Диалектика преемственности в северокавказской поэзии: На примере балкарской поэзии

Актуальность темы

исследования. Диалектика преемственности в литературе является одной из центральных проблем развития словесного искусства. Обоснование процесса перехода темы, идеи, образной системы, поэтической манеры от предшественника к преемнику, пути этого движения, изменения, происходящие на поэтическом поле конкретного автора, результаты этого сложного процесса — тема нашего исследования.

Она всегда была актуальной и рассматривается видными учеными, историками русской литературы. В центре их внимания — важные этапы исканий, находок, плоды ученичества, жизненность поэтической силы и ее высшее содержание. Принцип осмысления преемником традиций «учителя», определенная переориентация своего места в литературном процессе и совершенствование найденных ориентиров на пути усвоения и отталкивания — в таком аспекте исследуется диалектика преемственности и в балкарской поэзии.

Обращение исследователей к ней углубляет процесс познания литературного развития, расширяет его границы, делает ученого современником разных эпох. «Вмешиваясь» в творческий процесс той или иной эпохи, он (исследователь) познает художественный мир автора, становится свидетелем его формирования как мастера слова и его влияния на последователей.

Изучение художественных явлений прошлого и настоящего, установление «родственных» отношений в духовной жизни разных народов способствует познанию многообразных путей освоения искусства слова. Усвоение связей, взаимодействий, уровней подлинной учебы или, наоборот, прямых заимствований является школой для динамического развития национальных литератур.

Каждый автор, извлекая уроки мастерства у своих учителей, неизменно формирует свою художественную концепцию, совершенствует свой художественный метод, создает индивидуальную лабораторию жизни системы образов, углубляет уровень самопознания лирического героя.

Ориентируясь на специфику произведений своих учителей, у ученика появляются новые формы осмысления действительности, преображается характер изобразительно-выразительных средств, приобретает новые грани поэтическая мысль.

Степень научной разработанности проблемы. Изучение художественных поисков автора на всех этапах его жизненного пути, его связей с творческими традициями инонациональных мыслителей, выявление специфики его эволюции, выявление круга интересов конкретного, того или иного автора с литературным процессом предшествующей и последующей эпохи позволяет заглянуть в «построение» литературной лаборатории. Исследовательская работа позволяет выяснить специфику преломления «инородного» и какой уровень сформировался в результате этого духовного контакта.

Проблема диалектики преемственности в литературе является центральной многочисленных исследований по истории новой и новейшей русской литературы Д. Д. Благого, в частности, его труда «Диалектика литературной преемственности». Утверждение Благого, что «историческая преемственность составляет одно из необходимых условий плодотворности всякого литературно-художественного творчества», базируется на не требующей доказательств истине, что любой автор, талантливый ли он, одаренный, обязательно имеет учителя (учителей), у которого учится, от творений которого отталкивается, вбирает его поэтические манеры, преломляет мотивы.

Исследование творчества конкретного автора устанавливает, какие идеи и традиции наследует творчество изучаемого автора, что он «переделал». Прав Д. Д. Благой, утверждая, что «непосредственный исторический преемник Ломоносова Державин смог выбиться на свой, особый творческий путь только в результате прямого и осознанного отталкивания от своего великого предшественника, гений которого он неизменно высоко ценил и без художественных достижений которого не смог бы стать тем, кем он стал — крупнейшим поэтом допушкинского периода русской литературы» [23: 248].

Если сравнить две оды Державина на одну и ту же тему — по случаю рождения внука Екатерины II, будущего царя Александра I, — мысли Д. Благого о диалектике преемственности оригинальны. Ода, написанная в 1777 году, — почти повторение традиционного ломоносовского духа. Однако, найдя свой, державинский путь, поэт уничтожает «ломоносовский» вариант и создает «Стихи на рождение в Севере порфиродного отрока». Поэт находит свой путьломоносовская школа пропитала поэтический дух Державина, помогла ему найти себя — найти ту поэтическую стезю, которая именуется державинской, о чем свидетельствует знаменитая «Фелица», выражавшая надежды поэта на Екатерину, его личные симпатии. Но кроме похвалы монарху, здесь сатира на придворных, вельмож.

Общеизвестно, что Пушкин учился у Державина, но движения назад, в державинские пределы, не заметно, хотя влияние державинской музы ощутимо. Пушкин прямо признает Державина литературным «отцом». Особой главой в истории русской литературы является проблема преемственности по отношению к Пушкину поэтов, писавших после него. У него учились, учатся и будут учиться, опираются на его поэтическое мастерство, впитывая из его творческой лаборатории то необходимое, что составляет ядро большого художника. В этом убеждаются исследователи, изучая структуру произведений словесного искусства, систему художественных принципов и особенностей поэтических и прозаических произведений поэтов и писателей. «В то же время каждый большой русский (не только русский — Е. Ж.) писатель, пришедший в литературу после Пушкина, усваивая то или иное пушкинское „семя“, пушкинское начало или даже семена и начала, растил и развивал их в соответствии с характером и особенностями своего дарования и новыми требованиями века — развивающейся действительности. Следует отметить, что усвоение и развитие неизменно сопровождалось той или иной формой отталкивания».

Н. В. Гоголь считал себя учеником Пушкина. Сатирическое описание помещиков, съехавшихся на именины Татьяны («Евгений Онегин»), сатира в поэме «Граф Нулин», в «Истории села Горюхина», в «Дубровском», — все это свидетельствует о результатах пушкинских влияний. В статье «Несколько слов о Пушкине» Гоголь говорит не только о величии Пушкина, но и явно подчеркивает несомненное влияние поэта на формирование его писательского мастерства. (Самое начало седьмой главы «Мертвых душ»).

Преемственная связь наблюдается и в финальных сценах «Бориса Годунова» (потрясенный народ отказывается приветствовать нового царя, и это поражает своеобразием содержания) и «Ревизора». Если в пушкинской трагедии «народ безмолвствует», то в гоголевской комедии читатель видит застывшие позы героев, их «окаменение».

Самоутверждаясь, вырабатывая свой индивидуальный почерк, идя по тропе писательской, каждый пишущий вбирает в себя от предшественника то необходимое ему «зерно», что способствует взращиванию собственной творческой энергии, мысли. Если лермонтовский Печорин является продолжением Онегина, но не повторением, то ясно просматривается «генетическая» связь этих двух героев. Учился Лермонтов у Пушкина, хотя психология внутреннего мира Печорина свидетельствует о глубине мысли автора, почти опережающего предшественника. Период безвременья (отчаяния, неверия, разочарования — от войны 1812 года до 14 декабря 1825 года) отчеканен Лермонтовым «весомо», «зримо». Д. Благой, рассматривая общие мотивы, сходные переклички, отмечает: «Именно поэтому при наличии огромного количества схожих мест и мотивов, обилии литературных перекличек, всякого рода реминисценций, свидетельствующих об исключительно тесной связи и преемственности между Лермонтовым и его великим предшественником, лермонтовское творчество, в особенности лермонтовская лирика, так часто полемически обращены против Пушкина, многим утверждениям которого Лермонтов почти демонстративно противопоставляет свое отрицание».

Иоганн Петер Эккерман создал «Разговоры с Гете», находясь рядом с Мастером, подточил свое перо, выстрадал его под оком величайшего Учителя.

О преемственной связи некоторых произведений И. С. Тургенева («Бретер», «Три портрета») и Лермонтова писали Аполлон Григорьев, А. В. Дружинин. Внимательному читателю понятно определенное влияние Печорина на тургеневского героя, хотя последний — умственное убожество, пуст и пошл, злобен и груб. А И. Н. Розанов в Лучкове («Три портрета») нашел в определенной степени героизм Печорина.

40-~ - 50годы XIX века в русской литературе отмечены вырождением печоринского типа, хотя отголоски будут слышны и далее, и появлением тургеневских «лишних людей».

Первый русский психологический роман Лермонтова безусловно имел влияние на тургеневского «Рудина», хотя изображение внутреннего мира героя, психологизм лермонтовского героя (Печорин, Вера) несколько иной. «Поэт должен быть психологом, но тайным: он должен знать и чувствовать корни явлений, но представляет только самые явления — в их расцвете или увядании» [164: 135], — пишет Тургенев.

В психологических параллелях «Гаршин — Лермонтов» ученая из Болгарии М. Гургулова [124: 270−230] почти уравнивает меру таланта двух русских писателей, говоря о психологических переживаниях персонажей Гаршина, подчеркивает, что последний «по — лермонтовски насыщает глубоким идейным содержанием.».

Да, Гаршин безусловно ученик Лермонтова, но лермонтовский психологический принцип напряженней, портретней, эффект глубокий и неотразимый, спору не подлежащий.

Нельзя пройти мимо и такой преемственной связи, когда герой художественного произведения вбирает черты реального, известного всему миру исторического лица: назовем этот литературный прием «живым». В статье v «Социальные корни типа Манилова» [124: 297−307] Д. С. Лихачев провел живую^{параллель} между гоголевским героем Маниловым и царем-душителем Николаем I, подчеркнув, что «важнее всего для нас сам император Николай I — „первый помещик“ и образец для своей многочисленной чиновничьей бюрократии». И литературному герою, и Николаю I присущи: игры «по русскому обычаю», любовь к смотрам и учениям, лицемерие, сходство во внешности. (Манилов -«человек видный», «улыбался заманчиво, был белокур, с голубыми глазами»), мечтательность, сентиментальность (мечты Манилова об отношениях с Чичиковым и взаимная «любовь» Николая I и Бенкендорфа), манера разговаривать Манилова — яркое напоминание графа Бенкендорфа. Сама жизнь подсказала Н. В. Гоголю преемственную связь маниловых с «первым помещиком России».

Имеется немало предположений, утверждений о близости прозы Ф. М. Достоевского с романтизмом. В 1936 году Роман Якобсон утверждал, что Достоевский — романтик, «затерянный в эпохе реализма». Хотя «гибридное» (термин Р. Г. Назирова) «романтический реализм» вряд ли стоит воспринимать как научное сочетание — не даст выход реальному мышлению. Достоевский предстал у американского слависта профессора Доналда Фенджера представителем романтического реализма, преемником традиций Бальзака, Диккенса, Гоголя, Стендаля, Гюго, Джозефа, Конрада в книге «Достоевский и романтический реализм. Исследование Достоевского в отношении к Бальзаку, Диккенсу и Гоголю». (1965).

Материалом исследования послужили фольклорные тексты и творчество поэтов Северного Кавказа.

Цель исследования — опираясь на анализ текстов, как национальных, так и инонациональных поэтов, выявляя их мировоззренческие позиции, тематику и идейную направленность их произведений, эстетические идеалы, лексику, синтаксис построения поэтического текста, ритмико-мелодическую струю, специфику образного мышления и сопоставляя все это с текстами поэтов России, Запада, Востока, установить преемственную связь, ученичество и учительство традиций и новаторства, динамики развития, взаимоотношения слова и поэтического образа, эстетическую функцию слов как важнейшего средства создания образа-переживания.

В соответствии с этим определены следующие задачи:

• сопоставляя поэтические тексты Кязима Мечиева и поэтов ВостокаФирдоуси, Низами, Навои, Джами, — установить влияние их традиций и мотивов на балкарца Мечиева;

• выявить сплав родных и восточных мотивов и созданных на этой основе стихотворений, поэм, стихотворных рассказов;

• отметить высокий уровень учебы у поэтов Востока и ее отражение в поэтическом «Я» Мечиева;

• сравнивая тексты Мечиева и поэтов Востока, обобщить идейно-художественную эволюцию балкарского поэта и характер преемственности и традиций своих предшественников;

• показать влияние фольклорных мотивов на специфику индивидуализации характеров эпопеи «Тахир и Зухра»;

• посредством сравнительного анализа текстов показать принципы создания национального характера, функционирование изобразительно-выразительных средств в поэтике Кязима Мечиева, цельность и естественность поэтических строк, зрелость национального своеобразия.

Выявляя духовно-философские основы поэзии Кайсына Кулиева, опираясь на его поэтические тексты и прозаические этюды (эссе), показать:

1) на конкретном аналитическом материале воздействие традиций творчества А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Ф. Тютчева на поэзию балкарского поэта;

2) стилистическую общность двух больших художников — М. Лермонтова и К. Кулиева;

3) как и в какой степени сказались мотивы Есенина и других русских поэтов на поэзию Кайсына Кулиева, степень внутреннего единения есенинских и кулиевских мотивов;

4) обращаясь к анализу поэтических текстов Гарсия Лорки и К. Кулиева, общность в использовании традиций фольклора, единство мотивов жизни и смерти в их творчестве, а также, сопоставляя поэтические тексты Б. Пастернака,.

Миколы Бажана и К. Кулиева, показать их диалектическую близость, общее и индивидуальное в поэзии этих выдающихся поэтов XX века;

5) влияние образного строя поэтического языка Николая Тихонова, А. Твардовского на создание К. Кулиевым психологически ярких характеров, уделяя особое внимание балладному творчеству балкарского поэта, сформировавшегося под влиянием Н. Тихонова;

6) особенности традиций армянской и грузинской поэзии и их влияние на лирику Кайсына Кулиева;

7) установить преемственную связь поэзии Сафара Макитова с восточной поэзией (Фирдоуси, Низами, Навои, Джами), поэзией А. Пушкина, Ф. Тютчева, Н. Некрасова, С. Есенина, А. Ахматовой, К. Кулиева);

8) обосновать преемственную связь поэзии Керима Отарова и Берта Гуртуева;

9) идейно-эстетическое воздействие на поэзию Танзили Зумакуловой восточной лирики (Омара Хайяма), лирики русской (Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Тютчева) и верного ее учителя К. Кулиева;

10. определить истоки поэтической музы Магомета Мокаева, показать влияние поэзии Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Фета, Есенина, К. Мечиева, восточных поэтов (Джами) на становление художественного мастерства Мокаева.

11. исследовать и показать обусловленность мотивов поэзии балкарских поэтов 1970;1990;х годов XX века творчеством русских поэтов и поэтов-балкарцев старшего поколения;

12. отметить значение русской литературы в становлении и развитии литератур народов Северного Кавказа.

Научная новизна исследования. Исследуемая проблема изучена достаточно полно. В главе «История изучения проблемы.» мы отметили некоторые литературоведческие работы, обратив при этом особое внимание на специальный раздел двухтомника Д. Д. Благого «Диалектика литературной преемственности» [23], где подчеркнута необходимость монографического изучения «связей, сцеплений, притяжений и отталкиваний», преемственности и новаторства, динамику общего литературного развития. Но по интересующей нас проблеме относительно балкарской поэзии еще нет исследовательской работы, необходимость которой очевидна. Накопив и изучив фактический поэтический материал (от Шекспира до наших дней), мы установили творческие связи, литературные взаимоотношения и взаимодействия по следующим направлениям: традиции литературы Востока и балкарские поэты, русская поэзия, русский язык и их роль в совершенствовании мастерства балкарских поэтов, европейская поэзия и Кулиев, некоторые особенности традиций и новаторстваразвитие поэзии Северного Кавказа по пути духовного единства.

Поставленные в диссертации цели и задачи решены посредством комплексного анализа поэзии Северного Кавказа, через исследование диалектической преемственности с русской, европейской и восточной поэзией.

Методологическая база квалификационной работы основана на изучении трудов В. Белинского, Д. Д. Благого, Александра Абрамовича Аникста («Творчество Шекспира». — М., 1965), двадцати четырех авторов сборника статей «Поэтический строй русской лирики» (Д., 1973) — размышлений Бориса Дмитриевича Панкина (Время и слово. — М., 1973), В. И. Кулешова, украинского поэта Максима Рыльского о русской и украинской классике, о мастерстве поэтов Польши, Чехословакии, интернациональном характере поэзии (О поэзии. — М., 1974) — А. Д. Григорьевой и Н. Н. Ивановой, (Язык лирики XIX в. Пушкин. Некрасов. — М., 1981) — исследования К. К. Султанова, позиции по этому вопросу многих авторов в сборнике статей «Проблемы теории и истории литературы», посвященного памяти профессора А. Н. Соколова, отношение к данной проблеме Толгурова З. Х. (Движение балкарской поэзии. -Нальчик, 1984; Формирование социалистического реализма в балкарской поэзии. — Нальчик, 1974) и другие исследования.

При исследовании обширного художественного материала Северного Кавказа автор опирался и на работы JI. Бекизовой, А. Мусукаевой, А. Хакуашева, А. Гутова, К. Шаззо, Ю. Тхагазитова и других.

Изучив работы указанных авторитетов, выработав свое отношение на диалектику преемственности, проведено исследование поэтических текстов балкарских поэтов всех поколений. Установлены диалектическая связь, близость мотивов, особенности перекличек, творческая созвучность, сходство вариантов, различного рода реминисценции, отталкивания одного от другого, действенные средства самоутверждения и выражения, своеобразие усвоения «чужого» материалаумение переплавлять в национальное, собственное национальной литературы.

Исследуя творчество национального поэта, сопоставляя тексты его поэзии. с текстами русского, европейского, восточного поэтов, отмечена сложность и внутренняя противоречивость диалектики литературной преемственности, варианты сочетания между собой усвоения и отталкивания, диалектически сопровождаемые друг другом.

Положения, выносимые на защиту:

1. Бессмертие традиций художников мировой литературы.

2. Авторская точка зрения на проблемы преемственности в поэзии.

3. Традиции восточной поэзии и их преломление в поэзии Кязима Мечиева.

4. Влияние русской литературы на становление и развитие литературы народов Северного Кавказа.

5. Кайсын Кулиев в контексте русской поэзии.

6. «Материнская» тема в творчестве К. Кулиева и ее самобытность.

7. Европейская поэзия и К. Кулиев.

8. Значение традиций русской литературы в расширении субъективных возможностей балкарских поэтов 60−90-х годов XX столетия.

Научно-практическая значимость исследования. Творчество всех исследуемых поэтов включено в университетские программы преподавания литературы. Проблема, рассмотренная нами, может быть использована в лекционных материалах, на семинарских и практических занятиях по литературам народов России, зарубежной литературы, на занятиях по литературоведению, теории литературы, при изучении поэтики конкретных произведений.

Апробация работы. Основные положения и научные результаты диссертации изложены в монографии «Проблемы диалектики преемственности в поэзии (на примере балкарской поэзии») (2002 г.), в «Объединенном научном журнале» (2005 г., № 7. Москва), в журнале «Научная мысль Кавказа» (Ростов-на-Дону, № 4, 2005 г.), в журнале «Культурная жизнь Юга России» (2 статьи, соответственно в 2004 г., № 4 и 2005 г., № 4 — Краснодар), в журнале «Известия высших учебных заведений. Северо-Кавказский регион. Общественные науки. Приложение». — Ростов-на-Дону, № 4, 2004 г., в журнале «Вестник Пятигорского лингвистического университета, № 4, 2003 г. Около двадцати статей в издательствах Нальчика («Литературная Кабардино-Балкария», «Минги тау», в книге «Керим», в «Полиграфсервис и Т», в Институте языка, литературы и искусства им. Г. Цадасы ДНЦ РАН, 2003 г. — Махачкала, в книге «XX столетие и исторические судьбы национальных художественных культур: традиции, обретения, освоение" — докладывались и обсуждались на международных, региональных, республиканских конференциях: на первой международной научно-практической конференции (10−13 мая 200 4 г.) «Кавказ сквозь призму тысячелетий. Парадигмы культур», на межвузовской конференции «Кайсын Кулиев и современность», на региональной научной конференции, посвященной 85-летию со дня рождения К. Кулиева (Нальчик 23−24 окт. 2002 г.).

Творчество исследованных нами поэтов в индивидуальном порядке в параллели с русскими, зарубежными, восточными именами может быть темой дипломных работ, что расширит и углубит диалектику преемственности.

Структура и объем диссертации

Диссертация состоит из введения, пяти глав, заключения и библиографии.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Для научного осмысления проблем преемственности, диалектики литературной преемственности в балкарской поэзии оказалось необходимым обращение к творческой эволюции великих имен — балкарские поэты часто обращаются в своих произведениях к Шекспиру, Пушкину, Лермонтову, Тютчеву, Фету, Есенину, другим русским поэтам, поэтам Грузии, Армении, великим поэтам Востока.

Поставив перед собой цель — выяснение закономерностей развития поэтической мысли в балкарской литературе и их преемственной связи, — мы рассмотрели эволюцию преемственности Пушкина по отношению к предшественникам — Ломоносова, Байрона и др.- Лермонтова по отношению к Пушкину, финальные сцены в гоголевском «Ревизоре» («немая сцена») и в пушкинском «Борисе Годунове» («Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!» — слова, которые «как бы хотел посвистать или произнесть» судья в «Ревизоре», и та же поговорка в устах Григория в «Борисе Годунове»). Ямбический размер од Ломоносова стал основным размером поэзии Пушкина, онегинская строфа тоже идет по ломоносовскому руслу, традиции Ломоносова прослеживаются в «Стансах», «Арапе Петра Великого», «Полтаве» Пушкина.

Выявлению преемственных связей, отталкиваний, осознанного усвоения творческого наследия предшественников и выхода на индивидуальный творческий путь балкарских поэтов помогли такие исследования — в них ни единого слова о балкарской поэзии нет, — как «Байрон и Пушкин» В. М. Жирмунского, «От Кантемира до наших дней» Д. Благого (в 2-х томах), книга «Поэтический строй русской лирики» (отв. ред. Г. М.Фридлендер), «Творчество Шекспира» А. Аникста, «Вильям Шекспир» И. А. Дубашинского, «Разговоры с Гете» И. П. Эккермана и много других.

Установление связей между творчеством Лермонтова и Пушкина помогло раскрыть психологию внутреннего мира героя вообще, движение поэтической мысли от мысли предшественника, учителя, до собственной, индивидуальной: что взял у учителя, как «переработал», от чего конкретно оттолкнулся, какая была «перекличка», какие внес реминисценции, какова эволюционная связь, кто кому и в какой степени воздал должное, какова линия принятия принципов предшественниковкакова преемственность культуры стихав чем и как она обнаруживаетсякаково взаимопроникновение поэтического духа, мотивакаковы эстетические нормы ученичества, их грани — все это тоже нашло отражение в балкарской поэзии. Что конкретный балкарский поэт усвоил, какие мотивы перенял, что было «подсказано» балкарскому поэту и кем конкретно, какими внутренними факторами эти «подсказки» обусловлены — на все эти вопросы мы постарались дать обстоятельные ответы, опираясь на фактический поэтический материал.

Ученичество — явление сложное. Ученик не только воспринимает то, что говорит учитель, а подражает и его личностным качествам. Эта особенность подражательства в ткани наших размышлений, хотя «литературная преемственность действительно представляет собой сложный и внутренне противоречивый процесс, в котором усвоение и отталкивание сочетаются между собой, диалектически сопровождают друг друга» [23: 256].

Кязима Мечиева вдохновляли великие поэты Востока — балкарский поэт читал не переводы, а подлинники, он говорил на их языке, как на родном. Учителя у Кязима были чрезвычайно «высокого происхождения». А как это заимствованное вкрапливалось в поэтический мир великого балкарца — мы попытались обосновать, используя текстовый материал.

Кулиевские этюды о своих учителях и современниках, с которыми Кайсын был знаком, дружен и называет тоже учителями, — прекрасный образец доброты, человечности и умения давать достойную оценку творениям своего собрата по перу. Поэтический мир Кайсына, состоящий из разума и мудрости, представляет великолепное здание, построенное по законам искусства. Черпая «материал» из своего бездонного сокровища — духа, Кулиев был талантливым учителем и благодарным учеником. Он весь — в своих творениях.

В гармонии и согласии своих душевных движений живут и творят Сафар

Макитов, Керим Отаров, Берт Гуртуев, Салих Гуртуев, Ахмат Созаев, Ибрагим Бабаев, Мурадин Ольмезов, Мухтар Табаксоев, Абдуллах Бегиев, Танзиля Зумакулова и Магомет Мокаев, другие северо-кавказские поэты. Из мира их поэзии мы попытались извлечь мотивы сближения, сходства, родственности, общей эмоциональной окраски, лирического тона, соответствий о разных и выразительных средств с поэтическими образцами их предшественников. Обращено внимание на лирическую действенность поэтической манеры признаний, внутренний лирический тон, естественность мотивов. Каждый из них учился у предшественников и современников так, как поэт может учиться у поэта. Именно — как поэт.

Поэт — личность свободная, творящая не по уставным законам. «Разве можно спрашивать у судьбы, почему случилось то, а не это? Почему окончилось так, а не вот как? Поэт в каждом своем произведении должен быть творец, а не подражатель.» [69: 91]. А мы лишь добавим: поэт должен быть последователем и самим собой.

При выявлении преемственных связей мы рассматривали элементы поэтических текстов в пространственно-временной связи, сложность структуры, функции знаков и их общественную коммуникативность, специфическую иерархию их лингвистической роли, идейно-эмоциональную целевую установку контекстов.

Устанавливая конкретную диалектическую связь балкарского поэта с Учителем, выявляли уровень связи, определяли механизм контактности слова, постоянно подчеркивая стержневое слово и ту цепь энергетических единиц, которые «подсказывали» видимый или прикрытый способ отталкивания. При этом четко обозначалась поэтичность как органическое свойство рассматриваемого лирического текста. Так, поэзии Тютчева мы касались почти в каждой части исследования как Учителя для последующих поколений, подчеркивался тютчевский тип поэтического сознания, взаимодействие автора и изображаемого им мира, энергия слова и ее действие на функциональные возможности лирического героя, прием выразительности, составляющие композиционное целое. Мы подчеркивали, как тот или иной балкарский поэт воспринимал особый тип мышления русского поэта Тютчева, отдельный мотив или звено мотивов, состояний, гиперболизация в «космических» стихотворениях.

Немалая часть исследования посвящена основателю балкарской литературы Кязиму Мечиеву — стихотворным текстам, поэмам, поэме-эпопее «Тахир и Зухра» — поэзии-пророчеству, поэзии — служения народу, поэзии-философии. Основой движения его лирического героя являются языковые формы и системы поэтических контекстов, упорядоченных синтаксически-интонационным, грамматическим и семантическим пластами. Анализ его лирических текстов, панорамных произведений обнаружил интерпретацию широкого масштаба балкарской действительности. Структурный анализ показал, что Мечиев — крупный представитель историко-литературного процесса, который, часто выходя за пределы реалий современности, открывает завесу будущего.

Каждое слово в его текстах с максимальным значением, социально и эмоционально заполнено. О совершенстве его текстов говорит их плотность.

Большая часть исследования посвящена творчеству Кайсына Кулиева и его диалектическим связям. По нашей проблеме исследовано творчество Гарсиа Лорки, Миколы Бажана, А. Пушкина, М. Лермонтова, А. Фета, Ф. Тютчева, А. Ахматовой, М. Цветаевой, С. Есенина, Н. Тихонова, А. Твардовского и других. В каждом разделе работы, посвященном этим поэтам, мы рассматривали языковой слой как цепь энергетических единиц, глубинно рассматривали особый тип мышления конкретного поэта, мотив как часть поэтической мысли, элементы его составляющие как что-то единое, органично-целостное, как часть картины мира. При поиске единых, или близких, мотивов оптически рассматривали психологическую, социальную, познавательную наполненность стиха и его установку на лиризацию духовной и интеллектуальной действительности. При абсолютном установлении ученичества-учительства поэтическое произведение исследовалось пластами: синтаксически—интонационно, метрически, грамматически и семантически, внутренняя упорядоченность лирического героя, языковые формы и системы поэтических контекстов, лингвистический характер выявления образности, психологические ситуации, мотивировавшие лирические чувства действующего субъекта.

Являясь своеобразной формой художественного познания мира, вобравшая пушкинские, лермонтовские, тютчевские. тихоновские и другие мотивы, выйдя на мировую арену, стала общечеловеческой ценностью — такова многогранность, мощная сила проникновения и обобщения закономерностей жизни поэзия Кулиева.

Эти ценностные представления объективированы в поэтических текстах Керима Отарова, Берта Гуртуева, Сафара Макитова, Танзили Зумакуловой, Салиха Гуртуева, Магомета Мокаева, Ахмата Созаева, Мурадина Оль-мезова, Ибрагима Бабаева, Мухтара Табаксоева, Абдуллаха Бегиева. Их искусство, активно формируя систему ценностей, опираясь на быт и нравы, культурные и эстетические идеалы своего народа и народов своих учителей-предшественников, создают индивидуальные поэтические модели, объективно мотивированные богатством их чувственного мира через усвоение данных объективного мира.

Приняв к сведению самостоятельную и уникальную гуманитарную значимость теории литературы, её фундаментальность, её центральное звено — общую поэтику, дискуссионность и спорность мнений, в некоторых случаях несовместимость суждений и концепций, монистичность (углубленное изучение одного аспекта), теоретико-методологическую ценность мышления означенных в работе имен, и не только, используя основные, ключевые термины науки о литературе в соответствии с их смысловой определенностью, автор исследовал творчество почти всех балкарских поэтов и поставил перед собой главный вопрос: кто их учителя, чему и как они учились? Наше исследование является ответом на эти вопросы.

Нам близки были суждения выдающегося ученого Д. Д. Благого, который считал, что «любое литературное произведение при всей его самоценности и неотъемлемой принадлежности индивидуальному творцу является органическим звеном в длительной цепи развития, прежде всего данной национальной литературы, а затем и литературного движения человечества» [23: 247].

Типологические сближения, конвенгенции между литературами разных народов, эпох, международные литературные связи изучены, конкретизированы влияния и заимствования. Преломление жанрово-стилевых особенностей пушкинских, лермонтовских, тютчевских, фетовских, некрасовских, блоковских, есенинских, цветаевских, ахматовских поэтических текстов в творчестве балкарских поэтов. Использован при этом конкретный поэтический материал. Отмечены единичные сюжеты, мотивы, текстовые фрагменты, отдельные речевые обороты. Немало выявлено реминисценций, в работе они занимают существенное место: цитаты, оценочные характеристики разных авторов, единичные звенья словесно-художественных текстов, наши вольные переводы, художественные реминисценции (женские образы в творчестве Кайсына Кулиева, места боев в творчестве Н. Тихонова и К. Кулиева), живописные и музыкальные творения армянина Мартироса Сарьяна (картины: «Горы», «Араратская долина», «Сбор персиков в колхозе»), Николая Тихонова («Как в красочной симфонии»), Аветика Исаакяна (поэтический образ матери), переводы целого ряда миниатюр Исаакяна А.Блоком. Художественных реминисценций, отмеченных в нашей работе, очень много — они составляют устойчивые звенья поэтических текстов, глубоко значимых. Цитатный материал живо представляет читателю лики В. Шекспира, Иоганна Вольфганга фон Гете, В. Белинского, Ф. Шиллера, Г. Гейне, русских поэтов — поэтов от А. Пушкина до наших дней, — крупнейших поэтов Востока (Фирдоуси, Джами, Низами, Навои, Хайям), грузинских и армянских поэтов.

В исследовании рассмотрены разнообразные реминисценции, ощутимо использованные (имеется в виду ученичество) поэтами балкарцами. Особое внимание при этом обращено на книгу Кайсына Кулиева «Так растет и дерево», где автор предстает философом, размышляет о законах творчества, месте художника в обществе, его волнуют проблемы преемственности, художественные традиции.

В работе много отсылок к литературным фактам, подчеркнуто обилие реминисценций исследуемого поэта, их разнообразие. Не называя термин «интертекстуальность», но используя его, мы имели в виду совокупность межтекстовых связей, их осмысление, оценку, преобразующую силу художественно-речевых средств. Были подчеркнуты и обычные текстовые схождения, не являющиеся преемственностью, цитации, которые использовались в качестве ссылок на творчество поэта, писателя, ученого. Каждая диалектическая параллель рассматривается нами для выяснения сути, функции, а то и каузальности (причинной обусловленности) речевых единиц, сопряженных структурными аспектами самого произведения, будь то миниатюра или поэма эпического или лирического характера.

На сопоставительном материале при установлении преемственных связей детально рассмотрены композиционные средства: повторы, служащие для выделения и акцентирования особо значительных звеньев, подчеркивалась их доминирующая рольвыделялись текстовые эпизодывыделялись анафорические повторы, эпифоры (повторяющиеся концовки строф).

Для установления диалектики литературной преемственности колоссальное значение имеет мотив, обладающий высокой степенью семиотичности (синтактики, семантики и прагматики).

Мотив как простейшая единица в развитии сюжета локализован. Мы рассматривали повторяемые различные лексические единицы, эпиграфы не только к эпическим произведениям, но и к стихотворным текстам. Это внутренняя, глазу не видная, но темперируемая «жизнь» произведения. Но к этим мотивам мы прислушивались, пытаясь разгадать, и разгадывали, этот внутренний мир текста, эту загадку, помещенную в сердцевину произведения. От мотива (радости, печали, счастья.), которым охвачен поэт, зависит и структура произведения, слова, которые и являются «строительным» материалом. Прав А. Блок, утверждая, что «Всякое стихотворение — покрывало, растянутое на остриях нескольких слов. Эти слова светятся как звезды. Из-за них существует стихотворение» [252: 84]. Мотив боли за страдания своего народа Кязим Мячиев вложил почти во все написанное им. «Тахир и Зухра» — сказание о трагической любви юноши и девушки. Развитие его сюжета в арабском, тюркском и персидском мирах в общем близко. Мотив трагической любви двух молодых людей нашел выражение в «Лейли и Меджнун», «Юсуф и Зулейха», «Фархад и Ширин», «Тахир и Зухра» .

В «узнавании» преемственных связей исследователю помогает выявление, высвечивание умолчаний, мелочей, которые, в сущности, динамизируют, активизируют воображение умеющего видеть невидимое. Вкрапливая их в текст, автор усиливал интерес к познанию, к раскрытию. «У Чехова, — отмечал Л. Толстой, — своя особенная форма, как у импрессионистов. Смотришь, человек будто бы без всякого разбора мажет красками, какие попадаются ему под руку, и никакого как будто отношения эти мазки между собой не имеют. Но отойдешь на некоторое расстояние, посмотришь, и в общем получается цельное впечатление. Перед вами яркая, неотразимая картина"4. В «Шах — наме» Фирдоуси нигде не называет своего имени, не называет своего имени и Кязим Мечиев в «Тахире и Зухре», но, обращая внимание читателя на свой возраст (32 года) и кузнечное свое ремесло, постоянно ведет по тропе божественной — Разуму, а затем очерчивает контуры вечного треугольника, где двое влюбленных оказываются в нижних точках, а зло, всесилие занимает верхний план, своим весом и оком давящий на нижние и лишающий их возможности движения.

Но есть в поэзии Мухтара Табаксоева (об этом в соответствующем разделе написано подробно) умолчания, выраженные многоточиями, явные пробелы в ткани лирических текстов, о многом в судьбе балкарского народа кричащие. Сила этих номинативных предложений в констатации реальной действительности. Таких недомолвок много в «Евгении Онегине», в «Тахире и Зухре» Мечиева, во многих текстах Тихонова, Твардовского, Ахматовой.

К таким художественно значимым относятся и подтексты — своеобразные предметно-психологические указатели, которые рассмотрены в творчестве Берта Гуртуева, Керима Отарова, Магомета Мокаева и других. Внутренняя жизнь персонажей («Шах — наме», «Тахир и Зухра», в поэмах Керима Отарова, Кайсына Кулиева и др.) и лирических героев рассмотрены при сопоставительном анализе текстов.

Авторы иногда прибегают к неким недомолвкамв силу сложившихся обстоятельств, из-за страха перед власть имущими (об этом в «Шах — наме», «Тахир и Зухра» и др.). Таких аллюзии немало в рассмотренных текстахэта тайнопись оберегает героев от расплаты за сказанное. Нами не рассмотренные, но послужившие весьма существенно в расстановке нужных акцентов: «Стансы» О. Мандельштама, многочисленные произведения Салтыкова-Щедрина, стихотворение А. К. Толстого «История государства Российского от Гостомысла до Тимашева», поэма К. Кулиева «Завещание» знаменитая антиутопия Е. М. Замятина «Мы», где поставлены глобальные проблемы возможного будущего человечества, многочисленные стихотворные тексты А. Пушкина, М. Лермонтова, романы И. Тургенева и т. д.

Динамика точек зрения авторов, их персонажей, необходимость вычленения из их позиций внешнего и внутреннего мира, глубокий художественный смысл, мысленное переживание всего этого помогает внутренней и внешней организации, развитию, критическому пересмотру, переоценке трудов всех исследуемых нами произведений, расхождению или сближению различных творческих индивидуальностей.

В работе над выявлением преемственных связей поэзии К. Кулиева и грузинских, армянских и других поэтов мы опирались на научные мысли А.Н. Ве-селовского [33: 107−117], считавшего «простейшей» формой «аналогий» и «сравнений» двучленный параллелизм — при сопоставлении природы и человека (из народной песни «Высота ль, высота поднебесная, / Глубота, глубота окиян — море»), где обилие символов, метафор, иносказаний.

Осмыслению художественных достижений предшественников и формированию творческой индивидуальности — видению всего этого процесса, глубинному восприятию авторских ассоциаций и сцеплений, оказало выявление лирических отступлений{их обилие отмечено в произведениях восточных поэтов и в «Тахире и Зухре», отличающихся многоплановостью и эпической широтой.

Возможно, ни один исследователь до конца, до самой последней точки не сможет постигнуть полное содержание творений художника слова: не мог, быть может, не хотел раскрыться до конца, что — то оставил в тайне, а быть может, эту тайну художник вложил в некие интеллектуальные построения. Мы пытались полнее определить, глубже проникнув в исследуемые произведения «отцов» и «детей», индивидуальную данность и ту грань, которая была связующим звеном при создании конкретного произведения.

Мы постоянно ставили перед собой вопрос: какой большой (или маленький) исторически необходимый вклад в дело создания балкарского национального искусства слова внес тот или иной поэт — европейский, русский, восточный, а в последнее время и балкарский, потому что преемственность по отношению к Кязиму Мечиеву и Кайсыну Кулиеву абсолютна для их последователей (это признания автору этих строк Магомета Мокаева, Ибрагима Бабаева, Мухтара Табаксоева, Абдуллаха Бегиева). Мы пытались синтаксический строй языкового материала рассматривать в тесном взаимодействии с семантикой, обеспечивающей выражение многообразия человеческих мыслей, способы познания субъективной действительности и коммуникативные намерения эпического и лирического героя.

Учли чрезвычайную важность моделей предложений, их структуру и типовое значение, семантику и формы конститутивных компонентов, предикативно-наречной модели, модели с именными предикатами, некоторые неполно-знаменательные глаголы, модифицирующие исходную модель, полупредикативные (каузативные) конструкции.

При сопоставительном анализе текстов не только разных национальных искусств, но и разных временных отрезков мы обращали внимание на способы передачи новой информации. Известны два способа: эксплицитный и имплицитный.

При первом — уже известное из предшествующего текста, при втором — неявный (будто известны адресату) способ передачи новой информации — имплицитная предикация. Имплицитно предицируемых сообщений в восточной поэзии немало, особенно в причинных адъективных конструкциях, обеспечивающих текстовую реализацию лексического значения прилагательного. В анализируемых стихотворных текстах, поэмах, поэмахэпопеях мы отмечали предельную компактность, пословичные формулы, афоризмы, сентенции, медитацию (лат. — meditatio — обдумывание, размышление), экспрессивность речи лирического героя, как организующее и доминирующее начало, что знакомит с духовнобиографическим опытом, личной судьбой, различного рода взаимоотношениями с современниками и отношением к прошлому и будущему.

Для определения генезиса конкретного лирического текста, что помогало выявлению преемственных связей, мы опирались на изучение творческой истории отдельных текстов Пиксановым Н. К. (на примере «Горя от ума»): «Любой эстетический элемент, любая форма или конструкция могут быть научно осознаны наиболее чутко, тонко и естественно верно только в полном изучении их зарождения, созревания и завершения» [118: 18]. Понятны при этом идейная позиция автора, его взгляд на все то, что происходит в стране и мире, позиция, которую он занял, создавая конкретное произведение, психология и интересы различных социальных групп.

Сколько бы мы ни рассматривали генетическую сторону литературы, разнородность и множественность факторов деятельности творца, до конца, как нам думается, природу свободы и инициативы, до самой начальной или последней точки распознать невозможно. Это универсальная схема, иерархически упорядоченнаяодносторонность теоретической регламентации неизбежна. Нельзя не согласиться с аксиомой: «Не будем поддаваться искушению мелкого тщеславия — прибегать к формулам, априорно устанавливающим генезис творчества. Мы никогда не знаем всех элементов, входящих в состав гения.