Антирелигиозная пропаганда 1918-1946 годов

Министерство образования и науки Российской Федерации Федеральное Государственное Бюджетное Образовательное Учреждение Высшего Профессионального Образования

«Оренбургский Государственный Педагогический Университет»

Исторический факультет Кафедра: Российской истории Курсовая работа Антирелигиозная пропаганда 1918;1946 годов Студент 2 курса исторического факультета Красильникова Мария Игоревна Оренбург 2012

План Введение

1. Конфессиональный состав Российского общества до прихода новой власти

2. Религиозная политика новой власти

2.1 Первые законодательные документы, отделяющие церковь от государства

2.2 Меры по отделению церкви от государства

2.3 Атеистическая пропаганда

2.4 Отношение новой власти к «инородцам»

3. Роль патриарха Тихона в отношении между церковью и большевиками

4. Антирелигиозная деятельность в годы репрессий

5. Отношение Сталина к церкви. Политика государства в годы войны Заключение Список использованной литературы

Введение

Актуальность работы:

Коренные изменения государственно-церковных отношений как важная часть общих изменений в государстве и то влияние, которое оказывает церковь на духовно-нравственное развитие общества, обязывает нас обратиться к богатому историческому опыту. Уроки истории взаимоотношения власти и церкви приобретают сегодня и научно-теоретический, и вполне практический характер, позволяют учесть ошибки прошлого при формировании новой «модели» взаимоотношения власти и церкви, что в конечном итоге может сказаться на реальной практике и перспективах развития отношений власти и общества в целом.

Темой моей курсовой является антирелигиозная пропаганда, но чтобы её рассмотреть, необходимо сначала разобраться в отношениях между властью и церковью. И только потом выявить значение антирелигиозной пропаганды для данного периода истории.

Цель: определить методы борьбы власти с церковью.

С победой большевистской идеологии в России началась непримиримая борьба со всеми другими видами идеологии. Религия рассматривалась новой властью в качестве одного из основных препятствий на пути установления монополии в области идеологии. Православие как оплот многовековой российской монархии, как составляющая официальной идеологии — «православие, самодержавие, народность», как часть той государственности, которую разрушили большевики, подверглось уничтожению наряду с другими остатками прежнего строя. Поэтому политика правящей партии по отношению к церкви была определена В. И. Лениным однозначно: «Мы должны бороться с религией. Это — азбука всего материализма, и, следовательно, марксизма».

Задача: Определить влияние антирелигиозной пропаганды государства на мировоззрение народа и проследить изменение отношений между церковью и властью.

Первоначально становление массового атеизма не имело четкого оформления и содержало в себе много стихийности. Стимулятором его был ленинский Декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви. Реализация этого декрета сопровождалась активной антирелигиозной пропагандой.

Пропаганда — это организованное и целенаправленное распространение идей, мнений, подтверждений, символов и слухов через средства массовой информации и по другим каналам общественной коммуникации.

Агитаторы и пропагандисты не только разъясняли рабочим, крестьянам, красноармейцам и другим группам населения основные положения Декрета, но и разоблачали контрреволюционную деятельность духовенства, реакционный характер религиозной идеологии, а также популяризировали научную картину мира, раскрывая ее антирелигиозную направленность.

Хронологические рамки: 1918;1946 гг.

1. Конфессиональный состав Российского общества до прихода новой власти С 20−30-х годов сложилась точка зрения, согласно которой церковь, особенно православная, безоговорочно придерживалась лишь промонархических позиций, верой и правдой стояла за интересы самодержавия, враждебно относилась к антицаристским отношения в обществе. Однако эта точка зрения верна лишь наполовину и, конечно, не даёт всей полноты исторической картины.

На самом деле в церкви ещё до начала 1917 года происходили сложные и противоречивые процессы. Да и само общество было очень многолико, многоконфессионнально, что являлось одной из самых отличительных особенностей России. Только православных в это время в империи было порядка 115−125 млн. человек. Да ещё около четверти миллиона человек православного духовенства и монахов с монашествующими. Около 20 млн населения Средней Азии, так называемого Востока России, как заявляло мусульманское духовенство, целиком являлось приверженным исламу. И это не считая, по меньшей мере, 5−6 млн прихожан 6500 мусульманских приходов с 12 тыс. человек исламского духовенства, проживавших в центральной части России, в Поволжье, На Северном Кавказе, Урале, в Сибири. Всего же неправославного духовенства в России было примерно 100 тыс. человек. Таким образом, учитывая число духовенства и прихожан протестантских, старообрядческих, католических, иудейских и других общин, имевшихся в России, следует сделать вывод, что к 1917 году абсолютное большинство населения страны составляли верующие. С цифрой в 125 млн. человек православных верующих, называемой тогда руководством Русской православной церкви, ещё можно поспорить, но опровергать, как это делала позднее антирелигиозная пропаганда, тот факт, что подавляющая часть населения России являлась верующей, невозможно. Это подтверждала и государственная статистика. Так, по данным «Ежегодника России за 1904 год», изданного государственными статистическими ведомствами в Санкт-Петербурге в 1905 году, можно получить представление о составе верующих в стране. С некоторыми небольшими поправками эти данные можно принять расчётными и для 1917 года, так в ситуациях за это время вряд ли могла радикально измениться. Православные и старообрядцы в России составляли 70% населения, последователей ислама — 10,8%, иудеи — чуть более 4%, протестанты — 4,85%, прочие — 1%. Эта гигантская многоконфессиональная людская совокупность и являлась тем самым российским обществом, в котором к началу 1917 года начались необратимые революционные процессы. И потому неправильно утверждать, что церковь в целом противилась радикальным преобразованиям в обществе Алексеев Валерий Аркадьевич. Иллюзии и догмы.- М.: Политиздат, 1991. — С. 3.

2. Религиозная политика новой власти

2.1 Первые законодательные документы, отделяющие церковь от государства

14 июля 1917 года Временное правительство приняло закон «О свободе совести», где утверждались принципы свободы выбора гражданами любой религии, веротерпимость, возможность беспрепятственного отправления всяких религиозных культов, исключая изуверские. Однако в законе было закреплено (и большевики справедливо критически это отмечали), главным образом, лишь исключительное право граждан на исповедание религий и почти ничего не говорилось о праве быть атеистом, вести антирелигиозную пропаганду. Это было типичное буржуазное законодательство о свободе совести, похожее на ранее принятые подобные акты в ряде стран Европы. В законе были подтверждены права религиозных организаций на проведение широкой религиозно-общественной, проповеднической, благотворительной, педагогической деятельности при сохранении лояльности существующему политическому строю.

Несмотря на предоставление церкви в соответствии с законом «О свободе совести» лишь определенной самостоятельности, автономии в принятии решений внутри церкви, Временное правительство видело в православии главенствующую опору существующей власти, старалось оказывать ей помощь на государственном уровне как «религии основной части населения».

Но революционные события в стране развивались стремительно. 25 октября в Петрограде Временное правительство было низложено, и власть перешла в руки Совета Народных Комиссаров.

Органы новой власти и люди, их возглавившие, с первых же дней, следуя программным установкам своей партии, стремясь как можно скорее применить их в сложнейших условиях разрушенных старых государственных структур России, начали спешно осуществлять провозглашенные ими ранее принципы взаимоотношений пролетарского государства с церковью. Уже 2 ноября 1917 года была обнародована «Декларация прав народов России», подписанная В. И. Лениным и И. В. Сталиным, в которой церковь отторгалась из сфер гражданской и государственной жизни, отменялись все религиозные привилегии и ограничения.

11 декабря 1917 года Совнарком обсудил вопрос «О мерах по ускорению отделения церкви от государства», создав комиссию для выработки декрета. Через неделю, 18 декабря, был издан декрет о гражданском браке и гражданской метрикации, в котором церковный брак объявлялся частным делом граждан. Церковь, таким образом, отстранялась от влияния и на эту сферу жизни: от регламентации поведения людей в браке, в деле воспроизводства новых поколений, регистрации рождений, смертей и т. д.

Закон о свободе совести, опубликованный 14 июля, провозглашал свободу религиозного самоопределения для каждого гражданина по достижении 14-летнего возраста, когда дети еще учатся в школе. Министерство просвещения торопилось использовать это положение для того, чтобы низвести преподавание Закона Божия на уровень факультативного предмета или вовсе устранить его из программы обучения.

Несколько раньше, 30 ноября, Совнарком рассмотрел вопрос об изъятии у православной церкви монастырей и передачи их в ведение Наркомата призрения. Изъятие у церкви такой мощной материальной базы, как монастырское хозяйство, было весьма заманчивым: за счет этого можно было удовлетворить немалые потребности в служебных и жилых помещениях, казармах, приютах, складах, строительных материалах. И вскоре этой возможностью воспользовались на деле.

В ходе работы над проектом декрета об отделении церкви от государства были рождены и другие предложения, направленные на всемерное ограничение влияния церкви, ослабление ее материальной базы, созданной, как тогда говорили, «неправедным» или нетрудовым путем. Окончательно обрывались любые связи церкви и государства, существовавшие в прошлом. Так, 20 января 1918 года, еще до принятия декрета об отделении церкви от государства, было опубликовано распоряжение правительственных органов о лишении церкви каких-либо государственных денежных ассигнований, компенсаций, вспомоществований и т. д.

23 января 1918 года декрет был опубликован под названием «О свободе совести, церковных и религиозных обществах». Но уже вскоре после этого в «Собрании узаконений», сборнике правительственных документов № 18 за 1918 год, декрет был опубликован род названием «Об отделении церкви от государства и школы от церкви». Он был подписан В. И. Лениным и комиссарами.

Декрет провозглашал не только отделение церкви от государства, но и школы от церкви. Это вызвало недовольство в среде верующих. Недовольство вызвало и постановление Наркомпроса от 18 февраля 1918 года за подписью А. В. Луначарского о запрещении преподавания в школах религии. Цыпин В. История русской православной церкви. 1917;1990. М., 1994. С. 20−26

Отношение новой власти к православной церкви, как и к другим конфессиям, определялось в статье декрета «Советская политика в религиозном вопросе». Поскольку православная церковь рассматривалась как часть государственного аппарата Российской империи, как «орудие управления и господства эксплуататорских классов над трудящимися классами», то основная задача политики в отношении ее заключалась в том, чтобы лишить ее «первенствующей» роли среди других конфессий, «разбить старую церковную государственную машину», «уменьшить удельный вес церковников». Допускалось лишь существование групп верующих, которым предоставлялось право «на отправление культа», заключение договора с властями о найме помещения для богослужения и приглашение священнослужителей для отправления религиозных треб. В заключительном параграфе декрета «все имущество существующих в России церковных и религиозных обществ» объявлялось «народным достоянием»: «Здания и предметы, предназначенные, специально для богослужебных целей отдаются, по особым постановлениям местной или центральной государственной власти в бесплатное пользование соответствующих религиозных обществ».

Духовенство считало незаконным решение властей о закрытии духовных семинарий. По этому поводу Поместный собор направил в Совнарком специальное письмо, в котором отмечал, что подготовка священников — внутреннее дело самой церкви. Ответа на это письмо не было, так же как и на другое, направленное в СНК позднее, в мае 1918 года, по поводу закрытия женских епархиальных училищ.

На соборе в Москве были выдвинуты предложения, приступить к выработке нового декрета, определявшего деятельность церкви в обществе, «освободившемся от самодержавия и буржуазии». В состав комиссии предлагалось обязательно включить представителей духовенства и верующих.

Для того чтобы выразить эти пожелания правительству, в начале февраля 1918 года в Петроград прибыла специальная депутация Всероссийского церковного Собора в составе личного представителя патриарха профессора Московской духовной академии Н. Д. Кузнецова, А. Д. Самарина, крестьян Малыгина и Юдина. Однако, проведя в Совнаркоме некоторое время, они вынуждены были вернуться: их никто не принял.

По существу декрет был нацелен на уничтожение церкви как иерархической организации и на ликвидацию духовенства как сословия. Власть декларативно заявляла о своем невмешательстве во внутреннюю жизнь церкви, разрывала связи государства с церковью и отвергала прямую борьбу с ней. Но в нарушение принципа отделения руководство страны не только не предоставило церкви независимости, но, активно вмешиваясь во внутреннюю жизнь церкви, встало на путь прямой конфронтации по отношению к ней. Для практического претворения в жизнь декрета по решению СНК РСФСР в апреле 1918 г. была создана Межведомственная комиссия при Наркомюсте. В нее предписывалось включить представителей всех заинтересованных организаций, ведомств, компетентных лиц, но ничего не было сказано о необходимости привлечения для работы над проектами документов духовных лиц, верующих. В мае того же года после роспуска комиссии образован VIII («ликвидационный») отдел Наркомюста во главе с П. А. Красиковым, призванный ликвидировать административно-управленческие церковные структуры. VIII отдел Наркомюста на долгие годы стал подразделением в структуре советских органов власти, фактически осуществляющим государственную церковную политику.

Когда же 30 августа 1918 года инструкция НКЮ по проведению в жизнь декрета СНК об отделении церкви от государства была обнародована, то факт, что и на этот раз документ был разработан без участия религиозных организаций, вызвал большую волну недовольства у духовенства.

Что же представляла собой эта инструкция и почему она не устраивала духовенство? Надо признать, что инструкция сильно ограничивала жизнедеятельность религиозных организаций. Инструкция, по сути (хотя она и не имела силы закона), закрепила положение о лишении религиозных прав юридического лица. Они не могли владеть движимым и недвижимым имуществом. Им запрещалась всякая благотворительная, просветительская, педагогическая деятельность. Все имущество, включая храмы, передавались на баланс местных Советов, которые должны были принять его по описи, то есть церковное имущество признавалось государственной собственностью. В то же время ремонт культовых зданий, согласно инструкции, верующие обязаны осуществлять за свой счет. Все религиозные шествия, молебны на открытом воздухе без разрешения местных властей не допускались. У религиозных организаций отбирались «не нужные им» для богослужений здания. Это были подворья, угодья, общежития, дома, гостиницы, постоялые дворы, пасеки и т. д. Все помещения духовных школ передавались в ведение Наркомпроса.

В течении не только 1918, но и следующего 1919 года в СНК не прекращался поток обращений и телеграмм верующих и религиозных деятелей, приходского духовенства, монахов об отмене многочисленных распоряжений местных властей о запрещении совершения религиозных обрядов, закрытия церквей, монастырей, арестах священнослужителей.

1919 год стал временем планомерного наступления на религию и церковь со стороны партийных и государственных органов. Организующим началом этого наступления явились решения и установки VIII съезда РКП (б), состоявшегося в марте 1919 года. Религиозному вопросу съезд уделил немало внимания. Перед съездом в ряде печатных изданий появились публикации известных деятелей РКП (б) с критикой «примиренческих позиций органов партийной пропаганды по вопросу о контрреволюционной деятельности церкви». Критически была оценена работа партии по выполнению решения ЦК РКП (б) от 19 мая 1918 года об усилении агитационно-пропагандистской работы в ответ «на возросшую агитацию духовенства». Было выдвинуто требование о включении «религиозного вопроса» в повестку дня съезда. Однако руководство ЦК РКП (б) не дало втянуть партию в дискуссию по такой отнюдь не первостепенной для той ситуации теме.

Но, тем не менее, вопрос этот затрагивался не единожды, что нашло отражение и в документах съезда. В программе РКП (б), принятой съездом, ему был посвящен специальный раздел «В области религиозных отношений». О принципах взаимоотношений государства и церкви шла речь и в резолюции съезда «О политической пропаганде и культурно-просветительной работе в деревне».

На съезде РКП (б), как и в партии в целом, имелись разные точки на отношения государства и церкви (от осторожно-сдержанных до воинственно-непримиримых). Эта противоречивость нашла свое отражение и в решениях съезда по религиозному вопросу. Так, в резолюции съезда «О политической пропаганде и культурно-просветительной работе в деревне» были зафиксированы и сформулированы принципы отношений Советского государства и церкви. Это были документы на прогрессивной для того времени правовой основе. Они были сформулированы в соответствии с декретом СНК от 23 января 1918 года: «Конституция Советской России признает полную свободу вероисповедания за всеми гражданами, и съезд, обращает внимание, на совершенную недопустимость каких бы то ни было ограничений этого права и даже тени насилия в вопросах религии. Лица, посягающие на свободу веры и богослужения для граждан всех вероисповеданий, должны подвергаться строгому взысканию».

Но в Программу РКП (б) съезд включил и тезис, на практике истолкованный как основа для ревизии и пересмотра для указанной уже партийной установки. В Программе было записано: «По отношению к религии РКП (б) не удовлетворяется декретированным уже отделением церкви от государства и школы о церкви, т. е. мероприятиями, которые буржуазная демократия выставляет в своих программах, но нигде в мире не довела до конца, благодаря многообразным фактическим связям капитала с религиозной пропагандой». И далее в партийной Программе по предложению Красикова была, по сути, поставлена задача по осуществлению на общегосударственном уровне мер, ведущих к полному «отмиранию церкви»: «РКП руководствуется убеждением, что лишь осуществление планомерности и сознательности масс повлечет за собой полное отмирание религиозных предрассудков. Партия стремится к полному разрушению связи между эксплуататорскими классами и организацией религиозной пропаганды, содействуя фактическому освобождению трудящихся масс от религиозных предрассудков и организуя самую широкую научно-просветительную и антирелигиозную пропаганду».

1920 год не внес много перемен во взаимоотношения церкви и государства. Положение молодой Советской России упрочилось, но гражданская война продолжалась. С этим связывалась необходимость суровых мер пресечения «всяческих поползновений на органы власти» и сложившийся порядок в стране. Не смотря на ряд политических установок VIII и IX съездов партии по поводу вредности административных атак на церковь, духовенство по-прежнему рассматривалось как чуждый элемент в государстве революционной диктатуры пролетариата. Алексеев Валерий Аркадьевич. Иллюзии и догмы.- М.: Политиздат, 1991. С. 4−7

К 1921 году для Ленина все ясней становилось, что необходимо было менять не только прежние методы работы партии и государственных органов, но и вообще представления о характере, методах, темпах и сроках социалистических преобразований в стране, в том числе и в деле воспитания людей, что необходимо отказаться от попыток штурмом построить новое общество.

Естественно, потребовалось пересмотреть формы и методы не только антирелигиозной пропаганды партии, но и весь характер работы ведомств, контактировавших с религиозными организациями. Особенно нежелательной в новых условиях выглядела деятельность VIII отдела НКЮ, который и после окончания гражданской войны продолжал пребывать войны с религией. В конце 1922 года Малый Совнарком решил упразднить VIII отдел Наркомюста как выполнивший свои задачи — отделение церкви от государства. Против этого решительно выступил П. А. Красиков и обратился с письмом к Ленину, где обосновывал необходимость сохранения своего подразделения.

В.И. Ленин пригласил к себе председателя МСНК Г. М. Леплевского для беседы по этому вопросу и убедил его в том, что, может быть, не в старом обличье, но как ведомство по делам культов отдел в Наркомюсте существовать должен. Но заниматься ему следует, как представлялось председателю Совнаркома, уже не только и не столько отделением церкви от государства, а вопросами поддержания контакта между ними.

На XII съезде РКП (б) в 1923 году отмечалось, что церковь продолжает иметь в массах очень большое влияние и в перспективе, видимо, «религиозные предрассудки будут еще долго сохранять под собой почву».

Однако полностью избавиться от старых воинственных, а подчас грубых методов работы VIII отдел НКЮ так и не сумел. Продолжалась прочная практика давления на церковь, преследования духовенства, администрирования по отношению к верующим. В 1924 году этот отдел все-таки упразднили.

Но «послабления» церкви продолжались недолго. Тем более что и после упразднения VIII отдела НКЮ еще не один год действовала Комиссия по проведению отделения церкви от государства при ЦК партии под руководством Ем. Ярославского, которая, по сути, и ране направляла всю церковную политику в стране, хотя действовала без широкой огласки.

К концу 20-х годов атаки на церковь, религиозные организации как на «пособниц кулака и нэпмана» вновь участились и привели на деле к новой войне с религией. Основой же для нападок на духовенство часто служили обвинения его в участии в гражданской войне на стороне белого движения. Бабинов Ю. А. Государственно — церковные отношения в СССР. История и современность. Симферополь; Таврия, 1991. С. 30−34

2.2 Меры по отделению церкви от государства

«Красногвардейская атака» на религию и церковь первого года советской власти сменилась в конце 1918 — 1919 гг. целой программой мер общегосударственного уровня, направленной на выполнение установки VIII съезда РКП (б) о «полном отмирании церкви». Центральное место в ряду мер разоблачительного характера заняла развернувшаяся в 1918;1920 гг. кампания вскрытия и «разоблачения» святых мощей (постановления Наркомюста от 14 августа 1919 г. об организационном вскрытии мощей и от 25 августа 1920 г. о ликвидации мощей во всероссийском масштабе). Всего за это время вскрыто 65 рак с мощами российских святых, в том числе и особо почитаемых, таких как Серафим Саровский и Сергий Радонежский.

Кампания «разоблачения» превратилась в кампанию глумления над святыми мощами и потрясла весь православный мир. Осквернение святых мощей и надругательство над религиозными чувствами верующих вызвали волну антиправительственных выступлений по всей России 20. Так, 1 апреля 1919 г. в приход Верюжской Введенской церкви из г. Вельска прибыла комиссия с вооруженным отрядом с целью увезти святые мощи праведного Прокопия и серебряную раку. Но собравшийся народ не позволил этого сделать. Собрание приходского совета вынесло решение святые мощи ни в коем случае не отдавать и защищать их всякими законными мерами, «даже не щадя своей жизни». Инцидент произошел во время вскрытия мощей преподобного Феодосия Тотемского. Антиправительственная агитация игумена Кирилла привела к тому, что пять тысяч богомольцев потребовали самовольного облачения преподобного Феодосия и устройства крестного хода. Крестный ход состоялся. Игумена Кирилла предали суду Губревтрибунала. Во время вскрытия мощей святого Князя Михаила благоверного в раке с мощами комиссия обнаружила подброшенную записку: «Большевики, опомнитесь, одумайтесь, не вскрывайте завтра. Большевики погибните хуже, чем черви. Бог вас накажет, в аду вам мало места, ослепните завтра». Поспеловский Д. В. Русская Православная Церковь в ХХ веке. М.: Республика, 1995. С. 10−14

Вскрытие мощей сопровождалось закрытием тех монастырей, где они покоились. В 1919 г. власти посягнули на православную святыню — Троице-Сергиеву Лавру. Осквернение особо почитаемых святых мощей Сергия Радонежского вызвало бурю возмущений верующих по всей стране и вылилось в выступления жителей Сергиева Посада и ближайших деревень 19 и 26 ноября 1919 г. Когда VШ отделом Наркомюста и Президиумом Московского Губисполкома при поддержке местных властей было принято решение о вывозе мощей в один из Московских музеев, правление общины Троице-Сергиева Посада направило ходатайство в СНК «об оставлении» мощей в храме Сергия Радонежского. М. И. Калинин оставил примечательную резолюцию на ходатайстве общины: «Необходимо основательно ознакомиться с этим делом; принимая во внимание религиозные чувства, мне кажется, нет оснований без серьезных причин вносить раздражение в массы населения». Его распоряжением от 9 апреля 1920 г. вывоз мощей был приостановлен. Мнение М. И. Калинина не возымело результатов и 14 апреля 1920 г. вышел декрет СНК о национализации Троице-Сергиевой Лавры.

Непрекращающееся осквернение православной святыни вынудило патриарха Тихона обратиться к В. И. Ленину с просьбой приостановить вывоз мощей и со словами предупреждения о возможном неповиновении верующих: «…Вскрытие мощей Нас обязывает стать на защиту святыни и отечески вещать народу: должно повиноваться больше Богу, нежели человекам…». Конфликт принял настолько острые формы, что власти вынуждены были направить в Лавру специальных представителей Рабоче-Крестьянской Инспекции во главе с П. Н. Мольвером. В результате расследования комиссия пришла к заключению, что, во-первых, останки Сергия Радонежского заслуживают особого почитания, так как «стекаясь к гробнице его народ, русский… черпал те нравственные силы, …которые помогли ему сохранить свое лицо и стать народом великим». Во-вторых, при вскрытии раки 11 апреля 1919 г. действительно обнаружились мощи святого, следовательно, никакого обмана народа в данном случае не имело место. И, в-третьих, по смыслу советского законодательства «отобрание» предметов культа, к числу которых относятся и мощи, недопустимо. В итоге был сделан вывод, что декрет от 14 апреля 1920 г. о национализации Лавры касается только ее имущества, а постановление Президиума Московского Губисполкома от 26 марта 1920 г. о вывозе останков Сергия Радонежского и о прекращении богослужения в храмах Лавры является, следовательно, незаконным, поэтому жалоба патриарха Тихона должна быть удовлетворена.

Столь дерзкое поведение рабкриновцев, посмевших осудить решения властей, обернулось для них судебным разбирательством и тюремным заключением П. Н. Мольвера. Спор вокруг Лавры и святых мощей Сергия Радонежского был решен в пользу сторонников закрытия Лавры и вывоза мощей. Между тем кампания по ограблению храмов началась по всей стране. В Смоленске красноармейцы взломали двери собора, арестовали находившихся там священнослужителей и мирян, защищавших его от поругания, и приступили к ограблению храма.

15 марта 1922 г. в «Известиях» появилась беседа с Патриархом под заголовком «Церковные ценности для помощи голодающим», в которой Патриарх объяснял позицию Церкви в этом вопросе. «В церквах нет такого количества драгоценных камней и золота, чтобы при ликвидации их можно было бы получить какие-то чудовищные суммы денег. Боюсь, что около вопроса о церковных ценностях поднято слишком много шума, а на практике намеченная мера не даст ожидаемого результата, при всем благожелательном отношении к делу помощи голодающим со стороны церковных общин… Если наши храмы имеют в своих ризницах не так много драгоценных предметов, то, во всяком случае, в них хранится немало предметов, имеющих художественное и историческое значение. Заграничный рынок охотно будет скупать нашу церковную старину. Я по своей жизни в Америке знаю, каким спросом пользуются там предметы старины, особенно русской. Даже простой тульский самовар помещается там, в богатых семьях, как антикварная редкость, на особом столе, а церковные сосуды, лампады прошлых веков, конечно, найдут немало охотников… Я полагаю, что комиссии надлежит очень внимательно отнестись к ликвидации поступающих в ее распоряжение вещей и приложить все старание, чтобы то, что ценно для нас своими художественными и историческими данными, осталось в наших общественных собраниях».

В Шуе, когда началось изъятие святынь из собора, к паперти сбежались люди, милиция пыталась разогнать их, тогда в толпе появились колья, которыми люди собирались защитить себя. Но тут на помощь милиционерам подоспели красноармейцы с пулеметами, и раздался залп. Толпа в ужасе разбежалась, на площади остались десятки раненых, и пять человек убитых. Комиссия, как ни в чем, ни бывало, приступила к разорению храма Одновременно с этим была задумана еще одна акция против церкви — большевики решили взорвать ее изнутри, использовать церковные проблемы на нужды своей партии. Осознав, что без сохранения церковно-религиозного института в общественной практике, особенно в среде православных масс, обойтись невозможно, власти избрали проверенный принцип «разделяй и властвуй». Трагические события, происходившие после 1917 г., породили разногласия внутри самой церкви, оставили незаживающие до сих пор рубцы раздоров, чем не преминули воспользоваться большевики. «Камнем преткновения» стал вопрос об отношении к богоборческой власти. Каждая из сторон предлагала свои варианты отношений, либо отвергала их вовсе.

Кампания по изъятию церковных ценностей, проведенная в 1922 г., и стала тем страшным ударом по церкви, который давно вынашивался. Вопреки заявлениям об использовании церковного золота на помощь голодающему народу, изъятие должно было решить сразу несколько задач: попытка устранить церковь, ликвидировав остатки ее экономического могущества, дискредитировать и уничтожить сословие духовенства, пополнить партийную кассу средствами для мировой революции и укрепления пролетарского государства. Леворадикальные приемы проведения кампании встретили сопротивление со стороны духовенства и верующих, что должно было послужить основанием для возбуждения судебных процессов против них, тем самым способствуя проведению репрессий с помощью правосудия. Расстрельные приговоры были заготовлены заранее.

По всей стране начались процессы, на которых священнослужители и миряне обвинялись в сопротивлении проведению в жизнь декрета об изъятии церковных ценностей. По указанию Ленина к смертной казни приговорены были верующие, арестованные в Шуе. В Смоленске трибунал приговорил к расстрелу Залесского, Мясоедова, Пивоварова и Демидова. 6 апреля в «Правде» появилось письмо двенадцати петроградских священников, среди них — В. Красницкого, А. Введенского, Е. Белкова, А. Боярского, с обвинениями своих собратьев и архипастырей в равнодушии к голодающим и в контрреволюционных замыслах, от которых они публично отмежевывались.

26 апреля в Москве, в здании Политехнического музея, открылся процесс, на котором судили 20 московских священников и 34 мирянина по обвинению в подстрекательстве к беспорядкам при изъятии церковных ценностей. Послушные воле Святейшего Патриарха, московские благочинные, настоятели храмов, председатели приходских советов отказывались участвовать в расхищении храмов, всячески удерживая прихожан от сопротивления насилию. Сомнительную роль сыграл на процессе видный церковно-общественный деятель профессор Н. Д. Кузнецов, вызванный в качестве эксперта. Он доказывал, что каноны, запрещающие употребление богослужебных сосудов не для богослужения, осуждают только тех священнослужителей и мирян, которые присваивают их в корыстных целях. Пожертвование святынь на благотворительные цели не осуждается этими канонами, и потому, мол, Святейший Патриарх и духовенство поступили бы в рамках канонов, если бы благословили изъятие из храмов даже сосудов.

В год расправы над митрополитом Вениамином ГПУ арестовало, заточило в тюрьмы и отправило в ссылку около половины епископов — почти всех, кто отказывался признать обновленческое ВЦУ, среди них были митрополиты Казанский Кирилл, Ярославский Агафангел, архиепископы Харьковский Нафанаил, Крутицкий Никандр, епископы Тамбовский Зиновий, Владивостокский Марк, многие викарные архиереи. В отдельных случаях против духовенства применялась трехлетняя административная высылка без суда, которая введена была декретом ВЦИК от 10 августа 1922 г. Уже к середине 1922 г. состоялся 231 судебный процесс по делам, сфабрикованным в связи с изъятием церковных ценностей. На скамье подсудимых оказались 732 человека, и многим из них вынесены были смертные приговоры. 1929;1931;й — годы принудительной коллективизации и массового раскулачивания, иными словами ограбления состоятельных крестьян и репрессий против них, вошли в историю как время «великого перелома», по словам А. И. Солженицына, перелома хребта русского народа. Эти годы по свирепости гонений на православную Церковь сравнимы разве что с кровавыми событиями 1922;го, а по масштабам далеко превзошли их.

Несмотря на принятые большевиками меры в отношении церкви впервые годы после революции, религия не отмирала. Эфемерные установки ликвидировать религиозность и церковь одним махом не удались. Кроме того «церковный вопрос» был, несколько отодвинут Гражданской войной. Но с окончанием войны власти вернулись к его решению. С переходом к «мирному строительству» коммунизма изменилась и «церковная политика» большевиков.

В 1922 г. в социально-политической и экономической жизни страны наметились новые противоречивые процессы: после окончания Гражданской войны и подавления всех очагов антисоветских выступлений начался переход к новой экономической политике, выразившейся в ослаблении централизации в экономике и ужесточении контроля партии, монополизации власти. Усиление идеологической борьбы во всех сферах жизни общества повлекло за собой столкновение власти и церкви. Изучаемый период выделяется определившимся с начала 1922 г. политическим курсом власти на ликвидацию церкви, который проводился на базе кампании по изъятию церковных ценностей, раскола церкви изнутри, судебных процессов по делу над духовенством и готовившегося суда над патриархом Тихоном. Начало этапа связано с декретом ВЦИК от 23 февраля 1922 г. об изъятии церковных ценностей, находящихся в пользовании групп верующих, который открыл беспрецедентную по размаху кампанию разграбления храмов. На этот период приходится пик борьбы церкви не только за сохранение своих организационных структур и единства, но и за существование самого церковного института. Одновременно, не добившись ликвидации церкви, режим был вынужден искать альтернативные варианты «церковной политики». Там же С. 21−26

2.3 Атеистическая пропаганда Уже к середине 20-х годов многим партийным и государственным деятелям стало ясно, что для преодоления религиозных настроений масс «война с церковью» не принесет успеха.

Была поставлена задача «широко развернуть антирелигиозную пропаганду среди населения», то есть не вести атаку на церковь штурмом, а «взорвать твердыню изнутри»: ворваться в самые неприступные крепости — сознание людей.

Первый опыт открытой «войны с религией» показал ее полнейшую бесперспективность, а то и вредность, так как порождал у многомиллионных масс верующих недоверие к политике партии и правительства и в общем-то слабо влиял на сокращение уровня религиозности масс.

Подобные тенденции вызывали беспокойство руководящих кругов партии, некоторых ответственных государственных лиц, так как считалось, что в новом обществе, создаваемом в России, не должно быть места «религиозным пережиткам в сознании масс».

Причем антирелигиозную пропаганду в стране предписывалось осуществлять не только партийным организациям, их идеологическим органам и учреждениям, но и государственным органам и ведомствам среди всего населения страны. Так, вести антирелигиозную и естественнонаучную пропаганду среди широких масс населения предписывалось не только созданному в 1920 году Агитпропотделу ЦК РКП (б). Этим же призван был заниматься и такой созданный в ноябре того же года по решению Совнаркома орган, как Главполитпросвет, который возглавила Н. К. Крупская. О задачах Наркомпроса в области антирелигиозной работы среди учащихся и преподавателей учебных заведений говорил еще в 1918 году первый руководитель этого ведомства А. В. Луначарский. Но результатами и методами этой работы руководство партии и правительства было неудовлетворенно. В опубликованной в марте 1922 года в журнале «Под знаменем марксизма» статье В. И. Ленина «О значении воинствующего материализма» отмечалось: «У нас есть ведомства или, по крайней мере, государственные учреждения, которые этой работой ведают. Но ведется эта работа крайне вяло, крайне неудовлетворительно, испытывая, видимо, на себе гнет общих условий нашего истинно русского (хотя и советского) бюрократизма. Чрезвычайно существенно, поэтому, чтобы в дополнение к работе соответствующих государственных учреждений, в исправление и в оживление ее журнал, посвящающий себя задаче стать органом воинствующего материализма, вел неутомимую атеистическую пропаганду и борьбу».

По всей стране православные храмы закрывались и перестраивались в кинематографы, клубы и увеселительные заведения. Глумление над православием принимало все более причудливые формы. Например, вошли в моду и распространились так называемые комсомольские «пасхи» и «рождества». Это были массовые шествия молодых людей в одеяниях священнослужителей с богохульными лозунгами и плакатами, с кощунственными изображениями и огромными гротескными куклами.

Для борьбы с христианской верой и «научного» перевоспитания людей в 1923 г. началось издание нового журнала «Безбожник», который напутствовал Бухарин: «В бой против богов! Единым пролетарским фронтом против этих шкурников! Каждая статья в «Безбожнике» соответствовала установке, данной коминтерновским вождем, авторы журнала, будь то теоретики или практики, с пафосом доказывали животность, или, как предпочитали говорить тогда, «звериность» человека. Ни один номер не обходился без стихов-агиток, весьма лихих и косноязычных, но главным подспорьем партии большевиков в борьбе с Церковью на долгие годы стала, к сожалению, не печатная пропаганда, а аресты, ссылки, обыски, тюрьмы и расстрелы.

Весной 1923 года на XII съезде РКП (б) было заявлено, что партия приступает к постановке «систематической антирелигиозной пропаганды и агитации как одного из действительных средств расширения партийного влияния на широкие трудящиеся массы».

В 1923;1924 годах политика партии и государства, по сравнению с более ранним периодом, в отношении религии и церкви стала несколько иной, менее жесткой, нежели ранее, в т. ч. в первые послереволюционные годы, в гражданскую войну, а также и позже, когда церковь, духовенство и даже верующие огульно зачислялись в «стан контрреволюции» и с ними признавалось необходимым вести самую «решительную борьбу». Несмотря на то, что еще в 1919 году в принятой на VIII съезде РКП (б) Программе партии было записано о необходимости проведения РКП (б) «самой широкой научно-просветительной и антирелигиозной пропаганды», а в одной из резолюций этого съезда обращалось внимание «на совершенную недопустимость каких бы то ни было ограничений» свободы совести и «даже тени насилия в вопросах религии», тем не менее в этот период отношения государства и церкви были крайне обострены, религиозные организации испытывали значительное ущемление своих прав, и до развертывания по-настоящему научной, действенной антирелигиозной пропаганды ни у партии, ни у государства руки не доходили. Кирбятьев Степан Сергеевич. В походе атеисты. — Оренбургское книжное издательство. 1964. — С. 13−16.

В 1921 году в РКП (б) была проведена широкая антирелигиозная кампания, в значительной мере повлиявшая на обострение взаимоотношений государства и церкви, усиление недоверия органов власти к религиозным организациям.

В марте 1921 года на места был разослан циркуляр ЦК РКП (б) «О нарушениях программы партии в области религии», по завершении широкой дискуссии по этой проблеме в августе того же года было принято специальное постановление по данному вопросу, в котором говорилось:

1. Не принимать в партию, даже в кандидаты, тех, кто выполняет какие-либо обязанности священнослужителей любого из культов, как бы незначительны ни были обязанности в настоящее время, поставить ультимативное требование прекратить связь с церковью, какого бы то ни было вероисповедания и исключить их из партии, если они этой связи не прекращают.

2. Не принимать в партию интеллигентных выходцев из буржуазной среды, если они не выразят полного согласия с п. 13 программы. Считать по отношению ко всем развитым, сознательным, интеллигентным членам партии этот не только обязательным, но и требовать активного его проведения в жизнь, то есть участия в культурно-просветительной деятельности, направленной против религии…

3. Члены партии, занимающие ответственные посты, ведущие активную советскую или партийную работу, за нарушение партийной программы в области религиозной, за связь с тем или иным религиозным культом исключаются из партии. В кандидаты переводятся лишь в исключительных случаях, принимая во внимание недостаточное развитие, отсталость среды, в которой приходится существовать и работать члену партии, а также и самую степень ответственности занимаемого им поста. Гордиенко Н. С. Основы научного атеизма: Учеб. пособие для студентов пед. Ин-тов. — М.: Просвещение, 1988. — С. 121−140.

Подобных взглядов по отношению к религии придерживалось довольно много членов партии.

Особое беспокойство высказывали многие коммунисты неоправданно непримиримым отношением местных ячеек и организаций РКП (б) к партийцам-крестьянам, примкнувшим к большевистской партии недавно, главным образом в годы гражданской войны, не до конца освободившихся от религиозных воззрений. Юровский С. В. Луначарский — воинствующий атеист. Л., 1967. С. 12−17

Только к концу 1921 года, к введению в стране новой экономической политики, произошли некоторые изменения в подходах большевистской партии к религии и верующим.

4 февраля 1922 года ЦК РКП (б) утвердил и разослал на места циркуляр «О постановке антирелигиозной пропаганды», в котором хотя и преобладали призывы к решительной борьбе с религией, говорилось, что «работу по разрушению религиозных предрассудков нужно вести систематически», тем не менее, в нем пробивали дорогу и новые настроения по отношению к религии и верующим. Указывалось на необходимость соблюдения на местах «крайней осторожности в проведении различных антирелигиозных практических кампаний, как снятие колоколов, закрытие церквей, отмена церковных праздников и т. д.».

Этот новый мотив, который все настойчивее начинал звучать в партийных документах, обязан своим появлением усилившейся тревоге партийного руководства не только в связи со слишком медленным, на его взгляд, снижением числа верующих, но и даже с ростом в ряде мест религиозности масс. Это отмечалось и в разосланном в феврале 1922 года циркуляре ЦК РКП (б), в котором признавалось, что «существует огромный интерес масс к религии». Поэтому, решившись на «суровую борьбу» с религией, можно было лишиться поддержки и доверия миллионов граждан-верующих.

Другая, довольно парадоксальная причина, которая заставляла осторожничать в борьбе с религией, состояла в том, что слишком решительное наступление на православную церковь, ограничение сфер ее влияния, массовые аресты духовенства, волевое закрытие церквей, монастырей стали в определенной мере нежелательны для властей. Дело в том, что все эти меры усиливали сектантов, так как к ним, особенно в деревне, в результате преследования православной церкви властями, стали обращаться верующие, у которых нужда в отправлении своих религиозных потребностей была по-прежнему велика.

На XII съезде было признано, что приверженцев церкви в стране еще очень много и позиции ее остаются сильными.

Поэтому в партии все настойчивее звучали призывы покончить с администрированием по отношению к религии, верующим и духовенству. На съезде было заявлено, что «необходимо заботливо избегать всякого оскорбления чувств верующих, ведущего лишь к закреплению религиозного фанатизма. Нарочито грубые приемы, часто практикующиеся в центре и на местах, издевательство над предметами веры и культа взамен серьезного анализа и объяснения не ускоряют, а затрудняют освобождение трудящихся масс от религиозных предрассудков».

В стране стали создаваться антирелигиозные семинары, лектории, кружки и т. д. Были предприняты первые попытки наладить антирелигиозную прессу. Однако на первых порах, кроме журнала Наркомюста «Революция и церковь» под редакцией П. А. Красикова, да ряда плакатов и листов на антирелигиозную тему, ничего издать не удалось: не хватало бумаги, средств, специалистов, опыта. В 1922 году стала создаваться периодическая антирелигиозная печать: в начале года начала выходить газета «Атеист» под редакцией А. И. Шпицберга, а с декабря — газета «Безбожник» под редакцией Ем. Ярославского и журнал под тем же названием «Безбожник» Московского губкома РКП (б) под редакцией М. Костеловской.

Однако с первых шагов антирелигиозная пропаганда во многих местах принимает характер все той же войны с религией, только теперь уже под вывеской идеологической работы партии. В печати, на лекциях, диспутах религия и церковь по-прежнему представлялись промонархической силой, «контрой», мракобесием. Формы антирелигиозной работы приобретали грубый, оскорбительный для верующих и духовенства тон, обижали их, настраивали против пропагандистского актива, партии, Советской власти.

Примеров «антирелигиозной пропаганды» подобного рода в стране было множество. В октябре 1923 гола Агитпропотдел ЦК РКП (б) самокритично признал, что антирелигиозная работа ведется партийными организациями крайне слабо, неумело, зачастую лишь оскорбляет верующих. Подчеркивалось, что в партии для этой работы крайне необходимы хорошо подготовленные кадры, как и вообще образованные, владеющие высокой культурой коммунисты.

Отсутствие необходимой подготовки, общей культурности, ослепленность догмами помешали многим коммунистам, в том числе находившимся в руководящих партийных органах, правильно понять задачи антирелигиозной пропаганды и направить эту работу по верному пути, не конфликтуя с верующими, не провоцируя церковь на ответные выступления. Кирбятьев Степан Сергеевич. В походе атеисты. — Оренбургское книжное издательство. 1964. — С.23

2.4 Отношение новой власти к «инородцам»

К религиозным организациям и церквам национальных меньшинств, или «инородцев», как тогда их называли, поначалу не применялись какие-либо административные меры. Больше того, новая власть приветствовала некоторые шаги неправославных религиозных организаций и национальных, политических движений, направленные на сближение с ее органами. Например, положительной была реакция Совнаркома на приветственные телеграммы со съезда мусульман-коммунистов, проходившего в начале ноября 1917 г. в Москве, а также 14 ноября из мусульманского комитета 9-й армии или 28 ноября от Всероссийского болгарского мусульманского социалистического комитета в Казани и других национально-религиозных или социал-клерикальных организаций. Определенные встречные шаги предпринимались и правительством. В декабре 1917 года в печати было опубликовано обращение «Ко всем трудящимся мусульманам России и Востока», подписанное В. И Лениным и И. В. Сталиным, где говорилось о предоставлении им свободы вероисповедания: «Отныне ваши верования и обычаи, ваши национальные и культурные учреждения объявляются свободными и неприкосновенными…» По просьбе верующих 9 декабря 1917 года СНК принял решение о выдаче из фондов Государственной публичной библиотеки краевому мусульманскому съезду Петроградского национального округа «Священного Корана Османа». Не без сочувствия отнесся СНК к съезду мусульман-коммунистов, проходившему в Москве 3₆ ноября 1917 года под руководством Султан-Галиева.

Движение мусульман-коммунистов и его отношения с РКП (б) и Советской властью вообще представляют немалый интерес. На том же съезде мусульман-коммунистов в Москве (таких съездов потом до начала 20-х годов немало состоится в разных городах России) присутствовало 46 делегатов из разных национальных районов страны, прибыли даже представители из Турции. Несмотря на разные национальности, все они называли себя мусульманами, то есть принадлежность к исламу была неким наднациональным интегрирующим моментом. В России, кстати, издавна существовало разделение населения на православных, магометан, инородцев и других. Пользовались в первые годы советской власти такой своеобразной классификацией населения и большевики. Есть несколько свидетельств и документов СНК, ЦК РКП (б), писем В. И. Ленина, в которых речь ведется о «мусульманах-трудящихся Востока», Северного Кавказа, Поволжья и т. д.

За всей успешностью такого терминологического обобщения народа, без сомнения, стояло признание роли ислама в жизни всех народов, проживавших на территориях его традиционного распространения. По сути, вся жизнь населения полностью регулировалась там догматами мусульманской религии. В движениях, организациях мусульман-коммунистов также большинство составляли люди, приверженные исламу. Неслучайно поэтому, когда 17 января 1918 г. декретом СНК за подписью В. И. Ленина и И. В. Сталина был учрежден специальный комиссариат по делам мусульман, то его руководителем выдвинули члена Учредительного собрания от Казанской губернии мулу Нур-Вахитова. Любопытно, что при определении статуса, положения, полномочий этого комиссариата властолюбивый И. В. Сталин настоял подчинить его Наркомнацу, расширив, таким образом, сферу влияния своего ведомства. В подлиннике текста декрета СНК после слов: «Учреждается комиссариат по делам мусульман внутренней России» Сталиным по согласованию с Лениным собственноручно было подписано «при Народном Комиссариате по национальным делам».

До конца 1919 г. отношения у государственных органов с исламским духовенством и массами мусульман были не в самом плохом состоянии. Думается, это диктовалось не какими-то особыми симпатиями к исламу. Отношение новой власти, большевиков к исламу было, в принципе, таким же, как и к православию. Но за понятием «мусульмане» стояли миллионы населения национальных районов. Поэтому для завоевания этих масс на сторону революции необходимо было найти какие-то подходы к ним, не спровоцировать конфликт. Тем более на религиозной почве. Отсюда такая терпимость к мусульманскому духовенству, компромиссы с организациями мусульман-коммунистов и т. д.

Надо отметить, что курс на нормализацию отношений с мусульманскими массами Советское правительство и руководство большевистской партией старались осуществлять первоначально именно через мусульман-коммунистов. Так, по поручению В. И. Ленина Сталин провел активную работу по подготовке в ноябре 1918 г. в Москве I съезда мусульман-коммунистов, выступил на нем с приветственной речью от имени ЦК РКП (б). В ноябре 1919 г. Сталин вновь занимался организацией II Всероссийского съезда коммунистических организаций Востока, отметив в речи при его открытии: «Будем надеяться, что знамя… освобождения трудящихся масс Востока, знамя разгрома империализма будет донесено до конца с честью работниками коммунистических мусульманских организаций». На этом же съезде, собравшем около 80 делегатов от организаций мусульман-коммунистов Туркестана, Азербайджана, Хивы, Бухары, Киргизии, Татарии, Башкирии, Чувашии, Кавказа, Урала, выступил с докладом о текущем моменте В. И. Ленин. Съезд принял установки ЦК РКП (б) о работе среди мусульманским масс на Востоке и призывал мусульман всемерно поддерживать действия и политику Советской власти. Алексеев Валерий Аркадьевич. Иллюзии и догмы.- М.: Политиздат, 1991. — С. 89−94.

В.И. Ленин тоже отмечал: «Что же мы можем сделать по отношению к таким народам, как киргизы, узбеки, таджики, туркмены, которые до сих пор находятся род влиянием своих мулл? …Можем ли мы подойти к этим народам и сказать: „Мы скинем ваших эксплуататоров“? Мы этого сделать не можем, потому что они всецело в подчинении своих мулл». И хотя В. И. Ленин предупреждал при этом, что искусственное подталкивание процесса преодоления массами религиозного сознания недопустимо, тем не менее, это происходило сплошь и рядом. Даже в циркулярном письме ЦК РКП (б) об отношении к народам Востока, разосланном на места в начале 1920 года, говорилось о том, что партийные ячейки должны удвоить усилия, чтобы мусульманская беднота «прониклась коммунистической идеологией».

Но к концу 1919 года отношения между Советской властью и мусульманами обострились. Именно в это время было активизировано наступление на религию: агитационно-пропагандистское, культурно-воспитательное и административно-запретительное. Но все же большинство религиозных организаций других конфессий были весьма лояльны к Советской власти. Так, в 1923 году Центральное Духовное управление мусульман обратилось с воззванием к приверженцам ислама в СССР, в котором отмечалось: «Из всех когда-либо существовавших правительств Советское правительство является самым справедливым». В том же 1923 году старообрядческий архиепископ Московский и всея Руси Мелетий и епископ Петроградский и Тверской Геронтий выпустили «Архипастырское послание к христианам древнеапостольской старообрядческой христовой церкви», в котором говорилось: «Теперь, слава богу, у нас в России утвердилась рабоче-крестьянская власть». О своей приверженности идеалам социализма заявили в письме в газету «Известия» в ноябре 1923 года и руководители евангельских христиан во главе с Ив. Трегубовым.

Более взвешенный, спокойный, терпеливый подход партийных и государственных органов к религиозным организациям пробивал себе дорогу. Он базировался на признании того, что религия была еще очень существенным фактором в жизни многонационального и многоконфессионального общества страны.

С учетом этих особенностей в Средней Азии, например, допускался прием в партию не только верующих, но и мусульманского духовенства из числа поддержавших Советскую власть. По свидетельству очевидцев, на III съезде Советов Туркестана делались специальные перерывы для совершения намаза, в этих обрядах участвовали и коммунисты. В 1923 году 65,5 процента членов Бухарской компартии были верующие. Причем мусульманские священнослужители во многих случаях возглавляли партийные ячейки.

В апреле 1923 года на XII РКП (б) в ряде резолюций констатировалось, что «30-миллионное мусульманское население Союза Республик до сих пор почти в неприкосновенности сохранило многочисленные, связанные с религией, средневековые предрассудки», что не только не происходит снижение, а даже наблюдается «у восточных народов рост панисламизма, пантюркизма, у евреев наряду с распадом прежних соглашательских партий сильный рост сионистских клерикально-кадетских группировок, у поляков стремление захватить школу со стороны католического духовенства, у латышей и эстонцев рост баптизма и его влияния на молодежь».

В годы репрессий ударам подверглась не только Русская православная церковь, но и другие религиозные организации, лица духовного звания. В прессе приводились сведения о том, что «в Сибири по заданию одной иностранной разведки сектантские проповедники — евангелисты, баптисты, адвентисты — создали шпионскую организацию». Она занималась шпионской деятельностью в пользу Германии и Японии.

Как известно, сектанты вообще пользовались репутацией «пятой колонны» в СССР, их, особенно в 30-годы, все более открыто отождествляли с вражескими организациями. И вот в одном из номеров журнала «Антирелигиозник» за 1939 год было объявлено, что сектантские руководители Проханов, Одинцов, Павлов якобы еще с дооктябрьских времен сотрудничают со спецслужбами империалистических государств. Стало быть, и все руководимые ими общины давно выполняют задания вражеских подрывных центров.

Стандартные наборы обвинений предъявлялись и священнослужителям других религий. Утверждалось (правда, без выдвижения каких-либо доказательств), что, например, на Украине «был организован подпольный монастырь «Серцано" — диверсионно-разведывательный центр польских спецслужб». Здесь, мол, нелегально действовавшие монахи (а легальное существование монастырей всех конфессий к концу 30-годов в стране уже не разрешалось, все они были в административном порядке закрыты) дешевыми обедами привлекали к себе как можно больше лиц польского происхождения для проведения их обработки в «националистическом и антисоветском духе и вербовки в свои шпионские и диверсионные группы».

Особенно преследовались органами ОГПУ и НКВД, а также Союзом безбожников католики. К 1935 году из 946 католических костелов, имевшихся в России в 1917 году, осталось лишь 30, а из 853 священнослужителей — 16. Не менее 300 священнослужителей было расстреляно.

Преследованиям и репрессиям было подвергнуто и мусульманское духовенство. Не стеснялась в выражениях и печать, которая оскорбительно, грубо рассказывала о сущности ислама, его догматов, главных мусульманских праздниках. Так, журнал «Антирелигиозник» в 1938 году писал, что сущность уразы (обязательного для мусульман поста в течение месяца рамазан) — вражеская и реакционная, поэтому ее необходимо как можно скорее выкорчевать. А в следующем году на страницах «Антирелигиозника» объявлялся реакционным, враждебным народу и праздник курбан-байрам (праздник жертвоприношения, один из главных ежегодных праздников у мусульман), обвинив попутно во вредительстве и высшее духовенство мусульман России и Сибири. Автор статьи утверждал, что муфтий и член Центрального духовного управления в г. Уфе Фахретдинов и Тарджиманов являются германо-японскими шпионами чуть ли не с 20-годов. Хотя Тарджиманов активно помогал Советской власти в борьбе с голодом в 20-годы, призывая верующих к созидательному труду все годы своего служения. Старались обличить «врагов в чалмах» и другие.

Пострадали и ламаистские религиозные организации. Против лам органами НКВД тоже было проведено несколько карательных мероприятий.

Особым недоверием у властей пользовались те религиозные деноминации, которые имели связь с зарубежными религиозными организациями. Почти все они были на подозрении как «подручные вражеских разведок». Деятельность их, теплившаяся еще кое-как в 20-годы, повсеместно была прекращена. Над руководителями данных религиозных организаций состоялись судебные процессы, на которых были публично «вскрыты» их связи с вражескими подрывными центрами. Именно по таким обвинениям были привлечены к суду руководители менонитских общин.

Жестокий удар был обрушен на менонитские колхозы и коммуны, созданные российскими немцами в середине 20-годов. Известно, что ВЦИК тогда немало помогал меннонитам в создании колхозов. Но к концу 30-годов под административным давлением все больше менонитских колхозов и религиозных общин распадалось из-за подозрения их в профашистских и прогерманских симпатиях. Причем в этих симпатиях бездоказательно обвинялись не только верующие, но и советские, партийные, хозяйственные работники немецкой национальности. Так, в Немецком районе Западно-Сибирского края в середине 30-годов обвинялись в принадлежности к менонитской тайной вредительской организации председатель райисполкома, секретарь райкома ВКП (б), другие местные руководящие работники. Сообщалось также, что органами НКВД были «раскрыты» вражеские группировки меннонитов и на Украине. Там же С. 97−99

церковь атеистический большевик патриарх

3. Роль патриарха Тихона в отношении между церковью и большевиками Великая октябрьская социалистическая революция, создавшая в нашей стране новую социальную реальность, поставила русскую православную церковь перед необходимостью адаптацией к принципиально иным условиям существования, чем те, в которых она находилась ранее. Эта необходимость не сразу была осознана церковным руководством и основной массой духовенства.

Нерелигиозными, а политическими мотивами руководствовался патриарх Тихон, предавая анафеме членов советского правительства и представителей советской власти на местах: они не были членами церкви и анафематствованию не подлежали, но анафема дискредитировала их в глазах верующих, провоцировала последних на антиправительственные действия, к чему и стремился глава церкви.

Из политических соображений ленинский декрет «об отделении церкви от государства и школы от церкви» был охарактеризован Тихоном, как «акт гонения на религию и церковь, что было воспринято духовенством как призыв к несоблюдению верующими законов новой власти. Между тем данный декрет не содержал в себе ничего дискриминационного по отношению к русской православной церкви. Она уравнивалась в правах с остальными религиозными объединениями, существовавшими в стране.

Тем не менее, следуя за патриархом, поместный собор 1917;1918 гг. призвал верующих всячески противодействовать проведению данного декрета в жизнь, не останавливаясь перед крайними мерами, вплоть до вооружённого сопротивления властям: «Лучше кровь свою пролить и удостоиться венца мученического, чем допустить веру православную врагам на поругание». Регельсон Н. Трагедия русской церкви. Рaris. 1977. С. 16−24

Сугубо политические цели преследовал глава русской православной церкви и при публичном осуждении заключённого Советским правительством Брестского мира с Германией. Этот вопрос вообще не входил в компетенцию патриарха, но Тихон затронул его сознательно, так как рассчитывал на то, что отказ от мира приведёт к продолжению непосильной для нашей страны войны, которая обескровит Республику Советскую и ускорит её падение.

Отнюдь, не религиозными соображениями руководствовались иерархи и священнослужители русской православной церкви, поддержавшие внутреннюю контрреволюцию и иностранную интервенцию, то есть открыть вставшие на сторону прямых и явных врагов советской власти. Поступая, таким образом, они защищали не православие, а привилегии церкви как феодального учреждения, крупного собственника, эксплуататора. Кошеваров А. Н. Государство и церковь. Из истории взаимоотношений советской власти и Русской Православной Церкви. 1917;1945 гг. СПб, 1995. С. 63−66

Проводя такую политическую линию, осуществляя все эти антисоветские акции, патриарх и его единомышленники надеялись, что за ними пойдут не только епископат, монашество и духовенство, но и основная масса прихожан православных храмов, благодаря чему Советская власть будет изолирована от верующих трудящихся, составляющих основную массу населения. Однако их надеждам не суждено было сбыться.

Подстрекательские высказывания и действия патриарха Тихона были восприняты как недопустимое вмешательство духовенства в политику как антинародные деяния и осуждены не только словом, но и делом — проведение в жизнь декретов и распоряжений советской власти. Сложилась беспрецедентная для русского православия ситуация: возникли реальные предпосылки разрыва между церковной иерархией и частью прихожан. Русская православная церковь оказалась перед лицом острого кризиса.

Разрушительность этого кризиса усугублялась тем, что антисоветские акции церковного руководства не были поддержаны и всем духовенством. Против них выступила часть приходских священников и богословов либерального толка — главным образом бывшие участники обновленческого движения, возникшего в русском православии в начале ХХ в. и подавленного церковью в годы политической реакции, наступившей после поражения революции 1905;1907 гг. Обновленцы критически относились ко многим сторонам дореволюционной церковной жизни. Они приняли революцию и перемены в положении церкви. Им было ясно, что революция несет угрозу не церкви как таковой, а лишь старым формам церковной жизни.

Эта часть епископата и духовенства понимала, что церковная контрреволюция наносит непоправимый урон русскому православию, поскольку восстанавливает против церкви верующих трудящихся, ставших на сторону революции, принимавших участие в установлении Советской власти и в строительстве нового общества.

Поместный собор 1917;1918 гг. пригрозил было лояльно настроенному епископату и духовенству всевозможными санкциями, приняв с этой целью 19 апреля 1918 г. особое «определение». Однако своей цели — мобилизации всех священнослужителей и мирян на борьбу с Советской властью — «соборным отцом», возглавляемым патриархом Тихоном, достигнуть не удалось.

Почувствовав угрозу самоизоляции, иерархическая верхушка русской православной церкви решила изменить тактику: не афишировать своей солидарности с внутренней контрреволюцией и иностранной интервенцией, отказаться от открытых призывов к свержению Советской власти и публично заявить о таком отказе. 8 октября 1919 г. патриарх Тихон опубликовал послание, в котором содержался призыв к епископату и духовенству «уклоняться от участия в политических партиях и выступлениях», «повиноваться всякому человеческому начальству в делах мирских» и не давать Советскому правительству повода для подозрений в нелояльности.

Но стратегия тихоновцев осталась прежней: ожидание падения Советской власти и готовность содействовать этому падению при наличии благоприятных обстоятельств. В начале 20-х годов небывалая засуха в Поволжье и ряде других регионов страны создала угрозу голодной смерти для миллионов людей. Нужны были средства для закупки хлеба за границей, а их у Республики Советов не было. Возникла идея использовать для этой цели часть ценностей, сосредоточенных в храмах. 23 февраля 1922 г. ВЦИК издал декрет, согласно которому местным Советам предлагалось в месячный срок изъять из церковных имуществ драгоценные предметы из золота, серебра и камней и передать их в органы Народного комиссариата финансов со специальным назначением в фонд Центральной комиссии помощи голодающим.

Тихон решил сорвать проведение этого декрета в жизнь и тем самым сделать Советскую власть беззащитной перед лицом голода, ускорить ее крах. 28 февраля 1922 г. он обнародовал послание, в котором заявил: «Мы не можем одобрить изъятия из храмов освященных предметов, употребление коих не для богослужебных целей воспрещается законами вселенской церкви и карается ею как святотатство».

Приверженцы патриарха восприняли это послание как призыв к активным антисоветским действиям. Они натравливали религиозных фанатиков на членов комиссий, занимавшихся изъятием церковных ценностей, что привело к многочисленным эксцессам с кровавым исходом. Однако ни сорвать проведение в жизнь декрета, ни помешать эффективной борьбе с голодом, ни восстановить население охваченных засухой районов страны против Советской власти церковники не смогли и в этот раз.

Наиболее активные организаторы и участники антисоветских церковных акций предстали перед народным судом и были сурово наказаны за противозаконные действия подрывного характера.

На одном из судебных процессов в качестве свидетеля выступал сам патриарх Тихон, попытавшийся уйти от ответственности и переложить всю вину на непосредственных участников эксцессов. Однако факты и документы, представленные суду, с неопровержимостью доказали, что злостный саботаж мероприятий Советского правительства по борьбе с голодом осуществлялся епископатом и духовенством по прямому указанию главы церкви. По делу патриарху Тихона началось следствие, а сам он был изолирован.

Русская православная церковь оказалась без своего лидера. Давно начавшийся кризис доверия религиозных масс «к духовным пастырям» усугубился кризисом церковного руководства. Русской православной церкви требовалось обновление, которое ей не могли дать ни сам Тихон, ни его ближайшее окружение, им уже никто не верил, да и сами они были недееспособны. Разрешением кризиса традиционного русского православия занялись уже упоминавшиеся сторонники либерально-обновленческого движения, настроенные оппозиционно по отношению к Тихону и осуждавшие его за подмену религии политикой. Они считали, что русскую православную церковь следует незамедлительно перевести на позицию лояльности по отношению к Советской власти и начать этот процесс необходимо с устранения от руководства церковью патриарха Тихона. Нахождение патриарха под следствием было воспринято ими как благоприятное условие для начала реформаторской деятельности.

К тому времени церковные оппозиционеры объединились в «группу прогрессивного духовенства и мирян». Члены этой группы — священники Введенский, Калиновский, Красницкий и Белков, а также псаломщик Стадник — посетили 12 мая 1922 г. в Донском монастыре находившегося под следствием патриарха Тихон и попытались уговорить его снять с себя полномочия главы церкви. Уговоры не дали желаемых результатов. Через некоторое время они наконец-то добились своего: приняли у него церковные дела якобы для передачи их митрополиту Агафангелу, назначенному Тихоном своим преемником. Действия Тихона были истолкованы как самоустранение от руководства церковью и предоставление права епископату и духовенству без него решать вопрос о церковном управлении.

Противники Тихона высказались за скорейший созыв поместного собора для суда над виновниками церковной разрухи, решения вопроса об управлению церковью и об установлении нормальных отношений между ней и советской властью. Так как противники «тихоновщины» были организационно разобщены; они составили несколько конкурировавших церковных групп. Совокупность программ, разработанных обновленческими группами и представленных на всеобщее обсуждение, предусматривала модернизацию церкви. Но первое место отводилось в этих программах политической переориентации русской православной церкви, нормализации ее отношений с Советской властью.

Реакция верующих на программные установки обновленцев не была однозначной. Многие опасались, что проекты церковных преобразований радикальны и проведение их в жизнь нанесет непоправимый урон православию, подорвет устои церкви.

29 апреля 1923 г. открылся поместный собор, на который реформаторы возлагали самые радужные надежды. Однако в ходе заседания выяснилось, что к столь глобальной модернизации русского православия обновленцы не готовы. Поэтому были санкционированы лишь минимальные преобразования, получившие поддержку со стороны духовенства и мирян. Наибольшее единодушие было проявлено при рассмотрении вопроса о патриархе Тихоне. Он был изобличен в контрреволюционной деятельности и лишен не только патриаршего сана, но и монашества.

Сразу после завершения Поместного собора началась подготовка и к суду над Тихоном. Из-под домашнего ареста в Донском монастыре он к тому времени был переведен в тюрьму ГПУ. Но этот суд умело сорвал сам Тихон. Организаторы процесса надеялись, что им удастся осудить не только патриарха Тихона, но и всю «тихоновскую церковную контрреволюцию». Тихон понимал, что тем самым будет осуждена и ортодоксальная Русская православная церковь, а обновленцы, таким образом, утвердят свое господство, расколов и обескровив Церковь. Поэтому он решил не доводить дело до суда. В середине июня, находясь в тюрьме ГПУ, Тихон обратился в Верховный суд с заявлением: «Будучи воспитан в монархическом обществе и находясь до самого ареста под влиянием антисоветских лиц, я действительно был настроен к Советской власти враждебно, причем враждебность из пассивного состояния временами переходила к активным действиям… Я раскаиваюсь в этих проступках против государственного строя и прошу Верховный суд изменить мне меру пресечения, т. е. освободить меня из-под стражи…» Это заявление обескуражило некоторых организаторов процесса. Ведь получалось, что Тихон до суда признавал свою вину и раскаивался. Позднее Тихон написал обращение к епископату, духовенству и мирянам.

Оба документа имели принципиальное значение: они санкционировали переход на позицию лояльности к Советской власти всей русской православной церкви. Тем самым обновленцы лишались своего главного преимущества перед тихоновцами и должны были изыскивать иные возможности для привлечения к себе духовенства и верующих. А у Тихона появился шанс удержать под своим влиянием ту часть священнослужителей и мирян, которую прежняя антисоветская деятельность не устраивала. И он этого шанса не упустил.

Посланием от 15 июля 1923 г. Тихон объявил, что он возвращается к руководству церковью. После выхода на свободу Тихон развернул широкую кампанию по дискредитации обновленчества в глазах клира и мирян. И до своей смерти не сходил с позиции лояльности. Верность этой позиции он подтвердил в своем завещании, обнародованном «Известиями ВЦИК» 15 апреля1925 г. Бычков С. С. Большевики против русской церкви. Очерки по истории русской церкви (1917—1941 гг.). — 1-е. — Москва, 2006. — Т. II. — 1500 экз. С. 200−211

4. Антирелигиозная деятельность в годы репрессий В феврале 1929 г. секретарь ЦК ВКП (б) Л. М. Каганович разослал по стране директивное письмо под названием «О мерах по усилению антирелигиозной работы». В этой директиве «партийцы, комсомольцы, члены профсоюзов и других советских организаций» подвергались разносу за недостаточную ретивость в «процессе изживания религиозности». Духовенство объявлялось Л. М. Кагановичем политическим противником ВКП (б), выполняющим задание по мобилизации всех «реакционных и малограмотных элементов» для «контрнаступления на мероприятия советской власти и компартии». Вождь отдает четкие приказы учреждениям, которые призваны были к просвещению темных масс: Главлиту оказывать поддержку издательской работе ЦС СВБ и местных «Союзов безбожников» и решительно бороться с тенденцией религиозных издательств к массовому распространению своей литературы и изданию мистических произведений. НКВД и ОГПУ не допускать никоим образом нарушения советского законодательства религиозными объединениями. Школы, суды, регистрация гражданских актов должны быть полностью изъяты из рук духовенства.

8 апреля 1929 г. президиум ВЦИК принял постановление «О религиозных объединениях», по которому религиозным общинам дозволялось лишь «отправление культов» в стенах «молитвенных домов», просветительская и благотворительная деятельность категорически воспрещалась. Духовенство устранялось от участия в хозяйственных и финансовых делах, так называемых двадцаток. Частное обучение религии, дозволенное декретом 1918 г. «Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви», теперь могло существовать лишь как право родителей обучать религии своих детей. На этом же заседании президиум ВЦИК образовал «Постоянную комиссию по вопросам культов» под председательством П. Г. Смидовича для административного надзора за религиозными общинами; в состав комиссии введены были представители таких народно-воспитательных учреждений, как Наркомпрос, ВЦСПС, НКВД, Наркомюст, ОГПУ. XIV Всероссийский Съезд Советов изменил 4 статью Конституции, в новой редакции говорилось о «свободе религиозного исповедания и антирелигиозной пропаганды». НКВД в инструктивном циркуляре председателям исполкомов всех ступеней строго предписывал уделить серьезное внимание надзору за деятельностью религиозных объединений, «зачастую сращивающихся с контрреволюционными элементами и использующих в этих целях свое влияние на известные прослойки трудящихся». Желнакова Н. Ю. Государственная политика по отношению к Русской Православной Церкви 1920;30 гг. Канд. Ист. Наук. М., 1995. С. 77−84

От слов к делу тогда переходили незамедлительно. Как вспоминает профессор А. И. Козаржевский, «на Пасху в церкви посылались хулиганы, которые свистели, ругались… подвозили усилительные установки и громом вульгарной музыки старались заглушить церковное пение. Китайцы из коммунистического университета народов Востока врывались в храм Христа Спасителя, тушили лампады и свечи». Для борьбы с религиозными предрассудками в стране вводилась 5-дневная рабочая неделя со скользящим выходным днем. Началось массовое закрытие церквей.

На 1 января 1928 г. Русская Православная Церковь имела на территории РСФСР 28 560 приходов (вместе с обновленческими, григорианскими и самосвятскими приходами в нашей стране оставалось тогда еще около 39 тыс. общин — примерно 2/3 от дореволюционного их числа). В 1928 г. в РСФСР закрыли 354 церкви, а в 1929;м — уже 1119, из которых 322 были разрушены. В Москве до 1917 г. было около 500, а в нынешних границах города — около 700 храмов, а к 1 января 1930 г. осталось только 224 церкви, еще через два года в столице в ведении Московской Патриархии находилось 87 приходов. В Рязанской епархии закрыто было в 1929 г. 192 прихода; в Орле в 1930 г. не осталось ни одного православного храма. Закрытые храмы приспосабливались под производственные цехи, под склады, под квартиры и клубы, а монастыри — под тюрьмы и колонии. Русское православие: вехи истории / Науч. ред. А. И. Клибанов.- М.: Политиздат, 1989. С. 221−231

По всей России шла война с колокольным звоном. Колокола сбрасывали под тем предлогом, что они мешают слушать радио и оскорбляют религиозные чувства нехристиан. Колокольный звон запрещался постановлением местных властей в Ярославле, Пскове, Тамбове, Чернигове. Вначале 30-х гг. был снят и перелит самый большой в России 67-тонный колокол Троице-Сергиевой лавры. Запрещен был колокольный звон и в Москве. По словам А. И. Козаржевского «Воробьевы горы находились за официальной границей города и до повсеместного запрета звона москвичи ездили туда послушать незатейливый благовест скромной Троицкой церкви. Одно время были запрещены рождественские елки. Приходилось всеми правдами и неправдами добывать деревце, украшать, завесив окна плотными шторами, чтобы сознательные соседи (порвавших с религией называли „разобравшимися“) не видели». Алексеев Валерий Аркадьевич. Иллюзии и догмы.- М.: Политиздат, 1991. — С. 230−236

Иконы уничтожались тысячами; в газетах часто появлялись сообщения о том, как-то в одной, то в другой деревне их сжигали целыми телегами. Рвали и сжигали богослужебные книги, при разгроме монастырей гибли рукописные книги, хранившиеся в библиотеках, переплавлялась драгоценная церковная утварь. Народ в большинстве своем оставался еще верующим и православным, и не многих удавалось вовлечь в святотатственные преступления, но остановить святотатцев, удержать от кощунственных злодеяний, защитить святыни было некому. Не только физически, но и духовно народ был раздавлен. В стране вводились продовольственные карточки, но «служителям культа» эти карточки не полагались, они могли жить только на подаяние. Советский режим беспощадно мстил даже детям. О трагической участи детей духовенства вспоминал артист Евгений Лебедев, сын священника: «В глухом приволжском городке Балаково отец служил в церкви Иоанна Богослова, и сколько же мне, братишке, сестрам за это доставалось, особенно в школе. Только и слышишь, бывало: «Эй, ты, поп, попенок, кутейник!» Учиться нам, «кутейникам», позволялось лишь до четвертого класса, и с каждым годом издевательства сверстников становились все мучительней. Да еще «умная» учительница вносила свою лепту: «Ну что, «лишенец», опять ходил в церковь? Опять слушал этот опиум для народа? Ступай к отцу и скажи, что он — длинноволосый дурак!»

Что такое «лишенец», я еще не понимал, что такое «опиум», не знал, но ноги все равно становились ватными. А сколь тяжело было отцу".

В феврале 1932 г. конференция ВКП (б) объявила о выполнении первой пятилетки в 4 года и утвердила второй пятилетний план. 15 мая «Союз воинствующих безбожников» спланировал свою пятилетку: в первый год закрыть все духовные школы (они оставались еще у обновленцев, а у патриаршей православной Церкви их давно уже не было); во второй — провести массовое закрытие храмов, запретить издание религиозных сочинений и изготовление предметов культа; в третий год выслать всех служителей культа за границу (в реальной обстановке тех лет слово «заграница» было, конечно, своеобразным эвфемизмом); в четвертый — закрыть оставшиеся храмы всех религий и, наконец, в пятый — закрепить достигнутые успехи. Таким образом, воинствующие атеисты полагали, что к 1 мая 1937 г. «имя Бога должно быть забыто на всей территории СССР». Реальные цели: закрыть, запретить, выслать — были вполне достижимы, но несбыточными оказались мечтания о полном забвении имени Божия, ибо вратам адовым, даже когда число его слуг легион, Церкви не одолеть. В 1932 г. в «Союзе воинствующих безбожников» насчитывалось 5,7 млн. членов, и это был тот максимум, которого удалось добиться. «Союз» опекал 50 антирелигиозных музеев и выставок, издавал журналы и книги. И весь этот легион брошен был партийным руководством на сокрушение Церкви. Но «работу адову» по преимуществу делали все-таки не безбожные музеи и антирелигиозные выставки, не атеистические газеты и материалистические журналы, а карательные органы. Главным средством атеистической пропаганды оставались аресты, ссылки и расстрелы верующих, закрытие и разрушение храмов. Цыпин В. История русской православной церкви. 1917;1990. М., 1994. С. 78−93

Число действующих храмов вначале 30-х гг. сократилось катастрофически. В Ленинградской епархии за год закрыли 355 церквей, в Горьком за два года — 305 церквей, во Владивостоке в 1932 г. осталась одна церковь, да и та в доме священника, где службы совершались тайно. В Самаре и Тамбове к 1933 г. было по одному действующему храму, в Хабаровске в это время закрыли последний. Не лучше положение было и в Москве, где к 1933 г. в юрисдикции Московского Патриархата осталось 87 храмов. Были разрушены церкви Николы Стрелецкого (у Боровицкого моста) и великомученика Георгия Победоносца на Красной Горке (ул. Моховая, с 1818 по 1837 г.— университетская церковь), храм архидиакона Стефана за Яузой (Таганская ул.); в 1933 г.— Спас на Бору (Кремль), святителя Николая «Большой крест» на Ильинке, святителя Тихона на Арбатской площади, в 1934 г.— храмы Троицы в Полях и Владимирской иконы Божией Матери (в Китай-городе), часовня великомученика Пантелеимона, приписанная к Свято-Пантелеимоновскому русскому монастырю на Афонской горе, храм Воздвижения Креста Господня на Воздвиженке и еще много других. Там же С. 101−107

К середине 30-годов Союз воинствующих безбожников (СВБ), созданный, по выражению его руководителя Ем. Ярославского, как «инструмент для практической борьбы с религией», поразил сильнейший кризис. Немало республиканских, краевых и областных организаций прекратили свою работу и во многих случаях, по сути, самораспустились. Значительно сократилась численность безбожников, тогда как в начале 30_х гг. Ярославский говорил о создании пятимиллионного союза. Правда, эта цифра вызывает большие сомнения. Ведь именно в 30-е гг. Союз воинствующих безбожников подвергался сильной критике со стороны ЦК ВКП (б), ЦК ВЛКСМ, других общественных организаций, печати «За слабую работу по вовлечению масс в дело борьбы с религиозным дурманом», да и самокритичных выступлений руководителей Союза тоже было не мало. К тому же простые подсчёты показывают, что в начале 30-х гг. практически невозможно было достичь пятимиллионного рубежа в численном составе Союза, так как даже в первой, пожалуй, самой активной, в период работы Союза — с 1925;1929 г. — в нём едва насчитывалось около полмиллиона членов.

И хотя Ярославский публично заявил о том, что атеизация масс идёт гигантскими темпами, утверждения эти подлинными цифрами не подтверждаются. Выступая в декабре 1937 г. на Всесоюзном совещании работников Союза воинствующих безбожников, сам Ярославский признал состояние антирелигиозной работы в стране очень слабой.

Причин резкого спада в деятельности Союза воинствующих безбожников несколько. Во-первых, массы к тому времени устали от конфронтации, а антирелигиозная работа всё более приобретала характер некоего универсального средства борьбы с «вредителями в рясах» и их «приспешниками» — верующими. Многие энтузиасты — безбожники были разочарованы малыми успехами в борьбе с религией (большинство населения страны оставались верующими) и отворачивались от казавшейся им ранее такой заманчиво — перспективной работы. Рост безбожия в массах шёл, но не так быстро, как того хотелось наиболее нетерпеливым борцам с религией.

Сильно помешал антирелигиозной работе разразившейся в стране голод; он посеял страх, неуверенность людей в настоящем и будущем. По всей стране ходили толпы нищих, обездоленных, изгнанных из монастырей монахов и монахинь. Это накалило и без того острую ситуацию в обществе: усилились проповеди о скором наступлении «конца света» и «страшного суда» и т. п.

Обострению религиозного чувства, а не редко и проявлению фанатизма верующих способствовали административной меры борьбы с религией и репрессии по отношению к служителям культа. Многие представители духовенства были привлечены к уголовной ответственности, осуждены, сосланы, поражены в правах за «разжигание ненависти у верующих к советской власти». Около ста архиереев и не менее тысячи рядовых священников содержались в заключении.

Не мало ошибок было допущено и в самой деятельности союза безбожников: бесконечные реорганизации, чистки, кампании в низовых организациях, проводимые по инициативе Центрального Совета по разным поводам, изматывали и дезорганизовывали рядовых членов союза, порождая у них (в массе своей теоретически и методически малоподготовленных, малограмотных людей) лишь озлобленное неприятие каких-либо открытых дискуссионных форм пропагандистского воздействия на верующих, провоцируя позывы к административному нажиму, к закрытию и уничтожению церквей и монастырей, к преследованию духовенства. Всё это вызывало протест верующих, достигавший иногда значительного общественного звучания.

Неудачи и провалы в борьбе с религией, наличие в стороне огромного числа верующих и сочувствующих церкви людей объяснялись в официальной пропаганде только лишь слабой постановкой антирелигиозной работы, нежеланием кадров заниматься этой деятельностью. В этот период партийных, комсомольских документах постоянно присутствует негативная оценка состояния антирелигиозной работы, осуществлявшейся в основном силами Союза воинствующих безбожников. Союз же безбожников в лице своего центрального руководства, напротив, многие неудачи и недостатки своей деятельности старался переложить на плечи партийных, комсомольских и профсоюзных организаций. Словом, никто не хотел брать на себя ответственность за кризисное состояние антирелигиозной работы в массах.

Но если Центральному Совету до середины 30-х гг. удавалось ещё более или менее отбиваться от обвинений в своей бездеятельности благодаря контратакам на критиков Ярославского, сохранившего определённое влияние партии, то в 1936;1937 гг. ссылки на партию в целях самообороны стали опасны.

Правда, был и ещё один испытанный путь — вновь повести атаку на «наглеющую поповщину». Опять обвинить её в ожесточённой антисоветской контрреволюционной деятельности и тем самым списать на церковников все грехи за провал антирелигиозной работы. От такого варианта никто и не думал отказываться: он был всегда рядом, как запасной козырь. К тому же все тогда понимали, что одной атаке на «поповщину» будет теперь маловато. «Охота на ведьм», как тогда многие кадры понимали, разворачивалась гигантская. Топор был занесён над головами большого числа виднейших партийных и государственных деятелей, стало быть, «игра» шла по крупному. Требовалось покаяние, признание в «связях с врагами, двурушниками», которые, мол, ослабили антирелигиозную работу среди масс. Одним словом, необходимо было найти врагов в своих рядах, тем самым объяснив, почему не удалось по-настоящему развернуть антирелигиозную работу среди масс. Алексеев Валерий Аркадьевич. Иллюзии и догмы.- М.: Политиздат, 1991. — С. 221

В «Охоте на ведьм», которая началась по всему театру антирелигиозной работы, много зависело от того, кто начнёт атаку первым. Поэтому практически одновременно нанесли обвинения «во вражеской деятельности» в адрес друг друга местной организации Союза воинствующих безбожников — на Центральный совет, центр — на местные организации. Однако все боялись выступить против Ярославского. Хотя обвинения в его адрес были, но он ловко перевёл их на А. Лукачевского. В декабре 1936 года состоялось совещание ЦС СВБ, на котором Ярославский и другие выдвинули против Лукачевского и его сторонников обвинения. Судьба Лукачевского была решена. Сначала он был освобождён от работы, а вскоре и объявлен «врагом народа». «Врагами народов» были объявлены и некоторые другие работники ЦС СВБ.

В середине 30-х гг. повсеместно продолжалось закрытие церквей, но тем не менее размах кампании не удовлетворял идеологов антирелигиозного фронта. Из докладной записки Постоянной комиссии по культовым вопросам «Отношение их к проекту новой Конституции» видно, что осенью 1936 г. на территории СССР оставалось 18 тыс. «молитвенных зданий», из которых, вероятно, около половины принадлежало Русской Православной Церкви, а на 1 января 1931 г. патриаршая Русская Православная Церковь имела 23 213 приходов. Только первая половина 30-х гг. унесла более 10 тыс. храмов. В Москве разрушили Казанский собор (с 27 июля по 9 сентября 1936 г.), Никольский греческий монастырь на Никольской улице, храм святителя Николая Чудотворца в Хлынове, Георгиевский монастырь на Большой Дмитровке, церковь Николы в Столпах (в Армянском переулке), церкви Воскресения Словущего на Малой Бронной, Рождества Христова в Палашах и множество других храмов. В 1935 г. прекратилось издание «Журнала Московской Патриархии». На заседании 10 февраля 1937 г. Постоянная комиссия по культовым вопросам рассмотрела 74 дела о ликвидации религиозных общин и не поддержала закрытие храмов только в 22 случаях, а всего за год закрыли свыше 8 тыс. церквей. В Москве это были Страстной и Симонов монастыри, церковь Николая Чудотворца в Кошелях (на Яузской улице), церковь Спаса-Преображения в Спасской слободе (Большая Спасская улица). При разрушении Симонова монастыря уничтожено кладбище, а церковь Николая Чудотворца в Драгах уничтожалась в два захода: в 1937 г. снесена колокольня, в 1939 г.— сам храм. И, конечно, все эти разрушения производились «по многочисленным просьбам трудящихся коллективов «в целях «улучшения планировки города». В результате этого опустошения и разорения на огромных просторах РСФСР осталось около 100 храмов, почти все в больших городах, в основном, тех, куда пускали иностранцев. Эти храмы так и называли «показательными». Несколько больше, до 3% дореволюционных приходов, сохранилось на Украине. В Киевской епархии, которая в 1917 г. насчитывала 1710 церквей, 1435 священников, 277 диаконов, 1410 псаломщиков, 23 монастыря и 5193 монашествующих, в 1939 г. осталось всего 2 прихода с 3 священниками, 1 диаконом и 2 псаломщиками. В Одессе осталась одна действующая церковь на кладбище.

Одновременно осуществлялась кампания по обвинению во враждебной деятельности руководителей крупнейших организаций на местах, которые своими «преступными действиями» якобы развалили союз. Особенно острым нападкам подвёргся руководитель ЦС СВБ Украины Д. Игнатюк. Вскоре он был объявлен врагом народа. Его назвали не только вредителем, но и фашистским шпионом. Так создавались мифы о гигантском кольце врагов, окруживших СССР и систематически внедрявших своих агентов во все поры советского общества, в том числе и в серы антирелигиозной работы.

Приклеивание ярлыков «шовинистов и националистов» руководящим деятелям местных и республиканских организаций вообще стало практикой в руководстве ЦС СВБ СССР. В этом были обвинены и сняты с работы главный редактор татарского антирелигиозного журнала «СУГЫШЧАН АЛЛАСЫЗ» Б. Мансуров, руководили Союза безбожников Грузии Гогиберидзе, Андриадзе и другие. В национализме, троцкизме, пробухаринских настроениях были обвинены и затем репрессированы руководящие кадры организации CВБ Белоруссии, Узбекистана, БурятМонгольской, Мордовской, Удмуртской, Крымской АССР.

Гонения, преследования, аресты и физическое уничтожение кадров за потерю «классовой бдительности», пособничеству врагам «шпионской — террористическую деятельность» имели место в организациях CВБ Свердловской, Саратовской, Куйбышевской, Ивановской, Сталинградской и других областей и краёв Российской Федерации.

Наиболее массированной атаки и едва ли неполному разгрому подверглась самая дееспособная и лучше всех укомплектованная к тому времени научными кадрами пропагандистов, лекторов — антирелигиозников Ленинградская организация CВБ. Её многолетний руководитель, опытный практик антирелигиозной работы, высококвалифицированный учёный Н. Маторин был заклеймён как «враг народа». Осенью 1937 года с разгромными статьями о «враждебной деятельности» Н. Маторина выступили Ярославский и Олещук.

При наличии общей тенденции, а также желания Ярославского, Олещука и ряда других руководителей ЦС CВБ списать всю ответственность за развал антирелигиозной работы в стране насчёт «вражеской деятельности фашистских шпионов и троцкистско-бухаренских наймитов» они часто предъявляли людям обвинения, настолько различные по своему характеру, что нередко одно прямо противоречило другому. Получалось, что «враги народов» разваливали антирелигиозную работу, возбуждали верующих против советской власти, успевая каким-то образом и прекращать в массовом порядке деятельность церквей и тут же одновременно препятствовать безбожному активу, закрывать эти «очаги религиозного дурмана и мракобесия». Таких выступлений, странных по своей логике и бесчеловечных по существу, было немало в большой кампании по «выявлению врагов народа на антирелигиозном фронте».

Масштабы этой кампании были столь велики, что её мишенями и жертвами становились не только собственно работники антирелигиозных общественных организаций, но и партийные, комсомольские, профсоюзные деятели, критиковавшие ранее в той или иной степени различные крайности практики «безбожного движения» в стране. К примеру, Ф. Олещук неоднократно яростно обрушивался в своих выступлениях на целый ряд видных партийных и общественных деятелей, пострадавших от сталинского произвола и беззакония в конце 30-х гг., огульно обвиняя их ещё и в «преднамеренном вредительстве на антирелигиозном фронте». Он говорил, что троцкистами, бухаринцами и другими «врагами народа» всеми средствами и способами ликвидировалась антирелигиозная пропаганда и тормозилась деятельность Союза воинствующих безбожников.

Частым и особенно яростным нападкам за «вредительскую деятельность на антирелигиозном фронте» подвергались А. И. Рыков, Н. И. Бухарин, другие участники так называемой «правой оппозиции».

Церковь была втянута в этот кровавый процесс по «очищению страны от врагов народа», в число которых было включено немало священнослужителей, рядовых верующих.

Основным двигателем этого жёсткого процесса выступала бесчеловечная и авантюрная концепция Сталина об обострении классовой борьбы в обществе по мере строительства социализма. Согласно этой концепции, церковь могла находиться только в лагере противника социализма.

Так формировалась общественное мнение о чуждости делу рабочего класса и интересам социалистического государства сущности всяких религиозных организаций. Причём в плену подобных пропагандистских клише оказывались нередко не только рабочие крестьяне, не имевшие достаточного образования, но и крупные деятели партии и государства. Даже С. М. Киров, не одобрявший, как известно, массовых репрессивных мер по отношению к крестьянству, склонялся, тем не менее, в вопросах борьбы с религией к необходимости принятия жёстких шагов по ограничению влияния духовенства и церкви на массы, не исключая и репрессивных действий.

Объявление «войны религии» совпадает с наступлением в деревни на кулака, середняка и проведением коллективизации. Среди тех, кому наносился главный удар, было, естественно, и духовенство. Особую остроту эта борьба с духовенством приобрела к 1937 году, то есть когда достигла трагического апогея кровавая расправа с партийными и советскими кадрами, миллионами простых людей, которые потенциально могли быть несогласными со сталинской концепцией казарменного социализма.

Курс на объявление войны духовенству вполне устраивал и руководителей системы антирелигиозной работы в стране. Ведь активная деятельность духовенства была объявлена одной из главных причин провала антирелигиозной работы в массах в тот период.

Один из самых шумных судебных процессов по делу над духовенством состоялся в тот период в Горьком. Набор обвинений был стандартным: шпионаж в пользу фашистской Германии, антисоветская, контрреволюционная, а также террористическая деятельность. При этом в числе врагов советской власти назывались не только церковные иерархи, но и рядовые прихожане.

Общественному мнению, таким образом, навязывалась мысль о подготовке в стране широкого заговора духовенству, руководимого зарубежными центрами и направленного на свержение советской власти.

Судебные процессы по делу над монахами и священниками, уличёнными якобы во вредительской, шпионской деятельности состоялись во многих городах СССР.

Подобным ударам подверглась не только Русская православная церковь, но и другие религиозные организации, лица духовного звания других конфессий.

Как следует поступать с врагами, об этом долго не размышляли. Врагов уничтожали (притом зачастую не столько врагов) под любыми предлогами, чаще всего сомнительными или весьма малозначительными. Эти репрессивные меры не дали их инициаторам и вдохновителям желаемых результатов. С уничтожением духовенства и культовых зданий отнюдь не исчезла потребность многих людей в религиозной вере. Религиозность лишь стала принимать другие формы, часто уродливые, фанатичные. На том же IV пленуме ЦС CВБ СССР признавалась, что в целом в стране религиозность населения оставалась ещё весьма высокой. В сельской местности, например, до 70% жителей многих деревень и посёлков продолжали верить в Бога, хотя в них уже почти не осталось церквей и священников.

Всесоюзная перепись населения, проведённая в январе 1937 года и объявленная Сталиным «фальсифицированной врагами народа», показала: 60−70% опрошенных назвали себя верующими. Не от того ли, что цифра эта испугала Сталина, больше в переписных листках этого пункта не было?

Следование концепции Сталина принесло много страданий людям. Ведь прямолинейность, догматизм и косность мышления, репрессивные меры по отношению к инакомыслящим ещё никогда никому ни в чём не приносили подлинных побед. А там, где результаты подобных действий принимались или выдавались за победу, вскоре обнаруживался горький осадок поражения. Ни терпимость и жестокость порождают лишь жестокость и нетерпимость, да разве что ещё апатию, скепсис, безверие и бездуховность. Коэн С. Бухарин. Политическая биография. 1889−1938. М. 1992. С. 7−11

5. Отношение Сталина к церкви. Политика государства в годы войны Во время Великой Отечественной войны советского народа против гитлеровской Германии позиции православной церкви в обществе укрепились. Этому способствовал целый ряд факторов. Укажем лишь два из них.

Фактор первый: тяготы войны, несущей массовые страдания, трудности военного времени, потеря родных и близких, беды и лишения вернули в церковь часть тех советских людей, которые покинули ее в предвоенные годы, но не успели утвердиться на позициях научного атеизма. Особенно интенсивно развивался этот процесс на временно оккупированной врагом территории, где горе людей достигло высшей точки и толкало их на поиски хотя бы иллюзорной формы утешения, каковой является религия.

Фактор второй: патриотизм руководства и основной массы духовенства русской православной церкви. За исключением горстки архиереев и священнослужителей, предавших свою паству и ставших на путь сотрудничества с оккупантами, все церковнослужители с митрополитом Сергием во главе призвали на священную народную войну с врагом. Как только началась Великая Отечественная война, митрополит Сергий обратился ко всем верующим и духовенству с посланием, в котором говорилось: «Жалкие потомки врагов православного христианства хотят еще раз попытаться поставить народ наш на колени перед неправдой, голым насилием, принудить его пожертвовать благом и целостностью родины, кровными заветами людьми к своему отечеству.

Но не первый раз приходится русскому народу выдерживать такие испытания. С божьей помощью и на сей раз, он развеет в прах фашистскую вражескую силу…

Церковь Христова благословляет всех православных на защиту священных границ нашей родины…".

Более 23 раз митрополит Сергий за годы войны обращался с патриотическими призывами к пастве.

Надежды агрессора найти в лице верующих «пятую колонну» не оправдались. Были служители культа, которые сражались в действующей армии, в партизанских отрядах. Известно, с какой стойкостью переносил все тяготы блокады вместе с жителями города, призывая верующих к мужеству, митрополит Ленинградский Алексий, награжденный медалью «За оборону Ленинграда».

Не ограничиваясь патриотическими призывами, клирики русской православной церкви приняли непосредственное участие в оказании помощи фронту: на собранные по инициативе духовенства в храмах средства была создана танковая колонна имени Дмитрия Донского и эскадрилья боевых самолетов имени Александра Невского. Это подняло престиж церкви в глазах советских людей и способствовало усилению ее влиянию.

Этот вид патриотической деятельности и послужил толчком к налаживанию диалога между государственными органами и церковью.

Впервые контакт на этой почве между председателем Совнаркома СССР И. В. Сталиным и патриаршим местоблюстителем митрополитом Сергием состоялся в феврале 1943 года, когда они обменялись посланиями. 25 февраля из Ульяновска, где размещалась в эвакуации канцелярия Московского патриархата, митрополит Сергий написал в Кремль И. В. Сталину: «В день юбилея нашей победы Красной Армии приветствую Вас как ее Главнокомандующего от имени духовенства и верующих Русской православной церкви, молитвенно желаю Вам испытать радость полной победы над врагом и видеть возрождение истерзанной Родины. Верующие в желании помочь Красной Армии охотно откликнулись на мой призыв: собрать средства на постройку танковой колонны им. Дмитрия Донского. Всего собрано около 6 0 рублей и, кроме того, большое количество золотых и серебряных вещей. Примите эти средства как дар от духовенства и верующих от Русской православной церкви в день юбилея Красной Армии. Патриарший местоблюститель Сергий митрополит Московский и Коломенский».

Ответ Сергию был направлен в тот же день: «Прошу передать православному русскому духовенству и верующим, собравшим 6 0 рублей, золотые и серебряные вещи на строительство танковой колонны им. Дмитрия Донского, мой искренний привет и благодарность Красной Армии И. В. Сталин».

Патриотическая деятельность церкви завоевывала признание и уважение не только среди верующих, но и у атеистов. Об этом писали в адрес правительства СССР бойцы и командиры действующей армии, работники тыла, общественные, религиозные деятели и граждане союзных, дружественных и нейтральных государств. Таким образом, сама жизнь потребовала от руководства партии и страны пойти на существенное изменение взаимоотношений с церковью: перейти к диалогу во имя единства верующих и атеистов, борющихся с одним врагом Родины — фашизмом.

Вероятно, осознание необходимости перемен в отношении к церкви и верующим наступило у Сталина примерно в начале 1943 года, но потребовалось еще более полугода, чтобы оно начало проявляться в конкретных действиях.

По всей видимости, была еще одна веская причина, заставившая Сталина ускорить нормализацию отношений с церковью, не препятствовать избранию патриарха и Синода. На Сталина большое влияние оказал один из высших деятелей англиканской церкви — настоятель Кентерберийского собора — Х. Джонсон, питавший самые дружеские чувства к СССР.

Это был партнер, которым Сталин дорожил и который имел немалое влияние в союзной стране, где англиканская церковь является государственной религией. Козлов А. И. Сталин: борьба за власть. Ростов-на-Дону, 1991. С. 45−46

В начале осени 1943 года руководители стран антигитлеровской коалиции готовились к первой личной встрече в Тегеране. На Тегеранскую встречу, Сталин возлагал большие надежды, связанные с открытием второго фронта. Накануне этой встречи руководство англиканской церкви обратилось к Советскому правительству с просьбой разрешить визит своей делегации в Москву. Накануне Тегеранской конференции визит делегации был признан Сталиным желательным и полезным. В этой ситуации крайне выигрышно было бы, чтобы главу делегации — архиепископа Йоркского — приняло высшее руководство Русской православной церкви во главе с патриархом. Уже одно это сняло бы многие обвинения с СССР за его крайне сложные взаимоотношения с церковью. Такие политические тонкости Сталин понимал и умел их использовать отлично. Он видел, что назрела необходимость создания специального государственного органа, который бы осуществлял связь между правительством и руководством православной церкви. Бычков С. С. Большевики против русской церкви. Очерки по истории русской церкви (1917—1941 гг.). — 1-е. — Москва: 2006. — Т. II. — 1500 экз. С. 99−102

Таким образом, в последние годы жизни Сталина произошли разительные перемены во взаимоотношениях государства и церкви. От шумных судебных процессов по делу над священнослужителями — «пособниками врага» и т. д. до признания важной роли церкви в жизни миллионов советских людей и установления весьма теплых личных контактов Сталина с церковными иерархами во второй половине 40-х годов.

В постановлении ЦК партии от 27 сентября 1944 года «Об организации научно-просветительской пропаганды» не были определены задачи непосредственно научно-атеистической работы. После долгих лет «решительной борьбы за полное преодоление религиозных пережитков», призывов к «бескомпромиссному наступлению на реакционную поповщину» и т. д. подобное умолчание в директивном документе вызвало у многих идеологических работников растерянность. Пожалуй, впервые на съезде партии был обойден вопрос о задачах антирелигиозной пропаганды. Речь велась, и то довольно расплывчато, лишь о проблемах «преодоления пережитков капитализма в сознании людей».

Задачи и характер антирелигиозной пропаганды так и не были до самой смерти «великого теоретика марксизма» четко определены и доведены до партийного, идеологического актива. Алексеев Валерий Аркадьевич. Иллюзии и догмы.- М.: Политиздат, 1991. — С. 356

Заключение

Накануне 1917 г. сама церковь, внешне мощная организация, оказалась в условиях нарастания кризисных явлений. Преобладание административных методов в управлении церковью над духовными, отсутствие обратной связи с низшими звеньями церковного устройства — приходами, усилило разобщенность между епископатом и белым духовенством, снизило активность приходской жизни, способствовало падению интеллектуального и культурного уровня клира и в целом отрыву церкви от участия в жизни мирян.

Последствия кризиса в немалой степени сказались на формировании социальной опоры большевиков в их борьбе с религией и церковью. Стихийное безбожие масс, отчуждение православия от молодежи, пропаганда атеизма революционерами всех поколений в условиях социально-экономического развития второй половины XIX — начала ХХ вв. способствовали зарождению у пролетаризированной части населения и беднейших слоев крестьянства идеалов, основанных на уравнительных, коммунистических принципах, в осуществление которых им виделся путь избавления от нищеты. Именно эти слои вследствие люмпенизации сознания оказались способны к восприятию идеологии большевизма. Размывание моральных устоев в слоях, для которых кабак был ближе, чем церковь, позволили большевикам опереться на них в своей антицерковной политике. Другим следствием этого стало поведение «молчаливого большинства», чье пассивное безучастие в разгроме церкви становилось соучастием.

Жизнь еще раз подтвердила опасность авантюр политической войны с религией. Был нанесен очередной удар по иллюзиям догматиков, тешивших себя надеждой на быстрое перевоспитание верующих в атеистов с помощью мер административного воздействия.

Только широкий диалог, только совместная созидательная деятельность атеистов и верующих способна обеспечить стабильность в стране и необходимый динамизм общественным процессам.

В последнее время происходит активное переосмысление, казалось бы, устоявшихся взглядов на религию, ее место и роль в обществе. Церкви и религиозным организациям сегодня отводится немалая роль в миротворческом движении, в борьбе за экологию, усиливается их благотворительная деятельность. Налаживается необходимый диалог общественных организаций с верующими. Идет возращение к принципам тактичного, уважительного отношения к религии и чувствам верующих. В истории нашей страны бывали короткие периоды смягчения отношений с религией, признания ее роли в духовной жизни людей. Однако после этих периодов наступало время очередных кампаний «по решительной борьбе с религией». Речь идет о формах и методах этой деятельности. К сожалению, в нашей истории имеются примеры, когда культивирование подозрительности, вражды, нетерпимости к религии и верующим возводилось в ранг ведущих методов пропагандистской и воспитательной деятельности. Но прошлое мстит будущему, если игнорируются его уроки.

1. Алексеев Валерий Аркадьевич. Иллюзии и догмы.- М.: Политиздат, 1991. — 400 с.

2. Бабинов Ю. А. Государственно-церковные отношения в СССР. История и современность. Симферополь; Таврия, 1991.

3. Бычков С. С. Большевики против русской церкви. Очерки по истории русской церкви (1917—1941 гг.). — 1-е. — Москва. 2006. — Т. II. — 1500 экз.

4. Воронцов Г. В. Ленинская программа атеистического воспитания в действии. (1917;1937). Л., 1973.

5. Гордиенко Н. С. Основы научного атеизма: Учеб. пособие для студентов пед. Ин-тов. — М.: Просвещение, 1988. — 304 с.

6. Емельянов Ю. В. Заметки о Бухарине: Революция. История. Личность. М.: Молодая Гвардия, 1989.

7. Иоанн (Сычев). Стояние в вере. Очерки церковной службы. СПб, 1995.

8. Желнакова Н. Ю. Государственная политика по отношению к Русской Православной Церкви 1920;30 гг. М., 1995.

9. Кирбятьев Степан Сергеевич. В походе атеисты. — Оренбургское книжное издательство. 1964. — 40 с.

10. Кошеваров А. Н. Государство и церковь. Из истории взаимоотношений советской власти и Русской Православной Церкви. 1917;1945 гг. СПб, 1995.

11. Козлов А. И. Сталин: борьба за власть. Ростов-на-Дону, 1991.

12. Коэн С. Бухарин. Политическая биография. 1889−1938. М. 1992.

13. Медведев Н. Г. Государство и церковь в России (1924;1954 гг.) М., 1997.

14. Поспеловский Д. В. Русская Православная Церковь в ХХ веке. М.: Республика, 1995.

15. Регельсон Н. Трагедия русской церкви. Рaris. 1977

16. Русское православие: вехи истории / Науч. ред. А. И. Клибанов.- М.: Политиздат, 1989. — 719 с.

17. Савельев С. М. Ем. Ярославский и антирелигиозная пропаганда в конце 20 — начала 30 гг. // По этапам атеизма. М., Л., 1967.

18. Шкаровский М. В. Петербургская епархия в годы гонений и утрат. 1917;1945 г. СПб 1995.

19. Цыпин В. История русской православной церкви. 1917;1990. М., 1994.

20. Юровский С. В. Луначарский — воинствующий атеист. Л., 1967.