллектив есть нечто большее, чем сумма отдельных индивидов. Российской цивилизации присуща коммунитарная идеология, естественно, с поправкой на национальную самобытность. Эта идеология складывалась в культурном поле нашей страны веками и достигла расцвета в советский период. Отсюда вытекает очень важный вывод: единой модели успешного экономического развития для всех стран не может существовать из-за различий в идеологии. Практика современных российских реформ свидетельствует о правоте американских ученых.

Можно выделить две базовые модели экономического развития: индивидуалистическую и общинную. О. А. Платонов отмечает особую роль коллективных форм хозяйствования — общины и артели — в традиционной русской трудовой культуре. Основа общины — в самом складе ума русского человека, его мировидении. Главная ценность для русского человека — земля (как основное средство производство) — была в коллективной собственности общины, позднее стала передаваться в личную собственность, но никогда — в частную. Именно в этой традиции нужно видеть истоки исконно отрицательного отношения русского человека к частной собственности. Платонов резко критикует мнение мыслителей-западников о том, что община является навязанным, реакционным инструментом эксплуатации, насаждавшим «убогое, унылое равенство». Однако, не отрицая ценности взглядов О. А. Платонова на роль общинности в формировании трудовой культуры русского человека, необходимо признать, что ученый склонен к идеализации общины, приписывании ей абсолютной, вневременной ценности. Так, он утверждает: «Сталинская бюрократия уничтожила общину. Труд в общине носил добровольный характер, а в колхозе — принудительный» [132, c. 22]. Утверждая это, Платонова исходит из собственного вывода о том, что свобода для русского человека всегда понималась неэкономически. Таким образом, получается, что русский крепостной крестьянин, находящийся в полной экономической зависимости от помещика-землевладельца, и отдававший последнему большую часть результатов своего тяжелого труда, чувствовал себя много свободнее, чем колхозник, получающий за труд вознаграждение, достаточное для удовлетворения основных жизненных потребностей.

Рассмотрим данную мысль подробнее. По мнению Платонова, в советской России усилились тенденции к отрицанию традиционных трудовых ценностей. Фактически, в СССР происходила модернизация («контрмодернизация» по Турену) и соответствующее ей внедрение качественно новой трудовой морали, игнорирующей традиционные представления о труде. Данное положение представляется нам неверным по существу. В этом случае неизбежно возникли бы существенные противоречия и вместе с ними глубочайший кризис трудовой мотивации. Этот кризис по своим масштабам был бы гораздо более серьезен, чем кризис трудовой мотивации в современной России, так как усугублялся бы разрухой, экономической неустроенностью и другими кризисными факторами, характерными для становления советской России. Однако, кризиса трудовой мотивации не последовало, историческая практика указывает на явление совершенно обратное — явственный рост трудолюбия, массовый трудовой героизм (при весьма скромном вознаграждении за труд).

О.А. Платонов утверждает, что советское отношение к труду было навязано народу извне, принудительным путем. Данный тезис выглядит более чем спорно. Принудительный труд никогда не был экономически эффективен. Характеризуя изменения в трудовой мотивации в советский период, Н. Н. Зарубина пишет: «Исходный хозяйственный менталитет разных классов и слоев дореволюционного российского общества подвергся жестокой насильственной ломке ради формирования новой, идеологически заданной модели. Однако новая, социалистическая хозяйственная культура сохранила генетическое родство с дореволюционной. В особенности это относится к трудовой, крестьянской культуре. В областях высокопрофессиональной предпринимательской, коммерческой, деловой культуры, деловой этики российская хозяйственная культура понесла наиболее существенные, трудновосполнимые утраты. Таким образом, можно говорить как о разрыве традиций русской хозяйственной культуры, так и о ее преемственности» .

Данное утверждение представляется нам более обоснованным, хотя говорить о сформированной предпринимательской и деловой культуре в дореволюционной России как об объективной данности, на наш взгляд, не совсем корректно. Капитализм в России не имел такой многолетней традиции, как в Западной Европе, более 80% населения занимались аграрным трудом. Превращение России в экономически развитое, индустриализированное, обороноспособное государство было осуществлено уже в советский период истории.

Нам хотелось бы подробнее остановиться на модели трудовой мотивации, характерной для советского общества, проследить ее специфику и генетическую связь с традиционной русской трудовой культурой. Основные принципы советской трудовой морали объединены в этической концепции «коммунистического отношения к труду» .

Социалистическая экономика отрицает частную собственную и эксплуатацию человека человеком в любой форме. Она ориентирована эгалитиристски, т. е. направлена, прежде всего, на удовлетворение потребностей всего общества, а не господствующего меньшинства. Таким образом, в социалистическом обществе трудовая активность повышается уже потому, что устраняются подавляющие ее причины — отношения эксплуатации человека человеком. Однако глубина преобразований, осуществляемых в советский период, подчас требовала от людей не просто активного, а сверхактивного труда, с полной самоотдачей на грани физических возможностей, трудового героизма. А для этого требуется наличие очень высокой мотивации. Не случайно в концепции «коммунистическом отношении к труду» изучение иерархии мотивов, соотношения личного и общественного интересов, духовного и материального стимулирования занимало весьма значительное место (работы Л. М. Архангельского, Г. С. Григорьева, А. Г. Здравомыслова, В.А. Ядова). И эта высокая мотивация появляется в «коммунистическом отношении к труду» благодаря последовательной актуализации целого ряда надматериальных мотивов. Мы обращали внимание на то, что в капиталистическом обществе и в эпоху его становления и на современном этапе мотивация работника определяется стремлением к материальному обогащению. В обществе с мотивацией такого рода совершенно невозможно представить себе ситуацию, описанную Л. М. Архангельским по воспоминаниям участников одной из социалистических строек: «Люди слетались на стройку отовсюду и большей частью без всяких вызовов, без выяснения условий, без переговоров о подъемных, об окладах и должностях. Приезжали, просили работы, да потрудней и поинтересней, и ни слова о благах, о заработной плате, о жилье. Приезжали, как правило, из больших городов, где оставляли уютные квартиры, селились в хибарках, столовались в чайной, но считали, что им привалила настоящая удача…» .

Ощущение удачи в данном случае вызвано причастностью к труду на благо Родины, к укреплению хозяйства своей страны. Это мотив самого высокого порядка, который и определял сверхинтенсивную, самоотверженную трудовую деятельность советских тружеников, которая проявлялась в массовых масштабах в строительстве, в промышленном производстве, в сельском хозяйстве. Осознание общественной значимости труда основывается на осознании его значимости на локальном уровне, т. е. на уровне трудового коллектива. Именно поэтому в социалистической экономике немалое внимание уделялось коллективу как субъекту труда. Работа в коллективе предполагает ответственность, дисциплинированность, порядочность, умеренность личных потребительских запросов. Все эти качества способствуют повышению эффективности труда коллектива и каждого отдельного его члена.

Концепция «коммунистического отношения к труду» видела в повышении трудовой мотивации, последовательной актуализации мотивов все более высокого порядка путь к достижению своей цели — формированию отношения к труду как первой жизненной потребности. Эту цель сформулировал В. И. Ленин: «Коммунистический труд… есть труд, производимый не для отбытия определенной повинности, не для получения права на известные продукты, не по заранее установленным и узаконенным нормам, а труд добровольный, труд вне нормы, труд, даваемый без расчета на вознаграждение, без условия о вознаграждении, труд по привычке трудиться на общую пользу и по сознательному (перешедшему в привычку) отношению к необходимости труда на общую пользу, труд как потребность здорового организма». Такой труд приносит счастье, потому что он раскрывает физические и духовные способности человека, потому что он по природе своей есть созидание. Так раскрывается глубинное содержание труда, его высокий нравственный смысл. Однако реализоваться в полной мере этому смыслу мешала скованность труда отношениями эксплуатации.

Высокая экономическая эффективность труда в советском обществе еще раз подтвердила положении о многократном преимуществе идеальных мотивов над материальными. Однако советские исследователи трудовой мотивации не обращали достаточного внимания на пути преобразования традиционного отношения к труду в коммунистическую трудовую мораль. На наш взгляд, преемственность целого комплекса мотивационных установок позволила произвести социалистическую модернизацию с наибольшей эффективностью, хотя это лишь один из факторов, способствовавших появлению и распространению коммунистического отношения к труду. Рассмотрим эту преемственность подробнее:

1) Трудовой героизм советского человека берет свое начало из способности русского труженика максимально мобилизовать свои силы в условиях жесткой необходимости. Этого не отрицают и критики социалистической морали: «С мобилизационными и коллективистскими ориентациями традиционного русского сознания были связаны и такие социокультурные особенности советского труженика, как высокая самоотверженность, бескорыстие, терпение, готовность работать „за идею“, за „надо“ при минимальном вознаграждении, исполнительность и надежность» .

2) Традиционные коллективистские установки русского народа, его стремление к трудовой кооперации стали основой советского трудового коллектива, носившего некоторые черты общины. «…Соборные черты общинной жизни сохранялись в российском сознании. Они были воссозданы в жизни производственных коллективов советской эпохи. Эти коллективы представляли собой не только профессиональные объединения людей, но и служили особыми формами общения и повседневной человеческой коммуникации: праздники, дни рождения люди отмечали как в семье, так и в производственном коллективе, рождались традиции совместного отдыха (воскресные выезды за город, на природу), существовала взаимопомощь (добровольные сборы средств для нуждающихся, помощь при переезде на новую квартиру, помощь при похоронах и т. д.), короче, реальная внепроизводственная жизнь советских людей, не замыкаясь в семейных рамках, во многом переплеталась с производственной работой» [157, с. 77].

3) Понятие «гарантированной справедливости» из русской крестьянской общины перешло в советский колхоз, в котором были сохранены традиционные представления о справедливом распределении продуктов труда.

4) Наконец, понимание в традиционной русской культуре труда как добродетели стало основой формирования отношения к труду как к первой жизненной потребности.

Коммунистическая трудовая мораль в процессе модернизации России по западному образцу была предана анафеме. В ходе реформ сначала был произведен слом экономической системы, обессмысливший трудовую мотивацию предшествующего исторического периода. Затем в общественное сознание стал активно внедряться принцип: «Обогащение — главная цель жизни». И только на рубеже веков ученые, столкнувшиеся с кризисными явлениями в трудовой культуре, стали предпринимать попытки осмысления их причин.

Так, Н. Н. Зарубина отмечает следующие причины современного кризиса трудовой мотивации:

1) Недостаточность проявлений личной инициативы в труде, что объясняется плановым характером социалистической экономики и ее коллективистским характером;

2) Обесценивание высокопрофессионального труда, падение престижности интеллектуальных профессий, что имеет своей причиной тяжелейший экономический кризис;

3) Культ потребительства и миф «быстрого обогащения», которые стали результатами форсированной, непродуманной модернизации.

На наш взгляд, все эти факторы сыграли свою существенную роль в данном кризисе, однако, необходимо включить в этот список и несоответствие принципов новой трудовой мотивации, ни традиционно русскому, ни коммунистическому отношению к труду.

В настоящее время внимание ученых направлено на поиски пути выхода из создавшегося положения. Можно выделить два основных подхода к проблеме:

1) Приверженцы либеральных ценностей считают кризис трудовой мотивации в современной России временным, переходным явлением. По их мнению, в результате развертывания экономических и социальных процессов дальнейшей «модернизации» российского общества все явления кризиса трудовой мотивации исчезнут сами собой. Согласно мнению сторонников либеральных взглядов, рано или поздно наступит момент, когда наша экономика достигнет «мировых стандартов», после чего работники смогут получать вознаграждение «по труду». Таким образом, каждый человек, приложив определенные усилия, сможет стать сверхбогатым. Эта точка зрения, как отмечает С.Г. Кара-Мурза, активно внедрялась в годы реформ в массовое сознание россиян наряду с мыслью о благотворности частного предпринимательства. Как он пишет, в общественном сознании «…создавался миф о Западе, где хозяева сумели так организовать труд, что работники показывают чудеса ответственности, интенсивности и ловкости — при хорошем настроении в ожидании точно отмеренной зарплаты «по труду» «[68, c. 393]. Тем не менее, реформы продолжают уже почти двадцать лет, а ожидаемое повышение предпринимательской активности населения не наступает.

Действительно, кризис трудовой мотивации — явление, присущее, главным образом, переходным периодам; оно неизбежно при радикальных изменениях на макросоциальном уровне. Действительно, рыночная экономика не противоречит системе мотивации с главенствующим мотивом материального обогащения, а соответствует ей. Только последовательно внедряя в массовое сознание традиционного общества мотивационную модель «экономического человека» можно избежать полного краха рыночных преобразований. Данные утверждения сомнения не вызывают.

Вполне обоснованный скепсис вызывает ряд других моментов позиции либералов. Дело в том, что современные российские реформы проводятся форсированно, свыше, что неизбежно приводит к массе противоречий. В короткие сроки построить принципиально новый тип экономики невозможно, так как принципы хозяйствования укоренены в массовом сознании, и изменить их гораздо сложнее, нежели провести какие-то конкретные экономические реформы. Вытеснение господствующих на протяжении длительного времени стереотипов хозяйствования неизбежно приводит к социальным деформациям — изменениям престижности профессии, нивелированию понятий долга и ответственности в труде, стремлению к выбору доходной, а не интересной профессии. Распад традиционной нравственности, который, по мнению одного из поборников реформ А. С. Ахиезера, должен привести к более прогрессивной форме нравственности — утилитаризму, будет продолжаться довольно продолжительное время. При этом кризисные явления будут сохраняться, так как переход к утилитаризму является, в сущности, радикальной ломкой русской традиционной культуры и традиционного сознания. А. С. Ахиезер полагает, что такая жертва не просто оправдана, но и необходима, так как утилитаризм есть высшая и непреходящая форма нравственности.

Итак, одним из возможных путей выхода из кризиса трудовой мотивации, по мнению мыслителей либерального толка, является ожидание естественного окончания реформ и становления в массовой сознании россиян принципиально новой для них формы нравственности — утилитаризма по западному образцу «экономического человека». Мотивы общего блага, жертвования личным ради общего, ради процветания коллектива, мотив созидания во имя Родины для «экономического человека» являются чуждыми. Столь оптимистичный прогноз бесконфликтного разрешения кризиса трудовой мотивации вызывает сомнения, тем более что в традиционном русском и советском сознании неэкономические мотивы имели огромное, решающее значение.

2) Существует и иная точка зрения, противоположная взглядам либералов. Некоторые ученые убеждены в невозможности продолжения преобразований российского общества по западному образцу ввиду непреодолимого разрыва между применяемой теоретической экономической моделью и наличными условиями, к которым, прежде всего, следует отнести особые географические факторы (суровый климат, протяженность территории и другие) и особые историко-психологические факторы развития народов, населявших нашу страну. Традиционная русская культура является фактором сопротивления усилиям реформаторов по изменению общества. Подобную точку зрения излагает, в частности, И. Н. Игошин, который отмечает, что необходимо установить гармоничную связь между экономической и социально-этической направляющей развития России. Солидаризируются с этой точкой зрения Г. А. Аванесова, а также представители РПЦ в своей социально-экономической доктрине. К сожалению, никто не предлагает конкретных путей решения проблемы, а призыв установить гармоничную связь между традиционной нравственностью и новой экономикой выглядит весьма абстрактным.

На наш взгляд, при продолжении существующего курса реформ кризис трудовой мотивации современной России не будет преодолеваться, что с неизбежностью усилит экономическую нестабильность и дезинтеграционные тенденции, охватившие наше общество. Формирование перспективной трудовой мотивации невозможно при том типе экономических отношений, который фактически сложился в результате реформ. Требуется не ломать трудовую мотивацию, а пересмотреть всю структуру организации хозяйства, отказавшись от копирования западных образцов. Этим не отрицается возможность и необходимость модернизации, но отрицается тот способ, которым она в России в настоящее время осуществляется. Перспективна лишь та модернизация, которая соотнесена с традиционной культурой и нравственностью. Вероятно, в таком случае Россия сможет повторить уникальный путь Японии, прошедшей модернизации на основе патерналистской культуры, не потеряв национальной культурной идентичности.

Заключение

Проведенный в нашей работе социально-философский анализ феномена трудовой мотивации позволяет сформулировать следующие выводы.

Трудовая мотивация является сложной, многоплановой проблемой. В ней сложнейшим образом переплетаются психологические, этические, экономические, культурологические, этнические аспекты. Анализ трудовой мотивации невозможен без рассмотрения феномена трудовой деятельности, понимания особой роли труда в жизни человека, исследования влияния труда на личностные качества субъекта трудовой деятельности. Последняя не может быть понята вне контекста социальных отношений, свойственных данному обществу. Отношения, образующиеся в связи с трудовой деятельностью, в свою очередь, существенным образом влияют на социальные процессы и отношения.

В трудовой деятельности реализуется взаимосвязь естественной и социальной природы человека. Потребность далеких предков человека в труде, возникшая на ранних стадиях антропогенеза как единственный способ удовлетворения витальных потребностей, т. е. продиктованная необходимостью биологического выживания, превратилась с течением времени в способ утверждения собственных сил и умений человека как социального, культурного существа. Диалектика природного и социального проявляется и в структуре трудовой мотивации. Витальные потребности выступают предельно общими предпосылками человеческих действий, но трудится человек для решения определенных общественно значимых задач. В выборе конкретных видов работы и в отношении к ней определяется жизненная стратегия личности.

Проблема сущности мотивации, являющаяся, в основном, предметом рассмотрения в психологической литературе, проанализирована нами с позиций социальной философии. Под мотивацией мы понимаем систему мотивов как побудительных факторов социально значимой деятельности человека, составляющих иерархическое единство. В основании этой иерархии находятся базовые мотивы, основывающиеся на витальных потребностях, на вершине этой иерархии — сложные идеальные мотивы, обладающие значительной силой и устойчивостью. В трудовой мотивации актуализация мотивов высокого порядка позволяет человеку осуществлять эффективную трудовую деятельность в сложных условиях (при невысоком уровне материального стимулирования и даже наличии большого количества антимотивов). Таким образом, задача философской теории состоит в том, чтобы выявить возможные способы перехода к мотивам все более высокого порядка, а это требует исследования закономерностей такого перехода в различных типах общества.

В каждом конкретном обществе трудовая мотивация имеет свои особенности, поскольку каждое общество обладает специфическим набором естественно-географических, религиозных, национально-исторических, культурных оснований. В своем исследовании мы уделили основное внимание вопросу о зависимости трудовой мотивации от природы трудовых отношений в различных типах общества. В своем анализе характера трудовой мотивации мы исходили из широко распространенного и практически общепризнанного выделения двух типов общества: традиционного и модернизированного.

Предпринятое исследование позволяет нам сделать ряд выводов:

1) Трудовая мотивация в существенной мере зависит от отношений собственности, существующих в данном обществе. В доклассовом обществе трудовая мотивация имела иную, чем в классовом обществе, природу. На ранних стадиях социогенеза трудовая мотивация характеризовалась преобладанием коллективистских мотивов, растворением личного интереса в коллективном. С появлением классового разделения картина резко меняется. Появление эксплуатации человека человеком отражается и на мотивации, что создает возможность деградации мотивов, возможность превращения труда в деятельность ради элементарного выживания.

2) Трудовая мотивация в традиционном обществе характеризуется особым значением так называемых «статусных» мотивов. Сохранение стабильного положения в социальной иерархии является определяющим фактором трудовой мотивации. Существенное влияние оказывает и религиозная этика, в значительной степени определяющая отношение к труду и богатству. Обобщенно говоря, в традиционном обществе значимость процесса труда выше значимости его результатов.

3) Становление буржуазного общества привело к изменению отношений зависимости. Личная зависимость уступила место зависимости безличной. Это изменение не повлекло, однако, к созданию условий для актуализации на массовом уровне мотивов высокого порядка. Становление западного капитализма, испытавшего, как это показано в классическом труде М. Вебера, глубокое влияние протестантской этики, привело к глубокому изменению отношения к труду. Труд начинает пониматься как источник обогащения, достижения личного успеха. Стремление к материальному обогащению становится ведущим мотивом труда в обществе модерна.

4) Мотив материального обогащения и ряд других «достижительных ориентаций» вошли в идеологический комплекс «модернити» — систему ценностей западного общества, внедряемую в массовое сознание в традиционных обществах в условиях догоняющей модернизации. Вторичная модернизация порождает ряд противоречий между традиционным отношением к труду и достижительной мотивацией «модернити». В зависимости от особенностей традиционного сознания при модернизации по западному образцу (так называемой «вестернизации») неизбежно возникает кризис трудовой мотивации. Однако этого кризиса можно избежать, проводя модернизацию с опорой на ценности традиционного отношения к труду. В СССР и Японии модернизация пошла именно по этому пути, что обусловило успех обеих попыток.

Постсоветская Россия избрала модернизацию в виде «вестернизации», стремительного внедрения в массовое сознание ценностей западного общества и радикального отрицания традиционных взглядов и отношений. Но результатом данного пути модернизации, вопреки оптимистическим прогнозам, стало не стремительное становление России в качестве высокоразвитой страны «первого мира», а ее скатывание на периферию современной капиталистической мир-системы. Новые экономические условия, вопреки ожиданиям энтузиастов реформ, не привели к формированию западного отношения к труду, то есть не создали на уровне массового сознания стремления заработать больше любым (законным) способом; не сделали ценности деловой активности, расчетливости доминирующими в обществе. Российский типичный работник по-прежнему является носителем традиционного отношения к труду, основные принципы которого восходят к общинному хозяйствованию докапиталистической эпохи. Эти принципы (общинность, взаимопомощь, приоритет общественного над личным, бескорыстие, иррациональное, почти сакральное отношение к труду) были сохранены и адаптированы к новым экономическим условиям в советскую эпоху. Именно в советском обществе такая своеобразная модернизация, которая была, по существу, «контрмодернизацией» дала поразительные результаты: массовый трудовой энтузиазм, доходящий до героизма, торжество пафоса созидания.

Современная модернизация, вдохновляющаяся идеей «возвращения в лоно мировой цивилизации», т. е. идеей преобразования основ общественной жизни по западному образцу, породила глубокий кризис трудовой мотивации. Отдельные факты вполне «западной» деловой предприимчивости не могут скрыть полного исчезновения трудового энтузиазма и тем более героизма, тенденции к предпочтению работниками примитивных форм работы, резкого падения привлекательности социально востребованных профессий работников образования, медицины, культуры. Можно достаточно уверенно прогнозировать, что кризисные явления в трудовой мотивации будут усугубляться, если наше общество будет продолжать двигаться по пути тому же пути вестернизации.

Мы не заблуждаемся относительно действенности рекомендаций науки, если, в особенности, они идут вразрез с установившейся практикой. Вместе с тем мы хотели бы надеяться на то, что наше исследование может при определенных условиях внести лепту в изменение положения с трудовой мотивацией в постсоветской России.

Анализ общих проблем трудовой мотивации открывает перспективу решения следующей задачи — выработки системы конкретных мер по повышению уровня трудовой мотивации. Заслуживает специального рассмотрения вопрос о совместимости традиционной трудовой мотивации с модернизаторскими импульсами. Примером такого анализа может стать сравнительное исследование изменений трудовой мотивации в двух конкретных обществах, одно из которых избрало путь вестернизации, другое — контрмодернизации. Вероятно, определенный интерес будет вызван исследованиями в области влияния национальных особенностей массового сознания на отношения к труду в данных конкретных обществах. Требует более основательной проработки вопрос о соотношении содержания трудовой деятельности и характере связанных с ней мотивов. В этом отношении особую актуальность представляет исследование закономерностей повышения или деградации трудовой мотивации для конкретных форм труда. На наш взгляд, имеет смысл предпринять исследование такого типа, посвященное различиям в мотивации к физическому и умственному труду. И, наконец, некоторые из выводов данного исследования могут быть использованы в педагогических работах, затрагивающих проблемы трудового воспитания.

Библиография

1. Аванесова Г. А. Социокультурное развитие российских регионов: механизмы самоорганизации и региональная политика. М.: Изд-во Российской акад. гос. службы, 2001. — 314 с.

2. Алексеев Н. И. Диалектика труда при социализме. М.: Политиздат, 1979. — 151 с.

3. Андреев И. Л. Происхождение человека и общества. М.: Мысль, 1988. — 415 с.

4. Аргайл М. Психология счастья. СПб: Издательство «Питер», 2003. — 272 с.

5. Аристотель. Сочинения: В 4 т. М.: Мысль, 1975. Т.1. Метафизика; О душе, 1975. — 550 с.

6. Аристотель. Этика. Политика. Риторика. Поэтика. Категории. Минск: Литература, 1998. — 1391 с.

7. Архангельский Л. М., Нестеров В. Г. Труд и мораль. Свердловск: Кн. изд., 1961. — 128 с.

8. Асеев В. Г. Мотивация поведения и формирование личности. М.: Мысль, 1976. — 158 с.

9. Афонин А. С. Трудовое поведение: социально-экономический анализ. — Киев: Украiна, 1991. — 157 с.

10. Ахиезер А. С. Россия: критика исторического опыта: социокультурная динамика России: В 2 т. Новосибирск: Сибирский хронограф, 1997. Т.1: От прошлого к будущему, 1997. — 804 с.

11. Бадеева Г. В. Социальные проблемы труда в коммунистическом строительстве. М.: Изд-во гос. ун-та, 1971. — 96 с.

12. Батищев Г. С. Неисчерпанные возможности и границы применимости категории деятельности //Деятельность: теории, методологии, проблемы. Сб. статей. М.: Политиздат, 1990. — С. 21−25.

13. Батищев Г. С.

Введение

в диалектику творчества. СПб.: Изд-во РХГИ, 1997. — 463 с.

14. Беллестрем К. Г. Homo oeconomicus? Образы человека в классическом либерализме. //Вопросы философии, 1999. — № 4. — с. 42−53.

15. Бербешкина З. А. Справедливость как социально-философская категория. М.: Мысль, 1983. — 204 с.

16. Бихевиоризм: Торндайк Э. Принципы обучения, основанные на психологии. /Уотсон Дж. Б. Психология как наука о поведении. М.: Аст-ЛТД, 1998. — 704 с.

17. Божович Л. И. Личность и ее формирование в детском возрасте: Психологические исследования. М.: Просвещение, 1968. — 464 с.

18. Божович Л. И. Избранные психологические труды. М.: Международная педагогическая академия, 1995. — 209 с.

19. Булгаков С. Н. Православие. М.; Харьков: АСТ: Фолио, 2001. — 471 с.

20. Булгаков С. Н. Сочинения: В 2 т. М.: Наука, 1993. Т.1. Философия хозяйства; Трагедия философии, 1993. — 604 с.

21. Булгаков С. Н. Сочинения: В 2 т. М.: Наука, 1993. Т.2. Избранные статьи, 1993. — 751 с.

22. Василенко И. А. Диалог цивилизаций: социокультурные проблемы политического партнерства. М.: Эдиториал УРСС, 1999. — 269 с.

23. Васильев И. А., Магомед-Эминов М. Ш. Мотивация и контроль за действием. М.: Изд-во МГУ, 1991 — 143 с.

24. Вебер М. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990. — 805 с.

25. Вебер М. История хозяйства. Город. М.: Кучково поле, 2001. — 575 с.

26. Веденов А. В. Личность как предмет психологической науки. Цит. по: Ильин Е. П. Мотивы и мотивация. СПб: Издательство «Питер», 2000. — 512 с.

27. Вилюнас В. Психологические механизмы биологической мотивации. М.: Изд-во гос. ун-та, 1986. — 206 с.

28. Войтович С. А. Динамика престижа и привлекательности профессий. Киев: Наукова думка, 1989 — 130 с.

29. Вундт В.

Введение

в психологию. СПб: Издательство «Питер», 2002. — 125с.

30. Галиахметов Р. А. Современная информационно-энергетическая теория трудовой деятельности. Ижевск: Изд-во Удмуртского ун-та, 1994. — 169 с.

31. Галиахметов Р. А., Фотин И. С., Христенко Е. В. Трудовая деятельность: информационно-энергетическая концепция. М.: Экономика, 1996. — 207 с.

32. Гегель Г. В. Ф. Философия права. М.: Мысль, 1990. — 524 с.

33. Гельвеций К. А. Счастье. М.: Советская Россия, 1987. — 478 с.

34. Голосов В. Ф. Экономические интересы и экономическое сознание при социализме. Новосибирск: Изд. Новосиб. ун-та, 1989. — 146 с.

35. Гольбах П. Галерея святых. Киев: Политиздат Украины, 1987. — 334 с.

36. Гор А. Земля на чаше весов. Экология и человеческий дух. М.: Изд-во «ППП», 1993. — 431 с.

37. Гордон А. В. Крестьянство Востока: исторический субъект, культурная традиция, социальная общность. М.: Наука, 1989. — 222 с.

38. Гордон А. В. Хозяйствование на земле — основа крестьянского мировосприятия //Менталитет и аграрное развитие в России (ХIХ-ХХ вв.) Материалы междунар. конф., Москва, 14−15 июня 1994 г. М.: РОССПЭН, 1996. — 440 с.

39. Григорьев Г. С. Труд как первая жизненная потребность: Диалектика процесса труда. Пермь, 1965. — 159 с.

40. Григорьев О. И. Капитализм и рабочий класс на пороге XXI века: опыт комплексного исследования. Л.: Изд-во гос ун-та, 1991. — 216 с.

41. Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. М.: Искусство, 1972. — 318 с.

42. Давыдов Ю. Н. Труд и свобода. М.: Высшая школа, 1962. — 132 с.

43. Джемс У. Психология. М.: Педагогика, 1991. — 368 с.

44. Дудяшева В. П. Мотивация труда в менеджменте. Кострома: Изд-во гос. техн. ун-та, 1996. — 80 с.

45. Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Метод социологии. М.: Наука, 1991. — 572 с.

46. Дюркгейм Э. Социология. Ее предмет, метод, предназначение. М.: Канон, 1995. — 352 с.

47. Ермакова А. В. Человек и организация труда в условиях современного капитализма: философско-социологический анализ. М.: Изд-во гос. ун-та, 1988. — 134 с.

48. Еремин В. И., Шумаков Ю. Н. Мотивация труда в сельском хозяйстве. М.: Изд-во сельскохоз. академ., 1996. — 40 с.

49. Завельский М. Г. Экономика и социология труда: Курс лекций. М.: Палеотип; Логос, 2001. — 208 с.

50. Замфир К. Удовлетворенность трудом: Мнение социолога. М.: Политиздат, 1983. — 142 с.

51. Зарубина Н. Н. Социально-культурные основы хозяйства и предпринимательства. М.: ИЧП «Издательство Магистр», 1998. — 360 с.

52. Заславская Т. И. Социальный механизм трансформации российского общества //Социологический журнал, 1995. — № 3. — С. 5−21.

53. Заславский И. Е. К характеристике труда в современной России //Вопросы экономики, 1997. — № 2. — С. 76−92.

54. Здравомыслов А. Г. Нравственная ценность труда при социализме. М.: Знание, 1981. — 48 с.

55. Здравомыслов А. Г. Потребности, интересы, ценности. М.: Политиздат, 1986. — 221 с.

56. Здравомыслов А. Г., Ядов В. А. Человек и его работа в СССР и после. — М.: Аспект-Пресс, 2003. — 485 с.

57. Зеличенко А. И., Шмелев А. Г. К вопросу о классификации мотивационных факторов трудовой деятельности и профессионального выбора. Цит. по: Пряжникова Н. С., Пряжникова Е. Ю. Психология труда и человеческого достоинства: Учеб. пособие для студентов высш. учеб. заведений. М.: Академия, 2003. — 483 с.

58. Зиммель Г. Философия труда //Избранное: В 2 т. М.: Юристъ, 1996. — Т.2: Созерцание жизни, 1996. — 607 с.

59. Золотухина-Оболина Е. В. Современная этика. М. — РнД: Март, 2003. — 416 с.

60. Зомбарт В. Буржуа. Этюды по истории духовного развития современного экономического человека. М.: Наука, 1994. — 443 с.

61. Зомбарт В. Социология. М.: УРСС, 2003. — 138 с.

62. Иванова Е. М. Основы психологического изучения профессиональной деятельности. М.: Изд-во гос. ун-та, 1987. — 207 с.

63. Ильин Е. П. Мотивы и мотивация. СПб: Издательство «Питер», 2000. — 512 с.

64. Иноземцев В. Л. Современное постиндустриальное общество: природа, противоречия, перспективы. М.: Логос, 2000. — 132 с.

65. Каган М. С. Человеческая деятельность (опыт системного анализа). М.: Политиздат, 1974. — 328 с.

66. Кант И. Собрание сочинений: В 8 т. М.: ЧОРО, 1994. Т.6: Религия в пределах только разума; Метафизика нравов, 1994. — 612 с.

67. Кара-Мурза С. Г. Истмат и проблема Восток-Запад. М.: Изд-во ЭКСМО-Пресс, 2002. — 256 с.

68. Кара-Мурза С. Г. Антисоветский проект. М.: Изд-во ЭКСМО-Пресс, 2003. — 416 с.

69. Келле В. Ж. Деятельность и общественные отношения. //Деятельность: теория, методология, проблемы. М.: Политиздат, 1990. — С. 98−103

70. Кемеров В. Е. Предметная деятельность — принцип развития общественных отношений. //Философия. Люди. Жизнь: К 40-летию кафедры философии УГТУ-УПИ. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 1997. — C. 54 — 65.

71. Кисель А. А. Ценностно-нормативный аспект отношения к труду //Социол. исследования, 1984. — № 1. — С. 47−50.

72. Ключевский В. О. Сочинения: В 9 т. М.: Мысль, 1987. Т.4. Курс русской истории: Ч. 4, 1989. — 398 с.

73. Ковалев В. И. Мотивы поведения и деятельности. — М.: Наука, 1988. — 191 с.

74. Коваль Т. Б. «Тяжкое благо»: христианская этика труда /Рос. акад. наук, Ин-т этнологии и антропологии. М., 1994. — 278 с.

75. Коваль Т. Б. Этика труда православия. //Общественные науки и современность, 1994. — № 6. — С. 55−70.

76. Коваль Т. Б. Православная этика труда // Мир России, 1994. — № 2. — С. 54−96.

77. Когнитивная психология. /Под ред. В. Н. Дружинина, Д. В. Ушакова. М.: ПЕР СЭ, 2002. — 480 с.

78. Кравченко А. И. Социология труда в ХХ веке: историко-критический очерк. М.: Наука, 1987. — 180 с.

79. Кравченко А. И. История зарубежной социологии труда. Общие принципы. М.: Изд-во гос. ун-та, 1991. — 88 с.

80. Кравченко А. И. Трудовые организации: структура, функции, поведение /М.: Наука, 1991. — 238 с.

81. Кравченко А. И. Социология Макса Вебера: труд и экономика. М.: На Воробьевых, 1997. — 208 с.

82. Лазурский А. Ф. Очерк науки о характерах. М.: Наука, 1995. — 271 с.

83. Лапыгин Ю. Н., Эйдельман Я. Л. Мотивация экономической деятельности в условиях российской реформы. М.: Наука, 1996. — 109 с.

84. Левин К. Динамическая психология: Избр. тр. М.: Смысл, 2001. — 572 с.

85. Ленин В. И. Философские тетради //Ленин В. И. Полное собрание сочинений. Изд. 5-е. М.: Издательство политической литературы, 1977. — Т. 29.

86. Ленин В. И. Великий почин. //Ленин В. И. Полное собрание сочинений. Изд. 5-е. М.: Издательство политической литературы, 1963. Т. 39, с. 5−29.

87. Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. М.: Политиздат, 1975. — 304 с.

88. Леонтьев В. Г. Мотивация и психологические механизмы ее формирования. Новосибирск: Новосиб. полиграфкомбинат, 2002. — 261 с.

89. Магомед-Эминов М. Ш. Трансформация личности. М.: ПАРФ, 1998. — 496 с.

90. Магун В. С. Трудовые ценности российского населения //Вопросы экономики, 1996. — № 1. — С. 47−62.

91. Магун В. С. Российские трудовые ценности: идеология и массовое сознание. //Мир России, 1998. — № 4. — С. 113−144.

92. МакБрайд У. Л. Политическая философия, один мир и гипердержавный патриотизм //Вопросы философии, 2004 — № 6. — С. 38−48.

93. Малаховская М. В. Логика мотивации хозяйствующего субъекта. Томск: Изд-во гос. ун-та, 2000. — 160 с.

94. Мальцев В. А. Соревнование и личность: Опыт социологического анализа. М.: Мысль, 1983. — 157 с.

95. Манукян С. П. Потребности личности и их место в педагогической концепции мотивов учения //Вопросы психологии, 1984. — № 4. — С. 130−133.

96. Маркова А. К., Орлов А. Б., Фридман Л. М. Мотивация учения и ее воспитание у школьников. М.: Педагогика, 1983. — 64 с.

97. Маркович Д. Социология труда. М.: Прогресс, 1988. — 632 с.

98. Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года // Маркс К., Энгельс Ф. Собрание сочинений. Т. 42. М., 1974. — с. 41−174.

99. Маркс К. Капитал. Т.1. //Маркс К., Энгельс Ф. Соч., Т. 23. М., 1960.

100. Маркс К., Энгельс Ф. Святое семейство или критика критической критики Бруно Бауэра и компании. //Маркс К., Энгельс Ф. Соч., Т. 2. М., 1955. С. 3−230.

101. Маркс К., Энгельс Ф. Экономические рукописи 1857−1859 гг. // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 46., Ч.1. — М., 1968.

102. Маркс К. Экономическая рукопись 1861−1863 годов. // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 47. М., 1973. — 660 с.

103. Маркс К., Энгельс Ф. Манифест Коммунистической партии // Маркс К., Энгельс Ф. Собрание сочинений. М., 1955. Т. 4. — с. 419−459.

104. Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. М.: Госполитиздат, 1956. — 689 с.

105. Маркс К., Энгельс Ф., Ленин В. И. О коммунистическом труде. М.: Политиздат, 1984. — 158 с.

106. Материалисты Древней Греции. М: Госполитиздат, 1955. — 238 с.

107. Мерлин В. С. Психология индивидуальности: Избранные психологические труды / М.: Ин-т практ. психологии, 1996. — 448 с.

108. Мертон Р. К. Социальная теория и социальная структура. //Социологические исследования, 1992. — № 2. — С. 118−124.

109. Милов Л. В. Природно-климатический фактор и особенности российского исторического процесса //Вопросы истории, 1992. — № 5. — С. 37−57.

110. Милов Л. В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. М.: РОССПЭН, 2003. — 572 с.

111. Мифтахов З. З. Порождение человека человеческим трудом. — Казань, Татарское книжное изд-во, 1987. — 263 с.

112. Михайлова Т. М. Труд как историко-философская проблема. М.: Academia, 1998. — 88 с.

113. Михайлова Т. М. Труд: опыт социально-философского осмысления. М.: Academia, 1999. — 183 с.

114. Модернизация: зарубежный опыт и Россия. /В.А. Красильщиков, В. П. Гутник, В. И. Кузнецов и др. — М.: Агентство Информат, 1994. — 115 с.

115. Модернизация в России и конфликт ценностей. /А.С. Ахиезер, Н. Н. Козлова, С. Я. Матвеева и др.; Рос. акад. наук. Ин-т философии. — М., 1994. — 248 с.

116. Моисеева Т. П. Общественное разделение труда, рынок, социальная справедливость. СПб.; Уфа, 1995. — 228 с.

117. Мотивационный механизм формирования трудовой активности. Сб. статей. /Под ред. М. И. Воейкова, Т. Я. Четверниной. М.: Институт экономики, 1989. — 188 с.

118. Мотивация и активность личности: Сб. науч. тр. /Новосиб. гос. пед. ун-т; Под ред. В. Г. Леонтьева. Новосибирск: Изд-во гос. пед. ун-та; Ч.3. — 2002. — 254 с.

119. Мунье Э. Персонализм. М.: Искусство, 1992. — 142 с.

120. Мюрдаль Г. Современные проблемы «третьего мира». М.: Прогресс, 1972. — 767 с.

121. Наргизашвили М. Трудовая активность: сущность, факторы, управление. — Тбилиси: изд-во Тбилисского ун-та, 1988. — 222 с.

122. Нарский И. С. Отчуждение и труд: По страницам произведений К. Маркса. М.: Мысль, 1983. — 144 с.

123. Нельга А. В. Формирование потребности в труде. Киев: Вища школа, 1986. — 169 с.

124. Нестеров В. Г. Труд и мораль в советском обществе. М.: Мысль, 1968. — 189 с.

125. Ортега-и-Гассет Х. Что такое философия? М.: Наука, 1991. — 403 с.

126. Оссовская М. Рыцарь и буржуа: исследование по истории морали. М.: Прогресс, 1987. — 527 с.

127. Отношение к труду, быту и досугу: (Теорет.-прикл. аспекты исслед): Сб.ст. /Рос. акад. наук. Ин-т социол. — М., 1992. — 165 с.

128. Парсонс Т. О структуре социального действия. М.: Акад. Проект, 2002. — 877 c.

129. Платон. Диалоги. Харьков: Фолио, 1999. — 384 с.

130. Платон. Государство. Законы. М.: Мысль, 1998. — 798 с.

131. Платонов К. К. Структура и развитие личности. М.: Наука, 1986. — 255 с.

132. Платонов О. А. Воспоминания о народном хозяйстве. М.: Советская Россия, 1990. — 272 с.

133. Платонов О. А. Русский труд. М.: Современник, 1991. — 335 с.

134. Плотинский Ю. М. Теоретические и эмпирические модели социальных процессов. М.: Логос, 1998. — 280 с.

135. Победа Н. А. Духовные потребности и реальное поведение. Кишинев: Штиинца, 1990. — 113 с.

136. Понукалин А. А. Экопсихология труда: В 2 т. Саратов, Изд-во гос. ун-та, 1995. Т.1. Психосоциальная экология труда, 1995. — 240 с.

137. Попов В. Д. Экономическое сознание: сущность, формирование и роль в социалистическом обществе. М.: Мысль, 1981. — 239 с.

138. Поппер К. Р. Открытое общество и его враги: В 2 т.: Т. 2. М.: Культ. инициатива, 1992. — 525 с.

139. Поршнев Б. Ф. Социальная психология и история. М.: Наука, 1966. — 213 с.

140. Поршнев Б. Ф. О начале человеческой истории: (Проблемы палеопсихологии). М.: Мысль, 1974. — 487 с.

141. Пряжникова Н. С., Пряжникова Е. Ю. Психология труда и человеческого достоинства: Учеб. пособие для студентов высш. учеб. заведений. М.: Академия, 2003. — 483 с.

142. Райх В. Психология масс и фашизм. СПб: Унив. кн., 1997. — 381 с.

143. Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии: В 2 т. Т.2. М.: Педагогика, 1989. — 323 с.

144. Рябов Н. П. Мировоззрение и трудовая активность личности при социализме. Казань: Изд-во Казанского ун-та, 1986. — 166 с.

145. Сартр Ж. П. Тошнота. /Сартр Ж. П. Стена. Избранные произведения. М.: Издательство политической литературы, 1992. — С. 15−177.

146. Семенкина С. В. Социально-экономические проблемы повышения трудовой активности в развитом социалистическом обществе. — Воронеж: изд-во Воронежского ун-та, 1983. — 165 с.

147. Сиземская И. Н. Человек и труд. М.: Высший институт управления, 1996 — 46 с.

148. Слезингер Г. Э. Труд в условиях рыночной экономики: Учеб. пособие для изучающих экономику труда /М-во труда РФ, Ин-т труда. — М., 1996. — 335 с.

149. Смирнов Г. Л. Советский человек: формирование социалистического типа личности. М.: Политиздат, 1980. — 463 с.

150. Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. М.: Ось-89, 1997. Кн. 1: О причинах увеличения производительности труда и о порядке, в соответствии с которым продукт труда естественным образом распределяется между различными классами народа, 1997. — 254 с.

151. Современный философский словарь /Под общ. ред. В. Е. Кемерова. Москва, Бишкек, Екатеринбург, 1996. — 608 с.

152. Сократ. Антология мировой философии. В 4-х тт. Т.1. Философы древности и средневековья. Ч.1. — М.: Мысль, 1969. — 576 с.

153. Сорокин П. А. Человек, цивилизация, общество. М.: Политиздат, 1992. — 544 с.

154. Соснина Т. Н. Предмет труда (философский анализ). Саратов: Изд-во гос. ун-та, 1976. — 166 с.

155. Социальная философия в конце ХХ века: Сб. науч. ст./Под ред. К. Х. Момджяна. — М.: Изд-во гос. ун-та, 1991. — 200 с.

156. Социальные факторы повышения эффективности труда /Под ред. Н. А. Лобанова, Г. Н. Черкасова. Л: Наука, Ленинградское отделение, 1981. — 160 с.

157. Степин В. Культура и становление цивилизованного рынка в России //Вопросы экономики, 1995. — № 7 — С. 74−82.

158. Струмилин С. Г. Проблемы экономики труда. М.: Госполитиздат, 1957. — 521 с.

159. Суворова Г. А. Психология деятельности. М.: ПЕР СЭ, 2003 — 176 с.

160. Суслов В. Я. Труд в условиях развитого социализма (социально-философские вопросы). Л.: Наука. Ленингр. отделение, 1976. — 150 с.

161. Суходольский Г. В. Основы психологической теории деятельности. Л.: Изд-во гос. ун-та, 1988. — 166 с.

162. Тейлор Ф. У. Принципы научного менеджмента. М.: Контроллинг, 1991. — 104 с.

163. Тейлор Ф. У. Менеджмент. М.: Контроллинг, 1992. — 137 с.

164. Товмасян С. С. Философские проблемы труда и техники. М.: Мысль, 1972. — 279 с.

165. Томашкевич В. Е. Трудовая активность (политико-экономический аспект) — М.: Экономика, 1985. — 208 с.

166. Трансформация социально-трудовых отношений и формирование рыночного механизма активизации экономической деятельности в условиях переходной экономики. /Под ред. Т. А. Батяевой. М.: Ин-т перспектив и проблем страны, 1997 — 60 с.

167. Тургенев И. С. Бурмистр /Тургенев И. С. Записки охотника. М.: Художественная литература, 1971. — С. 128−140.

168. Туровский М. Б. Труд и мышление. М.: Высшая школа., 1963. — 137 с.

169. Улих К. «Экономический человек» глазами С. Н. Булгакова //Общественные науки и современность, 1996. — № 2. — С. 127−130.

170. Файнберг Л. А. У истоков социогенеза: от стада обезьян к обществу древних людей. М.: Наука, 1980. — 153 с.

171. Фединин В. К. Человеком дело ставится: размышления об опыте и проблемах повышения трудовой активности масс. М.: Советская Россия, 1988. — 128 с.

172. Фофанов В. П. Социальная деятельность как система. Новосибирск: Наука. Сиб. отделение, 1981. — 304 с.

173. Фрейд З. Очерки по психологии сексуальности. Психопатология обыденной жизни. О сновидениях. По ту сторону принципа удовольствия. Я и ОНО. Минск: Попурри, 1997. — 477 с.

174. Фромм Э. Бегство от свободы; Человек для себя. Минск: Попурри, 2000. — 671 с.

175. Хейзинга Й. Homo Ludens. В тени завтрашнего дня. М.: Прогресс. 1992. — 464 с.

176. Хекхаузен Х. Мотивация и деятельность: В 2 ч. М.: Педагогика. Ч.1, 1986. — 406 с.

177. Храмовских Н. Т. Мотивация труда и межличностных отношений. Владивосток: Изд-во Дальневосточной гос. акад. экономики и управления, 1999. — 112 с.

178. Чангли И. И. Труд. Социологические аспекты теории и методологии исследования. М.: Наука, 1973. — 588 с.

179. Чангли И. И. Философские аспекты труда. М.: Знание, 1981. — 66 с.

180. Чаянов А. В. Крестьянское хозяйство: Избранные труды. М.: Экономика, 1989. — 492 с.

181. Чернина Н. В. Трудовое поведение в новых условиях хозяйствования. Новосибирск: Наука, 1992. — 205 с.

182. Чернышевский Н. Г. Сочинения. В 2 т. Т.1. М.: Мысль, 1986. — 805 с.

183. Чинакова Л. Обеднение потребностей. //Свободная мысль — XXI. № 6, 2003. — с. 35−43.

184. Чхартишвили Ш. Н. Место потребности и воли в психологии личности. Цит. по: Ильин Е. П. Мотивы и мотивация. СПб: Издательство «Питер», 2000. — 512 с.

185. Шкуркин А. М. Труд человека: предпосылки, генезис, будущее. Владивосток: Дальнаука, 2000. — 151 с.

186. Шопенгауэр А. Избранные произведения. М.: Просвещение, 1992. — 477 с.

187. Шопенгауэр А. Четыре принципа достаточной причины. Цит. по: Ильин Е. П. Мотивы и мотивация. СПб: Издательство «Питер», 2000. — 512 с.

188. Штольберг Р. Социология труда. М.: Прогресс, 1982. — 247 с.

189. Щербак Ф. Н. Стимулы трудовой деятельности (Методологический аспект). Л.: Изд-во ЛГУ, 1976. — 280 с.

190. Экономика русской цивилизации. /Сост. О. А. Платонов.- М.: Родник, 1995. — 382 с.

191. Энгельс Ф. Принципы коммунизма //Маркс К., Энгельс Ф. Соч., М., 1955, Т.4. — С. 322−339.

192. Энгельс Ф. Роль труда в превращении обезьяны в человека. //Маркс К., Энгельс Ф. Соч., Т. 20. М., 1961. — С. 486−499.

193. Энкельманн Н. Б. Власть мотиваций: харизма, личность, успех. М.: Интерэксперт, 1999. — 270 с.

194. Эскиндаров М. И. Трудовая активность как категория социальной философии (на примере с/х КЧР). Карачаевск, 2000. — 256 с.

195. Юдин Э. Г. Системный подход и принцип деятельности: Методологические проблемы современной науки. М.: Наука, 1978. — 391 с.

196. Ядов В. А. Отношение к труду: концептуальная модель и реальные тенденции //Социол. исслед. 1983. — № 3. — С. 50−62.

197. Anthony P.D. The ideology of work. London: Tavistok, 1977.

198. Arvon H. La philosophie du Travail. Цит. по: Товмасян С. С. Философские проблемы труда и техники. М.: Мысль, 1972. — 279 с.

199. Cattell R.B. Personality and Motivation: Structure and Measurement. Цит. по: Ильин Е. П. Мотивы и мотивация. СПб: Издательство «Питер», 2000. — 512 с.

200. Eisenstadt S.N. Tradition, Change and Modernity. Malabar, FL: Krieger Publishing, 1983.

201. Eisenstadt S.N. Modernization: Protest and Change. Englewood Cliffs: Prentice Hall, 1966.

202. Gross E. Work and Society. Цит. по: Товмасян С. С. Философские проблемы труда и техники. М.: Мысль, 1972. — 279 с.

203. Madsen K.B. Modern theories of motivation. A Comparative Study of Modern Theories of Motivation, 4th ed. Kent, OH: The Kent State University Press, 1968.

204. Maslow A.H. Motivation and Personality. 3rd Edition. NY: Longman, 2003.

205. McClelland D.C. The Achieving Society, Princeton, NJ: D. Van Nostrand Co., Inc, 1961.

206. Mounier E. Oeuvre, t.1. Цит. по: Товмасян С. С. Философские проблемы труда и техники. М.: Мысль, 1972. — 279 с.

207. Mumford L. Art and Technics. Цит. по: Товмасян С. С. Философские проблемы труда и техники. М.: Мысль, 1972. — 279 с.

208. Murrey H.A. Exploration in personality. Цит. по: Ильин Е. П. Мотивы и мотивация. СПб: Издательство «Питер», 2000. — 512 с.

209. Rawls J. The theory of justice. Cambridge: Harvard University Press, 1971.

210. Schumpeter J. The Economics and Sociology of Capitalism. NJ: Princeton University Press, 1991.

211. Touraine A. Modernity and Cultural Specificities. Цит. по: Зарубина Н. Н. Социально-культурные основы хозяйства и предпринимательства. М.: ИЧП «Издательство Магистр», 1998. — 360 с.