Россия в 1917 году: власть и партии на историческом повороте

Россия в 1917 году: власть и партии на историческом повороте

1. ФЕВРАЛЬСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ 1917 ГОДА: ПРОБЛЕМА ЦИВИЛИЗАЦИОННОГО ВЫБОРА ДЛЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ОППОЗИЦИИ Как считают многие историки, Февральской революции в нашей истории не повезло изначально. И, может быть, одной из причин этого «невезения» явилась ее неожиданность: практически всего за несколько дней рухнула существовавшая веками монархия. Различные подходы предлагались и предлагаются для объяснения данного феномена. Сегодня, безоговорочно отказавшись от концепции «организующей роли партии», историки пытаются разобраться во всей многомерности происходящих тогда событий.

Некоторые (Г.З. Иоффе) склонны считать, что ничего закономерного в Феврале 1917 г. не существовало, и вообще прошлое России не несло в себе неотвратимости той социальной катастрофы, которая началась в Феврале 1917 г. и продолжалась не одно десятилетие.

Значительная часть исследователей полагает, что это, прежде всего, был социальный взрыв, вызванный тяготами войны и непопулярностью правительства, усугубившими трагедию недореформированной России. Характерно, что подобную точку зрения одним из первых высказал лидер кадетской партии, историк П. Н. Милюков, считавший, что в данной революции помимо последствий неумелого ведения войны слились вместе «слабость русской государственности», «примитивность русской социальной структуры», а также «максимализм» русской интеллигенции.

И, наконец, ряд историков (В.П. Булдаков, А. Х. Бурганов, П. В. Волобуев, В. В. Шелохаев и др.) сформулировали идею, согласно которой в период 1917 — начала 1918 гг. в России произошла серия революций: общенациональная, солдатская, крестьянская, в чем-то пролетарская, объединенных главной смысловой доминантой происходившего — крушение империи.

Действительно, в начале 1917 г. в стране сложилась общенациональная оппозиция правительству, аналогичная той, которая имела место в 1905 году.

Однако были и особенности. Формирование общенациональной оппозиции на рубеже 1916;1917 гг. проходило в русле неуклонно развивающегося антидинастического движения, охватившего «верхние», «думские» слои общества. Правым кадетом В. А. Маклаковым было пущено в оборот крылатое слово о расплате после войны с «шоффером», т. е. с верховой властью императора, а не только с существовавшим кабинетом министров. О факте угрожающего падения престижа верховной власти, о росте «острого и глубокого раздражения против Особы Государя Императора» в образованных кругах сообщалось в специально проведенном департаментом полиции анализе политической ситуации еще за несколько месяцев до февральских событий. В ноябре — декабре 1916 года с требованием «министерства доверия» и «ответственного министерства» выступали не только либералы, в первую очередь — кадеты, но даже такие промонархические силы, как Государственный Совет, дворянский съезд и т. д. «Правительство само завело себя в тупик, и мы бьем теперь наверняка», — заявил кадет Шингарев на одном из последних совещаний в Думе. Милюков был еще более откровенным, разъясняя в своей среде, что уверенность кадетов в неизбежности революционного движения связана с предположением, что «находящееся в безвыходном тупике правительство капитулирует при первых же признаках движения, и таким образом революция будет предупреждена в самом начале, окажется почти бескровной, почти без всяких жертв». Уверенность в быстрой капитуляции правительства базировалась также на предполагаемой поддержке русских либералов со стороны союзников — Англии и Франции. Например, роспуск I Государственной Думы кадеты в значительной степени связывали с тем обстоятельством, что накануне ее созыва царскому правительству удалось реализовать во Франции крупный заем. Теперь же предполагалось, наоборот, использовать контакты либералов с парламентскими деятелями Англии и Франции для роста влияния Государственной Думы, при условии конфликта с которой тогдашнее правительство не должно было получить «за границей на одной копейки». Была у российских либералов в этой связи и более дальновидная стратегия, рассчитанная на получение после войны уже новым правительством высоких займов от союзников для восстановления разрушенного. Этот вопрос специально обсуждался в 1916 г. на особых совещаниях в Москве у члена Государственной Думы А. И. Коновалова и у члена Государственного Совета П. П. Рябушинского, а также на закрытом заседании думской фракции кадетской партии.

Таким образом, российские либералы, мобилизуя, по словам П. Н. Милюкова, «русскую общественность» и свои собственные силы в рамках Прогрессивного блока IV Государственной Думы, общеземского и городского союзов и даже путем созыва Всероссийского рабочего съезда, в известном смысле готовились к «бескровной» политической революции, приурочивая ее к моменту окончания войны, пока же стремясь ослабить вспышки «острого раздражения» и действия «крайне левых».

Следовательно, определенная программа действий у либералов, составлявших ядро политической оппозиции верховной власти, была, и какие-то попытки ее реализации их лидеры предпринимали. Но существенным ее изъяном было недопонимание опасности надвигавшегося социального взрыва, обусловленного тяготами третьего года войны, а в какой-то степени и спровоцированного их антиправительственными речами и выступлениями в Думе, а также агитацией «левых».

В декабре 1916 года сессия Государственной Думы была прервана до 12 января 1917 года, но 6 января последовал новый царский указ об отсрочке заседаний Думы и Государственного Совета до 14 февраля. Правительство опасалось выступления рабочих столицы в поддержку Думы. О том, что такое выступление готовили, было известно лидерам конституционно-демократической партии. На пленарном заседании ЦК 4 февраля 1917 года Павел Дмитриевич Долгоруков поставил на осуждение вопрос об отношении кадетов к выступлению рабочих. Первым выступил М. С. Аджемов, который охарактеризовал готовящееся выступление как «расширение движения против правительства», в связи с чем он отметил, что «все группы русского общества переходили к открытому выступлению против правительства, так и в рабочей среде начинается другое движение — выступление против власти». По его мнению, «средства борьбы у них свои и протестовать против этого движения нельзя».

Остальные участники заседания ЦК не были настроены так оптимистично. П. Н. Милюков опасался, что рабочие, выступив, не сговорясь с Думой, «пойдут в сторону разъединения, а не объединения, и рабочие, наверное, будут физически разбиты, и выступление не будет иметь успеха». К тому же такие действия, по его мнению, могли отразиться на Думе: «очень печально, там будет раскол. К рабочим отнесутся правые, как к социальному и политическому врагу».

Точку зрения Павла Николаевича разделяли члены ЦК Ф. И. Родичев и Ф. Ф. Кокошкин. Ф. И. Родичев считал, что «выступление — это явление стихийное, и оно уже вышло из сферы влияния. Надо сделать все, что каждый умеет и может, чтобы остановить это выступлениеЮ, но оно не в нашей власти». Выход он видел в том, что «впечатление против выстрелов будет единодушно отрицательное. И это есть спасение страны». Ф. Ф. Кокошкин тоже настаивал на том, что кадеты предупредить движение рабочих не могут и поражение этого движения неизбежно.

Таким образом, лидеры конституционно-демократической партии понимали, что ситуация в стране кризисная и избежать выступления рабочих против власти вряд ли удастся. Однако они ставили под сомнение его успех и в большинстве своем относились к нему весьма осторожно, а в ряде случаев и отрицательно.

На этом же заседании кадеты вырабатывали тактическую линию на предстоящую сессию Государственной Думы. Исходя из сложившейся в стране ситуации и отношения партии к различным стихийным выступлениям, П. Д. Долгоруков определил, в каком русле должна развиваться тактика партии в Государственной Думе: «раз мы отрицаем выступления на улице, в Думе выступление необходимо"[6]. Его поддержали все участники заседания. В частности, Ф. И. Родичев полагал, что «власть скоро вывалится из рук правительства, Думе придется проявить большую энергию. Нам необходимо встретить правительственный кризис подготовленными». Он также предостерегал против принятия политических деклараций в государственной Думе, так как они могли привести «к немедленному роспуску Думы». Выступления же Думы «должны носить крайне деловой характер и этим бить правительство». По мнению П. Д. Долгорукого, в Государственной Думе необходимо было поддерживать «два вопроса — продовольственный и военный. Ими можно напугать власть». Майнулов же настаивал, что необходимо «на деловой почве остановиться на вопросах продовольствия и транспорта».

Таким образом, кадеты, непосредственно не поддерживая выступления рабочих, в то же время стремились осуществить «выступление» в Государственной Думе, чтобы придать предстоящей сессии, по словам Аджемова, «характер обвинения, выдвигаемого против короны».

14 февраля, как и планировалось, началась сессия Государственной Думы, однако новый премьер-министр, князь Н. Д. Голицын, имел на руках подписанные царем бланки указов о приостановке заседания Думы или же о ее полном роспуске, и мог применять их по своему усмотрению.

В Думе вновь встал вопрос о смене правительства. На какой-то момент даже император заколебался: 20−21 февраля он вызвал некоторых министров во главе с кн. Н. Д. Голицыным и заявил, что собирается выступить в Думе по поводу дарования ответственного министерства. Кн. Голицын, по его словам, выразил чрезвычайное удовлетворение, однако 22 февраля Николай II объявил, что вновь передумал и немедленно выезжает в Ставку. Власть предержащие, да и большинство партийных лидеров отставали от стихийно разворачивавшегося движения масс.

Во второй половине февраля из-за плохой работы транспорта в Петрограде ухудшилось продовольственное снабжение, прежде всего, хлебом. Появились хлебные «хвосты», усиливая общее недовольство и раздражение. 22 февраля 1917 г. в ответ на локаут администрации тридцатитысячный Путиловский завод образовал стачечный комитет. Пострадавшие от локаута были поддержаны рабочими других предприятий.

23 февраля ст. стиля (8 марта нового стиля) на предприятиях столицы проводились митинги и собрания, посвященные Международному женскому дню. И хотя на этот день забастовки и демонстрации заранее не планировались, они развернулись весьма стремительно.

25 февраля, на третий день событий, рабочих начали поддерживать другие слои городского населения, и движение переросло во всеобщую стачку, фактически парализовавшую жизнь города. Появились и лозунги: «Хлеб, мир, свобода!», «Да здравствует республика!». Наиболее радикально настроенная партия — большевистская — в лице своих организационных центров — Русского бюро ЦК и Петербургского комитета на заседании 25 февраля решила поддержать всеобщую стачку, стремясь привлечь на сторону рабочих солдат Петроградского гарнизона. На решение этой задачи были направлены усилия и других революционно-демократических организаций: Инициативной группы (меньшевиков-интернационалистов), группы «внефракционных социалистов» Н. Н. Суханов, Н. Д. Соколов и др.), Организационного комитета российских социал-демократов (меньшевиков), ЦК Партии социалистов-революционеров и др. В борьбе «снизу» начал складываться левый, демократический блок. Попытки военного министра М. А. Беляева и командующего Петроградским военным округом генерала С. С. Хабалова взять ситуацию под свой контроль ни к чему не привели.

Понедельник 27 февраля оказался решающим днем в ходе событии. В этот день в Петрограде солдаты запасных гвардейских полков (Волынского, а затем Преображенского и Литовского) стали переходить на сторону революционных рабочих. К вечеру 27 февраля число восставших солдат достигло четверти от общего их числа в Петрограде, к вечеру 28-го — половины (127 тыс.). 27 февраля восставшие овладели важнейшими пунктами города: арсеналом, вокзалами, мостами, многими правительственными зданиями, 28 — Зимним дворцом, Петропавловской крепостью, Адмиралтейством. Правительство во главе с князем Голицыным разбежалось.

27 февраля по инициативе Рабочей группы Центрального Военно-Промышленного Комитета во главе с меньшевиками К. А. Гвоздевым и Б. О. Богдановым, освобожденными из «Крестов» (они были арестованы в конце января), а также думской социал-демократической фракции во главе с Н. Чхеидзе был создан Временный исполнительный комитет Петроградского Совета рабочих депутатов. К вечеру того же дня по призыву комитета был избран и сам Совет: по одному делегату от тысячи рабочих и по одному от роты солдат. Вскоре прибыло примерно 250 делегатов. Председателем Исполнительного комитета стал меньшевик Н. С. Чхеидзе, его заместителями — трудовик А. Ф. Керенский и меньшевик М. И. Скобелев. Большинство в Исполкоме Совета и в самом Совете принадлежало меньшевикам и эсерам. От большевиков в Исполком вошли А. Шляпников и П. Залуцкий — члены Русского бюро ЦК. В марте в него были кооптированы вернувшиеся из сибирской ссылки меньшевики Ф. И. Дан и И. Г. Церетели, социалист-революционер А. Р. Гоц, возглавивший фракцию эсеров в Петросовете.

27 февраля почти одновременно с созданием Петроградского Совета, лидеры либеральных партий в Государственной Думе образовали «Временный комитет для восстановления порядка и для сношения с лицами и учреждениями» во главе с М. В. Родзянко, в который вошло практически все бюро Прогрессивного блока, а также А. Ф. Керенский и Н. С. Чхеидзе. Временный комитет отправил царю в ставку для согласования текст Манифеста, содержавший пункт о создании «ответственного министерства». Как отмечал позднее П. Н. Милюков, попытка сохранения монархии за счет превращения ее в конституционную имела место в позиции либералов в эти дни, ибо многим казалось, что правительство без монарха, как привычного для масс символа власти, будет «утлой ладьей», которая сможет потонуть «в океане народных волнений». Но как уже не раз случалось в российской истории, не был использован, может быть, последний шанс, дарованный первому лицу государства. Николай II после долгих колебаний лишь в ночь на 2 марта решился подписать документ, но на этот момент это был акт «запоздалой мудрости», династической вопрос, по существу, уже решился. «Свершилось то, — писал В. М. Родзянко, — о чем предупреждали, грозное и гибельное, чему во дворце не хотели верить». Последнее слово сказала армия. Опрос главнокомандующих фронтами и флотами, произведенный в ту же ночь начальников штаба Ставки генералом М. Алексеевым о возможности отречения царя от престола, выявил однозначную реакцию: это единственно верное решение, способное прекратить революцию и спасти Россию от ужасов анархии. Судя, например, по воспоминаниям А. С. Лукомского [9], определенную роль здесь сыграло то доверие, которое питала часть высшего генералитета к известным либералам — депутатам Госдумы и возникшему в ее недрах Временному комитету. Уже значительно позже П. Н. Милюков, успевший многое передумать, признал что «русские реакционеры совершенно правы, когда считают думских лидеров ответственными за успех революции». Позиция же руководства армии оказала воздействие на царя, побудив его 2 марта 1917 г. отречься от престола.

В ту же ночь в солдатской секции Петросовета был составлен и на следующий день опубликован «Приказ № 1», фактически выведший всю армию из-под начала командиров — офицеров и подчинивший петроградский гарнизон Петросовету. С крушением монархии рушилась и старая кадровая армия (к концу войны в русскую армию было отмобилизовано около 15 мил. человек), обусловив тем самым изначально бессилие формирующейся власти либералов.

В этот переломный для страны момент конституционно-демократическая партия 1 марта приняла решение: собирать ЦК ежедневно, а также «временно кооптировать в ЦК всех членов Государственного Совета, принадлежащих к конституционным демократам, и всех членов фракции кадетов"[11].

Постановления ЦК принимались в конце февраля — начале марта ежедневно. Они отражали реакцию партии на происходившие события, свидетельствовали о том, что кадеты играли важную роль в политическом процессе, и главным на тот момент для них являлся вопрос о власти.

В постановлении ЦК 1 марта 1917 года говорилось о том, что партия готова «предоставить себя в распоряжение Временного комитета Государственной Думы по исполнению различных поручений как в Петрограде, так и вне его». Уже тогда кадеты считали важным указать на необходимость: назначения в губернии комиссаров от Временного комитета Государственной Думы; опубликования постановления Временного Комитета Государственной Думы, особо от «Известий Совета рабочих депутатов» в особом официальном органе; объявления амнистии лицам, осужденным по политическим и религиозным преступлениям; охраны военным караулом посольств. Таким образом, конституционно-демократическая партия была готова к реформаторской деятельности и предлагала конкретные меры, которые необходимо было, по ее мнению, осуществить Временному комитету.

В ночь с 1 на 2 марта думский Временный комитет приступил к формированию Временного правительства. Последнее не могло быть сделано без санкции исполкома Петроградского Совета, руководство которого в соглашении с думцами видело некую легитимную основу их последующей деятельности и санкционировало предложенный состав правительства. В него вошли 12 человек, в том числе — 5 кадетов, трудовик Керенский, остальные — октябристы и близкие к ним. Главой правительства министром внутренних дел стал бывший руководитель Земгора кн. Львов, членами кабинета — П. Н. Милюков (МИД), А. И. Гучков (военный министр), А. И. Коновалов (торговли и промышленности), А. И. Шингарев (земледелия), А. А. Мануйлов (просвещения), В. В. Некрасов (путей сообщения), А. Ф. Керенский (юстиции) и т. д. Управляющим делами был назначен кадет В. Д. Набоков. Кадеты определили и состав юридического совещания, созданного из семи человек в марте 1917 г. для экспертизы законопроектов Временного правительства; возглавил его кадет Ф. Ф. Кокошкин, известный юрист-государствовед.

3 марта Центральный Комитет официально заявил, что «Временное правительство должно считаться имеющим законодательную и исполнительную власть» [12], в то же время предлагалось оставить в бездействующем состоянии Временный комитет Государственной Думы, не изменяя его.

В этот же день, рассматривая вопрос о личном составе министров, участники заседания пытались решить, не следует ли направить в качестве служащих на правительственную работу членов своей партии. Однако было принято решение: «Такого списка министрам не предоставлять, дабы обеспечить им в этом отношении свободу от всякого партийного вмешательства». Это свидетельствовало о том, что партия народной свободы не стремилась оказывать давление на своих министров и не настаивала на представительстве кадетов во всей вертикали власти.

На заседании ЦК 4 марта было принято несколько решения, наиболее важными из которых являлись постановления по вопросам о печати, местной администрации и др. Кадеты считали свободу слова и печати одним из важных достижений революции, поэтому выступали против любых ограничений прессы и решили «обратиться к Временному правительству и Совету рабочих и солдатских депутатов с просьбой принять меря к немедленному восстановлению возможности выпуска всех газет».

Важнейшим вопросом в те дни являлся вопрос о структуре власти, в том числе — на местах. В связи с этим, по вопросу о местной администрации ЦК кадетской партии принял специальное постановление:

а) просить депутатов из членов Государственной Думы, принадлежащих к фракции народной свободы, собраться и наметить тех представителей местной администрации, которые подлежали устранению;

б) просить князя Львова ранее назначения представителей новой администрации послать эмиссаров, преимущественно из членов Государственной Думы и Государственного Совета, с широкими полномочиями, вплоть до права смещения и временного замещения должностных лиц.

Это свидетельствовало о том, что уже в начале марта конституционно-демократическая партия беспокоилась о создании нового административного аппарата, который бы, по мере возможностей, носил легитимный характер и обеспечивал бы восстановление порядка на местах.

Таким образом, российские либералы не сумели предупредить социальный взрыв. И когда он произошел, либералы попытались привести его в «спокойное» политическое русло, восполнив вакуум легитимной власти, образовавшийся в связи с ликвидацией самодержавия. Но при этом, как заметил П. Н. Милюков, возникло одно из самых главных «противоречий» Февраля: нереволюционным либеральным партиям, стремившимся в основном к реформам и более успешному ведению войны, пришлось сначала «низлагать монархию», а потом, сформировав либеральное правительство, «все более подчиняться целям социализма» в лице другого института публичной власти — Петроградского Совета, без санкций которого новое правительство мало что могло предпринять. И П. Н. Милюков сделал вывод, предвосхитивший многие современные оценки: оба учреждения парализовали друг друга и вряд ли их сосуществование можно было назвать «двоевластием», скорее «безвластием», чреватым негативным последствиями и для революции, и для страны в целом.

Тем более, что одновременно происходили процессы, вообще характерные для революционных изломов: резко усилилась роль партий и общественных, инициативных организаций (различных самочинных комитетов), расширилось политическое пространство их деятельности, а так же широких масс с ориентацией на непарламентские, силовые методы борьбы и, наоборот, сужалась легитимная основа их действий. Разного рода «резолюции», как заметил позже один из эсеровских идеологов А. А. Минин, заменили «павший закон».

Безусловно, Временное правительство пыталось влиять на ход событий. Были провозглашены широкие демократические реформы: политические права и свободы, политическая амнистия, отмена сословий, национальных и религиозных ограничений, смертной казни, упразднялись цензура, полиция, каторга. В мае-июне 1917 года была проведена земская реформа и первые в России всеобщие (бессословные) выборы в городские думы, приступившие к разработке новой муниципальной политики и демократических методов ее реализации (например, работа разноплановых представительных комиссий по профилю, совместные заседания с представителями местных Советов и т. д.). И вообще деятельность избранных демократическим путем местных самоуправлений в течение почти всего 1917 года являла собой попытку, во многом спонтанную, реализовать в своих регионах модель социального государства, которое, отказываясь от жесткой идеологически-административной опеки граждан, начинало вырабатывать по отношению к ним определенные социальные обстоятельства: равные гражданские права, гарантии от безработицы, государственная опека образования, здравоохранения, культуры и т. д.

В марте 1917 г. в собственность государства перешли кабинетские и удельные земли, в апреле были созданы для подготовки реформы земельные и продовольственные комитеты, фабзавкомы («для классового мира»). Затем были сформированы Экономический совет и Главный экономический комитет для государственного регулирования и стабилизации экономики, а также целый ряд министерств: труда, продовольствия, призрения и т. д. Но основные реформы откладывались до Учредительного собрания, созыв которого во многом увязывался с моментом окончания войны и которое должно было законодательно закрепить новый политический строй России.

Его конституционная неоформленность, а также неустойчивый, переходный тип социальной структуры общества, еще более дестабилизированной февральскими событиями, резко осложнили проблему политического выбора для российских партий. Одно очевидно: после Февраля все партии полевели, а монархические партии и организации, по существу, прекратили политическую деятельность. Правый фланг демократического лагеря заняли кадеты, превратившиеся в «правительственную» партию. Партия октябристов распалась еще в 1915 году. Попытки возродить ее в 1917 г. в виде республиканско-демократической (И.И. Дмитрюков, П. И. Путилов, Ю. П. Гессен, С. И. Соколовский и др.) и либерально-республиканской (А.И. Гучков, М. В. Родзянко, Н. В. Савич и др.) дальше разработки проектов программ не пошли. Видные октябристы (А.И. Гучков, М. В. Родзянко, И.В. Годнев) входили в первые составы Временного правительства, в основном поддерживая кадетскую платформу.

2. ПАРТИИ ПОСЛЕ ФЕВРАЛЯ: ПОЛИТИЧЕСКАЯ СТРАТЕГИЯ И СОЦИАЛЬНЫЕ РЕАЛИИ Кадетам удалось подойти к февральским событиям в качестве достаточно крупной общероссийской партии. Хотя официальных данных о своей численности в 1917 г. кадеты не публиковали, исследователи считают, что их было около 100 тысяч, а число организаций достигало 350 по стране. Они первыми из всех партий созвали после Февраля свой седьмой съезд (25−27 марта); а всего за 8 месяцев революции провели четыре съезда: восьмой (9−12 мая), девятый (23−28 июля), десятый (14−16 октября).

Удалось кадетам, особенно в первые месяцы после революции, играть в известном смысле интегрирующую роль в сплочении «образованного меньшинства» России под эгидой демократизации ее политического строя. Значительную долю в составе кадетской партии в 1917 г. составляла именно интеллигенция. Так, из 66 членов Центрального комитета, избранного на VIII съезде Конституционно-демократической партии, примерно одну треть составляли профессора, а вместе с другими представителями интеллигенции — не менее двух третей. Данные о 122 председателях различных комитетов кадетской партии в 1917 г. свидетельствуют, что 101 из них принадлежали опять же к либеральной интеллигенции. И именно ее политическим идеалом являлось доведение России до Учредительного собрания «после великого государственного переворота», как начала обеспечения «полного господства народной воли».

Важным внутрипартийным вопросам было посвящено пленарное заседание ЦК и парламентской фракции народной свободы с участием членов партии из Государственного Совета и из прежних составов Государственной Думы 10−12 марта 1917 г.

Центральным вопросом заседания стало обоснование необходимости созыва съезда партии, для решения таких крупных вопросов, как, во-первых, о форме государственного строя России и образе правления, во-вторых, о пределах национальной автономии и, в-третьих, о ближайшей практической политике в аграрном вопросе. Было решено созвать партийный съезд «для обсуждения пунктов программы партии, касающихся формы правления России и аграрного вопроса"[15]. Вопрос же о пределах национальных автономий было предложено сделать предметом обсуждения следующего съезда, который предполагалось созвать до Учредительного собрания.

Обсуждение вопроса о форме правления вылилось в обоснование необходимости республиканского строя для России. Подчеркивалось, что если главной опасностью в республике является анархия, то «монархия показала, что лучшей насадительницей анархии явилась именно она, и что она оказалась неспособной организовать даже внешнюю оборону страны». Опасение, что республике не удастся сохранить единство России, опровергалось тем, что «именно монархия» больше всего ссорила между собой национальности и разрушала всячески идею единства".

Кадетов волновало отношение к республике самой многочисленной части российского общества на тот момент — крестьянства. Однако высказывалось мнение, что «двенадцатилетнее существование Государственной Думы как силы созидательной и самоубийственная политика царя как сила разрушительная сделали свое дело и в воззрениях крестьянства»; предполагалось, что успешная политика Временного правительства вытеснит из сознания русского народа стремление к возврату монархии.

По результатам этого заседания при ЦК партии были созданы комиссии для разработки наиболее важных вопросов: например, аграрная комиссия, комиссия по разработке вопросов, связанных с созывом Учредительного собрания — этой же комиссии поручили вопрос об установлении автономии и областных представительных собраний (24 параграф программы партии). Результаты работы этих комиссий должны были быть представлены для того, чтобы на их основе внести поправки в программу конституционо-демократической партии.

25−27 марта 1917 года состоялся VII съезд партии народной свободы. Он проходил под непосредственным воздействием свершившейся революции, и его делегаты осознавали роль своей партии — как партии демократической — в судьбе России. Особенно это касалось ее государственного устройства, постепенного становления новых властных структур, оформления правового пространства. Центральное место в работе съезда заняло изменение политического раздела программы партии. В связи с этим от имени ЦК партии с докладом «О пересмотре политического отдела нашей программы» выступил Ф. Ф. Кокошкин.

Он подчеркнул, что принятый одиннадцать лет назад пункт, в соответствии с котором конституционная монархия являлась желательной формой правления для России, с самого начала не находил поддержки у большинства членов партии и рассматривался не как самоцель, а как шаг на пути преобразований. «Монархия были для нас тогда не вопросом принципа, а вопросом политической целесообразности». Кокошкин предложил французскую модель республики для России, так как осуществление северо-американской модели, по его мнению, приемлемо для государств, в которых принцип народовластия укрепился давно, а для России «всенародное избрание, ставящее так высоко президента… может быть опасно для свободы».

В ходе обсуждения доклада Кокошкина ряд делегатов съезда высказали свои замечания. Так, Н. А. Кухаренко, представлявший украинский отдел партии, выступил за создание федеративной демократической республики, полагая, что только такой строй мог бы удовлетворить украинскую и другие национальности России. Его поддержал С. Н. Максудов, представлявший интересы мусульман, проживавших в России: «Русская республика должна быть децентралистической». Н. М. Рындин из кубанского отдела партии поднял вопрос о системе построения народного представительства, то есть о количестве в нем палат (одноили двухпалатное). Сам он считал, что «одним из больших зол России была централизация; эта централизация, несомненно, отойдет в прошлое, когда будет образована двухпалатная система, представляющая местное самоуправление».

Ф.Ф. Кокошкин в заключительном слове высоко оценил желание делегатов конкретизировать политический раздел программы. Однако, он справедливо обратил внимание на то, что вопрос об однопалатной или двухпалатной системе не может быть решен теперь же, потому что он должен быть рассмотрен в связи с тем, как будет окончательно разрешен вопрос о местной децентрализации. Эти проблемы предполагалось рассмотреть в дальнейшем на последующих съездах. Предложенные Кокошкиным изменения были приняты единогласно, в результате чего политический раздел программы в корне изменился: «Россия должна быть демократической, парламентарной республикой; законодательная власть должна принадлежать народному представительству».

Дневное заседание 27 марта открыл доклад М. М. Винавера о тактике партии, в качестве содокладчика выступил князь Д. И. Шаховский. Свое выступление Винавер начал с постановки задачи. Докладчик сделал вывод, что завоевания революции могут быть упрочнены лишь при дружном содействии всех классов, сословий и народностей России. По вопросу отношения партии к Временному правительству Винавер заметил, что «наше правительство не есть партийное, …хотя в его состав вошли многие видные члены нашей партии. Мы не можем отождествлять себя с Временным правительством, как с таковым, и мы в праве не только осведомлять его о наших нуждах, но и критиковать его действия». В резолюции VII съезда по докладу Винавера было записано, что «поддержка Временного правительства обуславливается полным и искренним исполнением со стороны правительства провозглашенной им программы и обещания в возможно кратчайший срок созыва Учредительного собрания».

Содокладчик Винавера Д. И. Шаховский поставил вопрос об отношении партии Народной свободы к другим политическим партиям, в частности, о возможности соглашения с левыми партиями. По его мнению, признание кадетами республики, как формы правления в России, устранило одно из двух препятствий для сближения с левыми партиями. К тому же, «программы-минимум этих партий — не что иное, как кадетская программа» [18]; по рабочему и агарному вопросам левые партии тоже были близки к кадетам. Одновременно им обращалось внимание на опасность усиления «в тех классах, защитниками интересов которых являются левые партии, максималистских течений». Поэтому подчеркивалось, что «одной из наших целей ближайшего будущего явится борьба со всякого рода максимализмом и большевизмом».

В докладах и Ф. Ф. Кокошкина, и М. М. Винавера рассматривались не только концептуальные (программные) вопросы, но и достаточно четко были сформулированы ближайшие партийные задачи. Это, прежде всего, обеспечение неприкосновенности начал гражданской свободы и гражданского равенства; реализация во всех сферах общественной жизни демократического принципа; наконец, «осуществление начал социальной справедливости», т. е. широких реформ, направленных на удовлетворение справедливых требований «трудящихся классов». Отвергнув обвинения партии «в социализме» в связи с последним требованием, в часности, Кокошкин не отрицал определенных подвижек у ее членов в сторону «социалистического мировоззрения», но «не того», которое считало возможным изменить экономический строй «путем насильственным, путем захвата политической диктатуры», а иного, предполагавшего постепенное врастание общества «в новый социальный строй», путем более безболезненным.

Все это означало, что кадеты вовсе не хотели, как это долго утверждалось, торпедировать реформы и чуть ли не оставить все по-старому. Они собирались провести и аграрную, и рабочую и другие социальные реформы, но хотели это сделать постепенно и на законном основании, т. е. через Учредительное собрание. Именно такой была их доктринальная установка как партии «правого порядка». Но была и прагматическая подоплека такой схемы действий: кадеты, безусловно, опасались, что глубокие социальные реформы, в том числе — и аграрная, могли ослабить и без того уже разлагавшийся фронт. Они не были, по существу, ни против отчуждения в пользу крестьян помещичьей земли[19], ни против вообще вмешательства государства в «отношения экономически сильных» с целью «защиты экономически слабых», но боялись усиления революционной стихии и анархии. Проекты реформ залеживались в «земельных комитетах» и «Особых совещаниях», где нередко опытнейшие юристы спорили о букве закона, упуская существенное, а главное — теряя время, которого им историей было отпущено весьма немного. Известный кадет В. Набоков впоследствии вспоминал, что в качестве управляющего делами Временного правительства он, например, не раз напоминал о необходимости ускорить работу Совещания, готовившего избирательный закон для выборов в Учредительное собрание, однако оно начало фактически работать лишь три месяца спустя после Февраля.

Но поистине роковым для кадетов стало отношение их партии к войне и понимание роли ее исхода для судеб страны и революции. Несомненно, были и серьезные причины приверженности кадетов лозунгу продолжения войны до победного конца. Они прежде всего исходили из того, что победа в войне поднимет престиж новой России на международной арене, а внутри страны усилит волну патриотизма, который можно будет обратить затем на ее возрождение. К тому же расчеты кадетских экономистов показывали, что Россия после трехлетней войны будет нуждаться в иностранных займах и инвестициях, получить которые у стран Антанты можно было бы только в случае участия в войне до конца. Кадеты по-прежнему отстаивали идею «вестернизации» России как в смысле ее политического устройства, так и экономической модернизации. Но при этом кадетские лидеры, в том числе и такая «крупная величина — умственная и политическая», как П. Н. Милюков, не учли всего размаха антивоенных настроений в стране, что народ вел войну «нехотя, из-под палки» и что в том восторженном сочувствии, с которым была встречена революция, сказалась надежда, что она приведет к скорому окончанию войны. Просчет был тем более опасным, что на фронте и в тылу большевиками велась соответствующая пропаганда, обещавшая немедленный мир в случае прихода их партии к власти. И в целом кадеты, как вспоминал В. Набоков, питали глубокие иллюзии в отношении данной партии, наивно полагая, уже сам по себе факт «импорта» Ленина и К германцами" должен был абсолютно дискредитировать их в глазах общественного мнения и воспрепятствовать какому бы то ни было успеху их «проповеди».

Неуклонная линия Милюкова — министра иностранных дел Временного правительства на продолжение войны стала причиной апрельского правительственного кризиса, в результате которого он вынужден был уйти в отставку. Но в целом партия на VIII съезде в мае 1917 г зафиксировала свое согласие на правительственное сотрудничество с специалистами, провозгласив тактику «левого блока», воплотившегося в создании коалиционного кабинета 6 мая 1917 г. Однако данное правительство не стало «твердой властью» в связи с нерешительностью министров-социалистов и их зависимостью от Петроградского Совета. И даже создание второго коалиционного правительства в июле 1917 г., главной особенностью которого, как считали сами кадеты, было то, что создавалось оно независимо от Советов, а его председателем стал социалист А. Ф. Керенский, не способствовало стабилизации обстановки, так отчаянно желаемой Партией народной свободы. Самое крупное расхождение кадетов с социалистами в правительстве, как подчеркнул на IX съезде кадетской партии член ЦК, проф. П. И. Новгородцев, состояло в том, что кадеты хотели «национального правительства, социалисты… партийного правительства». Более того, считая приемлемой работу с социалистами типа Плеханова, т. е. с теми, «кто по-настоящему» понимал, что «такое социализм», лидеры кадетов не могли принять компромисса с теми, для которых «дороже интернационал и класс, чем родина и нация». В специальном докладе об экономическом положении, сделанном членом ЦК А. А. Мануйловым на IX съезде (23−28 июля 1917 г.), обращалось внимание на необходимость развития народного хозяйства на основе свободы личного почина и личной собственности, но при условии его государственного регулирования. При этом подчеркивалась невозможность перехода к социалистической организации народного хозяйства ввиду отсутствия на данный момент мощного экономического фундамента и всеобщей организованности. Основным призывом, с которым предложил обратиться к народу другой докладчик Н. М. Кишкин, был призыв, «к жертве, к труду и порядку». Все основные социальные реформы с целью исключения каких-либо шагов, «грозящих вспышками гражданской войны», предлагалось отложить до Учредительного собрания, выборы в которое намечались первоначально на 17 сентября, а созыв на 30 сентября. Опять-таки звучали призывы «уничтожить многовластие», а Временному правительству не допускать вмешательства в государственное управление «каких бы то ни было организаций или комитетов».

Однако если в первые месяцы революции подобные лозунги воспринимались как серьезная заявка на выработку продуманной политической стратегии, то в июле — августе их повторение скорее свидетельствовало не просто о догматизме, а об известном практическом бессилии либерального, а затем и либерально-социалистического состава Временного правительства. Реальная власть все более передвигалась от кадетов влево, одновременно ускользая и от ее легитимного носителя — Временного правительства.

В условиях политического отчуждения «верхов» и «низов», усиленного охватившим общество революционным возбуждением, все более возрастала роль социалистических партий и их доминирование в политическом спектре.

Стечение многих обстоятельств поставило в эти дни во главе революционных процессов блок, состоявший из социал-демократов (меньшевиков) и социалистов-революционеров. В рамках этого блока ведущее положение заняли не представители наиболее многочисленной эсеровской партии, а меньшевики, ставшие в постфевральские дни, по мнению многих исследователей, «партией ведущей идеологии». Именно у меньшевиков была разработана концепция такой революции задолго до того, как она произошла, а их лидеры теоретически и политически пытались обосновать смысл происходившего, решая при этом главный вопрос — о конфигурации власти в центре и на местах с точки зрения ее демократического содержания и в духе своих партийных идеологем.

Меньшевики обладали, по крайне мере так казалось в первые месяцы революции, достаточно убедительной идеологией; социалисты-революционеры были самой многочисленной на протяжении всего 1917 г. и наиболее «коренной», «почвенной» партией по своим программным постулатам. Численность ПСР определялась, по разным оценкам, от 400 тыс. до 1200 тыс. человек. Партия привлекала радикальной и понятной крестьянам аграрной программной, теорией «трудовизма», предусматривавшей особый, постепенный путь России к социальной модернизации после свершения революции, требованием федеративной республики. Принципиальное значение для выработки поведенческой линии ПСР в послефевральские дни имело определение характера происшедшей революции. По мнению эсеровских теоретиков, февральская революция не являлась ни социалистической, ни буржуазной, а была названа народно-трудовой. Данную проблему рассмотрел III съезд ПСР (25 мая- 4 июня 1917 г.), на заседания которого было обсуждено свыше 16 вопросов. Главным из них стал вопрос о текущем моменте, доклад о котором был сделан В. М. Черновым. Как отмечал докладчик, а также выступившие делегаты, февральская революция была совершена революционно-демократическими, либерально-демократическими и либерально-буржуазными кругами, т. е. она произошла под знаменем сплочения большинства российского общества против скомпрометировавшего себя царского режима. В. М. Чернов, несколько позднее возвращаясь к оценке тактики партии в те дни, в речи на IV съезде ПСР (ноябрь 1917 г.) обратил внимание на тот факт, что партия эсеров в отличие от социал-демократии (и большевиков, и меньшевиков), считавшей февральскую революцию буржуазно-демократической, не разделяла данной точки зрения. По мнению В. М. Чернова, русская революция начиналась как политическая, а затем превратилась в социально-трудовую, что было предопределено «всей логикой развития России». Русская буржуазия в революции, как считали эсеровские идеологи, заняла позицию «кукушки, положившей свое яйцо в чужое гнездо». Строй, формировавшийся в подобной ситуации, должен был быть больше демократически-трудовым, чем демократически-буржуазным. С его формированием начинался переходный период между буржуазным укладом и будущим социалистическим устройством. После происшедший революции эта трансформация должна была совершиться эволюционно, а не стать «эпохой максималистской социальной революции». Такая позиция, как отмечал В. М. Чернов, ставила эсеров в противоречие с социал-демократами: и большевиками, и меньшевиками. Одновременно она в значительной степени объясняла, с одной стороны, их нежелание брать власть целиком в свои руки, с другой — вхождение во Временное правительство. В течение марта-апреля 1917 г. эсеры дважды меняли свою позицию по вопросу об отношении к Временному правительству, сначала заявив о его поддержке и одобрив вхождение А. Ф. Керенского в кабинет, а затем оценив отрицательно возможность коалиции с ним. Однако под влиянием первого (апрельского) правительственного кризиса было признано необходимым поддержать правительство вступлением в него социалистов.

Лидеры ПСР признали лишь «предварительный» характер политической системы России после свержения самодержавия. По их мнению, срок ее существования исчерпывался созывом Учредительного собрания, которое и должно было законодательно закрепить новое демократическое устройство. «Наша точка зрения была такова, — писал в своих мемуарах В. М. Чернов, — пока основой государственного строя в России не стало народовластие на базе всеобщего избирательного права, преступно разобщать, преступно оставлять в стороне хотя бы одну из тех политических сил, для которых народовластие — необходимое предварительное условие их нормальной жизнедеятельности. Чтобы осуществить это условие, все они должны встать в единый фронт. Его наличие должно было также предотвратить сползание страны в гражданскую войну и обеспечить успешность борьбы с грозной опасностью «всероссийской разрухи» — борьбы, необходимой для укрепления новой революционной России, «этой первой цитадели «третьей силы» в современной Европе».

III съезд ПСР высказался за коалиционное Временное правительство и определил главные политические задачи переживаемого момента: создание демократического местного самоуправления и подготовка выборов в Учредительное собрание. Причем реорганизация местной власти на началах «органического народовластия» рассматривалась как начало демократизации страны в целом и должна было получить логическое завершение в созыве Учредительного собрания. Эсеры не были склонны увлекаться парламентаризмом. Большинство их идеологов противопоставляло свою позицию «марксистской догме» автоматического водворения социализма и организации новых форм общественной жизни «сверху», разделяемой, по их мнению, российскими социал-демократами, и предлагало проводить планомерную организацию их «снизу». В области социально-экономической предлагалось преодоление хозяйственной разрухи и поиск выхода из войны.

С большим энтузиазмом эсеры встретили реформу местного самоуправления: демократические выборы в городские думы, волостные, уездные и губернские земства. Их лидеры считали, что постановлениями Временного правительства от 15 апреля и 21 мая был открыт доступ к участию в органах местного самоуправления для всего населения России, расширены пределы компетенции местных учреждений; в интересах гласных из рабочих и крестьян устанавливалась оплата заседаний. На выборах в городские думы, проходивших в августе 1917 г., эсеры в 14 из 37 наиболее крупных городов, в том числе Москве, Иркутске, Омске, Оренбурге, Екатеринодаре, Тамбове, получили абсолютное большинство, а в 29 городах обеспечили себе самые многочисленные думские фракции. В деятельности этих органов эсеры видели реальную возможность организации фактического народоправства на местном уровне и тем самым предполагали добиваться постепенной демократизации общественного устройства «снизу вверх», прививая, массам определенную политическую культуру. Более того, как заметил несколько позднее В. М. Чернов, в случае более раннего и повсеместного проведения данной реформы даже опоздание с Учредительным собранием «не было бы для страны столь роковым».

Своеобразным было отношение лидеров ПСР к Советам. Они признавали их роль как органов, представлявших интересы значительной части населения, как специфического орудия революционной борьбы народных масс, т. е. учреждений «частноправовых» с пропагандистскими и организационными функциями по политическому и гражданскому воспитанию масс, а не органов власти. Период пребывания эсеро-меньшевистского большинства в Советах В. М. Чернов назвал «эпохой заботливого самоограничения» Советов, утраченного в связи с корниловским мятежом, когда они почти повсюду были властью, что, кстати, обусловило в ноябре 1917 г. на IV съезде ПСР корректировку эсеровской модели общественно-политического устройства России.

Менее дальновидной и разработанной была тактическая линия эсеровской партии в вопросе о войне и мире, хотя её лидеры понимали, что если революция не покончит с войной, то война покончит с революцией, называя ее задачей квадратуры круга. На III съезде ПСР была принята специальная резолюция «Об отношении к войне», в которой развитие эсеровского лозунга «демократический мир всему миру» предлагалось реализовать в виде следующих мер: содействие скорейшему восстановлению революционного Интернационала и созыву международного социалистического съезда для выработки условий справедливого мира; требование к Временному правительству о пересмотре и ликвидации всех тайных договоров; сепаратный мир с Германией категорически отвергался. Пока же война продолжалась, необходимо было, как считал лидер эсеров В. М. Чернов, поддерживать обороноспособность страны, ибо в противном случае вместе с Россией «будут растоптаны все зародыши чисто демократической культуры» и ее роль «в концерте мировых держав» будет сведена к нулю[30]. Такую позицию занимали в те бурные дни почти все видные деятели эсеровской партии: В. Чернов, А. Гоц, Е. Брешко-Бpешковская, Н. Авксентьев и др. Последний защищал ее от имени партии и на Демократическом совещании в сентябре 1917 г., призвав к объединению всех «живых сил страны» с целью, с одной стороны, активной защиты родины, с другой — внутреннего «охранения завоеваний революции» [31]

Одновременно выступая в Совете республики — органе, созданном на данном совещании для контроля над Временным правительством, эсеры неоднократно критиковали его за отказ от пересмотра договоров, заключенных царским правительством с союзниками. Миссия России, как родины революции, по словам В. М. Чернова, призванной сказать новое слово в деле решения «мировой социальной проблемы грядущего», висела на тоненькой ниточке и во многом зависела от «остатков обороноспособности армии».

В известном смысле от этого зависело и решение аграрного вопроса, заложенное в эсеровской программе и составлявшее её стержень. Ещё в марте эсеры внесли закон о прекращении земельных сделок, который был принят правительством в июле. На III съезде вновь было подчеркнуто, что основным требованием партии по-прежнему оставалось требование перехода земли в общенародное достояние и уравнительное трудовое владение ею; соответствующий закон должно было принять Учредительное собрание. Однако ещё до его созыва предлагалось передать все земли в ведение земельных комитетов, которые впредь до формирования демократических органов местного самоуправления обязывались к проведению соответствующей аграрной политики. С целью реализации данного решения дважды, 29 июня и 19 октября 1917 г., представителями эсеровской партии, министрами земледелия В. М. Черновым, а затем С. С. Масловым ставился в правительстве вопрос о принятии законопроекта о передаче земель в ведение земельных комитетов, но окончательно он так и не был принят. Не рассматривался правительством и законопроект о полномочиях земельных комитетов, предложенный опять-таки эсерами с целью скорейшей подготовки и проведения аграрной реформы. Безусловно, главную роль в отсрочке вполне реальных мер играла боязнь несоциалистической части коалиционного правительства возможности поощрения их проведением «явочных действий» масс и усиления анархии. И неслучайно кадетские лидеры па IX партийном съезде заявили о нежелании совместной работы в правительстве с Черновым и выразили неудовлетворение по поводу стремления премьера А. Ф. Керенского сохранить его в составе министров. Оказавшись «не ко двору», В. М. Чернов, как и ранее в аналогичной ситуации меньшевик И. Г. Церетели, оставил пост министра земледелия, не добившись от Временного правительства принятия предлагаемых аграрных законопроектов.

С другой стороны, эсеровское руководство, как, впрочем, и вся социалистическая умеренная демократия в данной ситуации, когда жизнь кипела, «как в котле», страдало «психологией властебоязни». На 7-м Совете партии, проходившем в начале августа, один из лидеров левого крыла эсеровской партии М. А. Спиридонова предлагала установить в стране единовластие своей партии, как наиболее многочисленной, но данное предложение не было поддержано. В. Чернов объяснял эту боязнь власти, прежде всего, «молодостью» российской демократии, которая «из прошлого» вынесла больше умения бороться, свергать и разрушать, чем созидать и строить, и отличалась слабой ответственностью, опасаясь упрека в узурпаторстве; демократия показала себя способной взять власть, но неспособной пользоваться ею.

Таким образом, позиция партии эсеров во многом расходилась с политикой Временного правительства, даже после вхождения в него социалистов; более того: под влиянием реальной обстановки она претерпевала определенные изменения, как было, например, в вопросе о роли Советов осенью 1917 г., когда последние стали рассматриваться значительной частью партии как обязательный элемент демократической системы власти.

Вместе с эсерами под лозунгами «объединенного фронта демократии» и «защиты завоеваний революции» в февральско-мартовские и последующие дни выступали социал-демократы — меньшевики. Политическое кредо, которое они разрабатывали на протяжении всего периода своего существования, политическая культура и психологический настрой, присущие их лидерам, позволяли им играть весьма важную роль в происходивших событиях. Именно деятели меньшевистской партии (Н.С. Чхеидзе, М.И. Скобелев) — умеренного крыла российской социал-демократии возглавили Петроградский Совет с момента его образования в феврале, как и системы Советов по всей стране, имели солидные фракции в городских думах и осуществляли руководство ими совместно с эсерами до осени 1917 г., а в некоторых регионах — и после падения Временного правительства. И это не было случайным, ибо одним из элементов меньшевистской концепции в отличие от либеральной было отстаивание положения о том, что динамика революционных процессов обязательно предполагала появление новых политических институтов «явочным путем», и одной из задач своей партии они считали их поддержку, хотя и солидаризировались, особенно в первые месяцы революции, с эсерами в признании факта советизации страны скорее как политического, нежели административного и государственно-правового акта.

Российские меньшевики, как, впрочем, и большевики, были единодушны во мнении, что в февральские дни Россия вступила в стадию буржуазной революции. Идейные расхождения не только между одними и другими, но и в самой среде меньшевиков вызывались, как правило, идеологическими причинами, т. е. различным пониманием марксистских идеологем: о длительности и характере движения к социализму; о глубине и размахе социальных преобразований в переходный период; о степени участия (и мере политической ответственности) рабочего класса и буржуазии, а также их партий в этих условиях. Именно такие идеологические категории, определяемые классовым подходом к анализу социальных отношений, использовали российские социал-демократы при характеристике политических ситуаций 1917 г.

Будучи сторонниками, как им казалось, ортодоксального марксизма, меньшевики были единодушны в одном: социализм в России мыслим лишь «на фоне социалистической Европы и при её помощи» [34], страна «в марксистском смысле «ещё «не созрела» для социалистической революции. Такие заявления были сделаны в первые мартовские дни Н. Н. Сухановым и О. А. Ерманским, внефракционными социал-демократами, избранными в Петроградский Совет и со временем примкнувшими к левому крылу российских меньшевиков-интернационалистов, возглавляемым Ю. О. Мартовым. Им были тождественны оценки, данные плехановской группой «Единство», занимавшей, по общему признанию, крайне правую позицию и в лице своего лидера Г. В. Плеханова считавшей, что в России на тот момент не было «объективных условий, нужных для углубления революции в смысле замены капиталистического строя социалистическим». На решении общенациональных, а не социалистических в силу их нереальности задач также настаивали более центристски настроенные меньшевистские деятели: Н. С. Чхеидзе, А. Н. Потресов и даже вернувшиеся в марте из Сибири в Петроград Ф. И. Дан, И. Г. Церетели и др.

Ориентируясь на определенные идеологические установки, нередко мешавшие принятию неординарных решений, меньшевики, тем не менее, пытались обосновать тактическую линию своей партии после Февраля на основе учета социально-политических реальностей, главными из которых они считали слияние войны и революции, явившееся трагическим грузом формирующейся новой государственности, а также наличие традиционной конфронтационности у российских партий, особенно у радикально настроенных и не склонных к компромиссам.

Сегодня имеет место точка зрения, согласно которой меньшевистские лидеры в первые «мирные» месяцы революции пытались выступать в роли социальных посредников с целью сплочения демократического лагеря, проявляя при этом известный практицизм и маневренность и стремясь удержать развитие событий в очерченных ими рамках. Очевидно следующее: их уверенность в том, что сотрудничество с более прогрессивными элементами из среды цензовых и образованных слоев российского общества возможно, осталась центральным звеном их концепции развития революции, как, впрочем, и признание необходимости достижения соглашений с другими социалистическими партиями.

Выйдя из подполья сразу же после Февральской революции, меньшевики первоначально поддержали идею объединения всех социал-демократов, включая большевиков, лидеры которых из Русского бюро ЦК (Л.Б. Каменев, И. В. Сталин, А. Г. Шляпников и др.) одобрительно отнеслись к этой инициативе. В 54 из 68 губернских центров России были созданы в то время объединенные организации РСДРП; однако приезд из эмиграции В. И. Ленина нейтрализовал подобные настроения в среде большевиков.

В начале марта в Петрограде была создана единая организация меньшевиков, приступившая к выработке политической тактики партии. Важнейшими были вопросы о власти и войне. Еще 28 февраля воззвание меньшевистского ОК, объявив революцию не полной, призвало к сплочению «всех классов и элементов народа, не продавшихся старому строю…», а Советам предлагалось «вносить в движение планомерность и сознательность» с целью доведения революции до победного конца. Речь шла об упрочении и развитии демократического строя на основе широкой коалиции всех прогрессивных сил, включая буржуазию. Первоначально меньшевики ограничивались формулой «максимального давления» на Временное правительство в целях проведения реформ, провозгласив тактику его «условной поддержки», «не позволяя ему остановиться на полдороге, толкая его вперед и вперед…». При этом никто из меньшевистских лидеров, согласно партийной доктрине, вначале не допускал возможности участия в «буржуазном» правительстве. Лишь один старый меньшевик в составе Исполнительного комитета Петросовета, оборонец Б. О. Богданов выдвинул 1 марта предложение о создании подобного гибрида, но его тогда не поддержали. Были сформулированы требования в духе программы-минимум, реализация которых Временным правительством рассматривалась меньшевистскими лидерами как условие его поддержки «постольку-поскольку»: провозглашение полных политических свобод, амнистия и подготовка к созыву Учредительного собрания. Предполагалось, что другие требования, в том числе — немедленное объявление республики, новое рабочее законодательство, передача земли, «должная военная политика» и т. д., будут осуществляться по мере благополучного завершения переворота и победы революции, в силу чего уже «в недалеком будущем» Временное правительство должно было оказаться действительно «временным» [38], а победа демократии полновесной.

Важнейшей и неотложной задачей демократии была названа борьба за мир, без аннексий и контрибуций. Решить ее предполагалось в духе революционного оборончества. В обращении Петроградского Совета от 14 марта 1917 г. «К народам всего мира» война называлась «чудовищной», но одновременно признавалось, что советская демократия будет поддерживать «революционную оборонительную войну». Лидеры меньшевиков слишком оптимистически делали главную ставку на совместные усилия демократических сил, в первую очередь — пролетариата всех воюющих стран, согласованное давление их на «свои» правительства с целью побудить последние к отказу от «завоевательных стремлений» и к началу мирных переговоров. Как и эсеры, меньшевики особенно выделяли задачу координации действий социалистов воюющих стран, чему должен был способствовать созыв международной антивоенной конференции. 8 мая исполком Петросовета образовал специальную комиссию по ее непосредственной подготовке, вскоре официальное приглашение на конференцию было передано по телеграфу во все страны. Данная позиция была закреплена в решениях Всероссийской конференции меньшевистских организаций РСДРП, проходившей в Петрограде с 7 по 12 мая 1917 г. Была одобрена инициатива Исполкома Петросовета. Конференция, представлявшая интересы около 100 тысяч меньшевиков, еще раз подтвердила тезис о буржуазном характере происшедшей революции. Одновременно подчеркивалось, что содержание и результаты ее не могут быть сведены лишь к установлению «формальной политической свободы»; признавалась объективная обусловленность перехода власти в руки цензовых элементов, но наряду с этим отмечалось «активная роль народных масс» во всем происходившем[40]. Однако в ходе апрельского кризиса Временного правительства стало очевидным, что в кадетско-либеральном составе оно не справлялось с поставленными задачами, в первую очередь, с проблемой заключения мира и проведением реформ. Первого мая организационный комитет меньшевиков принял решение о вступлении представителей своей партии в правительство: 5 мая в него вошли И. Г. Церетели, получивший пост министра почты, телеграфа, и М. И. Скобелев, ставший министром труда, а также эсер В. М. Чернов. Так было образовано первое коалиционное правительство. Позднее, выступая на Всероссийском Демократическом совещании (сентябрь 1917 г.) и оценивая этот опыт, М. И. Скобелев подчеркнул, что идея коалиционной власти мыслилась как идея, которая могла и должна была предотвратить опасность гражданской войны до Учредительного собрания: «настал момент, когда мы, социалисты-утописты, должны показать стране, что мы можем быть хорошими, реальными политиками». Однако данное решение давалось меньшевистским лидерам весьма нелегко. Н. Н. Суханов, например, признал, что Н. С. Чхеидзе в этой ситуации «как огня боялся всякой причастности к власти…»; сам же Суханов, по его словам, коалиционное правительство рассматривал «как временный… весьма кратковременный выход из положения», «неустойчивую и мимолетную комбинацию…». Иного мнения придерживался И. Г. Церетели: «Ни один из сторонников коалиции не отстаивал ее с большим жаром, чем Суханов, этот упорный обличитель «империалистических стремлений буржуазии…» И. Г. Церетели, как признанный лидер меньшевиков на том этапе, лично был также обеспокоен возможной дискредитацией партии участием в работе коалиционного правительства, но считал «опыт раздела власти» своего рода политическим экспериментом, первым даже в категории мирового опыта.

Всероссийская конференция меньшевистских организаций РСДРП в первый же день своей работы 7 мая заслушала доклад «О Временном Правительстве и коалиционном министерстве», сделанный Б. Горевым, вызвавший бурное обсуждение. Смысл большинства выступлений сводился к признанию, что данным решением «оттянулось наступление неизбежного кризиса,… другого выхода не было». С обширной речью выступил И. Г. Церетели, осторожно и настойчиво разъяснявший, что коалиционное правительство единственная альтернатива принятию на себя всей полноты власти Советом и крупная тактическая победа меньшевиков. В резолюции, составленной Ф. И. Даном, Б. Горевым и др. и принятой 8 мая большинством в 51 человек при 13 воздержавшихся и 11 против, подчеркивалось, что главная цель коалициисоздание сильной революционной власти на основе решительной демократической платформы в области внешней и внутренней политики; отмечалось, что социал-демократы, вошедшие в правительство, были ответственны не только перед Советом, но и перед партией. Правда, прибывшая 9 мая из-за границы группа меньшевиков-интернационалистов, куда входили IO.O. Мартов, А. С. Мартынов, П. Б. Аксельрод, Р. А. Абрамович и др., обрушилась с резкой критикой на революционных оборонцев за их «отход» от социал-демократической концепции и попытку представить партию «правящей». В свою очередь, критикуемые посоветовали «высокочтимым лидерам» изучить «реальное положение». Разногласия проявились и на последнем заседании, когда вновь прибывших, за исключением Аксельрода, отказались ввести в состав оргкомитета, избранного в количестве 17 человек. Однако Партия все-таки не раскололась, главным образом благодаря усилиям ветеранов-меньшевиков. Таким образом, результаты конференции были однозначными. Партия в целом поддержала решение Исполкома Петросовета войти в коалиционное правительство. Меньшевики — руководители Совета, преодолев свое нежелание формально участвовать в осуществлении новой государственной власти, в известном смысле отказались от собственных идеологических установок, расширив рамки «ответственности» в решении общественно-государственных задач. Позднее, анализируя неудачу и со вторым коалиционным правительством (июль 1917 г.), И. Г. Церетели не считал ошибкой сам выбор принципа коалиции; ошибка, по его мнению, состояла в том, «что демократия не удержала своей руководящей роли в этой коалиции,… не усилила руководящей роли в ней, своего прямого действия…».

Идея коалиции и приоритета «общенациональных задач» оставалась доминирующей в политической модели революционного действия большинства меньшевиков и в последующие месяцы. На Первом Всероссийском съезде Советов рабочих и солдатских депутатов, проходившем в Петрограде 3—24 июня 1917 г. и представленным почти 1090 делегатами, эта линия получила поддержку революционно-оборонческого блока, состоявшего из меньшевиков и эсеров и образовавшего большинство съезда. Идея коалиции получила одобрение в призыве к единению «всех жизненных сил нации» и необходимости «сильного правительства» в выступлениях Церетели, Скобелева, Чернова, Керенского и др., в резолюции съезда. Попытка оппозиции, представленной в основном большевистской фракцией во главе с В. И. Лениным, перенести дискуссию на улицы Петрограда и организовать 10 июня массовую демонстрацию против коалиционного правительства, успеха не достигла. Большая часть рабочих и солдат не поддержала их инициативу. Центральный комитет большевиков отменил запланированную демонстрацию.

Приверженность идее коалиции меньшевистские лидеры демонстрировали еще не раз: в частности после кризисных июльских (3 — 4 июля) дней, дав согласие на формирование 23 июля второго коалиционного правительства во главе с А. Ф. Керенским и предварив этому акту разработку программы «радикальных демократических реформ». Программа была составлена Ф. И. Даном и принята 8 июля оргкомитетом меньшевистской партии. Однозначно обвинив в вооруженном выступлении масс в Петрограде 3−4 июля против Временного правительства «большевиков, анархистов и действовавших под их флагами темных сил» [46], Оргкомитет в целях поддержания «революционного порядка» предложил ряд мер по устранению «остатков старого режима»: провозглашение России демократической республикой, проведение неотложных мероприятий в области аграрных и трудовых отношений, развития местного самоуправления, урегулирования хозяйственной жизни и особенно продовольственного вопроса, и, наконец, созыва Учредительного собрания без дальнейшей отсрочки. И. Г. Церетели назвал ее «общенациональной программой». На нее неоднократно ссылались меньшевистские лидеры, а также глава нового правительства А. Ф. Керенский, хотя это и усложнило его отношения с представителями кадетской партии, настаивавшими на более умеренном курсе и опасавшимися попыток социалистических «дилетантов» придать коалиции более демократический характер.

Июльские дни увеличили тревогу меньшевистских лидеров, из-за усилившейся социально-политической поляризации в обществе и прямой угрозы гражданской войны. Озабоченность, но поводу складывавшейся ситуации выразили все умеренно-социалистические, центристские партии в ходе работы Государственного совещания, проходившего 12 — 14 августа в Москве. На совещании присутствовало около 2500 делегатов от всех социальных, профессиональных, политических и национальных организаций. Его проведение имело целью продемонстрировать общественную поддержку коалиционного правительства Керенского. Развивая программу от 8 июля, меньшевистские лидеры (Н.С. Чхеидзе, И. Г. Церетели и др.) обратили внимание на то, что «революционный режим в лице правительства должен принимать меры и социальной помощи, и экономического восстановления; Совет же готов был удовлетворить требование цензовых кругов об упрочении законности и порядка в армии и стране. В декларации, принятой 14 августа и оглашенной от имени «объединенной демократии» председателем ЦИК Советов Н. С. Чхеидзе, прозвучал призыв к национально-ответственному подходу в формировании «демократического фронта».

Еще раз защита коалиционного курса была предпринята на Объединительном съезде российской социал-демократии (меньшевиков), проходившем 19−25 августа 1917 г. в Петрограде и представлявшем примерно 200 тыс. человек от 146 партийных организаций. Центральным вопросом в повестке дня съезда стал вопрос «О политическом положении и задачах партии». Характер его постановки и обсуждения, а были выделены докладчики от четырех наметившихся фракций: революционных оборонцев (докладчик — И.Г. Церетели), меньшевиков-интернационалистов (Ю.О. Мартов), левых интернационалистов, объединившихся вокруг газеты «Новая жизнь» (Б.В.Авилов), правого фланга (А.Н. Потресов), — свидетельствовали об отсутствии единства мнений по столь важной проблеме. Центр составили революционные оборонцы, лидеры которых много месяцев несли на себе ответственность переговоров внутри коалиции и бремя работы в правительстве. От их имени И. Г. Церетели убеждал съезд, что существовавшая коалиция была «единственной комбинацией», способной сохранить единство сил и осуществить общенациональную программу, и что она может быть отвергнута в случае невыполнения выработанной платформы. Указав на две опасности для революции: продолжавшуюся войну и рост анархии, представители которой перешли «от критики словами к критике оружием», — он выразил надежду, что сторонникам его курса удастся вести и впредь «демократию от победы к победе». Менее оптимистично прозвучало выступление А. Н. Потресова, еще раз подчеркнувшего важность объединения для осуществления «национальной задачи» спасения России от «общественного распада», от «грозящего ей со всех сторон и во всех смыслах краха…». В иной концептуальной тональности выступил лидер меньшевиков-интернационалистов Ю.O. Мартов, призвавший к разрыву коалиции с кадетами и заявивший о том, что русский буржуазия уже довела революцию до того «национального предела», за которым исчерпана ее революционная роль. Назвав «мелкобуржуазной дискуссией» идею объединения во имя спасения страны, Ю. О. Мартов внес предложение о формировании однородной демократической власти. Его поддержали и другие меньшевики-интернационалисты (И.С. Астров, А. С. Мартынов, Р. А. Абрамович, Н. А. Рожков и др.). В частности, последний предложил даже ввести «диктатуру революционной демократии», вменив в ее обязанности проведение ряда нетрадиционных мер, вплоть до разрыва с союниками и провозглашения «сепаратной войны».

Съезд большинством в 115 голосов при 79 в пользу Мартова и 9 — в пользу Потресова выразил одобрение политике коалиции. Подобная позиция прозвучала на съезде и в докладе М. Либера о войне и мире, который он заключил словами: «говоря за мир, мы должны говорить об обороне…». Такая очевидная подвижка во взглядах представителей меньшевистского центра в значительной степени явилась реакцией социалистов на попытку большевистского путча 3−4 июля, толкнувшего их ещё более к либералам. Выборы в ЦК РСДРП подтвердили это. В его состав вошли 16 сторонников курса Церетели-Дана и 8 меньшевиков-интернационалистов (Ю.О. Мартов, А. С. Мартынов, Р. А. Абрамович, Н. А. Рожков и др.). Председателем партии был избран П. Б. Аксельрод.

Таким образом, меньшевистский съезд попытался придать новую силу реформаторским программам коалиционного Временного правительства. Проведя некоторую корректировку партийных идеологем, строившихся на схемах «классического марксизма», меньшевистские лидеры пытались уточнить поведенческую линию своей партии, сообразуясь с существовавшими реалиями и стремясь избежать двух опасностей: изоляции от других демократических сил и развязывания гражданской войны. Тем более, что социалистическая перспектива не воспринималась ими как задача ближайшего будущего.

Иначе оценивали ситуацию большевики — их «братья» по идее и в первую очередь В. И. Ленин. В начале 900-х годов достаточно распространенным среди европейской и российской социал-демократии было мнение о фатальной обреченности капитализма. Отсюда вытекал вывод: любая начавшаяся в Европе революция будет социалистической либо перерастет в нее; любая начавшаяся в одной из стран революция неизбежно примет международный характер. В. И. Ленин разделял данные взгляды, создав ещё в 1905 г. «теорию» почти молниеносного перерастания в России буржуазно-демократической революции в социалистическую. События в феврале 1917 г. в Петрограде застали Ленина в Швейцарии, где лишь в начале марта из газет он узнал о революции в России. Вернуться на родину с группой соратников и единомышленников он смог лишь в начале апреля.

В Петрограде функции общероссийского руководства осуществляло Русское бюро ЦК большевиков, в которое в начале марта входили А. Г. Шляпников, П. А. Залуцкий, В. М. Молотов. После 12 марта в него были кооптированы вернувшиеся из ссылки М. К. Муранов, Л. Б. Каменев, И. В. Сталин, возглавившие газету «Правда». По приблизительным подсчетам, в Петрограде действовало около 2 тыс. большевиков, a в целом по стране — 24 тысячи. В появившемся еще 27 февраля Манифесте ЦК РСДРП (б) «Ко веем гражданам России» революция объявлялась победившей и формулировались задачи по организации власти; Советы как власть не упоминались. До приезда Ленина Русское бюро ЦК проводило весьма умеренную политику, а газета «Правда» призывала лишь оказывать давление на Временное правительство и не «форсировать события». Часть членов Русского бюро ЦК и Петроградского комитета большевиков даже допускала мысль об объединении с меньшевиками. Они же (Л.Б. Каменев, Г. Е. Зиновьев, А. И. Рыков и др.) желали сохранить место большевиков в едином революционно-демократическом блоке под лозунгом «завершения демократического этапа революции».

Вернувшийся в Петроград в ночь с 3 на 4 апреля 1917 г. В. И. Ленин в ближайшие же дни в своих «Апрельских тезисах» опрокинул довод о незавершенности революции, сформулировав задачу сё перерастания в социалистический этап путем перехода власти к Советам с перспективой превращения их в органы чисто большевистской, пролетарской власти. Развивая этот тезис на VII Всероссийской конференции большевиков (24−29 апреля 1917 г.) в докладе о текущем моменте, Ленин типизировал эту власть как аналогичную Парижской Коммуне и определил се функциональную сущность: «такая власть является диктатурой, т. е. опирается не на закон, не на формальную волю большинства, а прямо непосредственно на насилие». Вопрос об окончании войны также связывался с актом перехода власти в руки Советов и «свержением капитала»; Временное правительство при этом не должно было пользоваться никакой поддержкой. Как считает ряд исследователей, ленинский лозунг мира весны 1917 г. был рычагом деструкции армии, орудием дискредитации едва народившейся власти в глазах народа; подлинного решения проблемы окончания войны он не давал. Характерно, что Ленин резко отрицательно в эти дни отнесся к предполагаемому созыву Стокгольмской международной конференции социалистов, но вопросу поиска соглашения о мире, охарактеризовав ее «исторической сделкой», «обманом с обеих сторон». Другие социалистические партии, в том числе — и России ее подержали. Не случайно Г. В. Плеханов назвал апрельские тезисы Ленина «бредом», безумной и крайне вредной попыткой посеять анархическую смуту на Русской земле. С этой оценкой были согласны все лидеры меньшевиков. Трижды с апреля по октябрь В. И. Ленин вовлекал большевиков в острейшие дискуссии, целью которых было убедить их в необходимости борьбы за завоевание власти во имя социалистического переворота, призванного ознаменовать начало мировой революции. И хотя среди большевиков было немало сторонников реформистского пути, особенно на местах, но, тем не менее, Ленину с его громадной политической волей почти каждый раз удавалось подавить «инакомыслие» в собственных рядах, убедить колеблющихся.

Большая часть населения России не была с большевиками ни в первые мирные месяцы революции, ни в июле-августе 1917 г. Большинство народа, судя по составу Советов и органов местного самоуправления, поддерживало блок меньшевиков и эсеров, занимавших объективно центристские позиции в политической палитре России тех дней. Массы настораживало пораженчество большевиков во время войны и их, зачастую, экстремистский курс, предлагаемый в решении насущных вопросов. Однако в переломные моменты, если власть медлит с проведением необходимых преобразований и оттягивает, даже руководствуясь самими благими намерениями, решение актуальных проблем, затрагивающих судьбы десятков миллионов людей, нередко происходит быстрая смена массовых настроений; и центризм как выражение векового народного опыта начинает уступать место максимализму.

3. Власть, партии и массы осенью 1917. Радикализация демократической альтернативы и приход к власти большевиков К исходу лета 1917 г. Россия вновь вступила в полосу серьезных потрясений. Временное правительство, предотвратив в конце августа с помощью рабочих и солдат Петрограда попытку переворота генерала Л. Г. Корнилова, в очередной раз не пошло на принятие неотложных мер: вопрос о земле не решался, переговоры о мире не были начаты, созыв Учредительного собрания оттягивался. В то же время сам факт попытки переворота в значительной степени изменил возможности политического выбора для российских партий, сдвинув его влево, в сторону радикализма. 2 сентября 1917 г. члены ЦИК приняли резолюцию о созыве Демократического совещания, которому предстояло принять окончательное решение по вопросу о власти. В этой ситуации, когда логика нараставшего кризиса подводила массы к максималистскому восприятию действительности, оставалась ли возможность реализации демократической альтернативы или она была полностью утрачена? Безусловно, оставалась, хотя сё внутреннее содержание трансформировалось: из либерально демократическом весной 1917 г. она превратилась в демократическую летом 1917 г., о чем свидетельствовали выборы в органы местного самоуправления (земства, городские думы и т. д.), в ходе которых повсеместно победил меньшевистско-эсеровский блок. К осени 1917 г. данная альтернатива по-прежнему существовала, хотя ее реализация предполагала более радикально-демократический вариант и зависела, в первую очередь, от действий этого блока и в целом от социалистических партии.

Вследствие разгрома «корниловщины» потерпели поражение наиболее активные силы контрреволюции и пострадал престиж кадетов, оказавшихся в глазах масс связанными с нею. Стремясь преодолеть правительственный кризис, Керенский после переговоров с ВЦИК создал 1 сентября новый орган власти — Совет пяти или Директорию без участия кадетов. В этот же день Россия была объявлена республикой. 2 сентября 1917 г. члены ЦИК приняли резолюцию о созыве Демократического совещания, которому предстояло принять окончательное решение по вопросу о власти.

В разосланном на места за подписями Чхеидзе и Авксентьева сообщении говорилось, что предстоящее совещание должно стать «съездом всей организованной демократии России» [52]; приглашались представители от всех организаций советской и несоветской (думы, земства, кооперативы и т. д.) демократии с целью решения вопроса о формировании нового правительства в период до II съезда Советов, назначенного первоначально на середину сентября, но затем отсроченного.

Всероссийское Демократическое совещание проходило в Петрограде с 14—22 сентября; на нем присутствовало 1582 делегата от Советов, кооперации, профсоюзов, органов местного самоуправления, армии и т. д. Среди делегатов, заявивших о своей партийной принадлежности, было 532 эсера (в том числе 71 — левых), 172 меньшевика (в том числе 56 — интернационалистов), 141 — от аналогичных партий национальных регионов, 136 большевиков, итого около 1000 представителей социалистических партий. За эти дни лидеры эсеро-меньшевистского блока «обежали полный круг»: от отказа участвовать ко Временном правительстве и признания необходимости создания Демократическим совещанием новой власти (однородного демократического правительства) до возвращения к идее коалиции с кадетами. На заседании меньшевистской фракции Потресов доказывал, что коалиция необходима, Церетели — что она возможна, хотя он не возражал и против однородной власти. Дан, согласно его воспоминаниям, полагал необходимым образование однородного демократического правительства. Подобные настроения были и в партии эсеров. Даже А. Ф. Керенский заявил о совей готовности передать власть демократическому правительству, сам ЦИК Советов признал это необходимым. Однако из-за сопротивления части лидеров в собственной среде, а также из-за откровенно прокоалиционной позиции «несоветской» демократии: представителей земств, городских дум, кооперации, недостаточно четкой позиции большевистской фракции во главе с Л. Б. Каменевым, эта идея на совещании не реализовалась. Главным результатом Демократического совещания стало образование постоянно действующего органа — Временного Совета Российской республики (Предпарламента), председателем которого был избран Н. Д. Авксентьев. На данный орган возлагались функции окончательного решения вопроса о власти. Меньшевистские лидеры ЦИК Советов рассчитывали, что с помощью Совета Республики и произойдет смена коалиционного правительства «правительством чисто демократическим» в ближайшей перспективе также, как и на почве его «органической» работы, «несоветская» демократия присоединиться к общей идее. Велись также переговоры меньшевиков с большевиками в целях создания такого правительства, и большевики даже провели через ЦК своей партии (в отсутствие Ленина) решение об участии в Совете Республики. Однако Ленину удалось доказать лидерам большевистской фракции Л. Б. Каменеву и Л. Д. Троцкому необходимость отказаться от всяких соглашений в предпарламенте, а затем 7 октября и покинуть его.

23 сентября Совет Республики одобрил создание третьего коалиционного правительства. В него вошли 10 социалистов и 6 либералов, в том числе 4 кадета. Министром-председателем и Главковерхом стал Керенский. Участие кадетов в правительстве было одобрено незначительным большинством голосов: 776 человек высказались за коалицию, 688 — против. Исключив «партии, скомпрометировавшие себя в деле Корнилова», Совещание согласилось на участие в правительстве кадетов, в индивидуальном порядке позволив Керенскому в целях поддержки «политической элиты нации» ввести в свой кабинет Коновалова (заместитель), Кишкина и Третьякова.

Характерно, что ни один из сколько-нибудь видных лидеров социалистических партий в правительстве не участвовал. Все их усилия в конце сентября и октябре были сосредоточены на работе в Предпарламенте и ЦИК Советов и имели своей целью подтолкнуть правительство к принятию соответствующих мер, а именно: немедленно начать переговоры о мире; немедленно передать все помещичьи земли в руки местных земельных комитетов еще до созыва Учредительного собрания. По мнению Ф. И. Дана, А. Р. Гоца и др., только на почве этой программы можно было противостоять усиливающемуся влиянию большевиков, уход которых из Предпарламента был небезосновательно воспринят их партиями как призыв к восстанию.

В начале октября меньшевики, а в какой-то степени и эсеры предприняли не одну попытку, по словам Н. Суханова, взять «довольно твердый курс влево». Это проявилось в ряде конкретных шагов, свидетельствовавших о попытке выйти из тени Временного правительства. 3−5 октября 1917 г. на закрытом заседании ЦИК Советов рассматривал вопрос о войне и мире. В принятой резолюции говорилось о созыве в ближайшее время межсоюзнической конференции, а в инструкции делегату ЦИК для поездки на нее содержались положения о необходимости мира, отмены всех контрибуций, запрещения тайной дипломатии, предоставления полного самоопределения Польше, Латвии и Литве, решения путем плебисцита вопросов государственно-национальной принадлежности многочисленных спорных территорий и т. д. В известном смысле, это была выработка внешнеполитической позиции, альтернативной по отношению к действиям правительства, которое хотя и подтвердило 25 сентября 1917 г. свое обещание обсудить с союзниками на конференции в Париже в начале ноября вопрос о пересмотре договоров, но деятельность свою в данном направлении активизировало слабо.

А.Ф. Керенский в своих мемуарах сообщил о предполагавшемся к 15 ноября заключении сепаратного мира России с Турцией и Болгарией, а также о получении им во второй половине октября секретного послания министра иностранных дел Австро-Венгрии — главного союзника Германии с аналогичным предложением. И далее автор мемуаров, ретроспективно оценивая ситуацию, выразил твердую уверенность в том, что восстание большевиков 24—25 октября неслучайно совпало по времени с кризисом в австро-германских отношениях, как неслучайно «совпало» контрнаступление немецких войск с предпринятой Лениным попыткой восстания в июле". Судя по всему данные события действительно имели место, как возможно предположить и определенную взаимосвязь между ними. Но сегодня очевидно и другое: в условиях почти открытых приготовлений большевиков к захвату власти Керенский делал ставку исключительно на силу, сохраняя иллюзии относительно возможности легко их «раздавить» с помощью вызванных с фронта «верных» войск и упорно не замечая роста воинственной активности солдатских и рабочих масс, на поддержку хотя бы части которых и рассчитывали лидеры большевиков, определяя общественно-политические задачи момента.

Именно в это время в Совете Республики на совместно заседании его комиссий — военной и по иностранным делам — был специально заслушан доклад военного министра генерала А. И. Верховского, который с цифрами и фактами в руках убедительно доказывал полную невозможность для русской армии продолжать войну и требовал крутого перелома внешней политики правительства, отчетливо осознавая, что главным по привлечению масс на свою сторону был лозунг немедленного мира. Его, по воспоминаниям Ф. И. Дана, поддержала вся «левая» часть Совета, но через несколько дней он был уволен «в отпуск».

Заседание Предпарламента 24 октября оказалось последним. Оно стало

знаменательным не только потому, что состоялось накануне захвата власти большевиками, но и по ряду других обстоятельств: на нем выступили с речью министр-председатель Керенский, вновь сделавший упор на военные меры в борьбе с большевиками и потребовавший от Совета Республики «всей меры доверия». В ответ Ю. О. Мартов поставил вопрос о реорганизации правительства, и впервые открыто против политики третьего коалиционного правительства выступили «ответственные» деятели ЦИК, в частности, Ф. И. Дан, А. Р. Гоц и др. Была принята резолюция (123 — за, 102 — против) левых фракций, составленная Даном и Мартовым. Первоначальным шагом, который мог бы помешать готовившейся акции большевиков, резолюция предусматривала немедленное издание декрета о передаче помещичьей земли в ведение земельных комитетов, о немедленных мирных переговорах и созыве Учредительного собрания. Ф. И. Дан сформировал своего рода «делегацию от социалистических групп» в составе себя, А. Р. Гоца и председателя Предпарламента Н. Д. Авксентьева, которая должна была убедить правительство, заседавшее в Зимнем, действовать в соответствии с принятой резолюцией, немедленно оповестить об этих решениях население рассылкой телеграмм и расклейкой афиш. Однако предложение не было принято. А. Ф. Керенский, по словам Ф. И. Дана, производивший впечатление человека, до после дней степени измотанного и измученного, опять-таки выразил сомнение в способности большевиков к восстанию и возможности опоры их на значительные слои населения, влияние на которые большевиков будет теперь «быстро падать». Такую недальновидность премьера понять трудно, хотя А. Ф. Керенский, уже находясь в эмиграции, попытался объяснить свое восприятие событий тех дней, обратив внимание на то, тогда, как многим казалось, страна уверенно шла по пути демократии к Учредительному собранию. С другой стороны, привыкнув издавна с первого взгляда опознавать обычную реакцию в «мундире» генерала на «белом коне», все они, тогдашние вожди революции, не смогли вовремя распознать самого «опасного, упорного и безжалостного врага — контрреволюцию, перерядившуюся в рабочую блузу, в солдатскую шинель, в матросскую куртку"[59]. Аналогично оценил последующие события и лидер партии эсеров В. М. Чернов, подчеркнув, что как в математике минус, умноженный на минус, дает плюс, так и в социологии «революция в революции» дает контрреволюцию.

Но как бы то ни было, с этого момента вопрос о существовании Временного правительства и вообще о характере власти решался уже не в его недрах.

Ощущение надвигавшейся трагедии владело многими представителями демократии накануне и в первые месяцы после Октября. Попытки преодолеть противостояние реализовывались в постановке рядом социалистических партий проблемы формирования однородного правительства, что в те дни означало создание его из представителей именно этих партий. Для реализации демократической альтернативы даже осенью 1917 г. были определенные предпосылки. Прежде всего, судя по росту численности, популярность социалистических партий интенсивно возрастала. Как известно, на объединительном съезде меньшевиков (август 1917) было оглашено, что в партии состояло 193 тысячи членов. Причем, партия имела сторонников среди наиболее высококвалифицированных рабочих-печатников, железнодорожников и рабочих сталелитейной отрасли в промышленных центрах юга страны, а также в профсоюзах. Большевистская партия, согласно данным, приведенным Я. М. Свердловым на VI съезде РСДРП (б) (июль-август 1917 г.), насчитывала 240 тыс. Социалисты-революционеры были самой многочисленной партией в стране, число ее членов в данный период доходило до миллиона. Выборы в июле-августе 1917 г. в городские думы Петрограда, Москвы и др. крупных центров показали, что эсеры были не только крестьянской партией, но имели серьезное влияние и в промышленных регионах.

Очевидно и то, что осенью 1917 г. в целом резко политизированное население требовало кардинальных перемен. Будущее его значительной частью виделось (если брать программные формулы) «социалистическим». Безусловно, что не только среди рабочих, солдат и крестьян, представлявших социализм не как прыжок в неведомое будущее, а как конкретный ответ на назревшие проблемы, но и между разными социалистическими партиями не существовало единого представления о будущем страны. Бесспорно и то, что с большевиками российских социал-демократов (меньшевиков) и социалистов-революционеров расхождения были не только по вопросу о сроках, способах и методах реализации социалистической перспективы, но и самому пониманию социокультурного типа России в данном состоянии. Несмотря на неоднородность существовавших в них течений, а также усилившееся идейное размежевание, они пытались отстаивать демократические идеалы, увязывая их реализацию с концепцией демократической России с сильными социальными приоритетами для всех слоёв трудящихся. Накануне Октябрьского переворота данные партии через серию проб и ошибок вплотную приблизились к осуществлению этой задачи в политической области.

Придя после провала корниловского мятежа к мысли о создании «однородного демократического правительства», левоцентристские силы обеих партий — меньшевиков и эсеров трансформировали эту идею, признав накануне самого захвата власти большевиками необходимость однородно-социалистического правительства. Формулу такого правительства выдвинул Ю. О. Мартов сначала на заседании Предпарламента 24 октября, а затем на совещании меньшевистской фракции в канун открытия Второго Всероссийского съезда Советов в ночь с 24 на 25 октября 1917 г., ее поддержали и многие революционные оборонцы, согласившись с необходимостью противопоставить прежней коалиции радикальную альтернативу. Были приняты соответствующие тезисы, которые предлагалось включить в проект политической резолюции Второго съезда Советов. По существу, речь шла о передаче власти на данном съезде мирными, парламентскими средствами новому правительству, составленному из представителей социалистических партий и призванному немедленно взяться за проблемы мира и земли; Временное правительство, таким образом, было бы легально отстранено. Тем самым сформировалась бы вполне реальная альтернатива вооруженному восстанию, которое готовилось большевиками под лозунгом решения тех же проблем.

Характерно, что и среди большевистского руководства на протяжении всех восьми месяцев довольно распространенными были центристские настроения, связанные с попытками укрепить диалоговую основу возможных компромиссов с меньшевистским блоком. Не ослабли они и в сентябре. Дискуссия, начатая в среде большевиков ленинскими письмами «Марксизм и восстание», «Большевики должны взять власть» от 12−14 сентября 1917 года, не встретила поддержки: большинство ЦК РСДРП (б) отвергло его предложение о практической подготовке вооруженного восстания, собираясь мирно дожить до Учредительного собрания. 61] Более того: было предложено сжечь указанные письма, кроме одного экземпляра, чтобы не вносить раскол в рабочую среду. Как известно, большевики приняли участие в работе Демократического совещания (сентябрь 1917 г.), а затем образовали фракцию из 58 человек для вхождения в Предпарламент, который начинал свою работу 7 октября. Именно в этот день в Петроград из Финляндии вернулся В. И. Ленин. Проявив невероятную настойчивость и опираясь внутри ЦК РСДРП (б) на поддержку Л. Д. Троцкого, избранного к этому времени председателем Петроградского Совета, Ленин сумел доказать большинству членов ЦК необходимость восстания и прямого захвата власти, проведя кампанию против «несогласных», группировавшихся вокруг Л. Б. Каменева и Г. Е. Зиновьева. 10 октября состоялось заседание ЦК РСДРП (б), на котором в присутствии 12 из 21 членов ЦК было принято решение о восстании: «за» высказалось 10 человек, против — Каменев и Зиновьев. Свою позицию они изложили в письме «К текущему моменту» от 11 октября 1917 г., доказывая нецелесообразность вооруженного восстания как средства завоевания власти,. назвав данную политику «губительной» и подчеркнув, что только Учредительное собрание и Советы могут быть «тем комбинированным типом государственных учреждений», к которому должна идти партия и лишь на базе которых она приобретет «громадные шансы на действительную победу». Стремление же захватить власть в расчете на «большинство международного пролетариата» было названо попыткой «построить все… расчеты на песке». Аргументация против восстания развивалась ими также и на расширенном заседании ЦК большевиков 16 октября, где они, а также член ЦК А. Г. Шляпником ссылались на неподготовленность России к социализму, на трудности государственного управления, на колебания масс. Позиция В. И. Ленина была непоколебимой, главными аргументами в пользу восстания были следующие: «настроением масс руководствоваться невозможно, ибо оно изменчиво и не поддается учету»; большевики же, выступив теперь, будут «иметь на своей стороне всю пролетарскую Европ». Такими категориями мыслили партийные лидеры.

На практике же и до Октября, и после на местах социалистические группы часто плодотворно сотрудничали в решении многих вопросов, совместно работая в региональных и городских Советах, городских и районных думах. Эти настроения вполне определенно выразили и участики Второго Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов, открытого на правах председателя Президиума 1-го ВЦИК Ф. И. Дано и 25 октября 1917 г. в 22 ч. 40 м. Отвечая на вопросы анкеты, распространявшейся среди делегатов съезда, двадцать четвертым пунктом которой предлагалось сформулировать отношение к вопросу о характере власти, 505 человек из 673 заявили, что прибыли для того, чтобы поддержать переход «всей власти к Советам» (подавляющее большинство в Советах принадлежало социалистическим партиям). Характерно и то, что Председателем Президиума еьезда был избран Л. Каменев, сторонник создания однородного правительства. Первым слово взял меньшевик-интернационалист Ю. О. Мартов, предложивший создать правительство из представителей всех «советских» партий, которые делили бы между собой власть. Идею Ю. О. Мартова поддержал эсер С. Мстиславский. От большевистской фракции выступил А. Луначарский, самый «бархатный» из большевистских ораторов, заявивший, что фракция большевиков решительно ничего не имеет против предложения Мартова. И оно было принято единогласно под бурные аплодисменты всего зала, но, однако, так и не было реализовано. «Штурм» Зимнего дворца, организованный большевиками (еще днем был разогнан Предпарламент, заседавший в Мариинском дворце), вновь пробудил страхи колебавшихся до этого меньшевиков и эсеров перед возможностью сотрудничества с партией Ленина — Троцкого. Большевики нанесли превентивный удар, и около 70 представителей умеренных социалистических партий, а затем и меньшевиков-интернационалистов покинуло съезд. В. И. Ленин отсутствовал в первый день работы съезда, находясь в Смольном, где был «штаб» восстания. В этот день, а точнее в ночь с 25 по 26 октября на съезде в связи с уходом части делегатов выступил Л. Троцкий. «Восстание народных масс, — гремел он, — не нуждается в оправдании… Тем, кто отсюда ушел и кто выступает с предложениями, мы должны сказать: вы жалкие единицы, вы банкроты,… отправляйтесь туда, где вам отныне надлежит быть: в сорную корзину истории». По его же предложению съезд принял резолюцию, осудившую их уход.

Одновременно был утвержден состав Совета Народных Комисаров во главе с Лениным и избран многопартийный ВЦИК. В его состав вошли 62 большевика, 29 левых эсеров, 6 меньшевиков-интернацитоналистов, 3 украинских социалиста и один эсер-максималист. Председателем был избран Л. Б. Каменев; 8 ноября (после его отставки) его заменил Я. М. Свердлов.

Была ли исчерпана возможность формирования многопартийной политической системы? Объективно, т. е. по расстановке социально-политических сил такая возможность сохранялась в течение всего 1917 года, постепенно убывая. Об этом свидетельствовала прежде всего попытка руководителей Всероссийского исполнительного комитета профсоюза железнодорожников (Викжеля) под угрозой всеобщей забастовки заставить, социалистические партии провести совещание с целью достижения соглашения. Переговоры длились с 29 по 31 октября 1917 г. В них приняли участие большевики, меньшевики-интернационалисты, меньшевики, эсеры, представители профсоюза. От интернационалистов выступал Ю. О. Мартов, подчеркнувший, что «наступила последняя минута, когда еще можно найти общую почву, чтобы вывести страну из страшного кризиса», его поддержал Ф. И. Дан и др. меньшевики. Эсеры настаивали на создании правительства, состоявшего не из профессиональных партийных политиков, а из «людей деловых, специалистов». Большевиков представляли Л. Б. Каменев и Д. Б. Рязанов, даже по отзывам оппонентов считавшийся «энциклопедически образованным человеком». В ходе переговоров большевики согласились на расширение «базы правительства», изменение его состава и даже склонялись к выводу из него Ленина и Троцкого, на чем настаивали эсеры и меньшевики. Более того, после долгих дебатов большевики поддержали принятие «эластичной» резолюции, предлагавшей создание вместо избранного на II съезде Советов ВЦИК «Временного народного совета», в состав которого должны были войти 100 членов Совета рабочих и солдатских депутатов, 75 членов крестьянского Совета, 100 делегатов Петроградской и Московской дум и 50 делегатов от всероссийских профессиональных союзов. Также предполагалось немедленное формирование однородно-социалистического правительства, в первую очередь из специалистов, в списочном составе которых не были упомянуты Ленин, Троцкий и Керенский. В качестве возможной главы нового правительства назывались В. М. Чернов и Н. Д. Авксентьев.

Однако разгром 30—31 октября под Петроградом казачьей дивизии ген. П. Н. Краснова, выступившего в поддержку бывшего премьера Керенского, сразу же ужесточил позицию большевикови. Ленин и Троцкий выступили против продолжения переговоров, и после ультиматума ЦК большевиков в ночь на 2 ноября переговоры были разорваны. В знак протеста Л. Б. Каменев, А. И. Рыков, В. П. Милютин, В. П. Ногин вышли из

состава ЦК большевиков. Подали в отставку и ряд советских наркомов и руководителей (Ногин, Рыков, Милютин, Рязанов, Теодорович, Арбузов, Ларин и др.). К ним присоединился и А. Г. Шляпников. Это был первый правительственный кризис новой власти, связанный с вопросом о целесообразности чисто большевистского правительства и характере социального прогресса для России.

Свое отношение к данной проблеме в эти дни пытались определить не только партийные элиты, но и массы. 12 ноября 1917 г. прошли выборы в Учредительное собрание: за эсеров проголосовало 58% всех избирателей, за социал-демократов — 27,6% (причем 25% за большевиков, 2,6% — за меньшевиков), за кадетов — 13%. Характерно также и то, что большевики имели преобладание в столицах, эсеры стали бесспорными лидерами в провинции.

То, что за эсерами шло подавляющее большинство крестьянства, преобладавшего в структуре населения России, и значительная часть интеллигенции, продемонстрировали два съезда крестьянских депутатов: Чрезвычайный (10—25 ноября) и II Всероссийский (26 ноября — 10 декабря).

После Октября в системе деятельности Советов сохранялось своеобразное двоецентрие. Наряду с ВЦИК Советов, избранном на II съезде Советов рабочих и солдатских депутатов, продолжал действовать Исполнительный комитет Всероссийского Совета крестьянских депутатов во главе с В. М. Черновым, созданный Первым Всероссийским съездом Советов крестьян в мае 1917 г. Из общего числа 1429 Советов, имевшихся в стране в сентябре-октябре, 455 был и крестьянскими.

Потому уже на первом заседании ВЦИК Советов рабочих и солдатских депутатов был поставлен в повестку дня вопрос о необходимости слияния Советов.

Чрезвычайный Всероссийский съезд Советов крестьянских депутатов работал с 10 по 25 ноября 1917 г. в Петрограде. На первом заседании съезда присутствовало около 260 делегатов и лишь к 18 ноября их стало 330, в том числе 195 левых эсеров, 37 большевиков, 65 правых эсеров и эсеров центра, остальные — беспартийные. Обстановка на съезде была напряжённая. Предложение большевиков заслушать доклад В. И. Ленина как председателя Совнаркома было сразу же и категорично отклонено.

Вопрос «о власти» обсуждался по предложению левых эсеров и в их постановке — необходимо создать правительство социалистических партий, от народных социалистов до большевиков включительно. За предложение Ленина признать решения II Всероссийского съезда рабочих и солдатских проголосовало лишь 45 делегатов. Началась серия частных совещаний большевистских представителей с эсеровским руководством съезда. Роль «троянского коня» сыграли левые эсеры, в конце концов поддержавшие большевиков. С большим трудом уже в конце работы съезда удалось добиться так необходимого большевикам решения о поддержке решений II Всероссийского съезда рабочих и солдатских депутатов и об объединении Советов.

Не менее драматичной была обстановка и на Втором Всероссийском съезде крестьянских депутатов, проходившем с 26 ноября по 10 декабря. Из 790 делегатов большевиков поддержали лишь 91, 305 было правых эсеров и эсеров центра, 350 левых эсеров. Острейшая полемика развернулась вокруг отношения к Учредительному собранию и к декрету СНК от 28 ноября, объявлявшему кадетов врагами революции и народа.

Лучшие большевистские ораторы боролись за голоса делегатов. Кроме Ленина, выступили Володарский, Троцкий и ряд других их лидеров. Зиновьеву не дали произнести речь. Троцкого, который до этого, выступая на многочисленных митингах, неоднократно напоминал о необходимости террора и в этой связи о важном изобретении Великой французской революции — гильотине, укорачивавшей человека на всю длину его головы, делегаты согнали с трибуны криками: «Палач! Убийца!». В речи 2 декабря В. И. Ленин открыто заявил о главной политической позиции своего окружения: «Советы выше всяких партий, всяких учредительных собраний». Последнее было тем более неожиданным, что означало отход от решений II Всероссийского съезда рабочих и солдатских депутатов, на котором, как известно, все принятые решения, в т. ч. о формировании и функциях СНК, объявлялись действовавшими лишь до с о з ы в, а У ч р е д и т е л ь н о г о собрания, т. е. временными. Добившись поддержки половины состава съезда, большевики и левые эсеры покинули его заседание.

Таким образом, в позиции Ленина по отношению к Учредительному собранию произошли изменения, что подтвердил, например, в своих воспоминаниях наиболее близкий к нему в те дни Троцкий. Он отмечал, что почти сразу же после Октябрьского переворота Ленин стал настаивать на отсрочке Учредительного собрания, объясняя это тем, что оно могло оказаться по составу «кадетско-эсеровско-меньшевистским».

Многие из ленинского окружения возражали, даже Я. М. Свердлов подчеркивал, что большевики сами обвиняли Временное правительство в оттягивании его созыва. Оставшись в меньшинстве со своей позицией, Ленин все внимание перенес на организационные меры по роспуску еще не созванного Учредительного собрания. «Ошибка явная, — говорил он, — власть уже завоевана нами, а мы между тем поставили сами себя в такое положение, что вынуждены принимать военные меры, чтобы завоевать ее снова».

В основе такой политической переориентации лежал целый комплекс факторов. Во-первых, сравнительно легко большевики захватили власть в Петрограде. Это не могло не рождать надежд, что удастся закрепить достигнутые завоевания столь же легко, одним революционным натиском. Как известно, им это удалось. До недавнего времени преувеличивалась степень, а главное — глубина и организованность оказываемого в первые дни и месяцы сопротивления Советской власти со стороны свергнутых государственных структур. Касаясь не использованных противниками возможностей, следует помнить, что А. Ф. Керенский и его окружение действовали так, как действовали — видимо, иначе не могли. Но вряд ли серьезную угрозу Петрограду в те дни могла представлять тысяча казаков, которая согласилась выступить в поддержку Керенского после его отъезда из Петрограда на фронт.

Во-вторых, из анализа прошлых европейских революций большевики сделали однозначный вывод, что только бескомпромиссность в принятии политических решений и радикализм затеянной реорганизации позволяет удержаться у власти и обеспечить успех. Ленин постоянно, особенно в первые дни после переворота, «типизировал» Октябрьский переворот с Великой французской революцией как одномасштабным явлением по силе своих исторических последствий, а также с Парижской коммуной по социально-классовому содержанию. По этой типологии большевикам отводилась роль пролетарских якобинцев, требовавшая от них жестоких, диктаторских методов, к чему они были подготовлены (доктринерски и психологически) историей формирования своей партии.

В-третьих, на взгляды большевиков громадное влияние оказывали и надежды на мировую «пролетарскую» революцию, ее непосредственную близость. Поэтому Ленин и его окружение сразу же стали отдавать предпочтение не демократическом общенациональным преобразованиям, а прямым «антикапиталистическим» действием в наиболее жестком варианте. Советы в этой связи стали рассматриваться не только как особый тип демократизма, выдвигавший авангард трудящихся и делавший из них «и законодателя, и исполнителя, и военную охрану», но и как форма реализации интересов данного авангарда в международном масштабе, ибо в их лице, по мнению лидера большевиков, теперь создалось «нечто великое, новое и небывалое в истории мировой революции».

Позднее в статье «Выборы в Учредительное собрание и диктатура пролетариата», написанной к двухлетнему «юбилею» этих событий, Ленин переведет эти настроения на уровень теоретических обобщений. В противовес взглядам лидеров «мелкобуржуазных» партий, которые, но его словам, смотрели на «государственную власть как на какую-то святыню, идол или равнодействующую формальных голосований…», главным моментом для партии большевиков был факт завоевания государственной власти и использования ее как орудия своего класса. В этих целях должен быть «вдребезги» разрушен старый государственный аппарат и создан новый, выраставший из распространения классовой борьбы «вширь и вглубь». При этом считалась вовсе необязательной поддержка данных мероприятий большинством населения; избирательное право рассматривалось лишь как показатель зрелости понимания своих задач разными классами, но решение их должно было достигаться «не голосованием, а всеми формами классовой борьбы, вплоть до гражданской войны».

Логика событий разворачивалась все круче для небольшевистских партий. И по мере того, как все более жесткой становилась позиция большевистского руководства, все более призрачной выглядела возможность иной альтернативы, хотя политические оппоненты большевиков проявили неоднократно демонстрируемую готовность к компромиссу. Об этом свидетельствовали проходившие почти одновременно последние партийные съезды эсеров и меньшевиков. Четвертый съезд ПСР проходил 26 ноября — 5 декабря 1917 г. в зале физической аудитории Технологического института в Петрограде. С докладом о текущем моменте и тактике партии выступил В. М. Чернов. Он выделил три главных вопроса, на которых следовало сконцентрировать внимание партии: критика ошибок революционной демократии, в том числе — и ЦК ПСР; необходимость заключения мира для России; подготовка к созыву Учредительного собрания. По признанию самих делегатов, большинство съезда заняло «левоцентровую» позицию, выраженную В. М. Черновым. Заявив о недостаточно четкой тактической линии партии накануне октябрьских событий, Чернов предложил отказаться от идеи насильственной ликвидации большевистского режима, поскольку его поддерживала какая-то часть трудящихся города и деревни. В качестве главной задачи он назвал сплочение оппозиционных большевизму социалистических партий под лозунгом защиты Учредительного coбpания. Именно оно, по мнению эсеровского лидера, должно было расставить политические партии «по своим мостам», примирить советские и общедемократические организации трудящихся, избежать гражданской войны [72]В резолюции, принятой по докладу, был представлен новый вариант эсеровской модели российской демократии в виде комбинации Учредительного собрания и Советов. Последним было уделено большое внимание и в докладе о деятельности ЦК ПСР, сделанным В. М. Зензиновым. Подчеркивалось, что Советы необходимо укреплять как могучие классовые организации. Также была определена роль партии социалистов-революционеров как конструктивной оппозиционной силы по отношению к правящему режиму. Предполагалось в ходе работы Учредительного собрания противопоставить большевистскому методу раздачи «невыполнимых обещаний» тактику серьезного законодательного творчества.

Аналогичной была позиция другой оппозиционной партии, РСДРП (объединенной). Меньшевистская пресса в первые дни пестрела воззваниями ЦК, в которых октябрьские события оценивались как удар в спину революции. Единственным гарантом стабилизации политической обстановки в стране лидеры меньшевиков называли Учредительное собрание, что в частности подчеркивалось в обращении ЦК РСДРП (о) к рабочим Петрограда 28 октября 1917 г. На проходившем с 30 ноября по 7 декабря 1917 г. Чрезвычайном съезде РСДРП (Объединенной) этот вопрос рассматривался как первоочередной. С докладом по текущему моменту и задачам партии в Учредительном собрании выступил Ю. О. Мартов, поддержанный левоцентристским большинством съезда. Как заметил позже один из делегатов Д. Далин, на съезде «массив партии» порвал с оборонческой позицией, что дало перевес левым силам и отразило «реальную эволюцию в партии». В известном смысле новаторской для социалистической оппозиции была мысль, высказанная Ю. О. Мартовым на съезде о том, что октябрьские события не являлись «исторической случайностью», они были «продуктом предыдущего кода общественного развития». Его поддержали и другие участники съезда. Например, делегат Н. Рожков заявил, что в октябрьских событиях имела место и вина меньшевиков, которые не сделали все возможное для достижения мира и борьбы с хозяйственной разрухой. В резолюции по текущему моменты было признано, что победа Советской власти — меньшее зло по сравнению с попытками ее насильственного свержения по имя демократии; прозвучал призыв к объединению всех революционно-демократических сил в интересах создания республики Советов с Учредительным собранием во главе. В качестве первоочередных конкретных мер назывались: заключение мира, передача земли крестьянам, государственное регулирование всего производственного комплекса страны, которое меньшевики не отождествляли с рабочем контролем, рассматривая последний как специфическую форму классовой борьбы на фабриках и заводах, не способствующую преодолению разрухи. Предложенные меры должны были способствовать демократической реорганизации общественного строя и подготавливать предпосылки для осуществления со временем социалистической перспективы. В тактическом плане предполагалось призвать массы к борьбе за созыв Учредительного собрания, хотя меньшевики и предвидели свой неуспех в ходе выборов.

Единственной партией, которая стала срочно менять свои лозунги по отношению к Учредительному собранию, оказалась партия левых социалистов-революционеров (ПЛСР). На ее первом съезде, открывшемся 19 ноября 1917 г., П. Прошьян, В. Трутовский, Б. Кац, заняли проленинские позиции в отношении к собранию. Прошьян прямо заявил: «Конечно, отдать власть Учредительному собранию, сложить свое боевое оружие мы не можем и не должны». Руководство ПЛСР дало согласие на вхождение в большевистское правительство; 9 декабря 7 представителей левых эсеров вошли в состав СНК, а затем и в состав ЧК. Это была первая и последняя коалиция в Советской России, сыгравшая важную роль в выживании большевистской власти и судьбе Учредительного собрания.

Избранное впервые в истории России путем всеобщего и равного голосования, Учредительное собрание не вписывалось в механизм «диктатуры пролетариата», поскольку в силу малочисленности рабочего класса не могло обеспечить его приоритета, а тем более приоритета «пролетарской» партии, каковой считали себя большевики.

26 ноября Ленин подписал декрет «К открытию Учредительного собрания». Согласно ему, первое заседание могло состояться лишь по прибытии 400 делегатов. Стало ясно, что в назначенный срок, 28 ноября, оно не соберется. Полемика по вопросу о судьбе Учредительного собрания, теперь уже в среде большевиков, продолжалась. Большинство членов Временного Бюро большевистской фракции Учредительного собрания (Л. Каменев, В. Милютин, А. Рыков и др.) выразили несогласие с ленинской позицией, полагая, что не переход власти в руки Советов, а именно созыв Учредительного собрания увенчает нормальный ход развития революции. Ленин выступил резко против и потребовал переизбрания бюро. 20 декабря Совнарком утвердил новую дату созыва: 5 января 1918 г. Но первое заседание Учредительного собрания, открывшееся 5 января в 16 часов, оказалось и последним. После его открытия Свердлов от имени ВЦИК предложил принять составленную Лениным «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа», в ультимативной форме обязывавшую Учредительное собрание поддержать все декреты и направления политики Совета Народных Комиссаров. Напрасно В. М. Чернов, избранный председателем собрания, произнес речь в социалистических и интернационалистских тонах. Ответом на нее было выступление Н. И. Бухарина, заявившего, что сейчас, когда закладывается «фундамент жизни человечества на тысячелетия», собрание разделено на два непримиримых лагеря, «у нас» — воля к диктатуре, «у них же» всё сводится к воле защищать «паршивенькую буржуазно-парламентарную республику». Большевики не собирались долго дискутировать, тем более искать какие-то компромиссы. Воспользовавшись отказом Учредительного собрания обсуждать Декларацию, они покинули Таврический дворец. Оставшиеся делегаты приняли закон о земле и постановления о мире и государственном устройстве, провозгласившем Российское государство Российской Демократической Федеративной Республикой. Под утро вооруженный караул предложил покинуть зал заседаний. Собрание было распущено. Как позднее ехидно заметил Л. Д. Троцкий, демократы «тщательно разработали ритуал первого заседания; они принесли с собой свечи на случай, если большевики потушат электричество, и большое количество бутербродов, если их лишат пищи. Так, демократия явилась на бой с диктатурой во всеоружии бутербродов и свечей». власть партия эсеровский большевик Роспуск Учредительного собрания явился, как с горечью отметил Г. В. Плеханов за несколько месяцев до своей смерти, «новым и огромным шагом в области гибельного междуусобия…». Решение же большевиков заключить мирный договор с Германией, несправедливый и грабительский, к тому же, как полагали их последние союзники — левые эсеры, наносивший удар по мировому революционному движению, побудил последних к выступлению. Подняв мятеж 6 июля 1918 г., левые эсеры разорвали союз двух партий. Победа над бывшими союзниками привела большевиков к полной политической изоляции, и теперь для удержания власти они вынуждены были опираться исключительно на насилие и террор.

Таким образом, демократическая альтернатива, в течение восьми месяцев 1917 г. успевшая трансформироваться из л и б е р, а л ь н о — д е м о к р, а т и ч е с к о й в радикально-демократическую, не осуществилась. Слишком тяжелым наследием для новой России оказалась мировая война, а также многолетний острейший кризис системы, не преодоленный падением самодержавия, а в чем-то даже усиленный этим актом. В 1917 г. революционный процесс нарастал, как следствие бурного стихийного потока, тянувшегося из 1914;1916 гг. и перехлестнувшего через Февраль.

Резкое усиление радикализма, а порой и прямого озлобления масс, соединенного с пережитками традиционного общинно-уравнительного массового сознания, сделало нереальной либерально-демократическую альтернативу, связанную с формированием стабильного режима и гражданского общества. Либеральной демократии не удалось соединить законотворческую работу, но внедрению парламентаризма с проведением эффективной внешней и особенно внутренней политики. Любая политическая сила, претендовавшая на власть, в глазах масс обязана была взвалить на себя тяжелое бремя осуществления хотя бы части вожделений населения. Осенью 1917 г. массы уже не могли убедить логически безупречные доводы специалистов-правоведов о конструктивности парламентарной демократии.

Дестабилизирующую роль в эти дни играла и антигосударственная деятельность большевиков, направленная на дискредитацию формировавшихся властных институтов ради достижения своих политических целей. К этому надо прибавить и известную амбициозность партийных лидеров, и во многом не преодоленную конфронтацию между ними, что в условиях быстрой радикализации масс превращалось в безвластие и охлократию.

И все-таки осенью 1917 г. объективно, по расстановке социально-политических сил могла быть реализована радикально-демократическая альтернатива путем создании однородного правительства из социалистических партий и избрания демократическим путем народного представительства в лице Учредительного собрания. Инициатива формирования такой системы государственного управления Россией исходила от левоцентристских групп меньшевистской и эсеровской партий; на определенном отрезке времени осенью 1917 г. ее поддержали и большевики. Однако ультрарадикальная позиция большевистского лидера Ленина и его сторонников, громадная политическая воля и уверенность в возможности осуществления своей идеологической доктрины в условиях нарастания революционно-анархической стихии обусловили в конечном итоге иной характер развития событий: большевики пустили в ход «запасной вариант» — узурпацию власти.

Меньшевики и эсеры хотели стать «третьей силой», большевики хотели остаться единственной силой. Задача «третьего пути» не как противопоставления друг другу, а как единства действий социалистических партий и групп посредством компромиссов, взаимных уступок, расширении демократии — так и осталась нерешенной.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Революция мчалась па всех порах//Родина, 1992 № 4. С. 90−91.

2. Милюков А. Н. История второй русской революции. Т. I. Вып. 1. Киев, 1919. С. 6; Вып. 3 — М.: РОССПЭН, 2001. — С. 18.

3. См. Булдаков В. П. Переворот или кризис империи?// Родина, 1992. № 10; Его же. Красная смута. — М.: РОССПЭН, 1997.

4. О политической ситуации в стране. Анализ департамента полиции

// Октябрь 1917 г. и судьбы политической оппозиции. Приложения. Ч. 1. -Гомель, 1993. — С. 134.

5. Протокол пленарного заседания ЦК 4−5 февраля 1917 г.// протоколы Центрального комитета конституционно-демократической партии. 1915;1920 гг. Т. 3. РОССПЭН, 1998 С. 341.-342.

6. Там же. — С. 343−345.

7. Милюков П. Н. История второй русской революции. Вып. 1. — Киев,

1919. — Т. 1. — С. 33.

8. Родзянко М. В. Крушение империи. — М.: Скифы, 1992. — С. 116.

9. См., напр.: Лукомский А. С. Из воспоминаний // Архив русской революции. — Берлин, 1921. — Т. 2. — С. 26.; М.: «Терра"-Политиздат, 1991. — Т. 2. — С. 26.

10. Милюков П. Н. Россия на переломе. — Париж, 1927. Т. 1. — С. 45

11. Постановление ЦК. 1 марта 1917 г. // Протоколы Центрального комитета конституционно-демократической партии. 1915;1920 гг. Т.3. М.: РОССПЭН, 1998.С. 353.

12. Постановление ЦК. 3 марта 1917 г. //Там же. — С. 354.

13. Минин А. А. Дух разрушения в русской революции. (Социально-психологический этюд)// Под русской революцией. Сб. ст. — М.: Земля и воля, 1918 — С. 30

14. Конституционно-демократическая партия. VII съезд. Стенографический протокол заседаний. Пг., 1917. — С. 2.

15. Протокол заседания пленарного состава Центрального комитета и парламентской фракции партии Народной свободы с участием членов партии из Государственного Совета и из прежних составов Государственной Думы. 10−13 марта 1917 г.// Протоколы Центрального комитета конституционно-демократической партии. 1915;1920 гг. Т.3. — М.: РОССПЭН, 1998. С. 358

16.Стенограмма VII съезда конституционно-демократической партии 25−27 марта 1917 г. // Съезды и конференции конституционно-демократической партию Т. 3, кн.1. — М.: РОССПЭН, 2000. — С. 368.

17. Стенограмма VII съезда конституционно-демократической партии 25−27 марта 1917 г. // Съезды и конференции конституционно-демократической партию Т. 3, кн.1. — М.: РОССПЭН, 2000. — С. 453−455, 493.

18. Там же. — С. 457.

19. Резолюция V111 делегатского съезда партии Народной свободы 9—12 мая 1917 г. Петроград, 1917; Оболенский В. Партия Народной свободы о земле. — Петроград, 1917. — С. 7.

20. Набоков В. Временное правительство // Архив русской революции. В 22 т. Т. 1−2. — М.: «Терра"-Политиздат, 1991. — С. 71−72.

21. IX съезд Партии Народной свободы. Стенографический отчет. 1917. С. 30−32

22. Там же. — С 21.

23. Анин Д. Революция и ее историография (Введение) // Октябрьский переворот. Революция 1917 г. глазами ее руководителей. — М., 1991. С. 63.

24. Третий съезд партии социалистов-революционеров. 25 мая — 4 июня. — М., 1917. — С. 86, 94, 112; Партия социалистов-революционеров. Документы и материалы. В 3-х т. Т. 3, Ч. 1. — М.: РОССПЭН, 2000 — С. 156−157.

25. Краткий отчет о работе четвертого съезда партии социалистов-революционеров (26 ноября — 5 декабря 1917 г.). — Пг., 1918. — С. 22,23.

26. Бах А. Революция и социализм // Год русской революции. — М., 1918. — С.

27. Чернов В. М. Перед бурей. — М., 1993. — С. 331.

28. Руднев В. Земское и городское самоуправление в 1917// Год русской революции. — С. 131−132.

29. Чернов В. М. Советы в нашей революции. // Год русской революции. — М., 1918. — С. 57, 64.

30. Чернов В. М. Социалистическая партия // Октябрьский переворот. Революция 1917 г. глазами ее руководителей. Воспоминания… — М., 1991. — С. 160.

31. ГАРФ, ф. 1798, Оп. 1, Д. 4, Л. 16−17.

32. IX съезд Партии Народной свободы. Стенографический отчет. — М., 1917. С. 21.

33. Чернов В. М. Перед бурей. С. 237.

34. Суханов Tf.II. Записки о революции. Т. 1. Кн. 1−2. — М., 1991. — С. 131; Ерманский О. А. Из пережитого (1887−1921). — М.-Л., 1927. — С. 151.

35. Плеханов Г. В. Круг смыкается // Октябрь 1917 и судьбы политической оппозиции. Ч. III. Гомель, 1993. С. 14—15; Документы совещания делегатов Всероссийской социал-демократической организации «Единство» 22—23 июля // Меньшевики в 1917 году. Т. 2. М., 1995. — С. 796.

36. Галили Зива. Лидеры меньшевиков в русской революции. — М., Республика, 1993. — С. 10.

37. Воззвание ОК РСДРП // Меньшевики и 1917 году. Т. 1. — М., 1994. — С. 141.

38. Суханов П. II. Записки о революции. Т. 1. Кн. 1—2. — С. 141.

39. Резолюция ОК РСДРП «Об отношении к войне и миру». 19 мир та // Меньшевики в 1917 году. Т. 1. — С. 157.

40. Всероссийская конференция меньшевистских и объединенных организаций РСДРП. — Пг., 1917. — С. 45−48.

41. ГАРФ. Ф. 1798, Оп. I, Д. 4, Л. 5, 7−8. Отчет о заседании Всероссийского демократического совещания.

42. Церетели И. Г. Кризис власти. — М.: Луч, 1992. — С. 71.

43. Общероссийская конференция РСДРП. 7 мая 1917 г. Стенографический отчет // Меньшевики в 1917 г. Т. 1. — М., 1994. — С. 306, 284−285, 352,356.

44. Церетели И. Г. Кризис власти. — С. 235.

45. См.: Первый Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатски" депутатов. Т. 1. — С. 54−67, 89−95, 96−111, 77−83; и т. д.

46. Резолюция О К РСДРП. О текущих событиях // Меньшевики в 1917 году. Т. 2. — С. 106−107.

47. См.: Государственное совещание. — М.-Л., 1930. — С. XXIV.

48. Объединительный съезд РСДРП 19—25 августа 1917 г. Стенографический отчет // Меньшевики в 1917 году. Т. 2. — С. 336— 337, 412−413.

49. Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 31. — С. 354.

50. См., напр.: Штурман Д. Мертвые хватают живых. Читая Ленина, Бухарина, Троцкого. Лондон, 1982. — С. 56.

51. Плеханов Г. В. О тезисах Ленина и о том, почему бред бывает подчас интересен // Г. В. Плеханов. Год на Родине. Т. 1. Париж, 1921.

52. ГАРФ. Ф. 1798. Он. 1. Ед. хр. 1. Л. 42.

53. ГАРФ. Ф. 1798. Он. 1. Ед. хр. 4. Л. 2−7 (речь Скобелева); Л.12—14 (речь Плеханова); Л. 16−18 (речь Авксентьева); Л. 18— 23 (речь Церетели); и т. д.

54. Дан Ф. И. К истории последних дней Временного правительства// Октябрьская революция. Мемуары. — М., 1991. — С. 116.

55. ГАРФ. Ф. 1798. Оп. 1. Ед. хр. 5. Л. 17−18.

56. ГАРФ. Ф. 6978. (ВЦИК 1 созыва). Оп. 1. Ед. хр. 129, Л. 1−2.

57. Керенский А. Ф. Россия на историческом повороте. Мемуары. — М., 1991. — С. 306.

58. Дан Ф. И. Указ.соч. 122, 125, 128−130.

59. Керенский Л Ф. Издалека. Сб. статей (1920;1921). Париж, 1922. С. 240.

60. Чернов В. М. Рождение революционной России. (Февральская революция). Париж — Прага — Нью-Йорк, 1934. С. 25—26.

61. Неопубликованное письмо Г. Е. Зиновьева (конец сентября 1917 г.)// Кентавр. 1992. Июль-август. С. 130.

62. Каменев Л. Б. и Зиновьев Г. Е. Письмо от 11 октября 1917. <<�К текущему моменту" // Отечественная история, 1993. № 2. С. 145−148.

63. Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 34. С. 394−395.

64. Второй Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов. М.- Л.: Госиздат, 1928. С. 162, 107.

65. Там же. С. 2.

66. Ан-ский С. После переворота 25-го Октября 1917 г. // Архив русской революции. В 22 т. Т. 8. М., 1991. С. 47.

67. Чернов В. М. Борьба за Учредительное собрание и его разгон // Кентавр, 1993. № 3. С. 13.

68. Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 35. С. 140.

69. Троцкий Л. Д. О Ленине. Л. Д. Троцкий. К истории русской революции. М., 1990. С. 206−207.

70. Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 35. С. 238−239; Т. 36. С. 51.

71. Там же. Т. 40. С. 11−12, 22.

72. Краткий отчет о работах четвертого съезда партии социалистов-революционеров. 26 иоября-5 декабря 1917 г. Пг., 1918. С 14−35.

73. обращение ЦК РСДРП (о) к рабочим Петрограда. 28 октября.// Меньшевики в 1917 году. Т. 3, Ч. 2. М.: РОССПЭН. 1997. С. 262−264.

74. Чрезвычайный съезд РСДРП (о)// Там же. С. 447−448.

75. Протоколы Первого съезда партии левых социалистов революционеров (интернационалистов). М., 1918. С. 100.

76. Всероссийское Учредительное собрание. Первый и единственный день его занятий (5—6 января 1918 г.). Одесса, 1918 г. С. 26−27.

77. Плеханов Г. В. Буки, Азъ-Ба // Диалог, 1990. № 11. С. 30.