Введение. 
Творчество Марины Цветаевой

8 октября 1992 г. торжественно отмечалось столетие со дня рождения гениального русского поэта Марины Ивановны Цветаевой, о которой очень точно и проникновенно писал ее современник — критик Георгий Адамович: «…стихи Цветаевой эротичны в высшем смысле этого слова, они излучают любовь и любовью пронизаны, они рвутся к миру и как бы пытаются заключить весь мир в объятия. Это — их главная прелесть, стихи эти писаны от душевной щедрости, от сердечной расточительности, — не знаю, как сказать яснее. Можно действительно представить себе, что от стихов Цветаевой человек станет лучше, добрее, самоотверженнее, благороднее» .

Дореволюционный период творчества Марины Цветаевой

" Равенство дара души и глагола — вот поэт". Это точное определение Марины Цветаевой прежде всего относится к ней самой.

Оригинальность поэтического голоса, сочетание «абсолютной естественности и сногсшибательного своенравия» (Н.Мандельштам), непрестанное творческое горение, преодоление реальности быта великой силой духа, виртуозное умение напряженно я остро выразить словом радость и боль, всю полноту чувств, — вот далеко не полный перечень особенностей ее мастерства. Верно замечал В. Ходасевич: «…Эмоциональный напор у Цветаевой так силен и обилен, что автор едва поспевает за течением этого лирического потока. Цветаева словно так дорожит своим впечатлением, каждым душевным движением, что главной ее заботой становится — закрепить наибольшее число их в наиболее строгой последовательности, не расценивая, не отделяя важного от второстепенного, ища не художественной, но скорее психологической достоверности. Ее поэзия стремится стать дневником…» .

Удивительная способность к пророчеству, порой присущая гениям, позволила Цветаевой уже в юности предсказать участь своего творческого наследия:

Разбросанный в пыли по магазинам.

(Где их никто не брал и не берет!),.

моим стихам, как драгоценным винам".

Настанет свой черед.

В 30-е годы она скажет об этих строках: «формула — наперед — всей моей писательской (и человеческой) судьбы» .

Действительно, лишь сравнительно недавно ее произведения — а это более 800 лирических стихотворений, 17 поэм, 8 пьес, около 50 прозаических вещей, свыше 1000 писем — стали постепенно приходить к широкому читателю, одновременно с раскрытием ее глубоко трагичного личного пути, о котором Н. Я. Мандельштам в своих воспоминаниях «Вторая книга» писала: «Я не знал судьбы страшнее, чем у Марины Цветаевой» .

Родилась Марина Ивановна в Москве. Ее отец — профессор Московского университета, известный искусствовед и филолог, был директором Румянцевского музея и основателем-собирателем Музея изящных искусств (ныне — Государственного музея изобразительных искусств имени А.С.Пушкина), он рано овдовел, и потеря горячо любимой молодой жены Варвары Дмитриевны Иловайской, дочери крупного историка, оставившей ему дочь Валерию и сына Андрея, ощущалась им постоянно. Женившись на Марии Александровне Мейн, происходившей из обрусевшей польско-немецкой семьи, не переставал любить умершую, причем брак этот основывался на уважении, а не на чувстве и со стороны молодой женщины, которая не могла связать судьбу с любимым ею человеком и вышла замуж, стремясь заменить мать осиротевшим детям. Одаренная пианистка, ученица Рубинштейна, она всецело посвятила себя семье, которая росла: вслед за Мариной родилась Анастасия, Ася. Младшаядочь в своих «Воспоминаниях» писала: «Детство наше полно музыкой. У себя на антресолях мы засыпали под мамину игру, доносившуюся снизу, из залы, игру, блестящую в полную музыкальной страсти. Всю классику мы, выросши, узнавали как «мамино» — «это мама играла…» Бетховен, Моцарт, Гайдн, Шуман, Шопен, Григ… Под их звуки мы уходили в сон. «А Марина воссоздала образ Марии Александровны в автобиографических очерках «Мать и музыка» я «сказки матери» .

" Счастливая, невозвратимая пора детства" - это прежде всего общение с матерью, приобщившей девочек к красоте природы, книгам, музыке, подарившей им радость семейных рождественских праздников, «золотые деньки» на даче — в старинной Тарусе на Оке (цикл «Ока», 1911;1912).

" Стихи пишу с 6 лет. Печатаю с-16-ти" , — отвечала позже Марина на анкету, причем писала она не только по-русски, но и по-французски, и по-немецки, мать мечтала, что она станет пианисткой, ибо и в музыке девочка обнаруживала незаурядное дарование, блестяще училась в музыкальной школе.

В августе 1913 года умирает отец марины — Иван Владимирович. Ему посвятит она мемуарный очерк «отец и его музей» .

А в стихах той поры — немало раздумий о смерти, где звучат страстные заклятья, требованья веры и просьбы о любви к ней, «такой живой и настоящей на ласковой земле» :

— Послушайте! — Еще меня любите За то, что я умру.

Цветаеву возмущает, «что в могиле мы все равны», она не желает Стать тем, что никому не мило,.

— О, стать как лед!

Нe зная ни того, что было, Ни что придет…

Неизбежность конца вызывает бунт, протест:

Я вечности: не приемлю!

Зачем меня погребли?

Я так не хотела в землю С любимой моей земли.

Как к живым, обращается она к тем, кто ей дорог (стихи «Генералы двенадцатого года», «Байрону», «Встреча с Пушкиным», «Бабушке»). Цикл стихотворений посвящает она «П.Е.» — Петру Яковлевичу Эфрону, умершему от туберкулеза брату мужа («День августовский тихо таял…», «Его дочке», «Осыпались листья над Вашей могилой…» и др.).

В письме к В. В. Розанову 7 марта 1914 года Цветаева писала: «…я совсем не верю в существование бога и загробной жизни. Отсюда — безнадежность, ужас старости и смерти. Полная неспособность природы — молиться и покоряться. Безумная любовь к жизни, судорожная, лихорадочная жажда жить. Все, что я сказала — правда» .

Подобная диалектика безверия и все-таки веры («если бог есть»), как и диалектика жизни и смерти постоянно борются в ее душе, мятущейся и страстной.

Страстью пронизано ее дружеское чувство к поэтессе Софье Парнок, которой она посвящает цикл из 17-ти стихотворений «Подруга» (1914;1915). Для нее в этот период Софья «лучше всех», все в ней восхищает — и «неповторимая рука», и «чело Бетховена»; наиболее известным стало овеянное грустью расставания стихотворение «Хочу у зеркала, где муть…» .

Не менее пылко относится Цветаева к крупнейшим поэтам — своим современникам, причем здесь были важны даже не личные отношения, а знакомство прежде всего с их творчеством. К Мандельштаму обращены ее стихи 1916 года «Никто ничего не отнял…», «ты запрокидываешь голову…», «Откуда такая нежность?..» Его поэзию она ценила высоко, видя в. ней «магию», «чару», несмотря на «путаность, хаотичность мысли», обнаруживая след «десницы Державина» в его стихотворениях. К нему относится ее статья «История одного посвящения», ибо он тоже посвящал Цветаевой свои произведения («в разноголосице девического хора…», «На розвальнях, уложенных соломой…», «Не веря воскресенья чуду…»). Мандельштама она знакомила с «первопрестольной», щедро «дарила Москву» во время прогулок по ней.

Нельзя не отметить характерное для Цветаевой звучание фольклорных интонаций («Отмыкала ларец железный…», «Посадила яблоньку…». «В день Благовещенья…»), обращение к исторической теме («Димитрий! Марина! В мире…»), ощущение себя московским поэтом, преданным родному городу. Теперь и позже ее муза тяготеет к цикличности (кроме названных «цикл «Даниил»), казалось, война не коснулась ее, осталась ею незамеченной, ибо глубоко было спрятано беспокойство за мужа, братом милосердия сопровождавшего санитарные поезда. Уйти в стихи стремится Цветаева и от надвинувшейся революции, хотя позже горько заметит «Из Истории не выскочишь» .