Трансформация власти в Римской империи в III в. н. э

Научная актуальность темы исследования обусловлена возрастанием исследовательского интереса к изучению переходных периодов в жизни исторических обществ, роли кризисов как составляющей исторической динамики, особенностей имперской политической формы и идеологии1. Расширяются представления о сущности политической власти, принципиальном значении для существования власти выбора стратегий коммуникации с обществом, образе власти и символическом отображении идей властвования и подчинения.

Римская империя в III веке н.э. оказалась в сложной внешнеи внутриполитической ситуации, которая получила устоявшееся в историографии название «кризиса III века». Политическая жизнь Рима в данный период ознаменовалась невиданным прежде числом узурпаций, частой сменой императоров на престоле и появлением фактически самостоятельных государственных образований в различных регионах империи. Прологом к смутному времени имперской истории стал «Год пяти императоров» — 193 г. н.э., когда титул императора в один год получили пять человек, притом время правления некоторых из них исчислялось месяцами. За 50 лет между 235 и 284 гг. известно более 50 случаев легитимных и нелегитимных претензий на императорское звание. На почти 15-летний период из прямого подчинения Риму вышли Галлия, Испания и Британия в составе Галльской империи (260−274) и Сирия, Египет, Палестина и часть Малой Азии в составе Пальмирского царства (260−273). Однако римское государство нашло выход из кризиса, что традиционно связывается в первую очередь с деятельностью императоров Аврелиана (270−275), Проба (276−282) и Диоклетиана (284−305).

В отечественном антиковедении проблема «кризиса III века» в" Римской империи рассматривается преимущественно в узких рамках концепции перехода от «принципата» к «доминату» (в основе чего лежит изменение в официальной титулатуре императоров: от princeps (первенствующий) к dominus (господин, владыка). Однако совокупность наглядных проявлений политического кризиса и характерные перемены в символическом оформлении высшей государственной власти не должны затемнять того, что трансформация политической организации общественной жизни была результатом.

1 См. напр.: Ткачев C.B. Империя как современная политик: автореф. дис.. канд полит, наук. Владивосток, 2005; Что такое «новая имперская история», откуда она взялась и к чему она идет? Беседа с редакторами журнала Ab I mperio Ильей Герасимовым и Мариной Могильнер // Логос 2007 № 1 (58). С. 224−225- Шкаренков П. П. Образ власти на рубеже античности и средневековья от империи к варварским королевствам: дис. д-ра ист. наук. М., 2009.

2 Drinkwater J. Maximinus to Diocletian and the 'Crisis' // The Cambridge Ancient History. Vol. XII: The Crisis of Empire, A.D. 193−337 / Ed. by A. Bowman, P. Gamsey, A. Cameron. Cambridge, 2005. P. 28. долговременного эволюционного процесса. Перемены ' не были ни резкими, ни неожиданными, но были подготовлены естественной логикой непрерывно протеквшего процесса трансформации публично-правовой власти в Римской империи в период I—II вв.

В зарубежной же историографии конца XX — начала XXI вв. всё чаще происходит обращение к исследованию механизмов многоаспектной трансформации государственной j власти и проблеме континуитета в политической жизни средиземноморского сообщества3. И хотя фактологическая сторона римской истории в 193−284 гг. к настоящему времени тщательно изучена, относительно характера происходивших в империи за этот период процессов уже несколько веков ведутся оживлённые историографические дискуссии.

Особое значение исследованию политической системы Римской империи придаёт то, что выработанные римлянами стандарты и символы власти оказались унаследованы и глубоко укоренены в сознании европейской цивилизации. Король франков Карл Великий в начале IX века именует себя императором Римской империи («imperator Romanum imperium»), затем вплоть до раннего Нового времени существует в Европе огромное государственное образование под названием Священная Римская империя (Imperium Romanum Sacrum, с 1512 года к названию добавляется парадоксальное на первый взгляд продолжение — «Германской нации», Nationis Germanicae), в XIV в. считают себя наследниками римских императоров болгарские и сербские цари, в XV—XVI вв. в i.

Московском государстве складывается концепция «Москва — Третий Рим», в начале XX в. Бенито Муссолини называет свою партию-фашистской (от латинского fascisфасциями назывались символы магистратской власти в Риме — пучки прутьев с воткнутым в них топором), а Конгресс Соединённых Штатов Америки и в настоящее время заседает на Капитолийском холме в Вашингтоне.

Изучение метаморфоз политической власти, эволюции системы коммуникации между властью и обществом в условиях кризиса и формирования имперской идеологии в Римской империи в III в. н.э. позволяет не только лучше объяснить трансформацию римского государства в поздней античности, но и глубже понять универсальные механизмы развития политической сферы жизни человеческого общества.

Объектом настоящего исследования выступает социально-политическая история Римской империи в III в. н.э. Предметом же является многовекторный и многоаспектный процесс трансформации политической власти в Римской империи III в. н.э., затронувший различные уровни власти, включивший новые механизмы осуществления власти,.

3 Johne К.-Р., Gerhardt T., Hartmann U. Einleitung // Deleto paene imperio Romano: Transformationsprozesse des Romischen Reiches im 3. Jahrhundert und ihre Rezeption in der Neuzeit / Hrsg. von L.-P. Johne, T. Gerhardt, U. Hartmann. Stuttgart, 2006. S. 7−8- Hekster O., Kleijn G. de, Slootjes D. Introduction // Crises and the Roman Empire (= Impact of Empire 7) / Ed. by 0. Hekster, G. de Kleijn and D. Slootjes. Leiden, Boston, 2007. P. 3−10. изменивший соотношение причастных к власти элит и сопровождавшийся существенным изменением идеологии власти.

Хронологические рамки работы охватывают период 193−284 гт. н.э.: со времени принявшего форму гражданской войны политического кризиса конца II в. н.э. и правления вышедшей победителем в этой войне династии Северов (193−235) до начала «эры Диоклетиана"4, связанной с глубокими преобразованиями в государственном» устройстве, которые произведёт ставший во главе империи этот гениальный выходец из солдатских рядов. Однако исследование проблемы трансформации объекта предполагает внимательное рассмотрение исходного состояния видоизменяющейся структуры, так что настоящая работа открывается очерком, посвященнымобщей характеристике политической системы ранней Империи.

Целью настоящей диссертационной работы является исследование процесса трансформации политической власти и системы коммуникации между властью и обществом в Римской империи в III в. н.э. Данная цель определяет постановку следующих исследовательских задач:

— изучить основные тенденции изменений политического устройства ранней Римской империи и охарактеризовать её политическую систему в период правления династии Северов;

— рассмотреть основные произошедшие в III в. н.э. изменения в организации государственного управления и структуре имперского административного аппарата;

— выделить и проанализировать общие направления антикризисной политикиримских императоров 235−284 гг.;

— определить состав имперской политической элиты и объяснить изменения, произошедшие в её структуре за рассматриваемый период;

— исследовать видоизменение имперской идеологии в III в. н.э. и выявить основные стратегии репрезентации власти, представлявшие собой способы распространения этой идеологии;

— изучить государственную религиозную политику и проблему взаимоотношений с римской властью религиозных течений указанного периода- - проанализировать взаимоотношения центральной власти и городских обществ Римской империи в III в. н.э. и раскрыть роль городов империи в системе взаимодействия власти и общества;

4 Подробнее о данном понятии см.: Уколова В. И. Эра Диоклетиана // Европейский альманах. История. Традиция. Культура. 1993. М., 1993. С. 154−156.

— попытаться определить сущность и характер трансформации политической власти в Римской империи в III в. н.э.

Для достижения вышеуказанных исследовательских задач был использован широкий комплекс научных методов. Анализ письменных текстов периода II—IV вв. производился на основе методик, разработанных в современных герменевтике и текстологии. При обработке полученных из источников сведений применялись сравнительно-исторический и историко-типологический методы. С помощью технических приёмов просопографии проводилось изучение административного аппарата империи и состава римской политической элиты.

В основу методологии исследования было положено представление о политической власти как особом типе асимметричных отношений в обществе, предполагающих наличие доминирующего центра (агентов влияния, «властвующих») и подчинённой периферии (объектов влияния, «подвластных»), основой которых является согласие «подвластных» подчиняться решениям «властвующих» (которое достигается преимущественно без реального принуждения). Коммуникация агентов влияния и «подвластных» производится посредством использования комплекса символических форм (воплощающих и репрезентирующих идеи властвования и подчинения)5. Универсальность признания набора символических форм, транслируемого имперской пропагандой и воспроизводимого населением Римской империи, была основой для конструирования имперской групповой идентичности и осознания конгломератом средиземноморских обществ политического единства.

Основным методологическим принципом исследования является системный подход к феноменам и процессам изучаемой эпохи. Эволюцию Римской империи представляется необходимым рассматривать как целостный и непрерывный процесс адаптации государственного устройства к новым геополитическим условиям, в рамках которого отдельные государственные мероприятия, конкретные акты политических деятелей, общественные выступления, поступки и мнения частных лиц оказываются взаимопроникнуты глубокой внутренней связью, выявление и анализ которой позволяет исследовать общий характер трансформации власти и общества в рассматриваемый период.

Настоящее исследование опирается на достаточно обширную источниковую базу, состоящую из следующих типов исторических источников: письменные (нарративные, юридические, эпиграфические), вещественные (археологические) и нумизматические.

5 Geertz C. Local Knowledge: Further Essays in Interpretive Anthropology. New York, 1983. P. 124.

Основными источниками сведений по теме исследования являются крупные исторические нарративы римских, греческих и византийских авторов: Кассия Диона, Геродиана, Евтропия, Секста Аврелия Виктора, Зосимы, сборник «Писатели истории Августов» (Scriptores Historiae Augustae), сохранившиеся фрагменты Дексиппа Афинского и ряд менее значительных трудов. Далее представим краткую характеристику вышеуказанным работам.

Одним из наиболее значимых исторических сочинений рассматриваемого периода была «Римская история» ('Роцоакп iaxopiot) римского государственного деятеля Кассия Диона Коккейана (ок. 155−235 гг.)6. Последний имел греческое происхождение, принадлежал к сенаторской элите (войдя в состав Сената при Коммода) и провёл большую часть жизни на государственной службе в Риме и провинциях, полностью прошёл cursus honorum, дважды достиг консулата и был членом императорского совета при большинстве императоров династии Северов7. Произведение Кассия Диона было написано на древнегреческом языке и состояло из 80 книг, посвященных последовательному описанию истории от основания Рима до правления императора Александра Севера по 229 г. Однако представляющая наибольший интерес для настоящей работы часть «Римской истории» (книги 74−80, охватывающие период конца II — первой трети III вв.) не сохранилась и доступна лишь в виде сокращённого изложения у византийского монаха и историка XI в. Иоанна Ксифиллина. Наблюдение за методом работы Кассия Диона позволяет говорить о большой тщательности в отборе и изложении материала, а также хорошей осведомлённости автора о политической жизни империи на самом высоком уровне. Огромную ценность сообщениям «Римской истории» о событиях 190−220-х гг. даёт то, что Дион был очевидцем и участником многих из них. Но следует также учитывать и тот факт, что его принадлежность к верхам сенаторского сословия накладывает существенный отпечаток на освещение политической истории империи. Тем о более, что вероятным адресатом сочинения также была сенаторская элита .

Не менее ценным для исследования истории Римской империи первой половины III в. н.э. является сочинение «История императорской власти после Марка» (Tfjc цеха MapKov? aaiAsiaq ioxopia), написанное младшим современником Диона — греком Геродианом (ок. 170/180 — 240/250)9. Предположительно, данный автор происходил из Антиохии, но достаточно продолжительное время провёл в Риме, так что был очевидцем.

6 Dio’s Roman history with an english translation by E. Cary. In 9 vols. London, New York, 1914.

7 См. подробнее: Марков K.B. Концепция идеальной монархии в «Римской истории» Диона Кассия: дис.. канд. ист. наук. Нижний Новгород, 2007. С. 6−7 слл.

8 Там же. § 1.2.

9 Геродиан. История / Пер. А. И. Доватура. М., 1996; Herodiani ab excessu divi Marci libri octo / Ab Immanuele Bekkero recogniti. Lipsia, 1855. событий правления императоров Коммода, Септимия Севера и Каракаллы10. Труд.

Геродиана охватывает период 180−238 гг. (от смерти императора Марка Аврелия до убийства императоров Максима и Бальбина), состоит из 8 книг на древнегреческом языке и адресован, вероятно, греческой аудитории11. В отличие от Диона Геродиан не принадлежал к политической элите империи (хотя исполнял некие «государственные и.

10 общественные службы") и не имел доступа к достоверной информации о событиях в высших эшелонах власти. Как отмечает сам Геродиан, противопоставляя себя большинству занимающихся составлением исторических трудов, «я же не от других получил неизвестный и незасвидетельствованный исторический материал, а со всей тщательностью собрал для своего сочинения то, что еще свежо в памяти будущих 11 читателей». Действительно, основными источниками сведений данного автора (о чём он преимущественно сам и сообщает) являются собственные наблюдения, рассказы очевидцев, народная молва и слухи14. Хотя эта особенность «Истории» Геродиана требует осторожности в использовании её как исторического источника (равно как и соответственные яркость и красочность описываемых событий, обилие недостоверных деталей), но она же и представляет особую ценность. В данном случае мы имеем доступ j непосредственно к устной традиции эпохи, свидетельствам рядовых современников событий и распространённым среди людей первой половины III в. мнениям.

Одной из главных проблем для исследования Римской истории второй половины III в. н.э. является отсутствие созданных в данный период исторических сочинений. Произведения современного указанному периоду греческого историка Дексиппа Афинского (ок. 210−273 гг.) полностью не сохранились и известны лишь их фрагменты15. В частности речь идёт о «Хронике» (XpoviKij iaxopia, или «Кратком историческом сочинении», 2лтоцоу iatopiKov) в 12 книгах, в которой описывались события с древнейших времён до Клавдия Готского (268−270), и «Скифике» (ZkuOikcc), где повествование шло о войне «скифов» (готов, герулов и других варварских племён) с.

10 Например, глагол «видеть» в множественном числе первого лица (eiSonev) употребляется по отношению к устроенным Коммодом зрелищам, секулярным играм Септимия Севера и размещенным Каракаллой скульптурам Александра Македонского в Риме. См.: Herod. 1.15.5- III.8.10- IV.8.2.

11 Например, в ряде мест своего сочинения Геродиан поясняет римские обычаи, порядки и праздники (Herod. 1.9.2, 10.5, 11.1−5, 15.1−3, III.8.10, IV.2, V.4.8, 6.3, VI 1.4, VII.5.8, 6.1−2, VIII.5.8). По словам А. И. Доватура, при этом Геродиан отчасти «щеголяет своей осведомленностью» (Доватур А. И. Историк Геродиан // Вестник древней истории. 1972. № 1. С. 237−257).

12 Herod. 1.2.5.

13 Herod. 1.1.3 (пер. А. И. Доватураздесь и далее цитируется по изданию: Геродиан. История. М., 1996).

14 Подробнее об историческом методе Геродиана и его «Истории» см.: Доватур А. И. Историк Геродиан. С. 237−238- Он же. Обзор новейших работ по «Истории» Геродиана // ВДИ. 1975. № 1. С. 205−217.

15 Дексипп Афинянин / Пер. Г. С. Дестуниса // Византийские историки: Дексипп, Эвнапий, Олимпиодор, Малх, Петр Магистр, Менандр, Кандид Исавр, Ноннос и Феофан Византиец. СПб., 1860- Dexippi Fragmenta // Historici Graeci minores. Vol. I / Ed. L. Dindorf. Lipsia, 1870. P. 165−200.

Римской империей в III веке. Дексипп был видным афинским политиком и оратором, а также около 268 г. возглавил 2-тысячный отряд афинян для организации борьбы с захватившими Афины герулами и успешно разбил последних16. Самые крупные фрагменты сохранились именноиз «Скифики», из них ценными в рамках настоящей работы могут быть лишь несколько общих замечаний о развитии римского государства и экскурс о дипломатии императора Аврелиана (270−275). Таким образом, о временах правления императоров от Гордиана III (238−244) до Карина (283−285) информацию можно почерпнуть в основном лишь из сочинений авторов IV в. и более позднего времени.

Одним из подобных источников является один из самых спорных литературных памятников поздней античности, известный под названием «Писатели истории Августов».

Scriptores Historiae Augustae, далее — SHA или «История Августов»)17. Название является условным и было дано памятнику швейцарским филологом Исааком де Казобоном (15 591 Я.

1614). Источник представляет собой собрание биографий римских императоров, претендентов на трон и узурпаторов 117−284 гг. н.э. (с лакуной за период 244−259 гг.: правления императоров императоров Филиппа Араба, Деция, Требониана Галла и Эмилия Эмилиана). Далее начинается поле противоречий, гипотез и столетней дискуссии в историографии — по вопросам даты, авторства и целей создания данного сочинения.

В самом источнике (в предваряющих жизнеописания императоров посвящениях адресатам) содержится указание на то, что сборник биографий составлен в период правления императоров* Диоклетиана и Константина (284−337) шестью' придворными писателями: Элием Спартианом (Aelius Spartianus), Юлием Капитолином (Iulius Capitolinus), Вулкацием Галликаном (Vulcacius Gallicanus), Элием Лампридием (Aelius Lampridius), Требеллием Поллионом (Trebellius Pollio) и Флавием Вописком (Flavius Vopiscus). Однако сведения об этих лицах есть только в самом SHA. Богатую почву для сомнений даёт и сравнение литературного стиля и словарного запаса авторов, которое не показывает разительных отличий отдельных императорских биографий, и обилие.

16 О Гереннии Дексиппе и Скифской войне подробнее см. превосходный очерк Ф. Миллара: Millar F. Rome, the Greek World, and the East. Vol. 2: Government, society, and culture in the Roman Empire / Ed. by H. M. Cotton, G. M. Rogers. Chapel Hill, London, 2004. P. 265−297.

17 Авторы жизнеописаний Августов / Пер. С. П. Кондратьева под ред. А. И. Доватура // Властелины Рима. Биографии римских императоров от Адриана до Диоклетиана М., 1992; Scriptores historiae Augustae. In 2 vol. Lipsia, 1865.

18 О рукописях, списках и палеографиишамятника см. подробнее: Доватур А. И. История изучения Scriptores Historiae Augustae // ВДИ. 1957. № 1. С. 245−256- Ballou H. The Manuscript Tradition of the Historia Augusta. Leipzig, 1914, анахронизмов, и огромное количество фиктивного материала, ложных ссылок на несуществующих писателей, вымышленных документов19.

Критическое изучение SHA началось с фундаментальной статьи Г. Дессау в журнале «Гермес» за 1889 г., в которой доказывалось, что работа написана одним автором в последнее десятилетие IV века при императоре Феодосии (379−395)20. В 1890 году Т. Моммзен опубликовал в том же журнале статью, где выдвинул идею редакции при императоре Феодосии: т. е. в конце IV в. было пересмотрено и отредактировано собрание императорских биографий, изначально созданных разными авторами при императоре Константине21.

На настоящий момент отсутствует окончательное решение проблемы датировки и авторства памятника, хотя большинство историков уже долгое время склоняется к.

99 концепции Г. Дессау (источник создан одним автором в конце IV в.). Относительно даты сэр Р. Сайм предлагает убедительную аргументацию в пользу 395 г. 23. Впрочем, предлагались достаточно обоснованные идеи создания в первой половине IV в.24, при императоре Юлиане Отступнике (361−363- как антихристианское сочинение) или даже в.

19 Например, Ф. Пашо убедительно доказал, что в ряде случаев «История Августов» ложно приписывает Дексиппу различные утверждения (Paschoud F. L’Histoire Auguste et Dexippe // Historiae Augustae Colloquium Parisinum 1990 / Ed. by G. Bonamente et al. Macerata, 1991. P. 217−269).

20 Dessau H. Uber Zeit und Personlichkeit der Scriptores Historiae Augustae // Hermes. 1889. № 24. S. 337−392. Спустя 2 года всё в том же журнале вышла ещё одна статья Г. Дессау с возражениями Т. Моммзену: Dessau Н. Uber die Scriptores Historiae Augustae // Hermes. 1892. № 27. S. 561−605.

21 Mommsen Th. Die Scriptores Historiae Augustae // Hermes. 1890. № 25. S. 228−292. Следует отметить, что Т. Моммзен до появления статьи Г. Дессау уже использовал сведения SHA в своём труде о римском государственном праве для характеристики государственного устройства в конце III в. н.э.

22 Hartke W. Geschichte und Politik im spatantiken Rom. Untersuchungen uber die Scriptores Historiae Augustae. Leipzig, 1940. S. 158- Chastagnol A. Le probleme de l’histoire Auguste: etat de la question // Bonner Historia Augusta Colloquium 1963. Bonn, 1964. S. 48−51- Cameron A. Literary Allusions in the Historia Augusta// Hermes. 1964. № 92. P. 374- White P. The Authorship of the Historia Augusta // The Journal of Roman Studies. 1967. № 57. P. 115−133- Cameron A. Three notes on the Historia Augusta // Classical Revue (new series). 1968. № 18. P. 18- Schwartz J. Sur la date de l’Histoire Auguste // BHAC 1966/1967. Bonn, 1968. S. 91−99- Syme R. Ammianus and the Historia Augusta. Oxford, 1968. P. 72−79- Idem. Emperors and Biography: Studies in the Historia Augusta. Oxford, 1971. P. 1−16- Idem. Historia Augusta Papers. Oxford, 1983. P. 220−221- Adams J.N. On the Authorship of the Historia Augusta // Classical Quarterly (new series). 1972. № 22. P. 186−194- Johne K.-P. Kaiserbiographie und Senatsaristokratie. Untersuchung zur Datierung und sozialen Herkunft der Historia Augusta. Berlin, 1976. S. 11−16- Barnes T.D. The Sources of the Historia Augusta. Brussels, 1978. P. 17−18- Honore T. Scriptor Historiae Augustae // JRS. 1987. № 77. P. 156−176- Birley A.R. Further echoes of Ammianus in the Historia Augusta // Historiae Augustae Colloquium Parisinum / Ed. by G. Bonamente et al. Macerata, 1991. P. 53−58- Potter D.S. Literary Texts and the Roman Historian. London, New York, 1999. P. 148- Mellor R. The Roman historians. London, New York, 1999. P. 161.

23 Syme R. Ammianus. P. 72−79.

24 Штаерман E. M. «Scriptores historiae Augustae» как исторический источник // ВДИ. 1957. № 1. С. 233−245- Lippold A. Die Historia Augusta. Eine Sammlung romischer Kaiserbiographien aus der Zeit Konstantins. Stuttgart, 1998. Не советовал отказываться от идеи ранней датировки в своё время и А. Момильяно: Momigliano A. An Unsolved Problem of Historical Forgery: the Scriptores Historiae Augustae // Journal of the Warburg and Courtauld Institutes. 1954. Vol. 17. № ½. P. 22−46.

25 Baynes N.H. The Date and Composition of the Historia Augusta // Classical Revue. 1924. № 38. P. 165−169- Idem. The Historia Augusta. Its Date and Purpose. Oxford, 1926. P. 57−63.

V-VI вв.26. Нельзя также окончательно отказываться от идеи множественного авторства, на что указывают авторы ряда современных компьютерных исследований языка SHA. Хотя мы в целом принимаем датировку Г. Дессау с уточнениями Р. Сайма, в отношении проблемы авторства более предпочтительной представляется идея наличия ряда авторов, сочинения которых прошли общую редактуру.

Авторы жизнеописаний Августов следуют общему стилю императорских ло биографий Гая Светония Транквилла (ок. 75−160), представляя описание своих героев по единой схеме: сведения о происхождении, знамения будущего величия, обстоятельства прихода к власти, общая информация о правлении, характеристика личности, предзнаменования и обстоятельства смерти, оценка императора современниками. В тексте сборника много места занимают пикантные подробности частной жизни, анекдоты и сплетни. Многое из цитируемого авторами документального материала (постановления сената, выступления императоров, послания различных политических деятелей) представляет собой откровенный вымысел. По справедливому замечанию Р. Сайма, SHA в первую очередь является литературным произведением, наполненным остроумными выдумками и продуманными мистификациями, предназначенным для увлекательного чтения образованным читателем (возможно, сенаторского круга, так как в целом освещение событий производится с просенатских позиций)29.

Однако все вышеуказанные спорные вопросы изучения Scriptores Historiae Augustae не препятствуют его использованию как исторического источника по истории Римской империи в III в. н.э. Это памятник сравнительно близкий к исследуемой эпохе, для составления которого, несомненно, использовался комплекс не сохранившихся до нашего времени литературных источников. Информацию «Истории Августов» следует использовать либо в сравнении с параллельными данными других источников, либо как источник сведений о рефлексии политической жизни империи у интеллектуалов IV в. н.э.

26 Straub J. Heidnische Geschichtsapologetik in der christlichen Spatantike. Untersuchungen Uber Zeit und Tendenz der Historia Augusta. Bonn, 1963.

27 Например, серия статей английских, канадских и американских исследователей в журнале «Literary and Linguistic Computing» за 1998 год: Gurney L.W., Gurney P.J. The' Scriptores Historiae Augustae: Histoiy and Controversy // Literary and Linguistic Computing. 1998. Vol. 13. № 3. P. 105−109- Gurney P.J., Gurney L.W. Authorship Attribution of the Scriptores Historiae Augustae // Literary and Linguistic Computing. 1998. Vol. 13. № 3. P. 119−131- Gurney P.J., Gurney L.W. Subsets and Homogeneity: Authorship Attribution in the Scriptories Historiae Augustae // Literary and Linguistic Computing. 1998. Vol. 13. № 3. P. 133−140- Tse E.K., Tweedie F.J., Frischer B.D. Unravelling the Purple Thread: Function Word Variability and the Scriptores Historiae Augustae // Literary and Linguistic Computing. 1998. Vol. 13. № 3. P. 141−149- Rudman J. Non-traditional Authorship Attribution Studies in the Historia Augusta: Some Caveats // Literary and Linguistic Computing. 1998. Vol. 13. № 3. P. 151−157.

28 Гаспаров M. Jl. Послесловие // Властелины Рима. Биографии римских императоров от Адриана до Диоклетиана. М., 1992. С. 326−328.

29 Syme R. Emperors and Biography. P. 76.

30 См. напр.: Barnes T.D. The Sources of the Historia Augusta. Brussels, 1978. P. 98−107.

Одним из выдающихся представителей последних был авторитетный позднеримский историк и государственный деятель Секст Аврелий Виктор (ок. 320−390), автор сочинения1 «О Цезарях» (De Caesaribus)31. Аврелий Виктор, будучи выходцем из сельской местности в Африке, сделал прекрасную карьеру на государственной службе и даже был префектом Рима в 389 г. 32. Сочинение Аврелия представляет собой собрание императорских биографий от Октавиана Августа до Юлиана II (то есть охватывает период 31 г. до н.э. — 361 г. н.э.). Краткие характеристики отдельных правителей с немногословным описанием их правления указывают на то, что автораинтересовала не столько история государства, сколько проблема личности в истории. Для произведения Аврелия Виктора характерна тенденция к консервативному морализированию, так что часто рассказы об императорах сопровождаются абстрактными рассуждениями о судьбе, добродетелях, нравственности, науке (часто в крайне пессимистичном тоне). В силу всего вышесказанного в сочинении «О» Цезарях" значительно меньше внимания уделяется фактологической и хронологической точности изложения исторических событий. Стиль описания отличается большой пышностью и изысканностью слога.

Однако в целом исторический труд Аврелия Виктора является важным источником по социально-политической истории Римской империи, который во многих случаях даёт сведения о событиях и мероприятиях, не нашедших отражения в сохранившихся трудах античных авторов. В своих оценках данный историк стремится к объективности даже в тех случаях, когда речь идёт об императорах последнего времени: несмотря на наличие традиционных" для официальной историографии льстивых восхвалений, он указывает на чрезмерное стремление к роскоши и неумеренные траты при Диоклетиане и Константине, неорганизованность Констанция Хлора и Галерия. Описание ряда событий III в. н.э. у Аврелия Виктора сопровождается замечаниями, которые показывают его наблюдательность и понимание некоторых тенденций в эволюции государственного устройства.

Долгое время Аврелию Виктору ошибочно приписывались ещё три сочинения: «О происхождении римского народа» (De origine gentis Romanae), «О знаменитых людях» (De viris illustribus), «Эпитома о цезарях» (Epitome de caesaribus)34. В рамках настоящего.

31 Аврелий Виктор. О Цезарях / Пер. B.C. Соколова // Римские историки IV века / Под ред. М. А. Тимофеева. М., 1997. С. 77−125- Sextus Aurelius Victor. Liber de Caesaribus / Ed. Fr. Pichlmayr. Lipsia, 1993.

32 См. подробнее: Соколов B.C. Аврелий Виктор, историограф IV века н.э. // Вестник МГУ. Серия «История». 1962. № 4. с. 62−78.

33 Aur. Vict. De Caes. XXXIX. 2−5, XL. 12−15, 26−30.

34 Аврелий Виктор. О цезарях. Извлечения о жизни и нравах римских императоров, Происхождение римского народа. О знаменитых людях. / Пер. с лат. В. С. Соколова. // Римские историки IV века / Под ред. М. А. Тимофеева. М., 1997. С. 77−224. Об этих произведениях подробнее см.: Соколов B.C. Анонимные * римские историки IV в. н.э. // Вестник МГУ. Серия «История». 1963. № 1. С. 62−75- Momigliano A. Some исследования интерес представляет последнее из указанных произведений — «Эпитома», собрание императорских биографий от Октавиана до Феодосия (до 395 г.). Однако данное сочинение вопреки собственному названию не является просто сокращённой версией произведения Аврелия Виктора с продолжением на 30 лет вперёд. Текстуальные совпадения с произведением «О Цезарях» эпизодичны и относятся преимущественно к содержанию первых 11 глав (от Октавиана Августа до Домициана), в которых наблюдается зависимость обоих авторов от Светония35. Если в «De Caesaribus» Аврелия Виктора основное внимание сосредоточено на судьбе правящих императоров, то в анонимной «Epitome» на первое место выдвинут их характер36. Однако в силу большой краткости ценность «Эпитомы» как исторического источника по интересующим нас проблемам крайне ограничена.

Похожий недостаток (с точки зрения исследователя) отличает и «Краткую римскую историю» (или БревиарийBreviarium historiae Romanae) Евтропия, написанную он по поручению императора Валента II (364−378) около 370 г. н.э.. Указанный автор имел богатый военный и административный опыт, дослужился до высших постов на государственной службе (префект претория в 379−381, консул в 387) и входил в непосредственное окружение императора. Его сочинение представляет собой краткое изложение римской истории от Ромула до смерти императора Иовиана (364 г.) с акцентом на победах римского оружия и непрестанном усилении римской военной мощи. При описании событий III в. н.э. Евтропий в целом следует традиции «Scriptores Historiae Augustae», останавливаясь подробнее на деятельности Галлиена, Клавдия Готского, Аврелиана и Диоклетиана38. Использование значительной исторической традиции и тщательная систематизация фактов делают «Бревиарий» хотя и не основным, но важным источником информации по истории Римской империи в III в. н.э.

Некоторые сведения для исследования социально-политической истории Римской империи в III в. н.э. (примущественно — восточных провинций) можно почерпнуть из.

Observation on the Origo gentis Romanae // JRS. 1958. № 48. Р. 56−73- Schlumberger J. Die Epitome de Caesaribus. Untersuchungen zur heidnischen Geschichtsschreibung des 4. Jahrhunderts n. Chr. Munchen, 1974; Barnes T.D. The Epitome de Caesaribus and Its Sources [Review of: Schlumberger J. Die Epitome de Caesaribus: Untersuchungen zur heidnischen Geschichtsschreibung des 4. Jahrhunderts n. Chr. Munchen, 1974] // Classical Philology. 1976. № 71, No. 3. P. 258−268- Baldwin B. The «Epitome de Caesaribus», from Augustus to Domitian // Quaderni Urbinati di Cultura Classica (New Series). 1993. Vol. 43. № 1. P. 81−101.

35 Однако и в этом разделе можно найти существенные расхождения. См. напр.: Baldwin В. Ор. cit. .

35 Соколов B.C. Аврелий Виктор. С. 62−78- Он же. Анонимные римские историки. С. 72−73.

37 Евтропий. Бревиарий от основания Города / Пер. Д. В. Кареева, JI.A. Самуткиной. СПб., 2001; Eutropii Breviarium ab urbe condita/Ed. F. Ruehl. Lipsia, 1901.

38 Егоров А. Б. «Breviarium» Евтропия, его источники и основные характеристики [Электронный ресурс] // Жебелевские чтения — I. Тезисы докладов научной конференции. Режим доступа: http://centant.pu.ru/centrum/publik/confcent/1997;10/egorov.htm. Подробнее об исторической концепции Евтропия см.: Кареев Д. В. Позднеримская историография перед вызовом времени: Евтропий и его «Бревиарий от основания Города». СПб., 2004. первой книги «Новой истории» (Nea ioiopia) византийского историка Зосима (вторая.

2q половина V в. н.э.). Данный автор был чиновником высокого ранга в области финансового управления Византийской империи. В его труде (в 6 книгах) сделан обзор истории Римской империи, начиная с правления Октавиана Августа и до захвата Рима предводителем готов Аларихом в 410 г. н.э. Для описания периода 238−270 гг. Зосим, вероятно, активно использовал «Хронику» Дексиппа Афинского40. Следует заметить, что «Новая история» выгодно отличается от многих других исторических компиляций меткостью авторских суждений и подчинением всего материала общей цели — стремлению раскрыть причины упадка Римской империи (одной из них Зосим считает распространение христианства)41.

Отдельную разновидность нарративных источников составляют исторические сочинения, трактаты и письма христианских деятелей (Тертуллиана, Киприана Карфагенского, Оригена Александрийского, Евсевия Кесарийского, Лактанция)42. Через призму взглядов приверженцев ещё не закрепившегося в условиях Рах Romana вероучения римская история предстаёт в тенденциозном освещении. Например, христианские историки Евсевий Кесарийский (ок. 263−340) и Лактанций (ок. 240/250−320) в своих сочинениях представляют особую концепцию участия трансцендентных сил в истории, так что фактором развития политической жизни империи оказывается божественное провидение43. Однако внимательное изучение христианских источников позволяет изучить умонастроения в обществе, узнать подробности реализации отдельных направлений имперской идеологической политики, составить представление о взаимоотношении государства и новой религии. Эволюция собственно христианской концепции власти составляет важную часть настоящего исследования, так как именно на базе этой религии будет сформирована новая модель взаимоотношений власти и общества.

39 Зосим. Новая история. Кн. 1 / Пер. H.H. Болгова // Античный мир. Белгород, 1999. С. 154−191- Zosimi Historia Nova /Ed. L. Mendelsohn. Lipsia, 1887.

40 Potter D.S. The Roman Empire at Bay (AD 180−395). London, New York, 2004. P. 233.

41 См. подробнее: Жуков K.B. Ранневизантийский историк Зосим и проблемы падения Западной Римской империи в англо-американской историографии: дис. канд. ист. наук. М., 2004. С. 13−23.

42 Тертуллиан. Апология / Пер. H.H. Щеглова. М., СПб., 2004; Quinti Septimii Florentis Tertulliani Opera, quae supersunt omnia. Vol. I-III / Ed. F. Oehler. Lipsia, 1851- Творения священномученика Киприана, епископа Карфагенского / Под ред. А. И. Сидорова. М., 1999; S. Thasci Caecili Cypriani Opera omnia. P. 1−3 // Corpus Scriptorum Ecclesiasticorum Latinorum. Vol. III / Ed. W. Hartel. Vindobona, 1868−1871- Евсевий. Церковная история / Пер. М. Е. Сергеенко. М., 1993; Eusebius Pamphilius. Historiae ecclesiasticae libri X / Ed. Fr.Ad. Heinichen. Lipsia, 1868- Лактанций. О смертях преследователей / Пер. В. М. Тюленева. СПб., 1998; Лактанций. Божественные установления / Пер. В. М. Тюленева. СПб., 2007; L. Caeli Firmiani Lactanti Opera Omnia. Vol. I-II. // Corpus Scriptorum Ecclesiasticorum Latinorum. Vol. XIX, XXVII / Ed. S. Brandt, G. Laubmann. Vindobona, 1890−1897.

43 См. подробнее: Кривушин И. В. Ранневизантийская церковная историография. СПб., 1998; Тюленев В. М. Лактанций: христианский историк на перекрестке эпох. СПб., 2000; Ващева И. Ю. Евсевий Кесарийский и становление раннесредневекового историзма. СПб., 2006.

Важнейшей категорией источников в настоящем диссертационном исследовании являются памятники римского права (сочинение Домиция Ульпиана «Об обязанностях проконсула», «Сентенции» Юлия Павла, фрагменты юристов III в. в составе Дигест Юстиниана, императорские эдикты, рескрипты, декреты и мандаты и т. д.)44. Документы юридического характера в строгой и точной форме представляют реалии конкретного периода. На их основе можно исследовать структуру государственного аппарата, эволюцию римского административного права, отдельные аспекты государственной политики в различных сферах общественной жизни и т. д. Однако при использовании данных источников следует учитывать, что в нормах права зачастую отражены идеальные, «желаемые» нормы поведения. Во многих случаях законы не имели строгой силы или же правоприменительные практики варьировались по различным регионам империи. Эти аспекты данной катеогории источников также представляют большую ценность в контексте изучения взаимодействия власти и общества в III в. н.э.

Для реконструкции имперской идеологии имеет большое значение имеет анализ философской и риторической литературы эпохи («Жизнь Плотина» Порфирия, религиозно-философский роман Флавия Филострата «Жизнь Аполлония Тианского», риторический трактат Менандра Ритора «О торжественном красноречии», сборник панегириков XII Panegyrici Latini (Двенадцать латинских панегириков) и т. д.)45.

Бесценную информацию о самых различных аспектах жизни Римской империи в III в. содержат эпиграфические источники46. Многочисленные латинские и древнегреческие надписи (посвятительные, почётные, надгробные, строительные и т. д.) являются.

44 Домиций Ульпиан. Об обязанностях проконсула / Пер. A.JI. Смышляева // Вестник древней истории. 1985. № 4. С. 221−235- 1986. № 1. С. 194−216- Юлий Павел. Пять книг сентенций к сыну. Фрагменты Домиция Ульпиана. / Пер. Е. М. Штаерман. Отв. ред. и сост. JI. JI. Кофанов. М., 1998; Corpus Iuris Civilis. Vol. I-III // Ed. T. Mommsen et P. Kreuger. Berolini, 1880−1908.

45 Порфирий. Жизнь Плотина. / Пер. M. JI. Гаспарова. // Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1979. С. 449−476- Plotinus. Enneads. In 7 vol. Vol. I / Ed. by A.H. Armstrong. London, 1966. P. 2−84- Флавий Филострат. Жизнь Аполлония Тианского. / Пер. Е. Г. Рабинович. Отв. ред. М. Л. Гаспаров. М., 1985; Philostratus: The Life of Apollonius of Tyana. Vol. I-II / Ed. by C.P. Jones. London, Cambridge (Mass.), 2005; Менандр Лаодикейский. О торжественном красноречии / Пер. H.A. Рубцовой // Античная поэтика. М., 1991. С. 158−180- Menander Rhetor. Пер! TLtuSeiktikuv // Rhetores Graeci. Vol. III / Ed. L. Spengel. Lipsia, 1856. P. 368−446- XII Panegyrici latini / Ed. A. Boehreus. Lipsia, 1874. О данных памятниках подробнее см. напр.: Кнабе Г. С. Жизнеописание Аполлония Тианского, paaiXcuc xprcoTOc и Корнелий Тацит / ВДИ. 1972. № 3. С. 30−56- Шабага И. Ю. Латинские панегирики конца III — IV веков как исторический источник (программный характер галльских панегириков): дис.. канд. ист. наук. М., 1984; Она же. Славься император! Латинские панегирики от Диоклетиана до Феодосия. М., 1997; Лосев А. Ф. История античной эстетики. Последние века. М., 1988. Кн. I. С. 15−120- Белоусов A.B. «Жизнь Аполлония Тианского» и «Героика»: Флавий Филострат в религиозном контексте эпохи Северов: автореф. дис.. канд. филол. наук. М., 2010.

46 Corpus Inscriptionum Latinarum. Vol. 1-ХVII / Ed. Th. Mommsen et al. Berolini, 1869−1986. Inscriptiones Latinae Selectae. Vol. I-III / Ed. H. Dessau. Berolini, 1892−1914; Inscriptiones Graecae ad Res Romanas Pertinentes. Vol. I-III / Ed. R. Cagnat et al. Paris, 1906;1927; Monumenta Asiae Minons Antiqua. Vol. 1-Х. Manchester, London, 1928;1993; Inscriptiones Graecae in Bulgaria Repertae. Vol. I-V / Ed. G. Mikhailov. Sofia, 1958;1997; Supplementum Epigraphicum Graecum. Vol. I-XV / Ed. J.J.E. Hondius et A.G. Woodhead. Leiden, 1923;1971. источником просопографической и юридической информации, позволяют уточнять хронологию событий, представляют непосредственное отражение общественных представлений и т. д. На основании материалов эпиграфики можно получить сведения о процессах, происходивших в политической, социальной, экономической и духовной сферах общественной жизни Римской империи. При сопоставлении свидетельств исторических нарративов с эпиграфическими данными повышается достоверность информации о политической истории III в. н.э.

Особым типом источников является нумизматический материал47. В III в. увеличивалось количество монетных дворов, и возрастали объёмы выпуска монет. Чеканка находилась под контролем верховной власти (или претендентов на последнюю) и в целом следовала имперским запросам48. Легенды монет, изображения, металл монет, место чеканки, территория обращения — всё это является источником важной исторической информации. Данные нумизматики позволяют глубже представить политическую жизнь империи, роль отдельных социальных групп, значение тех или иных концептов для императорской идеологии в отдельные периоды и т. д. О ряде узурпаторов III в. н.э. известно только из нумизматических источников.

Также в настоящей работе используются материалы археологических раскопок в средиземноморском регионе: остатки архитектурных памятников (руины городов, дворцовые и храмовые здания, следы оборонительных сооружений), скульптурные изображения (в первую очередь, императорские бюсты и статуи) и различные предметы материальной культуры. Следует заметить, что при использовании произведений искусства (скульптурных или живописных изображений) как исторических источников существует большая опасность ошибочного приписывания смыслов в исследовательских интерпретациях. Обоснованным представляется лишь сравнивать произведения между собой синхронно и диахронно, но не наделять их произвольными смыслами в зависимости от трактовки тех или иных образов в соответствии с современными художественными представлениями.

Таким образом, диссертационное исследование опирается на данные широкого круга источников. Комплексный анализ содержащейся в различных типах и видах источников информации позволяет решить поставленные в настоящей работе исследовательские задачи.

47 The Roman Imperial Coinage. Vol. IV-V / Ed. by H. Mattingly, E. Sydenham. London, 1933;1936; Carson R. Principal coins of the Romans. Vol. 2: The Principate (31 B.C.-A.D. 296). London, 1980.

48 Levick B. Messages on the Roman coinage: Types and inscriptions // Roman Coins and Public Life under the Empire / Ed. by G.M. Paul, M. Ierardi. Ann Arbor, 1999. P. 41−60. См. также: Абрамзон М. Г. Монеты как средство пропаганды официальной политики Римской империи. М., 1995.

Переходные периоды в истории различных обществ и государств всегда привлекали внимание исследователей. Закономерным следствием этого является тот факт, что проблема политического развития римского государства в III в. н.э. уже более века активно изучается в отечественной и зарубежной историографии.

В эпоху Ренессанса сформировалось представление об эталонности античной культуры и её упадке в период поздней античности. Яркой иллюстрацией этим тезисам было «прекращение активных философских поисков» и «деградация искусства» в III в. н.э. Во многом из этих идей произошли концепции «упадка и падения (decline and fall) Римской империи» Эдуарда Гиббона и «старения (Alterung) античной жизни и культуры» Якоба Буркхардта49.

Выдающийся немецкий историк Теодор Моммзен охарактеризовал период «принципата» (I — II вв. н. э.) как время юридического (не фактического!) двоевластия (диархии) императора и сената50. После убийства последнего императора династии Северов в 235 году «римская власть обрушилась» (brach das romische Reich zusammen) и начался 50-летний период анархии и агонии (die Agonie) данной системы власти. «Больше не было династий. Среди носителей императорского звания большинство были выходцами из провинций и военными командирами. Никто их них не смог отпраздновать десятилетия своей власти, сохранить свой императорский пурпур не обагрённым собственной кровью, и властвовать над рассыпающейся на части империей в её целостности"51. Окончательным крахом системы диархии, по мнению Т. Моммзена, стало правление императора Галлиена (253−268), когда последний запретил представителям сенаторского сословия занимать военные должности и тем самым положил конец «власти сената», «режиму диархии» и «своему собственному правлению». Данного императора Т. Моммзен красочно описывает как «не самую бесталанную, но самую жалкую (nichtswurdigste) фигуру в длинном ряду карикатур на монархов», а его правление называет периодом политического упадка (der politische Verfall des Regiments). Реформы же Диоклетиана, восстановившего политическую стабильность в империи, означали создание совершенно новой политической системы (neue Staatswesen- «neu ist darin so zu sagen alles»)53.

Концепция перехода от принципата к доминату нашла затем своё яркое оформление в исследовании другого немецкого историка Отто Шульца с показательным.

49 Gibbon Е. The History of the Decline and Fall of the Roman Empire. Basil, 1789- Burckhardt J. Die Zeit Constantins des Gro? en. Basel, 1853. S. 210.

50 Mommsen Th. Romisches Staatsrecht. Leipzig, 1887−1888. Bd. 2. S. 748.

51 Mommsen Th. Abriss des romischen Staatsrechts. Leipzig, 1893. S. 347.

52 Ibid. S. 349.

53 Ibid. S. 351. названием «От принципата к доминату. Сущность Римской империи в III веке"54. Данный исследователь в отличие от Т. Моммзена акцентировал внимание на том факте, что Сенат в III в. как и во времена Августа оставался основным источником легитимной власти в империи. Отталкиваясь от этой посылки при анализе сообщения Аврелия Виктора о гибели императора Проба в 282 г. 55 данный исследователь пришёл к заключению, что окончательное завершение режима принципата и начало нового периода в римской истории следует связывать с мероприятиями указанного года, когда префект претория Кар был провозглашён императором даже без формального участия Сената.

В 1939 г. увидел свет 12-й том «Кембриджской истории древнего мира» под названием «Имперский кризис и восстановление (193−324)», в котором вопросы социально-политического развития Римской империи в третьей четверти III в. н.э. освещал выдающийся венгерский антиковед Андреаш Альфельди55. Если исходя из названия тома период кризиса должен охватывать 131 год, то из названия главы А. Альфельди получается — 21. Здесь мы вновь сталкиваемся с отсутствием строгого употребления термина кризис применительно к римской истории III в. н.э. Суть кризиса империи в вышеуказанной главе заключается в том, что в критических условиях у императорского режима не нашлось надёжной социальной опоры. А выход соответственно был найден с появлением во главе государства иллирийских императоров (с провозглашения Клавдия Готского в 268 до гибели Нумериана в 284), которые опирались на отличавшиеся высокой боеспособностью дунайские военные подразделени57. В целом в 12-м томе «Кембриджской истории» был высказан ряд метких и оригинальных для своего времени замечаний об особенностях эволюции римского государства на протяжении III в.: например, о преувеличенности просенатского вектора политики Александра Севера, симптоматичности распространения восточных культов в го сложившейся в империи ситуации, политической подоплёке эдикта Деция и т. д.. Однако.

54 Schulz О. Th. Vom Prinzipat zum Dominat. Das Wesen des romischen Kaisertums des dritten Jahrhunderts. Paderborn, 1919.

55 «После этого сила военщины снова возросла, и у сената было отнято право избрания принцепсов, а также военная власть [над легионами] вплоть до нашего времени» (пер. B.C. Соколоваздесь и далее цитируется по изданию: Аврелий Виктор. О цезарях. Извлечения о жизни и нравах римских императоров. Происхождение римского народа. О знаменитых людях // Римские историки IV века / Под ред. М. А. Тимофеева. М.: Росспэн, 1997. С. 77−224). Aur. Vict. De Caes. XXXVII.5: Abhinc militaris potentia convaluit ac senatui imperium creandique ius principis ereptum ad nostram memoriam.

56 Alfoldi A. The Crisis of the Empire (A.D. 249−270) // The Cambridge Ancient Histoiy. Vol. XII: The Imperial Crisis and Recoveiy (A.D. 193−324). Cambridge, 1939. P. 165−231.

57 См. также: Alfoldi A. Studien zur Geschichte der Weltkrise des 3. Jahrhunderts nach Chr. Darmstadt, 1967. S. 228.

58 The Cambridge Ancient History. Vol. XII: The Imperial Crisis and Recoveiy (A.D. 193−324). Cambridge, 1939. P. 5862, 185−188, 646−677. целостной и последовательной концепции кризиса авторы данного издания не представили.

В середине XX в. сохранялся активный интерес к изучению различных аспектов истории императорского Рима. Например, итальянский историк Гвидо Барбьери посвятил отдельную работу эволюции сенаторского сословия со времён Септимия Севера до императора Карина (193−284)59. Важное место в истории изучения политической элиты поздней Римской империи занимают капитальные исследования французского историка немецкого происхождения Ханса-Георга Пфлаума60. Данный автор на основе тщательнейшей работы с просопографическим материалом представил блестящую картину истории всаднического сословия и роли всаднических прокураторов в административном аппарате империи.

Более общий характер имел фундаментальный труд Арнольда Джоунса, в котором была поставлена задача комплексного рассмотрения причин и факторов падения империи61. Хотя основной акцент в исследовании приходится на период конца III — VI вв., многие выводы и наблюдения имеют принципиальное значение для анализа феноменов II — III вв. Указанный автор на основании анализа широкой источниковой базы пришёл к выводу, что период III-IY вв. нельзя считать временем упадка и государственной л деградации. Также большой интерес представляет позиция А. Джоунса в отношении эволюции муниципального самоуправления, согласно которой не наблюдается подавления центральным правительством прав городских общин, а даже наоборот — происходит.

63 передача властной ответственности в ряде сфер муниципальным властям.

Принципиальное значение для понимания процессов эволюции государственного управления в поздней Римской империи имеет глубокое исследование института римской городской префектуры, проведённое французским историком Андре Шастаньолем64. Хотя хронологические рамки работы охватывают более поздний период, чем составляет предмет рассмотрения настоящей диссертации, ряд заключений об эволюции сенаторского сословия представляют большую ценность для объяснения произошедших в положении сенаторов изменений в III в. н.э. -Во многом на базе данного исследования в.

59 Barbieri G. L’Albo senatorio da Settimio Severo a Carino (193−284 d. Chr.). Roma, 1952.

60 Pflaum H.-G. Essai sur les procurateurs equestres sous le Haut-Empire. Paris, 1950; Idem. Les carrieres procuratoriennes equestres sous le Haut-Empire romain. T. 1−3. Paris, 1960.

61 Jones A.H.M. The Later Roman Empire, 284−602: A Social, Economie, and Administrative Survey. Vol. I—III. Oxford, 1964.

62 Jones A.H.M. Op. cit. Vol. I. P. 133.

63 Idem. Cities of the Eastern Roman Provinces. Oxford, 1971. P. XVI.

64 Chastagnol A. La prefecture urbaine a Rome sous le Bas-Empire. Paris, 1960. более поздний период вышла работа данного автора, посвященная в целом эволюции римского Сената в императорский период65.

Конкретно проблемами кризиса III в. в Римской империи с 60-х гг. XX в. активно занимался немецкий историк Геза Альфельди. Данный автор связывал возникновение кризиса с усилением хозяйственных трудностей в условиях варварских вторжений, что в свою очередь обострило социальные конфликты66. Основными моментами истории империи в 235−284 гг., по мнению Г. Альфельди, были: переход от правления императоров к правлению военных деспотов, общая политическая нестабильность, возрастающая сила военных кругов, повышение влияниявоенных провинций (например, дунайского, а региона), социальные конфликты, экономические проблемы, сокращение и неравномерное распределение населения, религиозный и моральный" кризис, вторжения* варварских.

•"7 народов за пределы приграничных линий .

Ключевую роль в концепции Г. Альфельди играет римская-армия. С усилением внешней опасности императоры III в. н. э. объединяют под единым’командованием войска нескольких соседних провинций, что, наряду с укреплением1 связей солдат с гражданским населением провинций, ведет к формированию военных группировок (британской, рейнской, дунайской, восточной) и так' называемых" «военных сообществ» (Militargesellschaft). Именно борьба последних между собой’определяет восхождение тех или иных императоров на престол. Таким образом, армия, из инструмента власти стала фактором власти. Стабилизацию же ситуации указанный, автор связывает с реформами Диоклетиана и Константина.

По мнению' F. Альфельди, современники III века ощущали, что живут в период кризиса.(как период резкого ухудшения во многих аспектах социальной жизни), так что некоторые из них описывали состояние как предзнаменование скорого наступления конца света. В-доказательство этому данный автор приводит корпус свидетельств христианских авторов' (Тертуллиана, Киприана, Оригена), стихи 8 и 13 Сивиллиных Оракулов, (составленные в традиции иудейского апокалиптизма), а-также ряд фрагментов из Кассия Диона и Геродиана68. Таким образом, понятие «кризис» для рассматриваемого автора.

65 Idem. Le Senat romain a l’epoque imperiale. Recherches sur, la composition de l’Assemblee et le statut de ses membres. Paris, 1992.

66 Alfoldy G. The Social History of Rome / Transi, by D. Braund and-F. Pollock. London, 1985 (в силу ряда обстоятельств в данной работе используется именно английский перевод труда Г. Альфельди «Romische Sozialgeschichte», вышедшего годом ранее в Штутгарте).

67 Alfoldy G. The Crisis of the Third Century as Seen by Contemporaries // Greek, Roman and Byzantine Studies. 1974. № 15. P. 98−103. (Статья позже была переиздана в сборнике: Alfoldy G. Die Krise des romischen Reiches, Geschichte, Geschichtschreibung, und Geschichtsbetrachtung: Ausgewahlte Beitrage. Stuttgart, 1989).

6SAlfoldy G. The Crisis of the Third Century. P. 98−103. служит для описания восприятия современниками происходивших в империи III в. н.э. событий.

Однако решительное возражение подобным интерпретациям последовало уже через 2 года в монографии американского историка Рэмсэя МакМаллена «Ответ римского государства на кризис"69. Данный автор указывает на множественность и неоднозначность восприятия различными социальными группами кризисных явлений в жизни римского государства и предостерегает от прокрустовых интерпретаций текста источников, в первую очередь подразумевая под последними попытки «увидеть особое восприятие кризиса» в любых повествованиях о бедствиях или проблемах в античных текстах70. Использование американским историком понятия «кризис» не означает какой-либо определённой модели восприятия данного исторического феномена. В указанной работе «кризис» — лишь удобное слово для описания ситуации, в которой долгое время использовавшиеся имперские стратегиии оказались неадекватными, так что затянувшееся чрезвычайное положение заставило римское государство прибегнуть к инновациям. Для настоящего исследования огромную ценность также имеют многочисленные научные работы Р. МакМаллена в области социальной истории Римской империи I—III вв., эволюции административных практик, внутренних особенностей функционирования римской государственной машины и христианизации империи71.

Огромное значение для изменения подхода к поздней римской истории сыграли работы известного английского историка Питера Брауна72. Вместо концепции упадка и деградации классической цивилизации со времён «золотого века Антонинов» (восходящей к работе Э. Гиббона) данный автор предложил теорию поздней античности как периода существенных культурных инноваций. В рамках исследований П. Брауна религия и культура Римской империи рассматривались как социальные феномены и часть более широкого процесса исторической эволюции. Данные положения используются как основополагающие при анализе в настоящей работе проблемы взаимоотношений религии и власти в III в. н.э.

69 MacMullen R. Roman Government’s Response to Crisis, A.D. 235−337. New Haven, London, 1976.

70 Ibid. P. 4−22.

71 MacMullen R. Soldier and Civilian in the Later Roman Empire. Cambridge, 1963; Idem. Imperial Bureaucrats in the Roman Provinces // Harvard Studies in Classical Philology. 1964. № 68. P. 305−316- Idem. Roman Social Relations, 50 B.C. to A.D. 284. New Haven, London, 1974; Idem. Christianizing the Roman Empire. New Haven, London, 1984; Idem. Corruption and the Decline of Rome. London, 1988; Idem. Changes in the Roman Empire: Essays in the Ordinary. Princeton, 1990; Idem. The Second Church. Popular Christianity A.D. 200−400. Atlanta, 2009.

72 Brown P. The World of Late Antiquity: AD 150−750. London, 1971; Idem. The Making of Late Antiquity, Cambridge (Mass.), 1978; Idem. Power and Persuasion in Late Antiquity. Towards a Christian Empire. Madison, 1992.

Также принципиальное значение для анализа имперской идеологии имеет концептуальное исследование американского историка Клиффорда Андо73. Данный автор показывает историю формирования в 1-Й вв. легитимизирующей римскую власть концепции всеобщего консенсуса, которая станет опорой для империи в период кризиса III в. и далее74. По мнению К. Андо, римская власть предлагала подданным своего рода идею патерналистского господства (окрашенную в харизматические тона), которую они охотно принимали. Данный подход к исследованию имперской идеологии представляется в высшей степени перспективным, так как в нём приоритет отдаётся изучению собственных представлений современников эпохи, а не анализу конституционного устройства (на которое всегда неизбежно накладывается чёткий отпечаток современной политической и правовой теории).

Для исследований зарубежных историков второй половины XX века характерно то, что всё чаще стали отмечаться не только (и не столько) негативные явления в социально-политической истории империи периода III в. н.э., но и качественные положительные изменения в различных сферах жизни римского государства. Это привело к возникновению оживлённой дискуссии о характере римской истории в III в. н.э. и применимости для её описания понятия «кризис».

Первой крупной работой «противников кризиса» стала вышедшая в 1993 году монография немецкого антиковеда Карла Штробеля «Римская империя в III веке: Модель.

•че исторического кризиса?. Данный исследователь первым предположил, что применительно к истории III века слово «кризис» не просто удобное средство описания, но и теоретическая модель. Если поставленный К. Штробелем в своём исследовании вопрос совпадает с целью вышеуказанной статьи Г. Альфёльди («Возможно ли рассматривать «III век» как модель исторического кризиса не только в современной.

7 f объективной исторической ретроспективе, но и в восприятии современников"), то ответ на него даётся прямо противоположный. Свидетельства текстов, на которые опирается Г. Альфёльди, отражают инстинктивные реакции на отдельные опасные или угрожающие явления личного опыта. Христианские тексты являются ответов на преследование при императоре Деции, которое выступило для них подвтерждением концепции конца света и скорого Второго Пришествия Христа. Пессимистические заключения Геродиана и Кассия Диона о современном им положении дел отражают лишь ихличное разочарование. К. Штробель доказывает, что все эти сведения не отражают беспокойства или сомнений в.

73 Ando С. Imperial Ideology and Provincial Loyalty in the Roman Empire. Berkeley, Los Angeles, London, 2000.

74 Ibid. P. XII.

75 Strobel K. Das Imperium Romanum im «3. Jahrhundert»: Modell einer historischen Krise? Stuttgart, 1993.

76 Strobel K. Op. cit. S. 32. общей будущности империи. Согласно его точке зрения, кризис по своей природе не может быть осознан до его завершения — следовательно, поиски в III веке фактов восприятия кризиса совершенно бесполезны.

В своём исследовании К. Штробель настаивает на том, что Рах Romana в III веке представлял собой в высшей степени стабильную систему, а происходившие в тот период события не позволяют вести речь о кризисе. Более того, отрицается возможность описания исторических событий и процессов эпохи как «ускоренных перемен» (beschleunigter Wandel), а признаётся только понятие «изменения, структурные.

77 изменения" (Wandel, Strukturwandel). А при использовании применительно к III веку понятия «кризис» возникают предварительные убеждения (Vorgaben) и оценочные суждения (Wertungen), искажающие интерпретацию источников78.

Показательным является также исследование Кристиана Уитшела, где акцент с политической и военной истории переносится на изучение состояния отдельных регионов империи и также отстаивается концепция стабильности Рах Romana79. Данный автор указывает на многообразие происходивших в различных частях империи изменений, среди которых нельзя выделить преимущественно негативных или позитивных тенденций. Признавая существенное различие между состоянием империи во II и IV вв. н.э., К. Уитшел считает, что базовые структуры (империя в целом, культура элиты, основы экономики, стиль жизни в городах и сельской местности) остались неизмеными. Также выявляются истоки и происхождение событий и явлений III века в предшествующей римской истории (в основном, во II веке). И хотя применительно к периодам 250−260 или.

280−290 гг. данный автор считает допустимым применение термина «кризис», в целом всеобщего кризиса он не усматривает: «изменения были в основном поверхностными, тогда как политические, социальные и экономические основы (Grundstrukturen) при всех сложных военных проблемах III века сохранили удивительную целостность (erstaunlichen Umfang)"81.

Английский историк Джон Дринкуотер в новом (2005) издании 12 тома «Кембриджской истории древнего мира» отмечает, что в ходе последних дискуссий о термине «кризис» (в названии главы кавычки также фигурируют) более подходящими для описания событий римской истории в III в. н.э. являются понятия трансформация или.

77 Strobel K. Op. cit. S. 346−347.

78 Strobel K. Op. cit. S. 346−347.

79 Witschel C. Krise, Rezession, Stagnation?: der Westen des romischen Reiches im 3. Jahrhundert n.Chr. Frankfurt am Main, 1999. S. 24.

80 Witschel C. Op. cit. S. 375.

51 Witschel C. Op. cit. S. 377. перемена. Другой англо-американский историк Дэвид Поттер называет свою монографию «Римская империя в безвыходном положении (180−395)» (хотя напрашивается слово «кризис») и ставит целью изучение процесса постепенных перемен и трансформации. Эврил Кэмерон также приходит к заключению, что «процессы той эпохи были не кризисом., но множеством изменений, связанных с течением времени"84. Данный автор также считает необходимым отказ от термина «кризис» из-за его оценочной.

85 окрашенности .

Аналогичных взглядов придерживаются и редакторы (Клаус-Петер Йоне, Томас Герхардт, Удо Хартманн) сборника статей по материалам конференции «Трансформационные процессы в римском государстве в III веке и их восприятие в современности» (8−10 июля 2005 г., Берлин)86. Во введении к сборнику вышеуказанные немецкие антиковеды предлагают в контексте дискуссии о применимости понятия «кризис» к III веку н.э. в истории Римской империи* использовать понятие «трансформация», которое позволяет описывать события указанного периода без дополнительных оценочных смыслов, сопровождающих концепцию «имперского кризиса» (das Konzept einer «Reichskrise») и включать в область рассмотрения долгосрочные тенденции развития, которые привели к появлению феноменов, не связанных непосредственно с явлениями кризиса, а являющихся результатом мероприятий предшествующего периода87. Период же от начала правления1 Максимина Фракийца до вступления на трон. Диоклетиана (235−284) был «эпохой перехода от позднеимперского времени к^ поздней античности», когда произошли глубокие перемены в государственном устройстве, обществе, культуре и религии, часть-из которых явилась.

OD реакцией на кризисные феномены времени, а часть происходила независимо .

Некоторые итоги дискуссий второй/ половины XX в. относительно проблем римской истории в III в. н.э. были подведены на, 7-ом заседании ежегодного семинара международного научного объединения «Impact of Empire» (июль 2006' г., в городе Неймеген, Нидерланды), материалы которого были опубликованы под заглавием «Crises.

82 Drinkwater J. Maximinus to Diocletian. P. 64.

83 Potter D.S. The Roman Empire at Bay A.D. 180−395. London, 2004.

84 Cameron A. The Perception of Crisis // Settimane di studio del centro italiano sul' alto medioevo. 1998. № 45. P. 31.

85 Cameron A. Op. cit. P. 10.

86 См.: Johne K.-P., Gerhardt T., Hartmann U. Einleitung // Deleto paene imperio Romano: Transformationsprozesse des Romischen Reiches im 3. Jahrhundert und ihre Rezeption in der Neuzeit / Hrsg. von L.-P. Johne, T. Gerhardt, U. Hartmann. Stuttgart, 2006. S. 7. Первые слова из названия’сборника являются цитатой из «Бревиария» Евтропия (desperatis rebus et deleto paene imperio RomanoEutr. IX.9.1), где последний живописует катастрофическую внешнеполитическую обстановку и сепаратистские проявления при императорах Валериане и Галлиене (253−268). Johne К.-Р. Gerhardt T., Hartmann U. Op. cit. S. 8.

88 «Des Ubergangs von der Hohen Kaiserzeit zur Spatantike» (Johne K.-P. Gerhardt T., Hartmann U. Op. cit. S. 7). and the Roman empire". В данном случае сразу привлекает внимание употребление множественного числа слова «кризис», что подчёркивает многоаспектность понятия применительно к анализу истории Римской империи в III веке (в сборнике рассматриваются четыре аспекта: влияние кризиса на провинции и организацию империи, кризис в экономической сфере жизни общества, представления об императоре и их трансформации в период кризиса, кризис и законодательная деятельность).

Одним из дискутируемых вопросов является также проблема использования самого понятия «кризис» применительно к Римской империи в III в. н.э.89. Один из участников данного семинара, известный современный антиковед Вольф Либешутц посвятил данному сюжету статью, которая так и называется «Был ли кризис III века?"90. Данный автор вслед за Э. Кэмерон отмечает, что в настоящее время наблюдается тенденция отказа от использования термина «кризис», тогда как предпочтение отдаётся больше связанной с идеей континуитета «трансформации» и объясняет эту боязнь оценочных суждений современным «мультикультурализмом» (стремлением к сосуществованию и кооперации представителей различных культур, религий и рас, которое неизбежно требует избегания явных оценок при описании каких-либо аспектов социального устройства)91. Исключать же на этом основании хорошее научное понятие не следует.

Аналогичного же мнения придерживается один из ведущих современных специалистов по истории Римской империи в III в. Лукас де Блуа, согласно которому «кризис» — это «эскалация проблем до состояния неразрешимости, ситуация наличия комплексных и многосторонних нарушений в функционировании существующей системы, которые неизбежно должны привести к изменениям в управлении, властных отношениях и социальных структурах, а также угрожать континуитету в образе жизни"92. По мнению данного исследователя, Римская империя претерпела серьёзный кризис в период 249−284 гг., в частности около 260 г., который оказался особенно тяжёлым в затронутых военными действиями регионах и близких к ним территориях. На этих землях глубокий и многосторонний кризис пошатнул традиционные структуры и стал причиной фундаментальных перемен. В других регионах наблюдается континуитет в.

89 Hekster О., Kleijn G. de, Slootjes D. Introduction И Crises and the Roman Empire (= Impact of Empire 7) / Ed. by O. Hekster, G. de Kleijn and D. Slootjes. Leiden, Boston, 2007. P. 3−4.

90 Liebeschuetz W. Was there a crisis of the third century? // Crises and the Roman Empire. P. 11 -20.

91 Liebeschuetz J.H.W.G. Late Antiquity, the rejection of 'decline', and multiculturalism // Idem. Decline and Change in Late Antiquity: Religion, Barbarians and their Historiography. Aldershot, 2006. P. 644−645, 651- Liebeschuetz W. Was there a crisis of the third century?. P. 11.

92 Blois L. de. The Onset of Crisis in the First Half of the Third Century A.D. // Deleto paene imperio Romano. S. 25.

93 Blois L. de. The crisis of the third century A.D. in the Roman Empire: A modern myth? // The Transformation of Economic Life under the Roman Empire (=Impact of Empire 2) // Ed. by L. De Blois, J. Rich. Amsterdam, 2002. P. 217. существующих социальных, экономических, культурных и религиозных структурах. Однако ситуация становится напряжённой, на что нам указывает прекращение в кругу местных элит практики сооружения за свой счёт монументальных строений и резкого сокращения количества коммеморативных надписей. Статус местной аристократии повсеместно снижался, тогда как преимущества имперских фуражиров, контрлирующих управленцев и curatores повышались94.

Период же первой половины. III века JI. де’Блуа называет «временем серьёзных проблем, особенно в опустошённых и страдающих от налогов регионах, но ещё не временем всеохватывающего кризиса, который приведёт к необратимому изменению важнейших структур империи"95. До 250-х гг. не было всеобщих внутренних и внешних войн (одновременных в двух, трёх и более приграничных зонах и во внутренних областях империи), всеобщих эпидемий, доминирующего влияния дунайских войск и командировимперия до указанного времени ещё не теряла подвластных территорий и дело не. доходило до образования фактически обособленных конгломератов вроде Imperium Galliarum или Пальмирского царства при Зенобии. Всадники ещё не вытеснили сенаторов, с военных и административных постов. Императоры ещё не достигли пределав обесценивании» монеты. Сохранялся континуитет ввоенной стратегии и тактике, отправлении правосудия, общественной религии, — презентации имперской, власти, а также в социальных и экономических структурах многих регионов. Однако уже в этом периоде JI. де Блуа считает возможным констатировать нарастание напряжённости^ предвестие кризиса, «прикрытые вуалью континуитета"96. Повышалась зависимость императоров от армий, возрастание военных расходов привело к расстройству имперских финансов, под давлением новых военных, фискальных и административных потребностей при видимом континуитете в практике назначений на высшие и стратегически важные должности нарастала тенденция к сокращению роли представителей традиционных высших сословий.

Следует также обратить внимание на вышедшую в 2008 году обобщающую работу голландской исследовательницы Оливии Хекстер под названием «Рим и его империя (193 284). Дискуссия и источники по древней истории». В' данном издании предпринята попытка представить некоторый обзор позиций современной историографии по ряду основных проблем эволюции Римской империи, — в конце II — III вв. с приложением q7 сопутствующего источникового материала (хрестоматийный подбор фрагментов). По.

94 Ibid. Р. 217.

95 Blois L. de. The Onset of Crisis. S. 26.

06 Ibid. S. 33.

97 Hekster O. Rome and Its Empire, AD 193−284. Debates and Documents in Ancient History. Edinburgh, 2008. мнению О. Хекетер, в период 193−284 гг. в Римской империи сочетались тенденции к унификации (усиление единоличной императорской власти, установление всеобщности гражданства) и фрагментации (распространение новых религий, узурпации власти, обособление отдельных регионов империи), которые к тому же не всегда были.

QO взаимопротивоположны. Например, вышедшие при императоре Галлиене из-под верховной власти Рима Пальмирское царство (260−273) и Галльская империя (260−274) сохранили целостность своих территорий в крайне сложных внешнеполитических условиях, что затем позволило императору Аврелиану в 70-е гг. III в. вновь объединить империю. И именно в «эру фрагментации» укрепляется и оформляется представление об общеримском единстве. О. Хекетер считает возможным описание событий в Римской империи III в. как серии кризисов (военных, политических, социо-экономических, религиозных) или даже как общеимперский кризис в 260-е гг.". В ответ на эти вызовы империя претерпевала трансформацию, но данная модель функционирования не была чем-то новым для империи. Именно способность постоянно приспосабливаться и изменяться обеспечила тысячелетнее существование римского государства.

Таким образом, в зарубежной историографии наблюдается множество взаимоперекликающихся и взаимопротиворечащих подходов и оценок событий римской истории в конце II — III вв. н.э. Ряд исследователей предпочитают рассматривать «кризис III века» как переломный момент и разрыв в римской истории между «принципатом» и «доминатом», другая же группа авторов акцентирует внимание на долговременной государственно-правовой эволюции и континуитете в формах и принципах организации власти. Можно констатировать наличие существенных расхождений в датировке, определении особенностейпротекания, характеристике сущности кризиса Римской империи в III в. н.э. Также отсутствует единая целостная концепция, в рамках которой было бы возможным объединить представления о сложной природе и многоаспектном характере кризиса с идеей непрерывности государственной эволюции империи и континуитете в процессе трансформации власти и имперской идеологии.

В отечественной дореволюционной историографии проблема римской истории в III в. н.э. преимущественно рассматривалась в рамках общих работ по истории республиканского и императорского Рима. Большой интерес представляет концепция Ивана Вячеславовича Нетушила, в рамках которой подробно анализируется длительная эволюция имперского государственного устройства в период I — III вв. В итоге делается заключение, что за этот период сложились основные предпосылки для преобразований.

98 Ibid. Р. 83.

99 Ibid. Р. 85−86.

Диоклетиана и Константина, которые только поставили логическую точку, окончательно оформив и упорядочив произошедшие на протяжении трёх веков изменения100.

В исследовании же Эрвина Давидовича Гримма акцент был поставлен не на единстве государственной эволюции на протяжении периода 30-х гг. до н.э. — III в. н.э., но на специфике конституционного развития на различных этапах101. Здесь данный автор полемизировал с концепцией Т. Моммзена о существовании со времён Августа до Диоклетиана трёхвековой диархии императора и Сената102. Э. Д. Гримм рассматривал режим «принципата» не как результат «соглашения двух равных сил», но как следствие «уступок фактического властелина, Августа, цель которых заключается в примирении общественного мнения с новым положением дел и в освящении последнего законным сувереном, народом"103. В рамках полемики с Т. Моммзеном отечественный историк обращал внимание также на то, что при, рассуждении о конституционном устройстве государства нельзя исходить только из непосредственного анализа1 юридических памятников эпохи, но следует уделять значительное внимание особенностям их интерпретации современниками104. При этом новые законы и установления должны были «соответствовать. социально-политической тенденции’общественного развития и в силу этого комбинироваться с другими аналогичными фактамисоздавая вместе с ними базис w w 105 тл для нового понимания старых законов, учреждении и отношении». К сожалению, исследование истории развития императорской власти Э. Д. Гримма было доведено только до конца правления Марка Аврелия в 180 г. н.э.

Хронологическим её продолжением стала вышедшая десятилетием позже монография? Евгения ^ Александовича Черноусова, в которой была предпринята попытка выделить в событиях 180−235 гг. предпосылки «смуты ПГв.» 106. Однако данная работа не отличалась столь превосходным использованием системного подхода, свойственного методике исследования Э. Д. Гримма, и представляла в основном описание происходивших в империи событий на основе непосредственного использования сведений античных авторов. Подобная зависимость от античной историографии определила и морализирующую природу вывода Е. А. Черноусова о том, что «насилие, тирания или неспособность правителей, озлобление и* революционное настроение управляемых в связи с.

100 Нетушил И. В. Очерк римских государственных древностей. Харьков, 1894. С. 39. •.

101 Гримм Э. Д. Исследования по истории развития римской императорской власти. СПб., 1901. Т. 1. С. 2.

102 Гримм Э. Д. Указ. соч. Т. 2. С. 141.

103 Гримм Э. Д. Указ. соч. Т. 1. С. 243.

104 Там же. С. 33.

105 Там же. С. 14.

6 Черноусов А. Е. Очерки по истории Римской империи 180−235 гг. Подготовка смуты III века. Харьков, 1911. бессилием сената и распущенностью армии" были основными причинами кризисных событий в Римской империи середины III в.107.

В 1926 году эмигрировавший из послереволюционной России историк Михаил Иванович Ростовцев, будучи профессором Йельского университета в Нью-Хэвене, написал на английском языке фундаментальный труд по социально-экономической истории Римской империи, который уже более 80 лет представляет существенную научную ценность и является необходимым элементом историографических обзоров в любых работах, посвященных имперскому периоду истории римского государства108. Периоду римской истории от убийства Александра Севера (235 г. н.э.) до вступления на императорский престол Диоклетиана (284 г.) посвящена в указанной работе глава под названием «Военная анархия» (а предшествовала ей посвященная Северам глава «Военная монархия»), которая начинается характеристикой «один из самых мрачных периодов в истории Римской империи» и «пора грандиозной социальной революции и всестороннего преобразования империи"109. Первое, что следует отметить в отношении концепции М. И. Ростовцева — свойственное многим исследованиям отсутствие строгости в использовании терминологического аппарата. Например, «прежде чем приступить к сложному анализу и I толкованию той великой социальной и политической революции [Выдел, моё — П.Л.]. которой понадобилось более пятидесяти лет, чтобы исчерпать себя, мы должны задаться вопросом, какова была политика, проводимая римскими императорами во время этого кризиса [Выдел, моё — П.Л.]"110. Как считает С. Б. Крих, в сочинениях рассматриваемого исследователя «нет и не может быть терминологического единообразия: сами по себе понятия «упадок культуры», «трансформация культуры», «гибель цивилизации» и т. д. для Ростовцева не были столь уж важными — он стремился передать сущность процесса, а не выдвинуть систему терминов"111.

М.И. Ростовцев выступил против подхода к истории III в., признававшего только политическую природу кризиса и представлявшего последний лишь как стремление императоров политически нейтрализовать сенат и превратить диархию Августа в чистую монархию (при опоре на армию, разложение дисциплины в которой стало катализатором наступления периода военной анархии)112. Основным содержанием гражданских войн III.

107 Там же. С. 273.

108 Rostovtzeff М. Social and Economic History of the Roman Empire. Oxford, 1926. Русский же перевод появился только в 2001 году и был выполнен с немецкого издания 1931 года. Ростовцев М. И. Общество и хозяйство в Римской империи: В 2 тт. / Пер. с нем. И. С. Алексеевой, Г. В. Снежинской. СПб., 2001.

109 Ростовцев М. И. Указ. соч. Т. 2. С. 145.

110 Ростовцев М. И. Указ. соч. Т. 2. С. 157.

111 Крих С. Б. Концепция кризиса III века в Римской Империи в творчестве М. И. Ростовцева: автореф. дис. канд. ист. наук. Омск, 2004. С. 6−7.

112 Ростовцев М. И. Указ. соч. Т. 2. С. 200. века н.э. указанный историк называл войну «крестьянской армии» с привилегированными сословиями (сенаторами, выражавшим интересы «городской буржуазии»), которая стала выражением «антагонизма между городом и деревней"113. Результатом же периода военной анархии стала «новая система власти», основой которой была «личность императора и новое милитаризованное чиновничество» при опоре на армию114.

По мнению автора специального исследования творчества данного историка С. Б. Криха, кризис III века для М. И. Ростовцева — «системный кризис Римской империи, оказавшийся предтечей упадка античной культуры"115. Притом первый процесс имеет «преимущественно социально-экономические характеристики» и хронологически занимает нишу между 235 и 284 гг., а последний является значительно более древним (ещё со времён эпохи эллинизма), сложным и комплексным, охватывающим проблемы развития духовной культуры и перемены в общественной психологии.

Другая теоретическая модель кризиса Римской империи в III в. н.э. была предложена советской историографией в рамках формационного подхода. Советские историки рассматривали события III в. н.э. как второй (после кризиса Римской республики) этап социальной революции, которая привела к смене рабовладельческой формации феодальной. Например, Алекандр Ильич Тюменев называл кризис III в. повторным кризисом в расширившемся географическом масштабе. Движущей силой кризиса были не. противоречия внути класса господ, но исключительно накал революционного «движения низов, которое совпало с активной германской иммиграцией116. Рабовладельческая система к этому времени уже пребывала в состоянии разложения, обусловленного глубоким упадком рабовладельческого способа производства. По мнению А. И. Тюменева, в период кризиса наблюдались почти-повсеместные сепаратистские настроения в провинциях117.

Сергей Иванович Ковалев описывал римскую историю 235−284 гг. как «революцию», которая назревала ещё со времён кризиса конца республики из-за деградации рабовладельческой системы, что приводило к созданию невыносимых условий для населения империи118. Ход событий определяла не «разнузданная солдатчина», но революционно настроенные крестьянские низы империи: «на ясном фоне солдатских мятежей выступает единый фронт рабов, колонов, городских бедняков и варваров,.

113 Ростовцев М. И. Указ. соч. Т. 2. С. 200−205.

114 Там же. С. 173.

115 Крих С. Б. Указ. соч. С. 5.

116 Тюменев А. И. История античных рабовладельческих обществ. Л., 1935. С. 265−267.

117 Там же.

118 Ковалев С. И. История античного общества. Ч. II: Эллинизм. Рим. Л., 1936. С. 257−262. направленный против господствующего класса рабовладельцев"119. Стабилизация же положения наступила при Диоклетиане (285−305), установившем режим домината, который представлял собой юридическое оформление фактически уже сложившейся монархии и отбрасывание вуали республиканских пережитков120. Таким образом, в рамках представленной концепции переход от режима принципата к режиму домината (который является абсолютной монархией восточного типа) совершается резко и даже, можно сказать, неожиданно.

В «Истории древнего Рима» Машкина Николая Александровича интересующий нас период римской истории называется «кризисом», «политической анархией» и «временем.

121 правления солдатских императоров". Данное исследование отдаёт должное реформаторской деятельности императора Аврелиана (270−275), который реорганизовал экономическую систему, способствовал «закрепощению» коллегий, пытался найти единую религию для мировой империи (культ Солнца Непобедимого) и «первым из римских императоров назвал себя господином и богом)!22. Среди причин кризиса называется объективная невозможность создать единое общеимперское народное хозяйство при рабовладельческом способе производства, что предопределило сепаратизм.

124 провинции и длительное господство узурпаторов в различных частях империи.

Наибольшее значение для исследования советской историографии кризиса III в. имеют работы Елены Михайловны Штаерман, сформировавшей целостную концепцию всеобщего кризиса Римской империи как проявления кризиса рабовладельческого способа производства (или кризиса рабовладельческих отношений124). Согласно данной концепции, временем кризиса был период 193−284 гг., когда в римском обществе шла борьба между крупными землевладельцами, уже не связанными со старым способом рс производства, и муниципальными землеи рабовладельцами. В западных провинциях Римской империи главными соперниками земельной знати являлись солдаты римской армии, представлявшие собой связанную с рабовладельческими отношениями социальную группу. В глазах же современников борьба между этими слоями населения.

197 империи принимала вид борьбы между «сенатскими» и «солдатскими» императорами .

119 Там же. С. 266.

120 Там же. С. 269.

121 Машкин Н. А История древнего Рима. М&bdquo- 1956. С. 492−508.

122 Там же. С. 507−509.

123 Там же. С. 511−513.

124 Последняя формулировка возникает в статье 1977 года: Штаерман ЕМ. Кризис III века в Римской империи//Вопросы истории. 1977. № 5. С. 142−156.

125 Штаерман Е. М. Кризис III века в Римской империи. С. 142.

120 Штаерман Е. М. Кризис рабовладельческого строя в западных провинциях Римской империи. М, 1957. С. 321.

127 Штаерман Е. М. Кризис рабовладельческого строя. С. 117.

Характерными чертам кризиса были гражданские войны, кратковременные узурпации, восстания в провинциях, насилие над мирными гражданами, казни и конфискации имущества оппозиции, запустение земель, неурожаи, голод, эпидемии, обесценивание денег, упадок городов, ремёсел и торговли, отвращение людей к прежним идеологическим 128 ценностям. В целом же кризис III в. завершился победой земельных магнатов, временным поражением народных масс и окончательным поражением муниципальных рабои землевладельцев129. Если принципат был государством объединённых в городские общины землевладельцев и рабовладельцев, то доминат — государством не связанного с городом землевладельческого сенаторского сословия, эксплуатировавшего зависимых землевладельцев130.

Безусловно, советская историография за счёт тщательной обработки источников и скрупулёзного анализа социально-экономической жизни империи достигла значительных успехов в изучении кризиса III в. Однако созданная модель фактически отсекала возможности полноценного изучения как политической эволюции римского государства, так и имперской идеологии. Все сферы жизни человеческого общества оказывались детерминированы экономическими факторами.

Отдельно же следует отметить исследования Александра Леонидовича Смышляева, посвященные формированию имперской бюрократии, развитию административного права.

1 1 и эволюции провинциального управления в первой трети III в.. Данный автор обратил пристальное внимание именно на конкретное содержание эволюции политического устройства империи — эволюцию административного аппарата. Тщательный анализ последней стал основанием для отказа от концепции милитаризации римского государства при династии Северов в пользу концепции бюрократизации государственного управления132. На наш взгляд, вышеприведённое заключение A.JI. Смышляева имеет большое значение и для изучения эволюции административного аппарата в период 235 284 гг.

Любопытные наблюдения относительно эволюции римского общества в период кризиса на материале римской Сирии сделаны в монографической работе Ильи.

128 Штаерман Е. М. Кризис III века в Римской империи. С. 144−145.

125 Штаерман Е. М. Кризис рабовладельческого строя. С. 509- Она же. Кризис III века в Римской империи. С. 155.

130 Штаерман Е. М. Кризис III века в Римской империи. С. 156.

131 Смышляев A. JL Септимий Север и римская юриспруденция // Правоведение. 1975. № 5. С. 62−69- Он же. Имперская бюрократия при первых Северах: автореф. дис.. канд. ист. наук. М., 1977; Он же. Всадники во главе ведомств императорской канцелярии во II — начале III в: н.э. // ВДИ. 1981. № 2. С. 91−108- Он же. Трактаты римских юристов об обязанностях наместника провинции // Древнее право. Ivs antiqvvm. 1997. № 1 (2). С. 65−73- Он же. Римский наместник в провинциальном городе: стиль управления в эпоху принципата// Древнее право. Ivs antiqvvm. 2006. № 1 (17). С. 65−72.

132 Смышляев A.JI. Имперская бюрократия при первых Северах: автореф. дис.. канд. ист. наук. М., 1977. С. 19.

Шолеймовича Шифмана. В концепции указанного историка выдвигается тезис о логическом завершении в период I—III вв. эволюции форм и принципов организации общества (которые будут в итоге характерны для режима «домината»), основы которых были заложены ещё в эллинистический период.

В отечественной историографии начиная с конца 70-х гг. XX в. происходит пересмотр многих упрощённых или излишне схематизированных моделей развития.

Римской империи в поздней античности. Начало им открыла статья Михаила Яковлевича.

Сюзюмова и Нины Николаевны Беловой, в которой авторы утверждали, что кризис III в. не был кризисом рабовладельческого строя в целом134. Следует привести превосходнейший тезис данных авторов, что общий кризис формации может наступить только' тогда, когда люди начинают понимать «о существовании альтернативы данному строю» (в случае с Римской империей — начало кризиса следует отнести к IV—V вв.)135. По мнению указанных исследователей, кризис III в. был «кризисом старой политики Римской империи как государства-полиса вокруг Рима и тех правовых порядков, которые теоретически возникли на базе полисной демократии и препятствовали закономерному развитию общественного строя, не соответствовали изменениям в социальной структуре 1 ^ населения». Общая нестабильность империи в III в. н. э. обусловливалась противоречием между новым положением римского государства и продолжением традиционной полисной политики управления им, которая была нацелена на концентрацию богатств в самом Риме137. Следствием стали сепаратистские настроения в провинциях. Когда в конце III в. происходит начало государственного оформления новых форм эксплуатационных начал, формировании с одной стороны автократии императора, а с другой некоторым временем позже — автократии церкви, можно говорить о завершении.

138 кризиса .

Оригинальную концепцию характера кризиса III века и его места в истории римского государства предложил Александр Викторович Коптев. По мнению указанного исследователя, формальным началом эпохи поздней античности можно считать время эдикта Каракаллы (212 г. н.э.), когда римское гражданство было распространено на всё свободное население империи139. Именно с этой переменой в социальных отношениях,.

133 Шифман И. Ш. Сирийское общество эпохи принципата (ИИ вв. н.э.). М., 1977.

134 Белова Н Н., Сюзюмов М. Я. К вопросу о кризисе в Римской империи в III в. // Античная древность и 1 средние века. Свердловск, 1978. Вып. 15. С. 5−22.

135 Там же. С. 6.

136 Там же. С. 17−19.

137 Там же. С. 15−17.

138 Там же. С. 19.

139 Коптев A.B. От прав гражданства к праву колоната. Формирование крепостного права в поздней Римской империи. Вологда, 1995. С. 11. изменением соотношения между гражданской и не гражданской частями общества, а не с изменениями в системе рабовладельческих отношений (стабильной во II—III вв.), связаны существенные изменения в соотношении классов и соответственная потребность в реорганизации политической системы. A.B. Коптев считает, что во время вызванного этими причинами социально-политического кризиса III в. произошло изменение положения императора по отношению к обществу. Роль символа имперского единства, сакрализация власти императора, концентрация в его руках законотворчества и высших полномочий — все эти тенденции способствовали адаптации политической системы к новой социальной ситуации, сложившейся после эдикта Каракаллы. При этом резкого разрыва в эволюции общественного строя ранней и поздней империи не произошло, так как римская гражданская община в своём развитии планомерно эволюционировала от одного типа политической организации к другому140.

Жёстче в отношении судьбы civitas в имперский период римской истории высказался Георгий Степанович Кнабе, согласно которому ещё в конце I в. н.э. произошёл окончательный распад римской гражданской общины как реального института, и со времён Адриана (117−138 гг.) — как системы «идеализированных архаичных идеологических норм». На смену же приходит ««пёстрый космополитизм и правовое единообразие мировой империи"141. В рамках настоящей работы огромное значение имеют также работы Г. С. Кнабе, посвящённые анализу римской имперской идеологии142. Традиционная полисная идеология (а также и политическая система Ранней империи) должна была адаптироваться к новым потребностям мировой державы, и, результатом этого был её компромиссный характер, в котором вместе с развивающимися новыми началами сохранялись противоречащие им республиканские традиции143. На примере изучения творчества Корнелия Тацита Г. С. Кнабе представляет яркую и убедительную картину перехода от «традиционного социального, идейно-политического и нравственно-психологического ромоцентризма» к административно-политической структуре, жизненному укладу, идейным, нравственным и эстетическим представлениям, характерным для мировой империи144. На наш взгляд, данная концепция имеет своё логическое продолжение в рассматриваемый в настоящей диссертации период и позволяет.

140 Коптев A.B. Указ. соч. С. 18, 29- Он же. Princeps et dominus: к вопросу об эволюции принципата в начале позднеантичной эпохи // Древнее право. Ivs antiqvvm. 1996. № 1. С. 182−190.

141 Кнабе Г. С. Теснота и история в древнем Риме // Культура и искусство античного мира. Материалы научной конференции. М., 1980. С. 403−405.

142 Кнабе Г. С. Жизнеописание Аполлония Тианского, ?aaiXsug ¦хрцатос, и Корнелий Тацит / Вестник древней истории. 1972. № 3. С. 30−56- Он же. Корнелий Тацит. Время. Жизнь. Книги. М., 1981; Он же. Корнелий Тацит и проблемы истории древнего Рима эпохи ранней Империи (конец I — нач. II вв.): дис.. д-ра ист. наук. М., 1983.

143 Кнабе Г. С. Корнелий Тацит и проблемы истории древнего Рима. С. 152−165.

144 Кнабе Г. С. Корнелий Тацит. Время. С. 53. объяснить многие особенности эволюции имперской идеологической политики в период III в. н.э.

Важное значение для исследования проблемы соотношения империи и полиса во IIIII в. н.э. имеют исследования Ирины Сергеевны Свенцицкой. Согласно концепции данного автора, империя к III в. разрушила замкнутый мир полиса и объективно создала предпосылки для новых типов ощущения общности, не связанных ни с полисом (происходило падение роли гражданских и даже семейных связей), ни со службой государству (ставшему огромным, бюрократизированным и обезличенным)145. В итоге данная ситуация, обусловила активные религиозные поиски и создание не включённых в политическую и социальную структуры империи общностей в рассматриваемую эпоху.

Особо следует отметить исследования Юлии Константиновны Колосовской, в которых на основе источникового материала римских провинций Дакии и обеих Панноний были получены бесценные наблюдения за эволюцией городской жизни и провинциальной идеологии в Римской империи в период кризиса III века146. Например, рассмотрение эпиграфической практики городов указанных регионов позволяет делать выводы о восприятии населением империи идеологического вектора на сакрализацию" власти императора. По мнению Ю. К. Колосовской, последняя тенденция. способствовала отходу граждан от общественной жизни и усилению значения религии в провинциальной культуре (особенно же новых мистериальных,' гностических и эсхатологических религиозных учений)147.

Фундаментальную ценность для понимания империи и её трансформации в поздней античности имеют труды Виктории Ивановны Уколовой. В теоретических построениях В. И. Уколовой было значительно расширено и углублено само понятие империи — как особого типа организации исторического пространства, воплощения тенденции к универсализации в жизни человеческого общества, горизонта политических и культурных коммуникаций эпохи148. Данная теория позволяет исследовать процессы.

145 Свенцицкая И. С. Отношение «гражданин-полис» в системе Римской империи: проблема отчуждения // ВДИ. 1997. № 3. С. 80, 82−83. См также: Свенцицкая И. С. Полис и империя: эволюция императорского культа и роль «возрастных союзов» в городах малоазийских провинций 1-Й вв. // ВДИ. 1981. № 4. С. 33−51.

146 Колосовская Ю. К. Дакия в период кризиса III века н.э.: автореф. дис.. канд. ист. наук. М., 1953; Она же. Паннония в I — III веках. М., 1973; Она же. Римский провинциальный город, его идеология и культура // Культура древнего Рима. В 2 тт. / Под ред. Е. С. Голубцовой. М., 1985. Т. 2. С. 167−257- Она же. Римский наместник и его роль во внешнеполитической истории Дакии // ВДИ. 1988. № 4. С. 20−37.

147 Колосовская Ю. К. Римский провинциальный город. С 256−257.

148 Уколова В. И. Особенности культурной жизни Запада (IV — первая половина VII в.) И Культура Византии IV — первая половина VII в. М, 1984. С. 78−97- Она же. Мировоззренческая борьба в западном Средиземноморье на рубеже античности и средневековья // Средиземноморье и Европа: исторические традиции и современные проблемы. М., 1986. С. 9−25- Она же. Античное наследие и культура раннего средневековья (конец V — середина VII в.). М., 1989. См. также: Шкаренков П. П. «Translator temporis». Виктория Ивановна Уколова — человек, ученый, педагог // Средние века. 2004. Вып. 65. С. 174−198. эволюции Римской империи в III в. на качественно новом уровне и даёт инструментарий для анализа глубинной подоплёки трансформационных процессов, присходивших в указанный период в различных сферах жизни античного общества.

Подходя к завершению обзора современной отечественной историографии следует отметить, что единственным современным монографическим исследованием проблемы кризиса III века в Римской империи на русском языке является работа прежде советского, а ныне украинского историка Ивана Павловича Сергеева149. Большую ценность также представляют1 статьи данного автора по проблемам определения понятия «кризис» применительно к римской истории III в. н.э., хронологическим рамкам кризиса и ряду других частных вопросов истории 235−284 гг.150. И. П. Сергеев в своей монографии представил широкую картину эволюции взаимоотношений императоров, армии и Сената на протяжении III века н.э. и предложил оригинальную «структурную» теорию кризиса, согласно которой претензии армии, важнейшего структурообразующего элемента политической системы Римской империи, на непредусмотренную для неё в системе роль стали причиной политического по своему характеру кризиса151. В исследовании указанного историка доказывается, что в III в. не существовало провинциального сеператизма, так как целью многочисленных узурпаторов не было отделение от Рима (но.

1 СП лишь цели организации эффективной защиты своих регионов). Главным же результатом преодоления кризиса III века была замена в Римской империи «системы Принципата системой Домината"153. Отметим также, что исследование И. П. Сергеева преимущественно сконцентрировано вокруг изучения эволюции конкретных властных институтов — императорской власти, Сената и армии, и в меньшей степени затрагивается проблема имперской власти как более комплексной и многогранной системы.

149 Сергеев И. П. Римская империя в III веке н.э.: проблемы социально-политической истории. Харьков, 1999. В 2004 г. она была защищена в Харькове в качестве докторской диссертации по историческим наукам (на украинском языке). Сергеев 1.П. Сощалыго-тштичний розвиток РимськоТ ¡-мпери в III столггп н.е.: автореф. дис.. дл.н. Харьюв, 2004.

150 Сергеев И. П. Советская историография 50−80-х годов о кризисе III века в Римской империи // Вестник Харьковского университета. 1988. № 316. С. 85−91- Он же. О кризисе III века в Римской империи и его продолжительности // Вестник Харьковского университета. 1989. № 343. С. 62−65- Он же. Социальные и идеологические предпосылки кризиса III века в Римской империи // Социальные структуры и социальная психология античного мира. М., 1993. С. 147−150- Он же. К вопросу о трактовке понятия «кризис» в философии и антиковедении // Античный мир. Византия: К 70-летию профессора В. И. Кадеева. Харьков, 1997. С. 205−213.

151 Сергеев И. П. Римская империя в III веке. С. 152. Хотя в своей более ранней работе данный автор склонялся к концепции всеобщего кризиса, не только политического, но и в области экономики, идеологии и социального строя. «Кризис одновременно начался и закончился во всех сферах общественной жизни Римской империи, так как в каждой из них он имел свои причины возникновения, содержание, фазы развития и сроки протекания» (Сергеев И.П. О кризисе III века в Римской империи и его продолжительности. С. 64).

152 Сергеев И. П. Римская империя в III веке. С. 185−186.

153 Сергеев 1.П. Сошально-полггичний розвиток РимськоТ ¡-мперй' в III стапгп н.е.: автореф. дис. .дл.н. 07.00.02. Харьюв, 2004. С. 23, 25.

Также следует обратить внимание на статью Юлии Викторовны Куликовой с многообещающим названием «Концепция власти в эпоху солдатских императоров» (2007)154. Заметим сразу же, что И. П. Сергеев в своей монографии 1999 г. убедительно доказал необоснованность характеристики «эпоха солдатских императоров» применительно к римской истории 235−284 гг.155. В указанной статье предпринимается попытка совместить классическую концепцию советской историографии о социально-экономическом кризисе в Римской империи в III в. н.э. (как результате развития рабовладельческих отношений) с рядом положений зарубежной историографии 80−90-х гг. XX в. Ю. В. Куликова приходит к выводу, что кризис III в. был не столько периодом упадка, «сколько длительным переходом к новой экономической системе путём проб, ошибок и взаимообмена с варварским миром"156. Однако в основном данная статья представляет собой набор различной степени оригинальности и убедительности констатаций, многие из которых не выдерживают критики. Значительно более удачным представляется исследование Ю. В. Куликовой истории так называемой «Галльской империи», в котором тщательно рассматриваются показательные для период кризиса.

1 S7 империи особенности устройства и идеологии этого государственного образования .

В отечественной историографии последних лет также наблюдается возрастание интереса к исследованию различных аспектов римской истории конца II — начала III вв., что, например, нашло отражение в появлении ряда диссертационных исследований, посвящённых истории взаимоотношений религии и государства в Римской империи конца II — первой трети III вв., эволюции политической системы империи в период правления династий Антонинов и Северов, представлениях римского историка первой трети III в. н.э. Кассия Диона об идеальном государственном устройстве158. Не меньшее внимание вызывает и проблема трансформации образа власти в поздней античности, ярким свидетельством чему является фундаментальное исследование Павла Петровича Шкаренкова, в котором представлена ценная для настоящей работы реконструкция концепции монархической власти во II—IV вв. н.э.159.

154 Куликова Ю. В. Концепция власти в эпоху солдатских императоров // Studia Historica. VII. М., 2007. С. 142−149.

155 Сергеев И. П. Римская империя в III веке. С. 166−167.

156 Куликова Ю. В. Указ. соч. С. 144.

157 Куликова Ю. В. «Галльская империя» от Постума до Тетриков: Политические, социально-экономические и культурные аспекты: дис. канд. ист. наук. М., 2003.

158 Пантелеев А. Д. Христианство в Римской империи во II — III вв.: (К проблеме взаимоотношений новых религиозных течений и традиционного общества и государства): дис. канд. ист. наук. СПб, 2004; Федченков Д. А. От Антонинов к Северам: Система принципата на рубеже II—III вв. н.э.: дис.. канд. ист. наук. Великий Новгород, 2006; Марков К. В. Концепция идеальной монархии в «Римской истории» Диона Кассия: дис. канд. ист. наук. Нижний Новгород, 2007.

159 Шкаренков П. П. Образ власти на рубеже античности и средневековья: от империи к варварским королевствам: дис.. д-ра ист. наук. М., 2009.

В целом можно заключить, что богатая историографическая традиция в изучении политической истории поздней Римской империи составляет прекрасную базу для анализа отдельных аспектов эволюции властных отношений и обращения на новой основе к принципиальным вопросам истории позднеантичного государства. Большое количество различных исследовательских интерпретаций и дискуссионность многих проблем истории Римской империи в III в. требуют внимательной систематизации точек зрения и расширения методологического горизонта для разрешения традиционных вопросов.

Представленный историографический1 обзор свидетельствует о том, что в г отечественном антиковедении на данный момент отсутствует целостное исследование механизмов трансформации римского государственного устройства и идеологии в условиях кризиса III века н.э., выходящее за рамки концепции «перехода от принципата к доминату». А то есть остаётся не исследованной многовекторность, полиструктурность и многоаспектность процесса трансформации политической власти и системы взаимоотношений власти и общества в Римской империи III в. н.э. Также в большинстве случаев можно констатировать разрыв между исследованиями, посвященными Римской империи при-Северах и в период 235−284 гг. Тогда как подобное разделение препятствует изучению континуитета в сфере имперской политики и идеологии в период перехода от Ранней к Поздней' империи. В зарубежной же историографии последних десятилетий' разрабатывается комплекс подходов к данным проблемам и разворачиваются активные дискуссии о степени континуитета в эволюции Римской империи, характере произошедших в период политической нестабильности III в. изменений, применимости для их описания термина «кризис» и так далее. В настоящей работе ставится задача представить эволюцию империи с учётом достижений современного антиковедения, а также разработанных в политологии и социологии концепций власти и взаимодействия власти с обществом. Научная новизна исследования состоит также в том, что в нём предпринимается попытка создать концепцию, которая могла бы объединить представления о сложной природе и многоаспектном характере кризиса «Римской империи в III в. н.э. с идеей непрерывности эволюции имперской власти и континуитета в процессе трансформации имперской идеологии.

Заключение

.

Проведённое исследование позволяет заключить, что изменения в политическом устройстве Ранней Римской империи на протяжении 1-Ш вв. были в целом обусловлены необходимостью адаптировать традиционную республиканско-полисную систему организации власти к новым имперским условиям существования римского государства. Основы публично-правовой власти, успешно выполнявшей свои задачи в условиях территориально ограниченного пределами Италии государства, трансформировались для решения новых проблем, связанных со значительным расширением подвластной территории при большом разнообразии существующих в разных частях единой империи хозяйственных укладов, административных режимов и традиций властвования. Вырабатывался механизм властного принуждения, не составлявший существенной доли в римской республиканской модели власти. В изменившихся условиях формировалась империя как комплексная система (политическая, геоэкономическая и социально-психологическая), инкорпорировавшая различные географические зоны, этнические и социальные группы и политические образования.

На протяжении периода 1-П вв. наблюдаются следующие долгосрочные тенденции в социально-политической сфере: повышается мобильность имперской элиты (в состав которой активно включаются представители провинциальной аристократии), возрастает политическое влияние всаднического сословия, наблюдается смещение центра политической жизни из Рима и Италии (и постепенное падение политического влияния столичных сил и италийских аристократических родов), возрастает значение армейских кругов в политической жизни империи. Процесс складывания и конституирования общеимперской элиты сопровождался провинциализацией состава сената и формированием общеимперской идеологии. Представляется возможным говорить о наличии устойчивой тенденции к сакрализации власти принцепса, а также постепенном росте значения дивинальной легитимации власти. Происходившие изменения в образе взаимоотношений власти и общества характеризуются усилением авторитарных начал, что способствовало деградации «психологии гражданина» и формированию «психологии подданного». Однако в течение длительного времени данная тенденция компенсировалась сохранением элементов республиканско-полисной социальной структуры и идеологии.

Политический кризис конца II в. был обусловлен комплексом различных факторов, препятствовавших адаптации системы государственного управления к имперским условиям, основными из которых были: политический дуализм, отсутствие устойчивого механизма передачи высшей власти, плачевное социальное, имущественное и правовое положение легионеров на фоне возрастания их роли в обороне границ. Гражданская война 193−197 гг. и приход к власти династии Северов (193−235) были свидетельством кризиса старых моделей властвования, в ходе которого обозначились структурные слабости раннеимперского государственного устройства и были предопределены некоторые направления деятельности последующих императоров. При внимательном изучении мероприятий династии Северов представляется возможным заключить, что политика сменявших друг друга на рубеже II—III вв. императоров не была направлена на сознательный разрыв с предшествующей эволюцией политической системы Ранней империи.

В период правления императоров династии Северов получают юридическое оформление произошедшие существенные изменения в статусе римского гражданина и преобразуется само понятие гражданского коллектива империи, более чётко реализуются уже наметившиеся тенденции к бюрократизации государственного управления, ослабевают позиции старой сенаторской элиты и усиливается влияние провинциальных кругов, а также возрастает значение армии как основного гаранта стабильности положения принцепса. Обстоятельства прихода к власти и особенности геополитической ситуации обусловили жёсткие и авторитарные методы государственного управления при Северах, идеологический вектор на сакрализацию власти, использование армии как социально-политической опоры режима. Все отмеченные выше тенденции: являются логическим продолжением процессов, набиравших силу во второй половине II в. при династии Антонинов, и могут быть в целом охарактеризованы как способы решения стоявших перед римской властью задач по трансформации принципов и инструментария государственного управления для обеспечения контроля над средиземноморской империей.

Вызовы III века (в первую очередь, внешнеполитические — угроза на восточной границе со стороны Сасанидской Персии и германских племён на рейнско-дунайской границе) повлекли за собой коллапс государственной структуры, не приспособленной для высокого уровня налогообложения, не имеющей существенных ресурсных резервов, а также предполагающей сравнительно небольшой административный аппарат. Успех ряда императоров в период 235−284 гг. был результатом интенсивных попыток обеспечить более тщательный контроль над провинциями империи и их экономическими ресурсами. В эволюции имперского государственного' управления в указанный период выделяются следующие тенденции: переход от преимущественно пассивно-реагирующей деятельности императоров к активно-инновационнойобщая централизация управления, выраженная в создании более крупных административных единиц и сфер должностных компетенций, а также в общем возрастании числа имперских чиновников в провинциальном управлении и центральных канцелярияхпостепенное нивелирование социальных различий в рамках правящей элиты на основе повышения значимости критерия профессиональной компетентности при занятии государственных постов, что в итоге приведёт к созданию более однородного слоя имперской бюрократии на месте прежних различий между сенаторским и всадническим сословием.

Относительно рассматриваемого периода справедливыми представляются заключения о постепенной милитаризации административной системы в напряжённых внешнеи внутриполитических условиях (понимая под этим, в первую очередь, использование разработанной в армии модели устройства, основанной на принципах соподчинения и корпоративного единства), а также значительном увеличении бюрократического аппарата. Однако в ряде сущностных аспектов имперского управления сохранялся континуитет в организации и методах работы" государственного аппарата: Сохранялся общий принцип сотрудничества с местными элитами (всё больше становившимися частью общеимперского «правящего класса»), большинство императоров стремились поддерживать преемственность в исполнении важных для жизни, империи государственных постов (активно привлекая как старую сенаторскую аристократию, так и новую всадническую — например, из военных кругов), а изменения в административном аппарате сглаживались сохраняющими своё значение патронатными отношениями и традициональной стратегией репрезентации, власти (пропаганда идеи 8аеси1иш Аигеит, использование республиканских коннотаций, образов возвращения к стандартам и нормам прошлого и т. д.). Общий консерватизм общественно-политической мысли и римской культуры требовали от императоров постоянного подчёркивания традиционализма своих политических курсов (даже, или особенно, при явных свидетельствах новаторства их политики).

Основными средствами достижения общей для императоров 235−284 гг. задачи обеспечения эффективного унифицированного управления империей представляется возможным считать: укрепление вертикали власти (за счёт лавирования между группами влияния, усиления контроля над провинциями из центра, акцентирования власти самого императора — посредством активного использования различных стратегий легитимации), попытки организации эффективного бюрократического аппарата (при параллельном процессе конституирования единой имперской политической элиты), налаживание гибкой системы обороны границ (в которой новые мобильные части служили опорой власти против возможных узурпаций в обычных военных подразделениях), эксперименты с.

разделением власти и распределением её агентов по различным локальным центрам для повышения эффективности управления империей.

На протяжении III в. наблюдается возрастание количества должностных лиц и появление достаточно большого количества новых государственных должностей, складывается система бюрократической иерархии, усложняется финансовая отчётность, появляется чувство отстранённости от управляемых и ощущение корпоративной солидарности правящей элиты. При этом в кадровой политике сохранялись традиционные черты римской административной машины: предпочтение при занятии должностей детям чиновников, большее число возможностей для карьерного роста у протеже высокопоставленных магистратов, огромная коррупция на всех уровнях и т. д.

Отдельно следует сказать о возрастании в связи с активными военными действиями в III в. значения армейских кругов в управлении империей. Выданной сфере не произошло резкого разрыва с традициями прошлого, но использовались традиционные для римской административной практики способы. Нельзя говорить и о значительной или тотальной милитаризации, так как процесс в действительности был достаточно планомерным и постепенным. В эпоху потребности в упорядоченном и эффективном административном аппарате для. удержания контроля над империей римская армия оказалась готовой оптимальной моделью для имперской бюрократии: чёткая иерархическая система постов, развитые отношения подчинения и соподчинения, корпоративный дух и т. д. Косвенным следствием стало также распространение военной терминологии и военных рангов в административной сфере.

Исследование способов распространения имперской идеологии и средств её символического выражения позволяет выделить следующие основные стратегии репрезентации власти в Римской империи в период III в. н.э.: военная, дивинальная, династическая, харизматическая — и традициональная. Ведущее место в императорской пропаганде занимали первые две выделенные стратегии. Если важное значение военных способностей императора в период постоянной внешнеполитической напряжённости является в целом очевидным, то особое внимание к связи императорской власти с божественными силами представляется возможным связать с усилением монархических принципов в управлении империей. Сакрализация высшей власти позволяла последней отстраниться от гражданского коллектива и возвыситься над ним. Следует особо отметить, что дивинальную стратегию репрезентации власти некорректно рассматривать как искусственный идеологический конструкт, так как она являлась закономерным выражением характерной для архаических обществ глубокой взаимосвязи между религиозным и политическим дискурсами.

Происходившие в политической жизни империи изменения определяли планомерное видоизменение образа императорской власти. Напряжённая политическая борьба III в. н.э. с частой сменой правителей империи и многочисленными узурпациями вела к ретушированию уникальности отдельных правителей, так как каждый претендент на императорский трон стремился подчеркнуть свою исключительность с помощью активного использования дивинальной и харизматической стратегий репрезентации власти. Также «императорская чехарда» вела к дискредитации императорского культа, который так и не смог стать реальной объединительной силой для населения империи, оставшись на уровне процедуры и церемонии без сопутствовавшего полноценного учения. Достаточно частые акты дамнации памяти императоров 235−284 гг. также способствовали подрыву авторитета индивидуальных носителей высшей власти. Система коммуникации между обществом и властью посредством символических форм успешно работала, но передаваемые по ней сообщения способствовали формированию абстрактного совокупного образа высшей власти. Вероятно, с этим феноменом связаны и тенденции в императорском портрете к схематизации и формализации изображений, которые достигнут своего пика при тетрархах.

Необходимо отметить, что в целом политическая борьба III века для основной части городского населения империи носила характер внешнего и абстрактного феномена. В некоторой степени подобная ситуация способствовала сохранению стабильности во взаимоотношениях власти и общества. Местом взаимодействия последних представляется возможным считать города империи, так как именно они были одним из основных объектов имперской пропаганды и в них происходила манифестация власти, что являлось необходимым основанием для её признания обществом. В исторических сочинениях авторов III—IV вв. н.э. можно наблюдать яркую картину активной деятельности императоров по благоустройству городской жизни средиземноморского мира и разнообразных способов ответного выражения лояльности со стороны городских сообществ империи, что показывает соответствие данной модели взаимодействия центральной власти и провинциальных городов представлениям современников изучаемого периода.

Данный образ является отражением реальных аспектов исторической действительности, в которой имперская пропаганда пронизывала и наполняла городскую жизнь империи. Для участия в городской политической жизни необходимо было надлежащим образом исполнять требования традиционной римской религии и императорского культа, владеть латынью, организовывать быт и досуг в общем соответствии с римскими нормами. Этот условный «римский стандарт» был силой, объединявшей имперское общество на уровне городских верхов, которые и были непосредственно связаны в своей деятельности с государством. Фундаментальной базой элитарной культуры римского провинциального города в III в. были римские ценности и общественные идеалы. Однако в условиях интенсификации изменений в политической, социальной, экономической, идеологической и религиозной жизни застывшая стандартная модель постепенно становилась всё более чуждой основной массе городского населения. Происходившее разрушение традиционных связей и отношений создавало вакуум социального в условиях средиземноморской империи. Альтернатива к III в. оказалась найдена в религиозной жизни, особенно же — в мистериальных, гностических и эсхатологических религиозных течениях.

Исторические кризисы как периоды интенсификации поисков оптимальных моделей и стратегий развития характеризуются высокой степенью идейного плюрализма. Период III в. н.э. стал временем появления и ареной конкуренции для множества религиозных течений и направлений. Сложившаяся в ходе истории римского государства имперская ситуация определяла общий вектор на унификацию религиозных взглядов населения с целью универсализации восприятия имперской идеологии. На фоне разрушения закрытого интровертного мира полиса (и имевшего полисную природу традиционного римского политеизма) в имперских условиях создавалась потребность в новых типах и уровнях общности. В период 235−284 гг. регулярно наблюдаются попытки императорской власти способствовать формированию всеимперской идентичности посредством мероприятий традициональной направленности в религиозной сфере (например, эдикт Деция). Однако имперская идея способствовала конструированию общегрупповой идентичности, но не затрагивала глубоко внутренний мир человека. Формальные имперские процедуры, ритуалы и культы не давали человеку достаточной психической компенсации за элиминацию полисных отношений.

Постепенно всё большую роль для населения империи начинают играть внеи межгородские объединения людей, в которых основными становятся не профессиональные или территориальные связи, а религиозные. Эти объединения не были связаны с каким-либо определённым полисом и не включались в политическую структуру античного мира (ярким примером являются активно распространяющееся по империи во II—III вв. христианские общины). В условиях конструирования имперской над-полисной общности требовалась универсальная общеимперская религия, которая могла бы отвечать общему направлению сменяющей династическую дивинальной легитимации власти и примирить свои построения с традиционными основами античной культуры. Претерпевшее на протяжении I—III вв. значительные идеологические метаморфозы христианство, превратившееся из религии радикального духа в более адекватную существующим условиям Pax Romana религию, оказалось ответом на потребности средиземноморской империи в универсальном вероучении.

Подводя общий итог исследованию следует отметить, что в условиях системного кризиса и активных экспериментов в области государственного управления в рассматриваемый период не наблюдалось революционных перемен. Все рассмотренные тенденции эволюции государственной власти и идеологии имели глубокие предпосылки в истории Ранней империи. На протяжении ряда веков происходил длительный и многоаспектный процесс адаптации форм и механизмов государственной власти к собственно имперской ситуации (наличию объединённых под единой властью разнородных географически, экономически, этнически и культурно территорий и обществ).

Новым условиям лучше соответствовала модель централизованной системы власти, во главе которой стоял единоличный глава государства, опиравшийся на иерархически организованный (во многом на основе использования армейской модели устройства) бюрократический аппарат. Однако в период кризиса III в. стало очевидно, что и полная концентрация основных полномочий по управлению империей в руках одного императора также неадекватна потребностям эффективного управления обширным государством в кризисных условиях. Это обусловило многочисленные узурпации периода (при отсутствии сепаратистских настроений!) и активное экспериментирование императоров по разделению и распределению власти в среди своих родственников, что, вероятно, предвосхищало политико-организационную форму тетрархии. с.

Кризис III века представляется возможным рассматривать как естественную стадию резкой интенсификации процессов в непрерывно протекавшей трансформации власти в римском государстве. Естественно протекавший процесс адаптации государственного устройства к изменяющимся геополитическим и социопсихологическим обстоятельствам в III в. стал основой для преобразований императоров Диоклетиана и Константина, оформивших строй поздней Римской империи на новых началах.