Постановка вопроса в психологии и историологии

В момент своего возникновения социология имела перед собою, кроме индивидуалистической юриспруденций, которую она сразу отвергла, политические и экономические учения двоякого рода: одни имели характер более или менее индивидуалистический и продолжали традиции XVIII в.; в других, наоборот, находила одно из своих выражений тогдашняя реакция против индивидуализма XVIII в., реакция главным образом культурная, соединявшаяся большею частью с реакцией и политико-социального характера, в некоторых же случаях, напротив того, ставившая весьма смело задачу коренного переустройства общества на совершенно новых началах, противоположных как «старому порядку», так и индивидуалистической философии XVIII в. Конт вместе с индивидуалистическою юриспруденцией отверг и подобного же рода политические и экономические теории, характеризовавшие тогдашний либерализм, чтобы примкнуть к учениям противоположного характера. Если бы в то время уже существовала коллективная психология, которая сама начала складываться уже под влиянием социологической мысли, он, конечно, не преминул бы обратиться к ней для обоснования своих социологических взглядов, но в его распоряжении была только одна индивидуальная психология, и вот он, объясняя умственную эволюцию человечества, совершенно удовлетворился фикцией индивидуума, который вечно живет и постоянно учится. Мы увидим, что в самой коллективной психологии, — первые попытки которой относятся уже к нашему времени, — возникло двоякое понимание взаимных отношений между индивидуальной и коллективной душой. Уже у реакционных писателей начала XIX в. и в исторической школе права мы встречаемся с идеей народного духа, или коллективного сознания, противополагающегося личному разуму, в коем и крайние реакционеры, и самые смелые реформаторы видели причину всяких зол.

В это же самое время происходил переворот и в историологических взглядах, который был нами отмечен раньше: XVIII в. представлял исторический процесс как результат деятельности личностей, верил в силу человеческого творчества и объяснял им одним как происхождение, так и преобразования языков, религий, законов, образов правления и т. п., теперь же явилось учение о безличном процессе социальной эволюции. Философская и историологическая постановка вопроса о личности и обществе, какую мы находим в литературе начала XIX в., равным образом исходила из желания определить, каковы должны быть отношения между личностью и обществом. Предшествующая эпоха провозгласила «права человека и гражданина», с коими должно было сообразоваться и государственное устройство, и этим признала за личностью право на переустройство общества, согласное с ее видами и стремлениями. Реакционная школа объявила такой взгляд дерзкой ересью и, выставив противоположный тезис, взяла на себя задачу теоретически обосновать свою точку зрения. Ею была выработана новая концепция истории как процесса, совершающегося в силу причин, глубоко заложенных в самые основы общественного бытия, но ожесточение, с каким представители этого направления нападали на дерзновенный личный разум, обнаруживает, что в глубине души они считали этот личный разум далеко не таким бессильным, каким ему полагалось быть по-их историологической концепции. Они смутно верили все-таки в его силу, но только видели в нем не орудие добра, как мыслители XVIII в., а причину зла: все доброе для них заключалось в идеализированном общем сознании или народном духе, который сам был только олицетворением традиционного догматизма, стадного чувства, инстинктивного подчинения существующим порядкам и пассивного повиновения установленным властям. Понятно, что у реакционных писателей должна была выработаться и своеобразная психология, приглашавшая личность к полному культурному поглощению в массе.