Изучение поэзии Ф. И. Тютчева в школе

ВЫПУСКНАЯ КВАЛИФИКАЦИОННАЯ РАБОТА БАКАЛАВРА

ИЗУЧЕНИЕ ПОЭЗИИ Ф.И. ТЮТЧЕВА В ШКОЛЕ

Краснодар

Содержание Введение

1. Современные школьные программы по литературе об изучении лирики Ф. И. Тютчева Анализ программ под редакцией В. Я. Коровиной, А. Г. Кутузова и М. Б. Ладыгина Литературоведческая проблематика, заявленная в программах в связи с изучением поэзии Ф. И. Тютчева Федор Иванович Тютчев — наследник классицизма Образ ренессансного человека и его художественное осмысление в русской литературе Лирический фрагмент как жанр тютчевской лирики Своеобразие политической лирики

2. Философская лирика Ф.И. Тютчева

2.1 Особенности романтизма Философия пантеизма Образ романтической борьбы

2.2 Точность психологического анализа и глубина философского осмысления человеческих чувств в лирике Ф.И. Тютчева

3. Любовная лирика Ф. И. Тютчева Любимая женщина — воплощение целого мира Любовь как «поединок роковой»

Заключение

Список использованных источников

Введение

тютчев поэзия лирика Творчество Фёдора Ивановича Тютчева — одно из самых значимых среди поэтов «золотого» девятнадцатого века. Объём поэтического наследия относительно мал — все стихи легко помещаются в небольшой том. Но как говорил Афанасий Фет:

Вот эта книжка небольшая Томов премногих тяжелей.

И действительно, Тютчев — великий русский поэт. Его стихотворения необычайно глубоки и поражают чёткостью выражения мыслей, своей чуткостью понимания человеческого «Я».

Не зря поэта причислили к классикам русской литературы.

Это нашло своё отражение и в изучении творчества великого поэта в школе, где учеников знакомят с ним как в начальной школе, так и более углублённо в старшей. Все современные школьные программы изучение творчества Ф. И. Тютчева в разных классах.

Изучение в школе творчества поэта требует глубоких знаний учителя. И молодому начинающему учителю большую помощь могло бы оказать методическое пособие по изучению поэзии Ф. И. Тютчева в школе.

Одно такое пособие уже есть. Существует книга для учителя из серии «Писатель в школе»: «Тютчев в школе» Г. П. Лазаренко, 2003 год. Однако, данное пособие далеко не во всём соответствует требованиям современных школьных программ по литературе. Да и в целом существующее методическое пособие имеет ряд недостатков.

Книга Г. П. Лазаренко охватывает изучение творчества Ф. И. Тютчева на протяжении всего обучения в школе, включая начальные классы. Что является несколько спорным моментом. С одной стороны — обширный материал даёт наиболее полное представление об изучении поэта в школе, с другой — значение материала по изучению Тютчева в начальной школе для учителя средней и старшей школы имеет малое практическое значение, и наоборот — для учителя начальной школы не очень важно, как изучают творчество поэта в старших классах.

Сам материал представлен скудно. Средняя школа представлена только 5−7 классами, в то время как почти во всех современных программах по литературе предполагается хотя бы частичное изучение Ф. И. Тютчева и в 8, и в 9 классах. Автор предлагает свою работу не на основе какой-либо из программ, а «на одной из возможных «технологий», разработанных самим учителем.

Материалы пособия дают представление о творчестве и жизни поэта, но не всегда отвечают на те теоретические вопросы, знания которых требуют современные школьные программы.

Таким образом, именно несоответствие существующего методического пособия «Тютчев в школе» требованиям современных школьных программ по литературе обуславливает актуальность нашей выпускной квалификационной работы.

Цель работы: предоставить материалы литературоведческого характера для пособия, которое может быть адресовано начинающему учителю. Особенностью материалов является то, что они строго соответствуют требования современных школьных программ по литературе. Данная цель предполагает решение следующих задач:

— изучить программы по литературе под редакцией В. Я. Коровиной, А. Г. Кутезова и М. Б. Ладыгина;

— систематизировать требования всех названных программ к изучению лирики Ф. И. Тютчева;

— изучить литературоведческие работы, посвящённые творчеству Тютчева; - проанализировать и отобрать литературоведческие материалы в соответствии с требованиями современных школьных программ под редакцией В. Я. Коровиной, А. Г. Кутезова и М. Б. Ладыгина;

— представить необходимые литературоведческие материалы в виде научно-методического пособия, адресованного учителю.

Материалом для исследования послужили стихотворные тексты Ф. И. Тютчева и научно-методическая литература по творчеству поэта.

Методы исследования: конкретного анализа, сравнительный, аналитический.

Объект исследования: лирика Ф. И. Тютчева.

Предмет исследования: литературоведческий комментарий, выводы, обобщения, раскрывающие основные положения современных школьных программ по литературе, связанных с изучением лирики Ф. И. Тютчева.

Научная новизна исследования заключается в том, что материалы для пособия основаны на требованиях современных школьных программ и строго следуют им.

Практическая значимость работы состоит в том, что её материалы могут применяться начинающим учителем литературы для подготовки уроков по изучению творчества Ф. И. Тютчева, а так же студентами при подготовке к семинарским занятиям.

1. Современные школьные программы по литературе об изучении лирики Ф.И. Тютчева

1.1 Анализ программ под редакцией В. Я. Коровиной, А. Г. Кутузова и М. Б. Ладыгина В выпускной квалификационной работе рассмотрено несколько современных школьных программ по литературе, так как современный учитель имеет право на выбор программ преподавания литературы. Исследование основывается на трёх самых популярных и распространённых программах: под редакцией В. Я. Коровиной как наиболее традиционной из существующих программ, под редакцией А. Г. Кутузова как самой «новаторской» и авторской программе и под редакцией М. Б. Ладыгина для углублённого изучения литературы в гимназиях и лицеях.

Программа В. Я. Коровиной как традиционная и классическая рассчитана на массовое использование в школе. Структура программы строится по принципу концентра, который предполагает возвращение к определённым авторам и даже к одному и тому же произведению, но в каждом классе решаются различные задачи изучения текста.

В шестом классе предполагается изучение литературы на основе проблемы «художественное произведение и автора». Поэтому, изучение Фёдора Ивановича Тютчева в шестом классе предполагает введение биографических знаний о поэте.

Основной акцент в делается на изучение темы природы в лирике поэта и на восприятие противоречивость чувств человека на примере таких стихотворений как: «Листья», «Неохотно и несмело…», «С поляны коршун поднялся».

В восьмом классе по программе В. Я. Коровиной стихотворение «Осенний вечер» Тютчева изучается вместе с такими поэтами, как А. С.

Пушкин, М. Ю. Летмонтов, А. А. Фет, А. Н. Майков в рамках урока «Поэзия родной природы».

В девятом классе к творчеству Ф. И. Тютчева ученики обращаются дважды.

Первый раз в рамках урока «Из поэзии 19 века. Беседы о Н. А. Некрасове, Ф. И. Тютчеве, А. А. Фете и других поэтах», где учитель должен показать многообразие талантов и эмоциональное богатство русской поэзии. Стихотворения предлагаются на выбор. На этом уроке предполагается изучение теории литературы и развитие представлений учащихся о видах (жанрах) лирических произведений.

Второй раз поэзия Ф. И. Тютчев представлена в рамках урока «Песни и романсы на стихи поэтов 19−20 веков», где изучается стихотворение и его музыкальный вариант «К.Б.» («Я встретил вас — и всё былое…»). Задача этого урока состоит в представлении романсов и песен как синтетического жанра, посредством словесного и музыкального искусства выражающего переживания, мысли, настроения человека.

В десятом классе изучению творчества Ф. И. Тютчева отводится несколько уроков подряд. На них изучаются такие темы, как: «Жизнь и творчество», «Наследник классицизма и поэт-романтик», «Философский характер тютчевского романтизма», «Идеал Тютчева — слияние человека с природой и Историей, с „божественной жизнью“ и его неосуществимость», «Сочетание разномасштабных образов природы», «Любовь как стихийная сила и «поединок роковой». Для изучения этих тем предлагаются такие стихотворения, как «Silentium!», «Не то, что мните вы, природа…», «Ещё земли печален вид…», «Как хорошо ты, о море ночное…», «Я встретил вас, и всё былое…», «Эти бедные селенья…», «Нам не дано предугадать…», «Природа — сфинкс…», «Умом Россию не понять…», «О, как убийственно мы любим…».

Программа А. Г. Кутузова рассчитана как на массовое использование, так и профильное.

В этой программе особое место отводится теории литературы.

В пятом классе ведущей теоретической проблемой является определение жанра, поэтому Ф. И. Тютчев изучается в рамках уроков по теме «Лирические жанры». В пятом классе предполагается изучение пейзажных стихотворений Ф. И. Тютчева как «Есть в осени первоначальной…», «Зима недаром злится…», «Весенние воды».

В восьмом классе ведущей проблемой является «Литература и традиция», материал изучается в хронологическом порядке. Ф. И. Тютчев изучается в разделе «Русская литература 19 века и её традиции». Предполагается глубокий анализ стихотворений «Тени сизые смеялись…», где главной темой является «Размышление поэта и тайнах мироздания, взаимоотношение человека и природы», «Предопределение», где проблемой является «Трагическое звучание темы любви».

В десятом классе ведущей темой является творческий процесс. На изучение Ф. И. Тютчева так же отводится 3 часа, раскрываются следующие масштабные темы: «Основные темы, мотивы, образы», «Стихи «денисьевского цикла», «Политическая лирика Тютчева».

Программа М. Б. Ладыгина рассчитана на использование в профильных школах или классах, авторы программы делают оговорку, что она рассчитана таким образом, чтобы учитель имел возможность самостоятельно систематизировать предлагаемой литературный материал с учётом количества часов.

В программе М. Б. Ладыгина включено большее количество произведений, в отличии от остальных программ, поэтому Тютчев встречается в пятом, шестом, восьмом, девятом и десятом классах.

В пятом классе Тютчев с стихотворением «Поэзия» проходится в теме «Лирика русских поэтов» вместе с А. А. Фетом, А. К. Толстым, А. А. Ахматовой и Ю. П. Кузнецовым.

В шестом классе на примере стихотворения Ф. И. Тютчева «Эти бедные селенья…» (а так же стихотворениях А. С. Пушкина «Зимнее утро» и М.Ю.

Лермонтова «Парус») ученики открывают для себя идейно-художественное своеобразие стихотворений, а также изучают теоретические понятия как ямб и хорей, спондей и пиррихий.

В восьмом классе акцент делается на литературный процесс. Поэтому тютчевский «Колумб» изучается в теоретической теме Ренессанса. А такие его стихотворения как «Вечер», «Сижу задумчив и один…», «Последняя любовь» и «Последний катаклизм» изучаются как философская лирика русского романтизма.

В девятом классе, где продолжается изучение литературы как литературного процесса, поднимается тема философского мировосприятия лирического героя. Изучаются такие стихотворения, как «Весенние воды», «Есть в осени первоначальной…» и «С поляны Коршун поднялся…».

В десятых и одиннадцатых классах идёт углублённое изучение русской национальной литературы. В десятом классе при изучении художественного мира Тютчева изучается следующие темы: «Основные темы и мотивы, философский характер лирики Ф. И. Тютчева („Цицерон“, „Две силы есть — две роковые силы…“). „Siltntium!“ как поэтический манифест лирики Ф.И. Тютчева», «Поэтическая картина мира и пантеистические мотивы в стихотворениях «Не то, что мните вы, природа…», «Природа — сфинкс. И тем она верней…», «Патриотизм поэта («Умом Россию не понять…», «Славянам») и его христианская позиция («Последний катаклизм», «О вещая душа моя!», «Когда на то нет Божьего согласья…», «Нам не дано предугадать…»)», «Любовная лирика поэта («О, как убийственно мы любим…», К.Б. «Я встретил вас — и всё былое…», «Последняя любовь», «В разлуке есть высокое значенье…»), точность психологического анализа и глубина философского осмысления человеческих чувств», «Значение лирики Ф. И. Тютчева для русской и мировой поэзии».

Для работы учителя по современным школьным программам предполагается большая теоретическая база по заданным темам. Учитель должен знать литературные процессы, такие как ренессанс, классицизм, романтизм и пантеизм, и, соответственно, их отражение в творчестве Ф. И. Тютчева. Так же ему необходимы знания об убеждениях поэта для литературного анализа его стихотворений и особых понятий, касающихся творчества поэта.

1.2 Литературоведческая проблематика, заявленная в программах в связи с изучением поэзии Ф.И. Тютчева

1.2.1 Фёдор Иванович Тютчев — наследник классицизма Ф. И. Тютчев в русской поэзии многое предвосхищал, а многое и наследовал. Связи его с русской поэтической традицией часто заходят вглубь времён — он связан с Г. Р. Державиным как поэт возвышенного стиля, отдавшийся большим философским темам. При этом происходит характерная перемена. Возвышенное у Г. Р. Державина и у его современников — по преимуществу официально возвышенное, получившее свои санкции от церкви и государства. Ф. И. Тютчев по собственному почину устанавливает, что именно несёт на себе печать возвышенного и возвышенными у него оказывается существенное содержание жизни, её общий пафос, её главные коллизии, а не те принципы официальной веры, которыми воодушевлялись старые одические поэты. Русская высокая поэзия 18 века по-своему была поэзией философской, и в этом отношении Ф. И. Тютчев продолжает её, с той немаловажной разницей, что его философская мысль — вольная, подсказанная непосредственно самим предметом, тогда как прежние поэты подчинялись положениям и истинам, заранее предписанным и общеизвестным. Только в своей политической поэзии Тютчев зачастую возвращался к официальным догмам, и именно это наносило вред ей.

У Ф. И. Тютчева очень рано проявилась склонность к литературному труду. Его наставник С. Е. Раич свидетельствовал, что «по тринадцатому году он переводил уже оды Горация с замечательным успехом» [7, 46]. Ранние тютчевские переводы не сохранились, но до нас дошло написанное именно «по тринадцатому году» стихотворение «На новый 1816 год», в котором о завершившемся годе сказано:

«На новый 1816 год»

Уже великое небесное светило, Лиюще с высоты обилие и свет, Начертанным путем годичный круг свершило И в ново поприще в величии грядет! ;

И се! Одеянный блистательной зарею, Пронзив эфирных стран белеющийся свод, Слетает с урной роковою Младый сын Солнца — Новый год!..

Предшественник его с лица земли сокрылся, И по течению вратящихся времен, Как капля в океан, он в вечность погрузился!

Сей год равно пройдет!.. Устав небес священ.. .

О Время! Вечности подвижное зерцало! ;

Все рушится, падет под дланию твоей!.. Сокрыт предел твой и начало От слабых смертного очей!. .

Века рождаются и исчезают снова, Одно столетие стирается другим;

Что может избежать от гнева Крона злого?

Что может устоять пред грозным богом сим?

Пустынный ветр свистит в руинах Вавилона!

Стадятся звери там, где процветал Мемфис!

И вкруг развалин Илиона

Колючи терны обвились!.. А ты, сын роскоши! о смертный сладострастный, Беспечна жизнь твоя средь праздности и нег Спокойно катится!.. Но ты забыл, несчастный: Мы все должны узреть Коцита грозный брег!.. Возвышенный твой сан, льстецы твои и злато От смерти не спасут! Ужель ты не видал, Сколь часто гром огнекрылатый Разит чело высоких скал?.. И ты еще дерзнул своей рукою жадной Отъять насущный хлеб у вдов и у сирот; Изгнать из родины семейство безотрадно!.. Слепец! стезя богатств к погибели ведет!.. Разверзлась пред тобой подземная обитель! О жертва Тартара! о жертва Евменид, Блеск пышности твоей, грабитель!

Богинь сих грозных не пленит!.. Там вечно будешь зреть секиру изощренну, На тонком волоске висящу над главой; Покроет плоть твою, всю в язвах изможденну, Не ткани пурпурны — червей кипящий рой!.. Возложишь не на одр растерзанные члены, Где б неге льстил твоей приятный мягкий пух, Но нет — на жупел раскаленный, — И вечный вопль пронзит твой слух! Но что? сей страшный сонм! сии кровавы тени С улыбкой злобною, они к тебе спешат!.. Они прияли смерть от варварских гонений! От них и ожидай за варварство наград! ;

Страдай, томись, злодей, ты жертва адской мести! — Твой гроб забвенный здесь покрыла мурава! — И навсегда со гласом лести. Умолкла о тебе молва!

Конечно, стихи эти пронизаны отзвуками поэзии Ломоносова, Державина, молодого Карамзина. И всё же нет сомнения, что двенадцатилетнего автора начала 19 века такие стихи были достижением.

По количеству античных мотивов, характерных для классицизма, Тютчев далеко уступает своим старшим и младшим современникам: ему одинаково чужды и мир условной античности Батюшкова, и насыщенность античными реминисценциями, свойственная некоторым стихотворениям Пушкина, и обилие антологических мотивов, характерное для Майкова и Щербины. Творческий путь Тютчева отмечен также отходом от норм поэтического языка эпохи классицизма: образы античной мифологии в их абстрактном применении, для обозначения общих понятий, встречаются лишь в ранних его стихотворениях. Начав однако с неизбежной реакции на классицизм, Тютчев приходит к философскому осмыслению античных образов. В небольшом поэтическом наследии Тютчева можно насчитать немногим более сорока стихотворений, содержащих отклики на античность. Но в разные периоды его жизни эти отклики и по содержанию, и по своим эстетическим функциям неодинаковы.

Так, например, Австрию Тютчев называет «Ахилл, у которого пятка повсюду"[19], князя А. М. Горчакова — «Нарцисс собственной чернильницы"[19]; сюда же можно отнести и малоизвестную эпиграмму[19]:

За нашим веком мы идем, Как шла Креуза на Энеем: Пройдем немного — ослабеем, Убавим шагу — отстаем. (1830)

Чувство стиля древней поэзии, присущее Тютчеву, проявилось в латинских названиях и эпиграфах некоторых его стихотворений. Так, например, заглавие знаменитого «Silentium!» (1830) очень подходит к афористическому характеру этого стихотворения, выдержанного в стиле, напоминающем древнегреческие стихотворные назидательные изречения — гномы. Гексаметр из Авсония — «Est in arundineis inodulatio imisica ripis», — поставленный эпиграфом к стихотворению «Певучесть есть в морских волнах» (1855), своей плавностью дополняет систему основных понятии стихотворного текста: «певучесть», «гармония», «стройный», «мусикийский». И наконец, начальные слова одной из латинских стилизаций Томаса Грэя, написанной в виде одиночной сапфической строфы, поставлены эпиграфом к стихотворению «Слезы» (конец 20-х годов). Предваряющее весь текст «О lacrimanim fons!» готовит читателя к восприятию основной части стихотворения — торжественной оды, которая сменяет собой спокойную идиллическую картину окружающего мира.

Чуть позднее у Тютчева сложилось определенное отношение к древности, которое он высказал в стихотворении, обращенном к А. Н. Муравьеву — своему соученику у Раича:

Где вы, о древние народы! Ваш мир был храмом всех богов, Вы книгу Матери-природы Читали ясно без очков!.. (1821)

Древность для Тютчева — мир, наполненный «златокрылыми мечтами», «чертог волшебный добрых фей», в противоположность «убогой хижине» рационализма, принесенного веком Просвещения. И в дальнейшем своем творчестве сокровища этого чертога Тютчева используют для того, чтобы выразить свою жизненную философию. Опоэтизированные образы античности содержатся главным образом в стихотворениях конца 20-х и начала 30-х годов, и более редко появляются в стихах последнего периода. В целом же немецкая литература, с которой соприкоснулся Тютчев, стала для него, после занятий у Раича, весьма значительным этапом восприятия античного наследия. Для тех немецких авторов, творчество которых, по мнению современных исследователей, было знакомо Тютчеву и в какой-то степени оказывало влияние на него, античность была непреходящим, вечно живым источником и для познания, и для художественного воспроизведения мира. Канон немецких поэтов, установленный в зарубежных монографиях, кроме переводившихся Тютчевым Гёте, Шиллера, Гердера, Ленау, Цедлица, Уланда и Гейне, включает также и Эйхендорфа Брентано, Гельдерлина, Новалиса. Поэтому весьма вероятно, что знаменитые образы античной мифологии в стихотворениях Тютчева вызваны к жизни не только русской антологией XVIII в., но также пантеизмом Гёте и натурфилософией немецких романтиков. Однако у Тютчева эти образы подвергаются собственному поэтическому осмыслению, которое приводит к некоторым нарушениям мифологических традиций. Целиком вымышлен Тютчевым эпизод с богиней юности, вызывающей грозу:

Ты скажешь: ветреная Геба, Кормя Зевесова орла, Громокипящий кубок с неба, Смеясь, на землю пролила. («Весенняя гроза», 1830)

По сохранившимся же версиям мифов, молнии на землю мог посылать только сам Зевс или его орел.

Этот образ жизнерадостной юной Гебы находится в несомненной связи со стихотворением Г. Р. Державина «Геба. На бракосочетание великой княгини Екатерины Павловны с принцем Георгием Ольденбургским».

Для стихотворений второй половины 30-х и 50-х годов характерны три философских образа, которые восходят к античным философским системам. Это вечный, недосягаемый мир богов: затем — противоположность этого мира — хаос или бездна как воплощение темного начала; и божество, находящееся в непосредственной близости к миру людей, — рок, судьба. Поэтические разработки этих образов составляют ту неповторимую сторону философской лирики Тютчева, которая всегда давала основание сближать поэта с античным миром по общему настроению, по духу.

В античной литературе художественный образ хаоса отсутствует, и поэтому хаос в стихах Тютчева — опять своеобразное мифотворчество, только уже с философским оттенком. Стихия, окружающая земную жизнь, «неизмеримость темных волн» («Как океан объемлет шар земной», 1830) находит свое дальнейшее развитие в образах первоначала — «древнего родимого хаоса» и близкого ему мира «ночной души» («О чем ты воешь, ветр ночной?», 1836), а затем — «ночного хаоса» — вместилища «смертных дум, освобожденных сном» («Как сладко дремлет сад темнозеленый», 1836).

В нескольких стихотворениях разного времени поэт обращается к теме взаимоотношения олимпийцев с земными поколениями. Сначала это гостеприимство небожителей:

Угоден Зевсу бедный странник, Над ним святой его покров!.. Домашних очагов изгнанник Он гостем стал благих богов!.. («Странник», 1830)

Или:

… его призвали всеблагие, Как собеседника на пир. («Цицерон», 1830)

На смену этой эпической простоте и возвышенности, напоминающим гомеровские эпизоды общения богов с людьми, приходит трагизм более поздних стихотворений — «Кончен пир» и «Два голоса» (оба в 1850 г.). В первом из них после удивительного по своей «античной» конкретности описания пира и следующего затем «вневременного» описания ночного шумного города заключительные строки утверждают еще возможность какого-то приобщения небожителей к земному миру:

Звезды чистые горели, Отвечая смертным взглядам Непорочными лучами.

В «Двух голосах» боги полностью отделены от человеческого мира тревог и борьбы: в первой половине стихотворения они безмятежны и равнодушны, а во второй — завистливы. Это стихотворение, относимое частью исследователей к «загадочным», содержит текстуальное совпадение с масонским гимном Гёте «Symbolum», a описание блаженных богов напоминает отдельные строки «Песни судьбы» из романа, — Гельдерлига «Гиперион». Последняя строка стихотворения дешифруется как тема титанов, борющихся с Зевсом:

Пускай олимпийцы завистливым оком Глядят на борьбу непреклонных сердец, Кто, ратуя, пал, побежденный лишь Роком, Тот вырвал из рук их победный венец.

Разная трактовка темы сказалась и в метрическом оформлении этих стихотворений. В отличие от примененных поэтом в описании пира четырехстопных трохеев, — размера, характерного для древних «анакреонтик», амфибрахии «Двух голосов» напоминают нам тяжелую поступь заключительных хоров в античных трагедиях.

Тема рока трактуется Тютчевым неоднократно, и здесь поэт близок к античному пониманию фатума (мойры). Это — нечто, управляющее человеческой жизнью, «что не подлежит исследованию, не имеет никакого имени и превышает человеческие потребности и человеческие способности». В таком виде эта тема возникает даже в тех стихах, которые лишены видимых античных образов: «Предопределение», 1851−1852; «Близнецы», 1852; «Две силы есть», 1869. «Два голоса» можно рассматривать как логическое завершение этой темы: именно в этих стихах Блоком было отмечено «эллинское, дохристово чувство рока, трагическое».

Так, начав в юности с классицистских штампов, Тютчев приходит к подлинно философскому осмыслению античности.

Обладая живым чувством античности — пусть иногда за счет фактических знаний, — Тютчев не мог примириться с иным ее восприятием у некоторых своих современников. В 1857 г. была написана в этом плане поэтическая отповедь Н. Ф. Щербине, чья слащавая античность в представлении Тютчева была лишь «болезненной мечтой», понятной только в отторгнутом от свободы и родины человеке.

1.2.2 Образ ренессансного человека и его художественное осмысление в русской литературе Возрождение или Ренессанс — эпоха в истории культуры Европы, пришедшая на смену культуре Средних веков и предшествующая культуре нового времени. Примерные хронологические рамки эпохи: начало XIV — последняя четверть XVI века и в некоторых случаях — первые десятилетия XVII века (например, в Англии и, особенно, в Испании). Отличительная черта эпохи Возрождения — светский характер культуры и её антропоцентризм (то есть интерес, в первую очередь, к человеку и его деятельности). Появляется интерес к античной культуре, происходит как бы её «возрождение» — так и появился термин.

Ренессансный гуманизм, классический гуманизм — европейское интеллектуальное движение, являющееся важным компонентом Ренессанса.

Возникло во Флоренции в середине XIV века, существовало до середины XVI века; с конца XV века перешло в Испанию, Германию, Францию, отчасти в Англию и другие страны.

Значение термина «гуманизм» в эпоху Возрождения было: «ревностное изучение всего, что составляет целостность человеческого духа», поскольку humanitas означало «полноту и разделённость природы человека».

В России ренессансный гуманизм был ведущим направлением в обществе «любомудров — поколению 30-х годов, к которым и принадлежал Ф. И. Тютчев.

Любомудры разительно отличалось от предшествующего поколения декабристов и людей 1840-х гг, к которым принадлежит Белинский, Станкевич, Герцен, Иван Тургенев, Огарёв и др. Если попытаться предельно кратко выразить суть проблемы, следует сказать, что люди тридцатых годов, выступившие на общественную и литературную сцену сразу после трагического поражения декабристов, целиком ушли в мыслительную, духовную работу. Они как бы не действовали, а только размышляли.

В 1826 году, Дмитрий Веневитинов писал: «Самопознание — вот идея, одна только могущая одушевить вселенную; Вот цель и венец человека… История убеждает нас, что сия цель человека есть цель всего человечества; а любомудрие ясно открывает в ней закон всей природы. С сей точки зрения должны мы взирать на каждый народ, как на лицо отдельное, которое к самопознанию направляет все свои нравственные усилия, ознаменованные печатью своего характера. Развитие сих усилий составляет просвещение; цель просвещения или самопознания народа есть та степень, на которой он отдаёт себе отчёт в своих делах и определяет сферу своего действия…» [7,69].

Для Тютчева характерно прежде всего чуткое проникновение в загадки природы и бытия, в человеческую душу — именно из этого вырастает поэзия Тютчева, здесь вспыхивает искра того огня, который воспламенял одновременно его сердце, ум и творческое воображение. И может быть, важнейшим из постигнутого им было ощущение диалектической сути бытия.

На действительность поэт смотрел несколько односторонне и часто смещал жизненные пропорции, но видел глубоко и зорко. Тютчев умел, как никто, вскрывать тайники человеческого сознания и подсознания, сложность взаимоотношений человека с окружающим его противоречивым миром. В его поэзии много общечеловеческой, земной, пронзительной правды. Часто стихотворения его звучат как откровения, и мы благодарно сопереживаем поэту, открывшему нам не только себя, но и нас самих.

1.2.3 Лирический фрагмент как жанр тютчевской лирики Начало литературной деятельности поэта представляет собой искание литературного жанра. Поэзия восемнадцатого века знала оды (М.В. Ломоносов, Г. Р. Державин), девятнадцатого — послания, элегии, поэмы с их традиционными темами, образами, языком («бесчувственная толпа», «одинокий поэт», «свободный дар»). Тютчев же отказывается от них в пользу фрагмента (отрывка), краткого, но завершённого («ни к одному их них решительно нечего прибавить» — как сказал Некрасов), усиливающегося за счёт «сжатости» пространства значимость каждого слова, сравнения, метафоры. А начинаются стихи как бы с отточия и кончаются многоточием:

И вот в рядах отечественной рати…

И опять звезда ныряет…

Тютчев говорил, что стихи пишутся на «случай», то есть по поводу случающегося с ним: встречи, расставания, прогулки, бессонницы. Сильное впечатление рождает мысль.

Ю. Тынянов отмечал, что фрагменты Тютчева имеют строгую композицию: сначала раскрывается образ, интересующий поэта, и тут же даётся противоположный ему. Таким образом, антитеза скрепляет два образа в нерасторжимое целое. Первый будет некоей прелюдией, как наставлял ученика С. Е. Раич. Вот примеры, которыми Ю. Тынянов доказывает свои наблюдения:

Люблю глаза твои, мой друг… <�…> Но есть сильней очарование…

Пускай орёл за облаками <�…> Но нет завиднее удела, О лебедь чистый, твоего.

Душа хотела б быть звездой, Но не тогда, как с неба полуночи … <�…>

Но днём…

Стихотворения его — эпиграммы, в них энергия, сжатость и острота надписей. Они колоссальны — по смыслу, который обнят ими. Д.С.

Мережковский точно заметил: «Там, где Л. Толстому и Достоевскому нужны целые эпосы, Тютчеву достаточно нескольких строк. <�…> большое содержание сжимает он в один кристалл, алмаз» [11,25].

1.2.4 Своеобразие политической лирики Ф. И. Тютчева Тютчев был дипломатом, служил в русской миссии в Мюнхене.

Как «русский выходец из Европы», Тютчев был связан с ней духом и родством (обе его жены происходили из немецких аристократических фамилий). Восприимчивость к новейшим достижениям европейского интеллекта сочетались в нем с исключительной чуткостью к судьбе России. После отставки поэта с дипломатической службы и возвращения поэта из Европы (1848), его славянофильские симпатии усиливаются, однако никогда он не принимал их взглядов полностью. Он считал, что славянам нужно объединиться: Славян родное поколенье Под знамя русское собрать… («Славянам» 1867)

При этом, обращая свое пристальное внимание к России, русский мыслитель прежде всего стремится показать, что Россия не противостоит христианскому Западу, а является ее «законной сестрой», что противопоставляется идеям «панславизма», который часто приписывается поэту, где объединение славян направлено против Европы.

Идея панславизма представляет собой тенденциозный политический миф. Специалист в этой области В. К. Волков писал: «Возникший в Венгрии и сразу же распространившийся в Германии термин „панславизм“ был подхвачен всей европейской прессой и публицистикой… Термин „панславизм“ служил не сколько для обозначения политической программы национального движения славянских народов… сколько для обозначения предполагаемой опасности…». [7,301].

Долгое время западноевропейские историки и публицисты поддерживали миф, что те или иные выдающиеся русские люди — в том числе и Тютчев — являются «панславистами».

Тютчев же, предпослав своему стихотворению «Славянам (1867) слова австрийского министра иностранных дел Бейста «Славян нужно прижать к стенке», писал:

Они кричат, они грозятся:

«Вот к стенке мы славян прижмем!»

Ну, как бы им не оборваться В задорном натиске своём…

Так же против идеи панславизма стоят и славянофилы. Но Тютчев расходился с идеями славянофилов по некоторым пунктам. К примеру, для него было определяющее понятие «держава», а не «община» как у славянофилов. И в Петре Великом он видит высшее и подлинное воплощение России, в то время как славянофилы отрицательно оценивали деятельность Петра.

В своей дипломатической деятельности Тютчев активно служил интересам России, в то же самое время критикуя вредоносный для интересов страны курс министра К. В. Нессельроде. Кроме этого, он раскрывает вредную политику иезуитов и папства в судьбах народов Европы и мира. В своих депешах и записке царю, он призывает его к тому, чтобы внешняя политика страны соответствовала интересам России и успешно бы противостояла экспансии со стороны Запада (в том числе и Римской церкви).

Также в своих дипломатических депешах Тютчев критикует суть тогда еще молодого государства — США.

Приехав в Россию в 1843, встречается с А. Х. Бенкендорфом. Результат этой встречи — поддержка всесильного чиновника и царя всех инициатив Тютчева в работе по созданию позитивного облика России на Западе через участие в этой работе крупных зарубежных интеллектуалов и политиков. Более того, Тютчеву дали добро на самостоятельное выступление в печати по политическим проблемам взаимоотношений между Европой и Россией.

Поступил в министерство иностранных дел (1845), где с 1848 года занимал должность старшего цензора. В этот период не печатает своих стихотворений, но пишет статьи на французском в европейские издательства. После этого, у Тютчева вызрел замысел, так и не завершенного трактата «Россия и Запад». Направление этого сочинения историософское, а метод изложения — сравнительно-исторический, делающий акцент на сопоставлении исторического опыта России, Германии, Франции, Италии и Австрии. Западные страхи по поводу России, показывает Тютчев, проистекает в том числе и от незнания, поскольку ученые и философы Запада «в своих исторических воззрениях» упускают целую половину европейского мира. В данном трактате Тютчев создает своего рода образ тысячелетней державы России. Излагая свое «учение об империи» и о характере империи в России, поэт отмечал ее «православный характер». Особенностью использования Ф. И. Тютчевым теории мировых монархий является разделение Римской и Восточной (Константинопольской) империи.

В этих статьях Тютчев глубоко предчувствовал грядущую Крымскую войну, задолго до его реального начала, 29 октября 1853 г, когда был обнародован царский манифест. 8 апреля 1854 г. Тютчев писал по этому поводу следующее: «Ну вот, мы в схватке со всей Европой, соединившейся против нас общим союзом. Союз, впрочем, неверное выражение, настоящее слово заговор…» [7,304].

В этот период и сама поэзия Тютчева подчинена государственным интересам. Он создает много «зарифмованных лозунгов» или «публицистических статей в стихах»: «Гус на костре», «Славянам», «Современное», «Ватиканская годовщина». Но среди них есть и гениальные стихотворения, переросшие свою первоначальную задачу: «Два единства», «Ты долго ль будешь за туманом.». Но настоящей жемчужиной его творчества стали широко известные его строки, которые во многом характеризуют его умонастроения:

Умом Россию не понять Аршином общим не измерить У ней особенная стать В Россию можно только верить!

(1866)

По убеждениям поэта всё сказанное может быть постигнуто только верою, а не рассудком. Вера здесь представлена в нескольких значениях и не лишена религиозного смысла. Тютчев верил в особое предназначение России как главы всеславянского братства. «Его политическое мировоззрение, его убеждения относительно исторической будущности русского народа были, как мы уже знаем, тверды, цельны — до односторонности, до страстности, а потому только в этом отделе стихотворений и доходит он до торжественных, почти „героических“ звуков, столько столько вообще чуждых его поэзии» — писал И. С. Аксаков. [1, 351].

17 апреля 1858 г. действительный статский советник Тютчев был назначен Председателем комитета иностранной цензуры. На этом посту, несмотря на многочисленные неприятности и столкновения с правительством, Тютчев пробыл 15 лет, вплоть до своей кончины.

2. Философская лирика Тютчева

2.1 Особенности романтизма Великий русский критик Белинский определил романтизм следующим образом: «Романтизм есть не что иное, как внутренний мир души человека, сокровенная жизнь его сердца».

Одним из ярчайших представителей и основателей русского романтизма является Василий Андреевич Жуковский. Ф. И. Тютчев был знаком с ним с юношества.

После 28 октября 1817 года В. А. Жуковский записал в дневник: «Обедал у Тютчева. Вечер дома. Счастие не цель жизни…» [7, 49].

Через двадцать с лишним лет в Италии Тютчев, вскоре после тяжёлой потери — смерти жены, обращается с письмом к Жуковскому, только что приехавшего в Италию, прося его о встречи:

«Вы недаром для меня перешли Альпы… Вы принесли с собой то, что после неё я более всего любил в мире: отечество и поэзию… Не вы ли сказали где-то: в жизни много прекрасного и кроме счастия. В этом слове есть целая религии, целое откровение…» [7, 49].

Ф.И. Тютчев, как и А. С. Пушкин может называться учеником Жуковского. Но для Тютчева самыми важными были иные стороны личности и творчества Жуковского, нежели для Пушкина.

А.С. Пушкин пишет в 1825 г.: «…Я точно ученик его. Никто не имел и не будет иметь слога, равного в могуществе и разнообразии слогу его» [7, 51]. Пушкин видит в Жуковском прежде всего художника, создателя высокого искусства слова.

Иное выдвигает на первый план Тютчев. В стихотворении памяти Жуковского он пишет:

Поистине, как голубь, чист и цел Он духом был; хоть мудрости змииной Не презирал, понять ее умел, Но веял в нем дух чисто голубиный.

И этою духовной чистотою Он возмужал, окреп и просветлел.

Душа его возвысилась до строю:

Он стройно жил, он стройно пел. (1852)

Для Тютчева главное заключено во внутренней духовной жизни поэта; внешнее — «стройно пел» — только естественное, так сказать, неизбежное порождение «строя» души Жуковского.

Даром того времени, где жил Тютчев, был в том, что он видел вещи двояко, во всей широте их возможностей, со всеми их задатками, а так же и их складывающиеся итоги. Перед ним расстилалась романтическая, становящаяся Европа, и также Европ ставшая, отбросившая романтизм, указавшая каждому явлению его место и время. Главнейшая духовная коллизия Тютчева: в вечном ропоте «возможного» против «действительного», в вечных столкновениях между стихией жизни как таковой и формами, которые были указаны ей на ближайший день историей.

Тютчев следует собственным наитиям, возлагает надежды на прихоть чувства и мысли — они сами должны вывести его на верный путь. В поэтическом изложении он делает крутые прыжки и повороты, узаконивает внезапные свои находки — будет ли это поэтическая идея, будет ли это слово, — твердо верит в правоту своих догадок, не ища доказательств для них.

Бродить без дела и без цели И ненароком, на лету, Набресть на свежий дух синели Или на светлую мечту?..

(«Нет, моего к тебе пристрастья…»)

В этих стихах — импровизаторская программа Тютчева. Он отдается впечатлениям жизни, идет за ними, благодарный тому, что они подскажут, что внушат. Как подлинный импровизатор, он сочиняет по мгновенно; пришедшему поводу, без подготовки и безошибочно верно. Впечатление импровизации, несомненно, придает особую действенность стихам Тютчева. Романтическая эпоха, к которой принадлежал Тютчев, чтила импровизаторов, их считали художниками высочайшего разряда, черпающими из первоисточников жизни и поэзии.

2.1.1 Философия пантеизма Тютчева. Сложные, переходные состояния природы Тютчев часто и упорно объявлял себя пантеистом. Стихотворение «Не то, что мните вы, природа…» (1834) — красноречивая декларация пантеизма, притом весьма приближенного к философии Шеллинга:

Не то, что мните вы, природа: Не слепок, не бездушный ликВ ней есть душа, в ней есть свобода, В ней есть любовь, в ней есть язык… Вы зрите лист и цвет на древе: Иль их садовник приклеил? Иль зреет плод в родимом чреве Игрою внешних, чуждых сил?..

Они не видят и не слышат, Живут в сем мире, как впотьмах, Для них и солнцы, знать, не дышат, И жизни нет в морских волнах.

Лучи к ним в душу не сходили, Весна в груди их не цвела, При них леса не говорили, И ночь в звездах нема была!

И языками неземными, Волнуя реки и леса, В ночи не совещалась с ними В беседе дружеской гроза!

Не их вина: пойми, коль может, Органа жизнь, глухонемой!

Души его, ах, не встревожит И голос матери самой!

Для пантеизма органическая жизнь являлась ключом к бытию; неживая природа рассматривалась как вырождение органической, как частный и анормальный случай ее.

Пантеизм отселил религию вглубь природы. Верховное божество прежних религий получило новое имя и осмысление: у Шеллинга это абсолют, «мировая душа», вечная духовная сущность материальной природы, тождественная с нею.

По главному импульсу своему лирика Тютчева — страстный порыв человеческой души и человеческого сознания к экспансии, к бесконечному освоению ими внешнего мира. Поэт богат, время его обогатило, и настолько, что собственного духовного бытия ему хватает на других, на все вещи, какие есть в мире. Лирика Тютчева твердит нам о тождестве человека и коршуна, который кружит в воздухе, человека и нагорного ручья, человека и бедной ивы, нагнувшейся над водой. В лирике Тютчева весь мир приобщен к сознанию и воле. Отсюда не следует, что философия тождества таким образом доказана. На деле доказано совсем иное: вся суть — в человеке, находящемся в центре этой поэзии, в интенсивности его внутренней жизни. Щедростью человека, щедростью эпохи, душевно одарившей его, держатся все предметы, описанные в этих стихотворениях, — ивы, камни, ручьи, коршуны, морские волны. Тютчев обладал правом на внутреннюю гиперболу — напряжение души, «энтузиазм» были столь велики, что позволено было возводить их в еще и еще дальнейшие степени. В поэзии Тютчева внутренняя сила жизни далеко отодвигала положенную ей границу, отождествляя себя с предметами предметного мира.

Пантеизм Тютчева — некая утопия, философская, социальная и художественная. Перед современниками Тютчева, пережившими французскую революцию, лежали хаос, природа — первоначальный строительный материал, из которого воздвигались новое общество, новая культура. Пантеизм — это собственный проект строительства, предложенный и Тютчевым и другими в виду реального строительства, которое шло тут же рядом и далеко не всегда их радовало. Нужно было высветлить хаос, внести в него разумную организацию, добро, человечность.

Тютчев в такой же степени пантеист и шеллингист, в какой он и бурный, неудержимый спорщик против этих направлений. Благообразная утопия не могла рассчитывать на его постоянство, он был слишком открыт влияниям действительности. Даты стихотворений Тютчева указывают, что здесь нет никакой хронологической последовательности: сперва одни позиции, потом другие. Свой манифест пантеизма «Не то, что мните вы, природа…» Тютчев пишет, очевидно, в 1836 году, а гораздо ранее, в стихотворении «Безумие» 1830 года, решительно и гневно высказывается против каких-либо идей в шеллинговском духе. Он и верил в эти идеи, и не верил поочередно, он метался от утверждения к отрицанию и обратно. Как это почти всегда бывает в его стихотворениях, Тютчев и здесь, в «Безумии», исходит из наглядного образа, со всей энергией прочувствованного, — из этой же энергии чувства почерпается у Тютчева и философская мысль. Описан пейзаж засухи, грозный, безотрадный в каждой своей подробности; бездождие, безветрие, солнечный пожар, человек затерян и затерт в горячих, иссушающих песках. Органическая жизнь, как кажется, прекратилась навсегда. А человек все еще «чего-то ищет в облаках» — ищет пантеистического бога, ищет признаков «мирской души», которая была бы милостива к нему, послала бы дождь, влагу, жизнь. В этом и состоит безумие человека. В последней строфе описано, как человек этот, припавший ухом к земле, надеется услышать движенье вод, бьющих под землей.

Там, где с землею обгорелой Слился, как дым, небесный свод, — Там в беззаботности веселой Безумье жалкое живет.

Под раскаленными лучами, Зарывшись в пламенных песках, Оно стеклянными очами Чего-то ищет в облаках.

То вспрянет вдруг и, чутким ухом Припав к растреснутой земле, Чему-то внемлет жадным слухом С довольством тайным на челе.

И мнит, что слышит струй кипенье, Что слышит ток подземных вод, И колыбельное их пенье, И шумный из земли исход!

(«Безумие» 1829)

В этом стихотворении перед нами человек-одиночка, тот самый, для которого непосильно нести на одном себе долг одушевления мира, и поэтому все так бесплодно и безответно вокруг него. Пантеизму нужен был некоторый намек на широкие плечи коллективного человечества, чтобы возложить на них бремя всеобщей одушевленности.

Колебания Тютчева зависели от того, чью точку зрения он принимал — мира возможностей и желаний или же мира наличного и действительного. То и дело Тютчев переходил от мечтаний, «чудесных вымыслов» к фактам, и ему видна была тогда на большую глубину зловещая суть европейской жизни.

Перемены в поэзии Тютчева можно увидеть, если сравнить два его стихотворения, очень расходящиеся друг с другом, написанные на расстоянии между ними более чем в четверть века: «Есть в светлости осенних вечеров…» 1830 года и «Есть в осени первоначальной…» 1857 года.

Есть в светлости осенних вечеров Умильная, таинственная прелесть!..

Зловещий блеск и пестрота дерёв, Багряных листьев томный, легкий шелест, Туманная и тихая лазурь Над грустно-сиротеющей землею И, как предчувствие сходящих бурь, Порывистый, холодный ветр порою, Ущерб, изнеможенье — и на всем Та кроткая улыбка увяданья, Что в существе разумном мы зовем Божественной стыдливостью страданья. (1830)

Есть в осени первоначальной Короткая, но дивная пора — Весь день стоит как бы хрустальный, И лучезарны вечера.. . Где бодрый серп гулял и падал колос, Теперь уж пусто все — простор везде, — Лишь паутины тонкий волос Блестит на праздной борозде. Пустеет воздух, птиц не слышно боле, Но далеко еще до первых зимних бурь — И льется чистая и теплая лазурь На отдыхающее поле… (1857)

Второе из них как будто бы уже со вступительной строки отвечает первому, а между тем оно прочувствовано и направлено по-иному, по-своему. Отсутствует пантеистическое осмысление пейзажа, которым в очень тонких и особых формах отмечены стихи 1830 года, где осень — стыдливое, кроткое страдание, болезненная улыбка природы. Если в поздних стихах и налицо «душа природы», то это «душа» местная, не вселенская, скорее это характерности ландшафта, местные черты и краски.

2.1.2 Образ романтической борьбы в лирике Тютчева Сущность мира, по Тютчеву, — борьба, столкновения, противоречия. Он наблюдает их всюду: в природе, в движении истории, в человеческой душе. Сцепление полярных сил, «страшное раздвоение», «в котором жить нам суждено», — лейтмотив, который проходит через всю поэзию Тютчева.

Противоборствующие стихийные силы поэтом именуются «бездна» и «хаос». Но романтический образ «бездны» и «хаоса» не отрывают поэта от земли. «Двойное бытие», которое символисты считали своей предтечей ничего не имеет общего с двойственностью реального и потустороннего. Оба звенья всегда «земные».

Противоречивы в восприятии Тютчева взаимоотношения искусства и науки («Нет веры к вымыслам чудесным, Рассудок всё опустошил…»), стремление человека к вере и невозможность верить («И жаждет веры, но о ней не просит»).

Разум по природе своей нечто ограничивающее, соразмеряющее, в то время как стихийное начало не знает меры, расчёта, опрокидывает рамки, установленные разумным. И чем ярче выражено природное, стихийное начало в человеке, тем больше оно противостоит началу сознательному, разумному. Таков поэт-человек, в котором природное начало отличается особой силой: «Поэт всесилен, как стихия, Не властен лишь в себе самом: Невольно кудри золотые Он обожжёт своим венцом».

Трагически противоречивы в поэзии Тютчева и взаимоотношения поколений, где «старожилы», «обломки старых поколений» должны «пришельцам новым» место уступить. К этому противоречию Тютчев неоднократно возвращается: И новое, младое племя Меж тем на солнце рассвело, И нас, друзья, и наше время Давно забвеньем занесло! («Бессоница» 1829)

В поэзии Тютчева жизнь выглядит вечным круговоротом рождения и смерти, вечным повторением обновлений поколений, вечным конфликтом их.

Для Тютчева слово «рок» не менее значимо, чем «бездна» и «хаос». Рок — как бы порождение «бездны» и «хаоса». Рок тяготеет над жизнью человека и не даёт ему быть полновластным её хозяином: Нам мнится: мир осиротелый Неотразимый рок настиг…

Но в мире есть и светлое начало, но завоевать счастье человек не в силах: Когда на то нет божьего согласья, Как ни страдайона, любя, — Душа, увы, не выстрадает счастья.

Всё то светлое и прекрасное, что дарит человеку судьба, поэт называет благодатью («Так, в жизни есть мгновения — Их трудно передать, Они самозабвения Земного благодать»). Благодать же, как и рок, стоит над человеком.

Все противоречия, которые окружают человека и проникли в глубь его существа сводятся к одномк, главному — противоречии взаимоотношении природы и человека. Не всегда природа несёт в себе «роковое» начало. Иногда она несёт ему благодать. Но и благодать, и рок — не во власти человека.

Человек не желает пассивно подчиняться высокомерному превосходству природы. Он хочет быть таким же полным сил, энергии, цветения, как она. Вечно молодая и могучая природа вызывает в нём не чувство смирения и покорности, а страстное и дерзкое желание не уступить, выйти с ней на поединок, на соревнование с ней: О, этот Юг, о, эта Ницца!..

О, как их блеск меня тревожит!

Жизнь, как подстреленная птица, Подняться хочет — и не может… Нет ни полета, ни размаху — Висят поломанные крылья, И вся она, прижавшись к праху, Дрожит от боли и бессилья… (21 ноября 1864)

Победить «в соревновании» не удаётся, но в стихотворении отразилась такая мощь стремления, такая сила напряжения и порыва, такая жажда полёта и размаха, что именно эти чувства и становятся главным его содержанием.

Не легкий жребий, не отрадный, Был вынут для тебя судьбой, И рано с жизнью беспощадной Вступила ты в неравный бой.

Ты билась с мужеством немногих, И в этом роковом бою Из испытаний самых строгих Всю душу вынесла свою.

Нет, жизнь тебя не победила, И ты в отчаянной борьбе Ни разу, друг, не изменила Ни правде сердца, ни себе. («При посылке нового завета) Жизнь беспощадна, победить её нельзя. И всё-таки поэт прославляет мужество борьбы и утверждает возможность духовной победы несдавшегося, несломленного, сохранившего свою душу человека. Борьбой человеку даётся выявление и формирование человека своей личности, собственной сущности.

Единство человека и природы диалектически-противоречиво, однако эти противоречия лежат в одной плоскости, они соразмерны, родственны, и поэт понял это: Так связан, съединен от века Союзом кровного родства Разумный гений человека С творящей силой естества.. . Скажи заветное он слово — И миром новым естество Всегда откликнуться готово На голос родственный его. («Колумб» 1844)

Тютчев — своеобразный классик в романтизме. Он умел сообщить определенность самим неопределенностям романтизма, устойчивыми словами высказать зыбкие его истины. Для романтизма русского и мирового стихотворения Тютчева — формулы формул, последние слова, кладущие конец спорам, которые велись десятилетиями.

2.2 Точность психологического анализа и глубина философского осмысления человеческих чувств в лирике Ф. И. Тютчева Лирический герой поэзии Тютчева предстает перед нами как мыслитель.

Идеи — это не внутренняя суть тютчевской поэзии, но необходимая и даже основная форма воплощения определенного человеческого образа (вне этой формы лирический герой Тютчева и не мог бы воплотиться), играющая такую же роль, какую в других художественных мирах играют действия, поступки, волеизъявления, переживания (разумеется, в тютчевской поэзии присутствуют в той или иной степени и эти формы воплощения лирического образа).

Словом, важна не мысль сама по себе, а захватывающее и полное драматизма напряжение духа. Это относится и к стихам, содержащим очень весомую, способную поражать своей собственной силой идею, — таким, как «Цицерон»:

Оратор римский говорил Средь бурь гражданских и тревоги:

«Я поздно встал — и на дороге Застигнут ночью Рима был!»

Так!.. Но, прощаясь с римской славой, С Капитолийской высоты Во всем величье видел ты Закат звезды ее кровавый!..

Счастлив, кто посетил сей мир В его минуты роковые! Его призвали всеблагие Как собеседника на пир.

Он их высоких зрелищ зритель, Он в их совет допущен был — И заживо, как небожитель, Из чаши их бессмертье пил!

Образ человека-мыслителя, воплощенный в поэзии Тютчева, поистине всемогущ; его дух свободно обнимает беспредельность пространства Вселенной и всю глубину времени. При всем этом тютчевское творчество не перестает быть подлинной лирикой — даже глубоко интимной лирикой, обращенной к сокровенной душевной жизни каждого человека.

Лирика Тютчева в отношении личности, трудностей и парадоксов ее судьбы предвосхищает позднейшее — роман Достоевского и Л. Толстого. Буржуазное общество знало только одну форму утверждения личности — индивидуализм, риск индивидуальной свободы, оторванности от массы, свободы для одиночек, то есть свободы фиктивной, так как общество в целом не было свободным, не распоряжалось ходом собственной жизни. Индивидуализм в поэзии Тютчева — горькая неизбежность для современной личности, в такой же степени ее эмансипация, как и разрушение. Индивидуализм — великие притязания и малые свершения, широта, грандиозность жеста и спертость, сжатость, удушье во всем, что относится к внутренней жизни личности.

Человеческая личность, получившая свою свободу, тем не менее лишена главного: ей не дано изжить себя, она полна избыточной жизни, для которой нет выхода. Человек раскрывается с помощью других и через других. Если у него нет путей к этим другим, то он остается нем и бесплоден. Знаменитое «Silentium!» вовсе не есть диктат индивидуализма, как иногда толковали это стихотворение. Здесь оборонительный смысл преобладает над наступательным. Более того, стихотворение это — жалоба по поводу той замкнутости, безвыходности, в которой пребывает наша душа: Как сердцу высказать себя? Другому как понять тебя? Поймет ли он, чем ты живешь?

По Тютчеву, мысль, духовная деятельность человека не менее стеснены, чем жизнь его эмоций.

Замечательно стихотворение «Фонтан».

Смотри, как облаком живым Фонтан сияющий клубится; Как пламенеет, как дробится Его на солнце влажный дым. Лучом поднявшись к небу, он Коснулся высоты заветнойИ снова пылью огнецветной Ниспасть на землю осужден. О смертной мысли водомет, О водомет неистощимый! Какой закон непостижимый Тебя стремит, тебя метет? Как жадно к небу рвешься ты!.. Но длань незримо-роковая, Твой луч упорный преломляя, Сверкает в брызгах с высоты.

Тютчев нашел зрительный образ, превосходно уясняющий внутренние отношения. Струя фонтана выбрасывается с необыкновенным напором, с вдохновением. Казалось бы, струя предоставлена самой себе, собственной энергии, для которой невозможна граница извне. Тем не менее граница налицо, заранее установлено, до какой черты поднимется струя, высота ее ;

«заветная», определил ее строитель фонтана. Каждый раз, когда высота достигнута, струя не собственной волей ниспадает на землю. Такова же предначертанность человеческой мысли. И ей предуказано, без собственного ее ведома, где и в чем ее предел. Мысль мнит себя свободной, безотчетной, а осуществляется она через формы, ей чуждые и роковые для нее. Мысль — явление живое, первородное. Тем не менее над нею властвуют механизм, сделанность, неподвижность.

Поэзия Тютчева, воплотившая безграничную мощь и утонченность личностного духа, и есть отрицание индивидуализма в самой его основе. Тютчев не раз открыто высказывал свое неприятие самодовлеющей ценности «человеческого Я», которое доводит «принцип личности… до какого-то болезненного неистовства», «желая зависеть лишь от самого себя, не признавая и не принимая другого закона, кроме собственного изволения, словом… заменяя собою Бога…».

Тютчев в своей поэзии целенаправленно напрягал мощь личности до крайнего предела. Это совершалось и для преодоления индивидуалистической гордыни. Его знаменитые стихи 1851 г. о льдинах, плывущих по весенней реке «во всеобъемлющее море», выносят безусловный приговор индивидуализму: «О, нашей мысли обольщенье, / Ты, человеческое Я…»

«Самого себя он считал во власти того же недуга, который, по его убеждению, гложет современное человечество» К. В. Пигарев. Тютчев ни в коей мере не предполагал какого-либо принижения или упрощения духовной жизни личности. Он исходил из того, что каждый человек способен причаститься «жизни божеско-всемирной», но причащение не должно оборачиваться идеей избранности и гордыней. Оно есть естественное (хотя сплошь и рядом и подавляемое житейской суетой) достояние каждого человека.

Лирика Тютчева с непревзойденной силой вовлекает личностное сознание во всеобщее, вселенское бытие, сливая в живое единство полярные стихии — утонченную душевную жизнь личности и мощный дух космической мысли, — причем обе эти стихии предстают в тютчевском творчестве в своем предельном развитии. Поистине Тютчев не «удержался» от индивидуализма, но превзошел, перерос его. И в этом коренится высшее мировое значение тютчевской лирики.

3. Любовная лирика Тютчева

3.1 Любимая женщина — воплощение целого мира Любовь, это чувство, или, вернее, эта стихия, заняла в бытии и сознании Тютчева исключительное место. Он отдавался ей всей полнотой своего существа.

На седьмом десятке поэт пишет дочери Дарье: «Тебе, столь любящей и столь одинокой… тебе, кому я, может быть, передал по наследству это ужасное свойство, не имеющее названия, нарушающее всякое равновесие в этой жизни, эту жажду любви, которая у тебя, моё бедное дитя, осталось неутолённой» [7,103].

Полюбив, Тютчев уже не умел, не мог разлюбить. Любимая женщина являла для него как бы полнозвучное воплощение целого мира — неповторимое, но всё же несущее в себе именно все богатство мира воплощение. Это ясно запечатлелось в стихотворении о первой любви поэта — Амалии фон Лерхенфельд (в дальнейшем Крюдинер).

… Для меня сей взор благодеянье:

Как жизни ключ, в душевной глубине Твой взор живёт и будет жить во мне:

Он нужен ей как, как небо и дыханье.

(«Твой милый взор, невинной страсти полный» 1824)

А спустя десять лет, уже давно женатый на другой, написал одно из обаятельнейших своих стихотворений, где воссоздал поразившую его душу первую встречу с ней:

Я помню время золотое, Я помню сердцу милый край.

День вечерел; мы были двое; Внизу, в тени, шумел Дунай.

И на холму, там, где, белея, Руина замка вдаль глядит, Стояла ты, младая фея, На мшистый опершись гранит, Ногой младенческой касаясь Обломков груды вековой; И солнце медлило, прощаясь С холмом, и замком, и тобой.

И ветер тихий мимолетом Твоей одеждою играл И с диких яблонь цвет за цветом На плечи юные свевал.

Ты беззаботно вдаль глядела… Край неба дымно гас в лучах; День догорал; звучнее пела Река в померкших берегах.

И ты с веселостью беспечной Счастливый провожала день; И сладко жизни быстротечной Над нами пролетала тень. (<1834 — 1836>)

Он любил Амалию всю жизнь и оставался с ней в дружеских отношениях. В 1870 году, встретив Амалию на водах в Карлсбаде, Тютчев пишет одно из самых своих известных любовных стихотворений «К. Б.». Оно очень интимное, и в нём поэт рассказывает про то, как воспоминания о прошлом, вызванные этой встречей, оживили душу старого поэта, заставили его чувствовать, переживать, любить. В нём он показывает свои самые искренние чувства и показывает читателю, как сильно может любить человек.

К. Б.

Я встретил вас — и все былое В отжившем сердце ожило:

Я вспомнил время золотое -;

И сердцу стало так тепло…

Как поздней осени порою Бывают дни, бывает час, Когда повеет вдруг весною И что-то встрепенется в нас,-;

Так, весь обвеян дуновеньем Тех лет душевной полноты, С давно забытым упоеньем Смотрю на милые черты…

Как после вековой разлуки, Гляжу на вас, как бы во сне, — И вот — слышнее стали звуки, Не умолкавшие во мне…

Тут не одно воспоминанье, Тут жизнь заговорила вновь, — И то же в вас очарованье, И та ж в душе моей любовь!..

5 (17) февраля 1825 года, после возвращения из России в Мюнехен, где Ф. И. Тютчев работал дипломатом, он узнаёт о том, что Амалия обвенчалась с другим. Удивительно скоро, 5 марта 1825 года, он женился на вдове Элеоноре Петерсон. Элеонора беспредельно полюбила его. В письме к родителям в 1837 году Тютчев пишет: «…Я хочу, чтобы Вы, любящие меня, знали, что никогда ни один человек не любил другого так, как она меня… Не было ни одного дня в её жизни, когда ради моего благополучии она не согласилась бы, не колеблясь ни мгновения, умереть за меня.» [7, 108].

Спустя 20 лет после смерти Элеоноры Тютчев пишет стихотворение, посвященное ей: В часы, когда бывает Так тяжко на груди, И сердце изнывает, И тьма лишь впереди;

(здесь можно предположить, что речь идёт о времени, когда он потерял Амалию. Дальше — об Элеоноре) Без сил и без движенья, Мы так удручены, Что даже утешенья Друзей нам не смешны, ;

Вдруг солнца луч приветный Войдет украдкой к нам И брызнет огнецветной Струею по стенам: И с тверди благосклонной, С лазуревых высот Вдруг воздух благовонный В окно на нас пахнет…

Уроков и советов Они нам не несут, И от судьбы наветов Они нас не спасут.

Но силу их мы чуем, Их слышим благодать, И меньше мы тоскуем, И легче нам дышать…

Так мило-благодатна, Воздушна и светла Душе моей стократно Любовь твоя была. (1858)

Её любовь была для Ф. И. Тютчева подобна благодатному лучу солнца и воздуху — верховными ценностями, которые и способны родить подлинную благодарность и истинную любовь к той, кто дарит эти ценности. Воспринять чувства другого человека как бесценный дар, способен далеко не всякий.

Однако, в 1833—1836 годах поэт увлекается Эрнестиной Пфеффель.

В 1837 году поэт выезжает в Геную, чтобы встреться там с Эрнестиной. Правда, есть основание считать, что это было прощание со своей любовью, -о чём и сказано в стихотворении «1-е декабря 1837»:

Так здесь-то суждено нам было Сказать последнее прости, -;

Прости всему, чем сердце жило, Что?, жизнь убив, ее испепелило В твоей измученной груди!

Прости… Чрез много, много лет Ты будешь помнить с содроганьем Сей край, сей брег с его полуденным сияньем, Где вечный блеск и долгий цвет, Где поздних, бледных роз дыханьем Декабрьский воздух разогрет.

Здесь же Тютчев писал стихи об итальянской вилле, сонный покой которой смутила

Та жизнь — увы! — что в нас текла, Та злая жизнь, с её мятежным жаром…

Оба эти глубоко личные стихотворения поэт сразу же передал в «Современник», где они и были впервые опубликованы. Можно подумать, что Тютчев стремился тем самым как бы закрепить, утвердить своё «прости». Вероятно, по обоюдному согласию поэт и его возлюбленная решили навсегда расстаться, убить всё то, «чем сердце жило».

Однако, в 1838 жена поэта Элеонора умирает. Тютчев седеет за одну ночь, проведённую у гроба жена. В 1839 году же он женится на Эрнестине.

3.2 Любовь «как поединок роковой»

Своеобразие любовной лирики Тютчева заключается вовсе не в тех стихах, где любовь представлена как светлое и гармоничное чувство, а в тех, где она изображена как «роковая» страсть. В стихотворении «Близнецы» он смело ставит рядом любовь и самоубийство.

Есть близнецы — для земнородных Два божества — то Смерть и Сон, Как брат с сестрою дивно сходных — Она угрюмей, кротче он…

Но есть других два близнеца — И в мире нет четы прекрасней, И обаянья нет ужасней, Ей предающего сердца…

Союз их кровный, не случайный, И только в роковые дни Своей неразрешимой тайной Обворожают нас они.

И кто в избытке ощущений, Когда кипит и стынет кровь, Не ведал ваших искушений — Самоубийство и Любовь!

Человеческие страсти поэт изображает как переживание не только радостное, но и опасное. Однако для пантеиста Тютчева страстная любовь независимо от её исхода естественна и прекрасна. Опасный пламень страсти так же чист, как заря на небе.

Наиболее ярко такие «роковые» стихи представлены в «денисьевском цикле».

Денисьевский цикл — это поздние любовныйе стихотворения Тютчева. В отличии от ранних стихотворений, здесь любовь явила иной свой лик. Это любовь-отверженность, любовь-изгнание.

Одно событие, очень важное в жизни Тютчева, оставившее следы в его поэзии, привело его в прямую оппозицию светскому обществу. С 1850 года начинаются отношения Тютчева с Еленой Александровной Денисьевой, племянницей инспектрисы Смольного института, где обучались две дочери Тютчева. Когда Тютчев познакомился с Денисьевой, ей было двадцать четыре года. Связь их длилась четырнадцать лет, вплоть до смерти Денисьевой, — больная злою чахоткой, вконец измучившей ее, Денисьева умерла 4 августа 1864 года. День этот остался в памяти Тютчева как день непоправимой скорби. У Денисьевой и Тютчева родились дочь и двое сыновей. С официальной своей семьей Тютчев не порывал, тем не менее в гостиных Петербурга и окрестностей его нещадно поносили — ему не могли простить этот роман на стороне, потому что здесь была подлинная страсть, не таимая от света, отличавшаяся постоянством. На саму Денисьеву было воздвигнуто общественное гонение. Трудны и тяжелы были для Тютчева и сцены, нередко происходившие между ним и Денисьевой. Известно о ней мало, помимо стихов, посвященных ей Тютчевым. Отрывочные сведения, дошедшие до нас, рисуют нам Денисьеву с чертами иных героинь Достоевского, душевно растерзанных, способных к самым мрачным выходкам.

Термин «денисьевский» цикл был выделен не самим поэтом, а исследователями его творчества (до сих пор остаётся загадкой кто впервые употребил этот термин). Под «денисьевским» циклом понимают ряд стихотворений Тютчева1850−1860-х гг. и посвящённых Е, А, Денисьевой. Однако, нет прямых доказательств, что все они были посвящены Денисьевой. Например, стихотворение «Она сидела на полу…» К. В. Пигарев относит к Эрнестине Тютчевой. Дело в том, что Тютчев не писал какое стихотворение кому он посвящает.

В июле 1850 года написано стихотворение из цикла, посвященного Е. А. Денисьевой «Пошли, господь, свою отраду».

Пошли, господь, свою отраду Тому, кто в летний жар и зной Как бедный нищий мимо саду Бредет по жесткой мостовой — Кто смотрит вскользь через ограду На тень деревьев, злак долин, На недоступную прохладу Роскошных, светлых луговин. Не для него гостеприимной Деревья сенью разрослись, Не для него, как облак дымный, Фонтан на воздухе повис. Лазурный грот, как из тумана, Напрасно взор его манит, И пыль росистая фонтана Главы его не осенит. Пошли, господь, свою отраду Тому, кто жизненной тропой Как бедный нищий мимо саду Бредет по знойной мостовой.

Июль 1850 года — время первого знакомства и сближения Тютчева с нею. Стихотворение это — косвенная, скрытая и жаркая мольба о любви. Оно строится на косвенном образе «бедного нищего», бредущего по знойной мостовой. Нищий заглядывает через ограду в сад — там свежесть зелени, прохлада фонтана, лазурный грот, все, что дано другим, что так нужно ему и навсегда для него недоступно. «Бедный нищий» описан с горячностью, с сочувствием очень щедрым и широким. Поэт не задумывается сделать его своим двойником. Поэт мечтает о запретной для него любви, как тот выгоревший на солнце нищий, которого поманили тень, роса и зелень в чужом саду — в обиталище богатых. Та, к которой написаны эти стихи, тоже богата — она владеет всем и может все.

Стихи, написанные при жизни Денисьевой, и стихи, посвященные ее памяти, издавна ценятся как высокие достижения русской лирики. Сам Тютчев, создавая их, менее всего думал о литературе. Стихи эти — самоотчет, сделанный поэтом строго и с пристрастием, с желанием искупить вину свою перед этой женщиной, — а он признавал за собой вину.

В позднюю лирику Тютчева проникает психологический анализ. Лирика раннего периода избегала анализа. Каждое лирическое стихотворение по душевному своему содержанию было цельным. Радость, страдание, жалобы — все это излагалось одним порывом, с чрезвычайной смелостью выражения, без раздумья о том, что, собственно, означают эти состояния души, весь пафос заключался в точности, в интенсивности высказывания. Там не было суда поэта над самим собой. Поздний Тютчев находится под властью этики: демократизм взгляда и этическое сознание — главные его приобретения. Как это было в русском романе, так и в лирике Тютчева психология неотделима от этики, от требований писателя к себе и к другим. Тютчев в поздней лирике и отдается собственному чувству, и проверяет его — что в нем ложь, что правда, что в нем правомерно, что заблуждение и даже преступление. Конечно, непредвзятый, стихийный лиризм слышится и тут, но если приглядеться ко всему денисьевскому циклу, то впечатление расколотости, анализа, рефлексии в этом лирическом цикле преобладает. Оно улавливается уже в первом, вступительном стихотворении «Пошли, господь, свою отраду…». Поэт молит о любви, но он считает себя недостойным, не имеющим права на нее, — этот оттенок заложен в сравнении с нищим. В лирическом чувстве есть неуверенность в самом себе, оно изливается с некоторой внутренней оговоркой, столько же смелое, сколько и несмелое, — и в этом его новая природа. Через год, в другом стихотворении к Денисьевой Тютчев опять говорит о своей «бедности»: «Но как я беден перед ней» , — и опять у него строки покаяния, самоунижения: «Перед любовию твоею Мне больно вспомнить о себе» («Не раз ты слышала признанье…», 1851).

В «денисьевский цикл» входит и социальная тема — неявственная, она все же определяет характер стихотворений цикла. Е. А. Денисьева решилась на «беззаконную» любовь и тем самым добровольно поставила себя в самое худшее из положений, какое только было для нее возможно: Толпа вошла, толпа вломилась В святилище души твоей, И ты невольно постыдилась И тайн и жертв, доступных ей. («Чему молилась ты с любовью…» 1850−1851)

Создаются строки портретные, бытовые, строки небывалые у Тютчева: «Она сидела на полу И груду писем разбирала». Но все эти приближения Тютчева к домашнему, к повседневно знакомому нисколько не означают, что он как поэт готов предать себя бытовой сфере, бездумно заключить себя в близком и ближайшем. В том же стихотворении о письмах, которое началось так обыденно, уже со второй строфы происходит крутой, внезапный подъем к самым необыденным, высочайшим состояниям человеческой души, для которых нужны другие слова и другой способ изображения. Замечательно, что в денисьевском цикле присутствуют и стародавние мотивы Тютчева. Они составляют в этом цикле основу, тезис. Новое, что вносит Тютчев, — только антитезис, только борьба с опытом, который сложился долгими годами. «О, как убийственно мы любим…», «Предопределение», «Близнецы» , — во всех этих стихотворениях прежние темы индивидуализма, рока, стихии, трагизма любви, непосильной для индивидуалистически направленной личности. Любовь, говорится в «Предопределении» , — «поединок роковой» .

Любовь, любовь — гласит преданье — Союз души с душой родной — Их съединенье, сочетанье, И роковое их слиянье, И… поединок роковой…

И чем одно из них нежнее В борьбе неравной двух сердец, Тем неизбежней и вернее, Любя, страдая, грустно млея, Оно изноет наконец… (1850−1851)

В этом стихотворение поединок любви представлен борьбой двух душ, с одной стороны, родных, а с другой — противостоящих друг другу.

Тютчев в стихотворении «О, как убийственно мы любим» пишет о том, как часто мы убиваем самое прекрасное, что в нас есть.

О, как убийственно мы любим, Как в буйной слепоте страстей Мы то всего вернее губим, Что сердцу нашему милей!

Всё стихотворение написано на контрасте: какой Е. А. Денисьева была при первой встречи и что с ней сделала его любовь, толпа, незаслуженные упрёки.

Поэт как бы пытается предупредить людей обо всех опасностях любви, предостерегает.

Среди стихотворений, обращенных к Денисьевой, быть может, самые высокие по духу те, что написаны после ее смерти. Через четыре года после кончины Денисьевой написаны стихи: Опять стою я над Невой, И снова, как в былые годы, Смотрю и я, как бы живой, На эти дремлющие воды. (1868)

" Как бы живой" , — Тютчев говорит здесь о последующем так, чтобы угадывалось предшествующее ему. Елена Денисьева умерла, но Тютчев и о себе говорит как об умершем тогда же: жизнь его с тех пор стала условностью. Последняя строфа — воспоминание: Во сне ль всё это снится мне, Или гляжу я в самом деле, На что при этой же луне С тобой живые мы глядели?

Снова столь запоздавшее и столь необходимое им обоим «мы», и снова о единой жизни, которой были живы оба и которую нельзя было делить: половина — одному, половина — другому.

Тютчев в стихотворениях, посвященных Денисьевой, отслужил этой женщине, вместе с тем отслужил идеям и настроениям новых людей, появившихся в России. До конца жизни верный направлению, принятому им в поэзии еще в 20-х и 30-х годах, он нашел, однако, собственную связь с русской литературой последующих десятилетий, а нераздельно с нею — и с демократической общественностью, с ее убеждениями, с ее новой моралью, по временам и с ее эстетикой.

Заключение

Творчество Федора Ивановича Тютчева длительное время было знакомо современникам лишь по журнальным публикациям. С конца 20-х годов поэт печатался в московских и петербургских журналах и альманахах «Урания», «Северная лира», «Галатея», «Денница» и др.

В 1836 г. появилась самая крупная подборка стихов поэта: в пушкинском «Современнике» было напечатано 24 произведения под общим заголовком «Стихи, присланные из Германии». (При этом имя их автора, обозначенного инициалами Ф. Т., широкому читателю оставалось неизвестным). Первая же книга Тютчева с указанием его имени вышла лишь в 1854 г., когда поэту был уже пятьдесят один год. Но, несмотря на «эпизодический» характер публикаций Тютчева, несмотря на порою длительное молчание, наиболее проницательные современники сумели понять величие тютчевской поэзии.

Некрасов в статье «Русские второстепенные поэты» (1849), сыгравшей исключительную роль в истории восприятия Тютчева, отмечал: «Ф.И. Т[ютчев] написал очень немного; но все написанное им носит на себе печать истинного и прекрасного таланта». «…Мы решительно относим талант г. Ф. Т-ва к русским первостепенным поэтическим талантам».

Точно так же ни с чем не сравнимы размах и мощь лирического образа, созданного Тютчевым, образа, открыто соотнесенного со всей беспредельностью Природы и Истории:

…Связан, съединен от века Союзом кровного родства Разумный гений человека С творящей силой естества…

Скажи заветное он слово — И миром новым естество Всегда откликнуться готово На голос родственный его. («Колумб»)

Поэзия Тютчева имела сложную литературную судьбу, не менее сложную, чем поэзия Баратынского. Еще при жизни Тютчева его творчество было предельно высоко оценено такими его собратьями, как Некрасов, Фет, Достоевский, Толстой. И все же в «общем» мнении творчество Тютчева вплоть до самого последнего времени представало как явление второго или, по крайней мере, «бокового» ряда, находящееся где-то на периферии основного, стержневого движения русской классической литературы (т. е. линии: Пушкин — Гоголь — Достоевский — Толстой).

Ныне же лирика Тютчева предстала в нашем литературном сознании как прямое продолжение и развитие лирического творчества Пушкина, а с другой стороны, прямо и непосредственно соотносится с эпическим искусством младших современников поэта — Толстого, и в особенности Достоевского своими взглядами на внутреннюю силу личности и боязнь индивидуализма; не менее важно начавшееся в самое последнее время осмысление внутреннего родства тютчевской лирики и гоголевского эпоса.

Столь затянувшееся признание истинного места тютчевского творчества в русской и мировой литературе обусловлено определенным комплексом причин, о которых здесь невозможно говорить подробно. Но на одно очень простое и в то же время едва ли не главное (или, по крайней мере, исходное) обстоятельство следует обратить внимание. В отличие от Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Тютчев был только и исключительно лирическим поэтом. Все его творческое наследие состоит (не считая юношеских стихов и переводов) из менее чем трехсот лаконичных стихотворений, умещающихся в малоформатном томике. Правда, уже Фет сказал об этом томике: «Вот эта книжка небольшая / Томов премногих тяжелей». Но в «общем» мнении именно эта внешняя «ограниченность» тютчевского наследия сознательно или бессознательно мешала поставить его в один ряд со столь очевидно широкими и многогранными художественными мирами Пушкина, Гоголя, Достоевского, Толстого.

Должно было пройти немалое историческое время, прежде чем на весах мировой культуры в той или иной мере «уравнялись» такие явления, как эпос Вергилия и лирика Катулла, «Божественная комедия» Данте и сонеты Петрарки, комическая эпопея Рабле и лирические баллады Вийона и т. п. Так обстоит дело и с наследием Тютчева.

В уже цитированных стихах Афанасия Фета о «книжке» Тютчева очень метко сказано: «Здесь духа мощного господство, / Здесь утонченной жизни цвет». В самом деле: тютчевская поэзия в органическом единстве воплощает, казалось бы, несоединимые стихи — мощный дух, сближающий поэта с «олимпийцем» Гёте, и предельно утонченную жизнь души, в воссоздании которой Тютчев не имеет себе равных в предшествующей и современной ему поэзии. Это поистине чудесное слияние мощи и утонченности лирического голоса определяет ни с чем не сравнимый характер тютчевского творчества, его уникальное звучание в русской, да и, пожалуй, мировой поэзии.

В результате проведённого нами исследования мы отобрали и обобщили материалы, необходимые начинающему учителю для знания и понимания основных тем, изучаемых в школе по творчеству Тютчева.

В работе даётся представление о значимости лирики Тютчева и признанию её в литературе.

При раскрытии обширной темы «Философская лирика Тютчева» учителю необходимо понимание того, что Тютчев — поэт-мыслитель и по-своему переосмысляет даже направление романтизма, с которым был связан ещё с юношества, будучи учеником Жуковского. Ведущим романтическим направлением в Европе в то время, пока там жил и работал Тютчев, был пантеизм — видение смысла бытия в познании природы. Но поэт то с горячностью следовал этому направлению («Не то, что мните вы, природа»), то разочаровывался в нём и считал, что природа не обладает тайнами бытия и не раскроет людям никакой загадки, потому что «загадки нет и не было у ней» («Природа — сфинкс. И тем она верней…»). Поэт исследует и тему романтического противостояния. Только в его поэзии, в отличие от романтиков, где противопоставляются реальный и ирреальный миры, оба «звенья» реальны. Главным же противостоянием в творчестве Тютчева является противостояние человека и природы. Человек не хочет пассивно подчиняться воле природы, но он никогда не сможет победить. Однако же поэт осуждает пассивное подчинение и видит в борьбе всю высоту человеческого духа. Тютчев так же и тонкий психолог, глубоко осмысляющий человеческие чувства. Он ещё раньше Достоевского и Толстого показывает утонченную душевную жизнь личности и мощный дух космической мысли.

В другой же обширной теме Тютчева, такой, как любовная лирика, учителю необходимо показать, как чутко любил поэт и, полюбив раз, уже не мог разлюбить, а также показать драматизм и «роковую» позднюю любовную лирику, основанную на личных переживаниях поэта.

В теме же «Тютчев-дипломат» следует рассказать не только о работе поэта, но и его особом патриотизме («Умом Россию не понять»), в видении исключительной важности именно державной России в объединении славян и защиты их от внешних угроз. Поэт не противопоставлял Россию другим странам, как считали панслависты, видящие в объединении славян только угрозу.

В работе показано и влияние на Тютчева классицизма, от которого поэт взял философскую направленность своих стихотворений. Античность же у поэта представлена не столь ярко, как у его современников, и подвергается переосмыслению поэта.

Работа даёт учителю представление о поколении, к которому принадлежал поэт, — поколении 30-х годов, или же «любомудров», которых можно назвать людьми ренессанса, просвещения, ревностно отдавшихся в изучению человеческой сущности, чем можно объяснить философское понимание человека в стихотворениях Тютчева.

Учителю дан и материал по определению главного жанра стихотворений поэта — лирический фрагмент, который в своей малой форме показывают глубокий смысл и концентрируют внимание на каждом слове, сравнении, метафоре.

Полагаем, что материалы, представленные в соответствии с требованиями современных программ, будут полезны при подготовке учителя к урокам по изучению творчества Ф. И. Тютчева в школе.

Список использованных источников

Аксаков И. С. Биография Федора Ивановича Тютчева // К. С. Аксаков, И. С. Аксаков. Литературная критика. М., 1981.

Баткин Л. М. Итальянское возрождение: Проблемы и люди. 1995, С. 48

Берковский Н.Я. Ф. И. Тютчев // Н. Берковский. О русской литературе: сборник статей. Ленинград, 1985 — С. 155−199.

Бухаркин П.Е. Любовно-трагедийный цикл в поэзии Ф. И. Тютчева // Русская литература. — 1977 — № 2. — С. 118−122.

«Дневник Блока». Л., 1928, С. 49.

Исупов К. Г. Философия и эстетика истории Ф. И. Тютчева // Проблемы романтизма: Сборник научных трудов. — Тверь, 1990. — С. 109−119.

Кожинов В. В. Тютчев. ЖЗЛ. М., 2009.

Кожинов В. В. Тютчев // История всемирной литературы: В 9 томах. — М.: Наука, 1989. — Т. 6. — С. 344−349.

Кошелев В. А. Легенда о Тютчеве // Литература в школе. 1998. № 1.

Лабанов С. Федор Тютчев: поэт, дипломат, политический публицист (к 200-летию со дня рождения Ф.И. Тютчева)[Электронный ресурс] // Интернет-журнал Сретенского монастыря. 2003. URL: http://www.pravoslavie.ru/jurnal/31 216 111 111.htm (дата обращения 03. 03. 2014).

Лазаренко Г. П. Тютчев в школе: Книга для учителя. М., 2003.

Лосев А. Ф. История античной эстетики (ранняя классика). М., 1963, С. 536.

Лотман Ю. М. Поэтический мир Тютчева // Тютчевский сборник. Таллин, 1990.

Петров А. Личность и судьба Федора Тютчева. М., 1992.

Пицкель Ф. Н. Поэт диалектик: О своеобразии поэзии Ф. И. Тютчева // Русская литература. — 1986 — № 2. — С. 93−109.

Скатов Н. Н. Русские поэты природы. М., 1980.

Тынянов Ю. Н. Вопрос о Тютчеве // Тынянов Ю. Н. Литературный факт. М. 1993.

Тютчев Ф.И. / Составление, послесловие и комментарии В. Я. Гречнева. Л., 1985.

Фрейберг Л. А. Тютчев и античность // Античность и современность. — М.: Наука, 1972. — С. 444−456.

Чагин Г. В. Ф. И. Тютчев. М., 1990.

Чичерин А. В. Тютчев // Чичерин А. В. Очерки истории литературного стиля. М., 1995.