Значение и значимость

Рассмотрение знака как простого соединения звука с понятием является серьезным упрощением. Ведь знак существует не сам по себе, а входит определенным образом в сложную систему, поэтому понять его можно, только рассматривая в составе этой системы.

Всякий знак может быть определен двояким образом, поскольку помимо значения он обладает также и значимостью.

Если бы не различие значения и значимости, то каждому слову одного языка можно было бы поставить в соответствие слово другого языка. Тогда перевод с одного языка на другой был бы точным, ясным и однозначным. Но всякий, кому случалось заниматься переводами, мог убедиться в том, что это далеко не так. Бывают, конечно, ситуации, когда, заглядывая в словарь, мы видим там только одинединственный эквивалент нужного слова. Однако гораздо чаще мы видим целый набор таких эквивалентов. И тогда для того, чтобы выбрать нужный вариант, мы обращаемся к контексту. Такое обращение и есть поиск нужной значимости слова. Можно сказать, что значение — это словарный смысл слова, а значимость — его контекстуальный смысл.

Будучи включенным в языковую систему, слово обретает, помимо значения, еще и значимость. Так, например, французское слово mouton (баран) по значению совпадает с английским sheep (баран), но не совпадает с ним по значимости, хотя бы в том отношении, что французское mouton означает и баранину, а от английского sheep такое производное не образуется. Англичанин скажет в этом случае mouton. Или, например, первое словарное значение русского предлога на — располагаться сверху, но как тогда иностранец может понять фразу: «Давай посидим на солнышке» ?!

Строение языковой системы: синтагма и ассоциация

Различия и отношения между членами языковой системы формируются одновременно в двух сферах, в каждой из которых образуется свой ряд значимостей. Обе эти сферы равно необходимым для жизни языка и соответствуют двум формам нашей умственной деятельности.

? Синтагма (греч. syntagma, букв. — нечто соединенное). Слова в речи, соединяясь друг с другом, входят в отношения, образующие цепочку знаков. Эта цепочка является линейной, поскольку наш речевой аппарат воспроизводит звуки друг за другом, а не одновременно. Сочетания, образуемые звуковыми элементами, выстроенными в один ряд, называют синтагмами. Член синтагмы получает значимость благодаря месту, занимаемому им в этой цепочке, между предыдущим и последующим знаками. Например: «Один за всех и все за одного!» .

? Ассоциация (лат. associatio — соединение). Вне процесса речи слова, имеющие между собой что-то общее (звучание, смысл, конструкцию и т. п.), объединяются в нашей памяти, образуя более или менее обширные группы. Это отношения совершенно иного рода, чем синтагмы. Они принадлежат уже не к речи, а к языку и не являются линейными, поскольку не опираются на протяженность. Такие группы называют ассоциациями. Они могут образовывать уже не линейные, а «ветвящиеся» системы, поскольку переход от одной ассоциации к другой может осуществляться благодаря сближению по самым разным признакам: смысловому, звуковому, структурному и т. д.

Например, «учеба» > «повторение» > «копирование» > «репродукция» > «продукция» > «товар» > «повар» > «кулинар» > «бульвар» > «боливар» .

Представляется, что между первым и последним членами этого ряда вообще нет ничего общего, но каждые два смежных члена по какому-то из признаков сходны.

Образующая язык совокупность звуковых и смысловых различий является результатом двоякого рода сближений: ассоциативных и синтагматических. Именно эта совокупность отношений и составляет язык. Синтагматические группы связаны с ассоциативной взаимозависимостью, в результате линейно развертывающаяся (синтагматическая) речь в любой точке готова «взорваться» россыпью ассоциаций по самым различным основаниям: смысловым, структурным, звуковым, ритмическим и т. п. Наша память хранит все более или менее сложные типы синтагм. Когда нужно их использовать, мы прибегаем к ассоциативным группам, чтобы обеспечить выбор нужного сочетания.

Когда мы говорим на родном языке, мы не занимаемся подбором слова, означающего мелькнувшую мысль, а приводим в действие «спусковой механизм» речи, включающий в работу сразу и речевые, и мыслительные органы. Мы буквально помещаем мысль «на кончике языка» и порой, начиная говорить, сами не знаем, куда приведет нас ветвящаяся цепь свободных ассоциаций. В этом смысле язык подвластен мышлению говорящего не в большей степени, чем его мышление подвластно языку. Здесь уместна аналогия с литературным персонажем, порой «выходящим» из воли автора и начинающим жить по логике ситуации.