Внешняя политика Российской империи накануне Первой мировой войны

• Введение
• Глава 1. Борьба группировок при дворе Николая II
• 1.1 Придворное окружение Николая II: состав и особенности формирования группировок
• 1.2 Германофильские настроения в высшей придворной среде
• 1.3 Английский вопрос во внешней политике
• 1.4 Роль иностранного капитала как фактора втягивания россии в первую мировую войну
• Глава 2. Внешнеполитический курс МИДа Российской империи
• 2.1 Деятельность МИДа Российской империи накануне Первой мировой войны
• 2.2 Стратегическое планирование, военные переговоры и гонка вооружений
• Заключение
• Библиография

В 2014 году отмечалось 100-летие начала Первой мировой войны ее предыстория и история требуют дальнейшего исторического исследования. Тема Великой войны (так ее называли в России с 1916 г.), заслоненная революциями 1917 г. и Гражданской войной, до сих пор не получила должного отражения в российской исторической науке и массовом общественном сознании. Назрела необходимость определить ее значение для общественно-политического дискурса в современной России, странах ближнего и дальнего зарубежья; выявить ее место в исторической памяти российского общества начала XXI века.

Первая мировая война (1914;1918)? одно из крупнейших, переломных событий, изменивших облик Европы и всего мира. Этот гигантский, невиданный до той поры катаклизм обернулся утратой миллионов жизней, падением могущественных империй, становлением новых национальных государств, коренными переменами в системе международных отношений. Война оказала воздействие на судьбы миллионов людей, обусловила многие тенденции мировой политики, по сути определила дальнейший ход развития человеческой цивилизации.

Для России, принявшей самое активное участие в войне, она стала великим подвигом и вместе с тем — огромной трагедией, ввергнувшей страну в хаос революции и кровопролитной борьбы за власть. Была прервана эволюционная трансформация российского общества, подготовленная реформами второй половины XIX — начала XX в.

Внешняя политика и дипломатия России сыграли активную роль в Первой мировой войне, способствуя повышению значения России как одного из важнейших международных политических, экономических и культурных центров. Впервые наши дипломаты столкнулись с задачами столь масштабными, от решения которых зависело само существование государства, потребовавших выхода на новый, более высокий уровень политической работы, налаживания интенсивных межгосударственных контактов в двустороннем и многостороннем формате.

Русские дипломаты активно содействовали укреплению союзнической коалиции, обеспечению взаимодействия со своими главными партнерами, добивались международной изоляции Германии, разрабатывали программу послевоенного сотрудничества. Достижением внешней политики Петербурга стали Босфорские соглашения 1915 года, хотя реализовать их так и не удалось.

В контактах с союзниками наши дипломаты не допускали ущемления национальных интересов, показали себя опытными и искусными переговорщиками.

Реальность военного времени потребовала от МИД России осуществления информационно-пропагандистских и контрпропагандистских функций, использование внешних рычагов для снабжения армии, заботы о военнопленных и т. д. Все больше заявляли о себе публичная и экономическая дипломатия. Происходила оптимизация структуры внешнеполитического ведомства, в рамках которого были созданы Отдел военнопленных, Особый политический отдел, Правовой и Экономический департаменты.

В годы войны обозначилась гуманитарная составляющая во внешнеполитической и дипломатической деятельности России: помощь раненым, поддержка российских подданных, застигнутых войной за границей.

Русские дипломаты проявляли личное мужество в чрезвычайных ситуациях (например, в посольстве в Сербии во время наступления войск противника). Многие были мобилизованы в действующую армию и пали на полях сражений.

Сегодня мы обращаемся к истории Первой мировой войны не для того, чтобы выявлять ее виновников, делить ее участников на победителей и побежденных.

Главный урок заключается в том, что будущее европейского и мирового сообщества — в единстве и сотрудничестве, в органичном сочетании национальных, региональных и глобальных интересов, а не в попытках силой, в ущерб другой стороне, обеспечить свою безопасность. Устойчивая безопасность может быть только равной и неделимой. Этот принцип заложен в Концепции внешней политики Российской Федерации, ставящей во главу угла установление справедливого и демократического миропорядка, основанного на коллективных началах в решении международных проблем и на верховенстве международного права.

Историографический обзор

Советские историки рассматривали Первую мировую войну как катализатор революции, однако в наши дни ученые обратились к изучению вопроса о том, насколько тотальная война изменила облик общества, поведенческие стереотипы населения, характер социальных институтов и государственных структур. С этой темой связана внешнеполитическая проблематика мировой войны, начиная с ее дипломатических истоков и кончая плавным перетеканием послеверсальской «передышки» в предвоенный кризис 1938 — 1939 годов.

Отдельные авторы бросают вызов стереотипам прошлого, дававшим все преимущества нарративу. Американский историк Дж. Морроу в изданной в 2003 г. книге «Великая война с позиции имперской истории» реабилитирует теорию империализма. В историографии дискутируется тезис о том, что победа Германии в войне была бы не столь губительна для человечества, нежели ее поражение, вызвавшее к жизни гитлеровский реваншизм. Этот тезис дает толчок к размышлениям об альтернативном подходе к решению «русского вопроса». На повестку дня выходит проблема преемственности российской внешней политики, стремившейся, прежде всего, к созданию «зоны безопасности» вдоль западных рубежей державы. Современные российские ученые доказывают, что внешняя политика Российской империи была лишена серьезных националистических настроений, которым западная пропаганда отводила роль источника «русской агрессивности» .

В более широком контексте мировая война способствовала началу «заката Европы», что констатировал в 1918 г. О. Шпенглер. Философ датировал возникновение замысла написания своей книги 1911 г., периодом марокканского кризиса между Германией и Францией и захватом Италией Триполи. В мировой войне Шпенглер увидел симптом начинающейся агонии западной культуры.

Возникшая в конце ХХ — начале ХХI в. система европейских геополитических координат напоминает Версальскую систему, что объясняет особый интерес Российской Федерации к истории Первой мировой войны. Опыт политики Российской империи по защите ее западных рубежей в начале ХХ в. актуален для современной России, но комплексного освещения в отечественной исторической литературе он не получил и нуждается в дальнейшем исследовании. По целому ряду аспектов конфликты России с Австро-Венгрией и Германией остаются объектом научной дискуссии как между российскими и зарубежными учеными, так и внутри сообщества отечественных историков.

Сложность и деликатность истории ХХ в. заключается и в том, что восприятие наиболее болезненных эпизодов в отношениях России и возникших после мировой войны новых государств на востоке Центральной Европы идеологизируется сегодня не только историками и политиками Запада и бывших советских республик, но и российскими учеными и политиками. Бесспорно, это сказывается на состоянии преподавания истории в средних и высших учебных заведениях; на формировании исторического мировоззрения молодежи и общественного сознания в целом.

Отечественная историография уделяет изучению внешней политики России много внимания, но автор дает характеристику наиболее важным научным публикациям, поскольку необходимо рассмотреть как политику России, так и политику Австро-Венгрии и Германии в Центральной Европе. Вопрос оказался на стыке отечественной и зарубежной истории, что определило его многозначность. Исследования посвящены, как правило, двусторонним или международным отношениям, историческим событиям или территориальным проблемам.

Советские публикации 1920;х — начала 1930;х гг. о политике России в Центральной Европе носили обусловленный текущим моментом и, следовательно, спорный характер. Интересна книга военного историка А. М. Зайончковского, который пришел к выводу, что в вопросах защиты российских западных и южных рубежей политика империи носила «отпечаток авантюры». Направленность исторических работ в целом определяла школа М. Н. Покровского, который отстаивал идею кардинального разрыва истории Советского Союза и Российской империи, объявляя главным виновником начала мировой войны царизм. Е. В. Тарле подверг критике идеи Покровского, но, в свою очередь, обелял позицию стран Антанты, включая Россию, в развязывании войны.

16 мая 1934 г. ЦК ВКП (б) и СНК СССР утвердили постановление о преподавании гражданской истории в советских школах. Идея разрыва традиций царской России и СССР заменялась идеей преемственности, которую отстаивали Е. В. Тарле и С. Ф. Платонов. Поворот в политике И. В. Сталина обеспечил возврат историков к изучению российской внешней политики. Генсек запретил, в частности, публикацию статьи Ф. Энгельса «Внешняя политика русского царизма» (Энгельс доказывал ее крайнюю реакционность). Написанное 19 июля 1934 г. письмо о запрете Сталин адресовал членам Политбюро ЦК ВКП (б), но разрешил опубликовать его в журнале «Большевик» в мае 1941 года. С 1936 г. начался разгром «антимарксистской школы Покровского» и формирование по сути имперской внешнеполитической идеологии. Но и в новых условиях предвоенную внешнюю политику Российской империи в «Истории дипломатии» специально не выделили.

внешняя политика российская империя В 1950;е гг. вопрос о политике России, Австро-Венгрии и Германии в регионе рассматривался в контексте международных отношений, обусловленных стереотипами «холодной войны». Однако с конца 1950;х гг. в СССР и за рубежом стали публиковать неизвестные архивные материалы. Это позволило историкам в 1960 — 1980;е гг. более объективно анализировать международные отношения начала XX века. Во 2-м издании т. II «Истории дипломатии»

В.М. Хвостов осветил характер внешней политики России, а в т. III написал главу о дипломатической борьбе в ходе мировой войны.

Преемственность политики кайзеровской и Веймарской Германии раскрыли В. К. Волков, Т. Ю. Григорьянц, А. Я. Манусевич, Г. Ф. Матвеев, И. И. Поп в коллективных трудах и сборниках статей, изданных Институтом славяноведения и балканистики АН СССР. В 1970;е гг. о Первой мировой войне писали в коллективных работах и монографиях военные историки, упоминая и о политике России в Центральной Европе. В тему мировая война вошла история Брестского мира, которым закончилось участие в ней России. А. О. Чубарьян и другие ученые отметили, что Россия не потерпела военного поражения, а вышла из войны, сберегая солдатские жизни.

Новые условия для изучения проблемы возникли после окончания «холодной войны» и изменения геополитической ситуации в Европе. В российских публикациях 1990;х — начала 2000;х гг. наблюдается отказ от идеологических стереотипов, расширение диапазона факторов, влиявших на формирование внешней политики России; анализ действий российской дипломатии в контексте европейской политики, углубление методологии исследований.

Для понимания предыстории проблемы интересна монография П. В. Стегния о разделах Польши. Ученый отметил, что польский вопрос во многом определил сущность феномена, называемого имперской составляющей внешней политики России. По его мнению, объективная оценка разделов Польши возможна при условии их рассмотрения в рамках эволюции международных отношений в Европе. Польша стала заложником и одновременно «частным случаем» крупномасштабной геополитической игры. Задачей России являлось обеспечение защитимого и контролируемого западного фланга, где в качестве ее вероятных противников выступали Пруссия и Австрия. Стегний отметил, что Екатерина II понимала важность сохранения Польши в качестве буфера между Россией, Австрией и Пруссией, но под давлением последних пошла на окончательный раздел Польши.

Все чаще историки обращаются к проблеме геополитической преемственности в политике России. Б. Н. Миронов считает, что экспансию Российской империи стимулировали геополитические соображения: прочные границы; стремление обрести незамерзающие порты, помешать захвату соперниками пограничных территорий или включить их в сферу своего влияния. Ученый ссылается, в частности, на мнение американского историка Р. Меллора, писавшего: «Россия приобретала лишь то, на что другие государства не претендовали, или то, что они не могли захватить» .

Вопросы политики Российской империи на ее западных рубежах накануне и в период мировой войны анализируются в V томе «Истории внешней политики России», авторами которого являются ученые Института российской истории (ИРИ) РАН. Историки характеризуют факторы, определявшие российскую внешнюю политику, поэтапно раскрывают механизм ее формирования. Показаны усилия правящих кругов по поддержанию великодержавного статуса России, вскрываются противоречия между ее национальными и имперскими интересами, во многом объясняющие крах внешней политики царского и Временного правительств. Авторы рассматривают Россию как особый тип империи, для которой завоевание не являлось главным средством территориального расширения, а политическая зависимость и национальное неравноправие преобладали над колониальной эксплуатацией. Достоинством тома являются специальные главы о механизме принятия внешнеполитических решений в России. Рассматриваемый период был временем растущего внимания к внешней политике со стороны российского общества: авторы, в частности, проследили эволюцию внешнеполитических взглядов основных политических партий России. Новацией является характеристика «политики соглашений и балансирования», принятой российским правительством после поражения в войне с Японией. Но Россия вступила в мировую войну, не завершив, ни модернизации, ни запланированных военных приготовлений. По-новому трактуется внешняя политика Временного правительства: показано, что все кабинеты выступали за продолжение войны в составе Антанты.

Внешнюю политику России в 1907 — 1914 гг. анализирует А. В. Игнатьев, раскрывая механизм принятия в России внешнеполитических решений (роль царя, министров, послов, лидеров политических партий). Ученый отмечает, что партии и печать оказывали на внешнюю политику сравнительно слабое влияние, характеризует особенности геополитического положения России. Геополитические взгляды государственных и военных деятелей Российской империи рассматриваются в очерках, изданных ИРИ РАН. А. Ю. Бахтурина пишет о политике России в Царстве Польском и на временно оккупированных территориях Австро-Венгрии в годы мировой войны.

В 1990;е гг. к юбилеям — начало и конец Первой мировой войны — вышли в свет сборники материалов конференций по ее проблемам. Статьи первого сборника неравноценны по содержанию и глубине анализа, иногда фрагментарны. Второй сборник представил квинтэссенцию того, что дали российские и зарубежные историки по проблемам мировой войны. Ученые приводят свежие факты, ставят новые вопросы, раскрывают современные подходы к истории войны. В связи с подготовкой к 100-летнему юбилею Великой войны под эгидой Российской Ассоциации историков Первой мировой войны изданы коллективные труды. В очерке истории мировой войны рассмотрены ее генезис, влияние войны на развитие цивилизации, итоги и последствия. В книге освещены боевые действия, политика, дипломатия, национально-психологические и цивилизационные аспекты войны. В центре внимания авторов труда о войне и обществе — социально-экономические, идейно-политические, этнические, конфессиональные изменения и революционные потрясения в странах-участницах войны. По мнению ученых, сегодня историческое сообщество стоит на пороге нового этапа изучения мировой войны в целом и политики России, в частности.

Немалое внимание политике России в Центральной Европе уделяет польская историография. Р. Дмовский (лидер польской партии «Национальная демократия» — эндеки — и депутат российской Госдумы) характеризовал как «географическое уродство» Галицию и Царство Польское, считая, что для прочного обладания ими необходимы «дальнейшие территориальные приобретения» .

Польские работы 1920;х гг. носили в основном публицистический характер. Не ставя вопрос об обоснованности вхождения в состав Польского государства украинских, белорусских, литовских земель, историки и политики писали о том, что Антанта заплатила Польше при решении проблемы ее границ недостаточно высокую цену. Наиболее четко их позиция отражена в работе Дмовского «Политика Польши и восстановление государства». Но в книге М. Бобжиньского «Воскрешение Польского государства» программа Дмовского подверглась критике, поскольку концепция эндеков следовала во многом этнографическому принципу, что обусловило потерю для Польши части земель на востоке, входивших в Rzeczpospolita до ее разделов в XVIII веке. Историк защищает программу Ю. Пилсудского (начальник Польского государства в 1918 — 1922 гг.).

До осуществления в 1926 г. Пилсудским государственного переворота в работах польских историков конкурировали как концепция эндеков, выступавших за Польшу в сравнительно этнических границах, так и взгляды пилсудчиков по созданию «федеративной» (великодержавной) Польши. После утверждения «режима санации» возобладала легенда о «подлинных» освободителях Польши — воевавших на стороне Германии и Австро-Венгрии польских легионах во главе с Пилсудским. Так, историк В. Конопчиньский критиковал стремление Пилсудского сделать столицей «ягеллонской Rzeczpospolitej» Вильно, которое стало бы «центром центрально-восточной Европы», поэтому его книги по истории ХХ в. не издавали как в 1930;е гг., так и в Польской Народной Республике (из-за правых взглядов автора).

Существенное значение имеют труды историков ПНР 1960 — 1980;х гг., содержащие неизвестный ранее материал и довольно взвешенные трактовки исследуемой проблемы. Важную информацию содержит III том «Истории польской дипломатии». Правда, с конца 1960;х гг. на изучение польского вопроса оказало влияние ревизионистское направление в историографии ПНР, возникшее под воздействием социально-политического кризиса в Польше. В ходе событий 1980 — 1981 гг. был гальванизирован миф о Пилсудском как «крупнейшей политической фигуре ХХ века». После окончания «холодной войны» легенды довоенных лет в польской историографии возобладали, хотя ряд ученых анализирует польский вопрос с позиций относительного историзма.

Немецкая историография. Преемственность на востоке Центральной Европы была характерна и для политики Германии. Националистически настроенные немецкие историки в 1920 — 1930;е гг. доказывали принадлежность Германии земель, отошедших к Польше по решениям Парижской мирной конференции 1919 года. Сегодня в историографии ФРГ видное место занимает либеральная школа Ф. Фишера, известного объективной трактовкой генезиса Первой мировой войны. Предметом исследований Фишера в книге «Рывок к мировому господству» стала преемственность целей германского империализма XIX — XX веков. В 1970 — 1980;е гг. Фишер распространил свой подход к Первой мировой войне на генезис Второй мировой войны, обратив внимание на сохранение доктрины «срединного положения Германии в Европе». Ученик Фишера И. Хайсс в книге «Польская пограничная полоса в 1914 — 1918 гг.» критиковал правящие круги кайзеровской Германии за аннексионистские планы в отношении Польши, сравнивая их с нацистскими.

Консервативная историография отвергла метод «политико-социальной истории» Фишера, противопоставив его принципам геополитический подход (Фишер не отрицал его значимость). Историки-консерваторы обуславливали политику Германии в XX в. «ее срединным положением в Европе» и «бедностью занимаемого ею пространства». Исследованием политики Германии на востоке Центральной Европы занимались М. Брошат и Х. Яблоновски, пытавшиеся свести польский вопрос к борьбе национальностей.

В современной историографии ФРГ встречаются разные оценки политики Германии в Центральной Европе как в годы мировой войны, так и после ее окончания. О. Ференбах называет Версальский мирный договор недальновидным: чтобы уничтожить Германию, договор был слишком мягок; чтобы просто наказать ее, слишком унизителен. О. Данн пишет, что поражение Германии создало для нее на востоке Центральной Европы «выгодные предпосылки»: в результате распада Австро-Венгрии и Российской империи у Германии стало меньше конкурентов, а благодаря вынужденным территориальным уступкам рейх избавился от проблемных территорий с этническими меньшинствами. Эту точку зрения разделяет Э. Кольб, подчеркивая, что Россия была вытеснена из Центральной Европы и длительное время занята своими внутриполитическими проблемами.

Резюмируя, отметим: в преддверии мировой войны руководство Российской империи имело стратегический интерес к сопредельным территориям Германии и Австро-Венгрии, но, понимая неудобство геополитической конфигурации западных российских рубежей и неподготовленность страны к войне, стремилось уклониться от назревающего конфликта. Во время войны, несмотря на профессионализм русских дипломатов, по «качеству» внешнеполитического руководства Россия явно отставала от центральных и западных держав, поэтому сложившаяся к 1917 г. неблагоприятная для России ситуация в регионе объяснялась не только военными успехами Германии. Из историографического обзора следует, что существует потребность в дальнейшем изучении политики Российской империи в Центральной Европе.

Характеристика источников С 20-х годов публикуется ряд сборников документов, которые освещают дипломатическую историю первой мировой войны, причем подбор документов и их систематизация проводилась столь тщательно, что этими сборниками историки с успехом могут пользоваться и в настоящее время. К подобным сборникам относятся: «Константинополь и проливы», «Материалы по истории франко-русских отношений за 1910;1914 гг.», «Раздел азиатской Турции», «Царская Россия в мировой войне». В журнале «Красный архив» публиковались документы фонда дипломатической канцелярии при Ставке Верховного Главнокомандующего — «МИД и Ставка». Очень большое количество разнообразных документов помещено в сборнике «Международные отношения в эпоху империализма». Все эти публикации были дополнены «Сборником договоров России с другими государствами. 1856−1917 гг. «

Совсем недавно были опубликованы документы Совета министров Российской истории в годы первой мировой войны. Над составлением публикации работали ведущие исследователи Санкт-Петербургского филиала института Российской империи РАН, Российского государственного исторического архива, Европейского Университета в Санкт-Петербурге и Бахметьевского архива Колумбийского Университета США. Основу публикации составили записи заседаний Совета Министров.

Некоторые сведения о взаимоотношениях между союзниками, которые входили в Антанту, и сторонниками этого союза, а также об отношении общественного мнения к политике Англии, Франции и России можно почерпнуть из периодических изданий, выходивших в годы первой мировой войны. В то время издавалось большое количество газет, представлявших различные партии и общественные круги: это кадетские — «Речь» и «День»; газета прогрессистов — «Утро России»; правые газеты — «Земщина», «Русское знамя» и просто информационные издания — «Петроградский курьер», «Биржевые ведомости» и многие другие.

Важным историческим источником является мемуарная литература.

На русский язык переведены воспоминания военного министра Великобритании, а затем премьер-министра Ллойд Джорджа, которые полностью посвящены первой мировой войне.

Ллойд Джордж считает виновными в начале войны верховные командования Австро-Венгрии и России. Он также, конечно, обвиняет как агрессора Германию и уверяет, что Англия не вмешалась бы в войну, если бы Германия не вторглась бы в Бельгию. Но он обрушивается и на министра иностранных дел Великобритании Грея, чью политику он сильно критикует.

Значительное внимание он уделяет проблеме недостатка вооружения у стран Антанты, которая имела трагические последствия в начале войны, и особенно, как он считает, для России. В поражениях России на восточном фронте, кстати, отмечает он, виновны были и ее союзники, Англия и Франция, которые мало ей помогали вооружением.

Большую ценность представляет труд французского посла в России Мориса Палеолога, который интересен тем, что в нем отражается роль России в войне глазами иностранца. Эта работа не один раз издавалась и переиздавалась в России.

Воспоминания М. Палеолога выполнены в форме дневниковой записи (с 20 июля 1914 года по 17 мая 1917 года).

Отставной дипломат не скрывает своих симпатий и антипатий. Режим Николая II представляется ему насквозь прогнившим. Симпатизирует он кадетам Милюкову и Муромцеву, октябристу Гучкову, фабриканту Путилову. Он считает, что именно либеральная интеллигенция могла удержать Россию от разложения.

Первая часть мемуаров посвящена кризису правящих кругов России в 1914;1916 годов. Вторая — первым трем месяцам Февральской революции. Для нас представляет наибольший интерес первая часть, где имеют место военно-дипломатические сюжеты.

Палеолог описывает визит французского президента Пуанкаре 20−23 июля в Санкт-Петербург и его встречу с Николаем Вторым в Петергофе. Подробно он рассказывает о своих встречах с Бьюкененом и Сазоновым в 20-х числах июля 1914 года. Палеолог по достоинству оценивает те усилия, которые прикладывал русский министр иностранных дел для того, чтобы уладить конфликт Австро-Венгрии и Сербии. Однако он делает вывод: «Мы дипломаты, утратили всякое влияние на события, мы можем только пытаться их предвидеть и настаивать, чтобы наши правительства сообразовывали с ними свое поведение. Правда далее он сам же дает довольно-таки высокую оценку действиям дипломатов России, Англии и Франции. О себе, Сазонове и Бьюкенене Палеолог пишет, что «мы все трое имеем право утверждать, что мы добросовестно сделали все зависящее от нас, с целью спасти мир всего мира. «

М. Палеолог очень благожелательно отзывается о Главнокомандующем русской армии, Великом князе Николае Николаевиче. А вот военный министр Сухомлинов, напротив, производит на него неприятное впечатление. Так как французский дипломат был постоянным посетителем заседаний Государственной думы, то он был свидетелем того, как там решались вопросы, касающиеся идущей войны. К тому же он имел возможность ближе познакомиться с лицами, которые оказывали определенное влияние на политику России.

В воспоминаниях М. Палеолог касается вопросов о том, насколько Россия была заинтересована в присоединении Италии к Антанте, как она старалась втянуть Румынию в войну, как она добивалась нейтралитета Болгарии, какое важное значение имело для России положительное для нее решение проблемы Черноморских проливов и Константинополя.

Мемуары Мориса Палеолога делают абсолютно ясным, что главной задачей дипломата была — удержать Россию, как боеспособного союзника против Германии, Австро-Венгрии и Турции.

Большой интерес представляют также воспоминания президента Франции Пуанкаре, главнокомандующего французской армии маршала Жоффра, английского посла в России сэра Джорджа Бьюкенена, английского посла во Франции Берти.

Дж. Бьюкенен в своих «Мемуарах» много уделяет внимания вопросу о том, как развивались взаимоотношения союзников по Антанте в период разгорающегося европейского кризиса, рисуя при этом портреты тех политических деятелей, с которыми ему в то время приходилось иметь дело. Он также дает оценки поведению Болгарии, Румынии и Италии в начальный период войны, занявших позицию нейтралитета.

Из итальянских мемуаров хочется отметить книгу Л. Альдрованди Марескотти «Дипломатическая война.» В начале войны Л. Альдрованди Марескотти был советником итальянского посольства в Вене и мог наблюдать за реакцией австрийцев на позицию, занятую Италией. Кроме того, он пишет о переговорах, которые шли между Италией и Австро-Венгрией по поводу итальянских национальных и территориальных притязаний, отмечая при этом негибкость итальянского правительства.

Русские политические деятели также оставили для историков свои мемуары.

В своих воспоминаниях А. А. Игнатьев повествует, как он был свидетелем того, что высшее французское командование было плохо осведомлено о положении на восточном фронте. Большую свою личную заслугу русский военный агент видит в том, что он занимался организацией снабжения русской армии из Франции и значительное место в его воспоминаниях занимает именно описание этого процесса и трудностей, с какими он сталкивался.

С.Д. Сазонов пишет о том, какие действия предпринимала Россия в лице ее дипломатических представителей, чтобы предотвратить возникновение войны.

Он дает характеристику позиций и интересов Англии, Франции и России в войне.

Министр иностранных дел подчеркивает, какое важное значение для России имел вопрос о проливах. «В сознание русских государственных людей, да и всякого образованного русского, уже давно проникло убеждение, что будущность русского государства зависит от того разрешения, которое этот вопрос получит» .

В «Воспоминаниях» С. Д. Сазонов объясняет позицию государств, которые до определенного момента сохраняли нейтралитет, позицию России в борьбе за привлечение их на сторону Антанты. Становится ясным, насколько сложно было достичь определенных целей, чтобы не поступиться некоторыми интересами России.

Министр иностранных дел России дает довольно яркие портреты политических деятелей, с которыми ему приходилось иметь дело.

Интересно, что оценки мемуаристов часто оказываются сходными. Многие пишут о разногласиях союзников, что мешало им в решении некоторых вопросов и проблем. Многие считают, что именно эти разногласия и не позволили закончить войну в более короткие сроки и с меньшими потерями.

А.Д. Бубнов, занимая в Штабе Верховного Главнокомандующего сначала должность флаг-капитана, а затем начальника Военно-морского управления, конечно же, хорошо знал всех членов штаба, от которых зависел ход военных действий и чьи мнения могли оказать существенное влияние на ход дипломатических переговоров. Он в своих воспоминаниях характеризует Великого князя Николая Николаевича, начальника штаба H. H. Янушкевича, генерала Ю. Д. Данилова, управляющего дипломатической канцелярией Н. А. Базили и других.

А.Д. Бубнов рисует обстановку, царившую в Ставке Верховного Главнокомандующего, показывает, что между военоначальниками существовали разногласия по разным вопросам. Он также высказывает свое мнение о многих событиях войны, например, о наступлении русской армии на восточном фронте в августе 1914 года, о Галицийской битве и, конечно, о Дарданелльской операции и договоре о проливах.

Г. Н. Михайловский, как работник МИДа, был свидетелем того, какие структурные изменения происходили в этом министерстве в начале войны. Но его больше интересуют вопросы, касающиеся более глубоких изменений внутри правящих кругов России.

Также Г. Н. Михайловский делает некоторые замечания относительно взаимоотношений союзников внутри Антанты, которые сказываются на решении ряда важных дипломатических вопросов.

Цель работы - рассмотреть дипломатию Российской империи накануне Первой мировой войны, оценить альтернативы внешнеполитического развития к 1914 году.

В задачи работы входит:

изучение борьбы группировок при дворе Николая II

изучение германофильских настроений в высшей придворной среде изучение английского вопроса во внешней политике рассмотрение роли иностранного капитала как фактора втягивания России в первую мировую войну анализ деятельности МИДа Российской империи накануне Первой мировой войны изучение стратегического планирования, военные переговоры и гонка вооружений

Объект работы — внешняя политика Российской империи, накануне Первой мировой войны.

Предмет работы — внешняя политика Российской империи накануне Первой мировой войны, в контексте борьбы различных путей развития.

Хронологические рамки исследования. Основные хронологические рамки события (1910;1914 гг.), однако, косвенно исследование предполагает обращение и к более ранним годам правления Николая II.

Географические рамки исследования — территория Российской империи

Методологической основой исследования являются общенаучные методы исторического исследования (исторический и логический, восхождение от конкретного к абстрактному и от абстрактного к конкретному, системный подход и системный анализ, индукция и дедукция, анализ, описание и другие).

Работа состоит из введения, двух глав, заключения и библиографии (списка источников и литературы).

Глава 1. Борьба группировок при дворе Николая II

1.1 Придворное окружение Николая II: состав и особенности формирования группировок

В понятие придворного окружения в расширенном смысле входит значительный круг людей. Под это понятие попадают:

члены императорской фамилии, многочисленные родственники действующего императора;

придворные чины: камергеры, шталмейстеры, церемониймейстеры, камер-юнкеры и т. д.;

многочисленные сановники, имеющие доступ к императору: министры и т. д.;

представители военных и полицейских структур, непосредственно контактирующих с двором (дворцовая полиция, привилегированные гвардейские воинские части).

Этот список при желании можно продолжать. При этом важно отметить, что он в своем количественном выражении включает в себя несколько сотен имен. Так, родственников императора из числа Романовых насчитывалось несколько десятков человек. Численность обладателей некоторых придворных чинов (например, камергеров и камер-юнкеров) достигала несколько сотен человек.

В этих условиях нельзя говорить о влиянии на политическую ориентацию власти и в целом на политическую жизнь страны всех лиц, входивших в придворное окружение Николая II. Более того, политически активными были даже не все члены семьи Романовых.

Анализ дневника Николая II позволяет выделить следующие категории лиц:

Первая категория. Ближайшие родственники императора (мать, дядья, двоюродные дядья, их жены и т. д.). В разные периоды времени персональный состав лиц, входивших в эту категорию, менялся. Это было вызвано целым рядом причин как объективного характера (смерти, болезни, отход от дел по возрасту), так и субъективного характера (интриги, борьба за влияние).

Отметим особенность процессов в этом слое императорской свиты: круг общения Николая II с его ближайшими родственниками на протяжении всего периода его царствования сужался. В начале царствования (1894 — около 1900 гг.) император достаточно широко общался со своими родственниками, включая мать, вдовствующую императрицу Марию Федоровну, братьев императора Георгия Александровича, Михаила Александровича, родных дядьев великих князей Владимира Александровича, Сергея Александровича и других, двоюродных дядьев Николая Николаевича, Александра Михайловича и других.

В этом довольно широком кругу общения Николая II наблюдается тенденция к выделению еще более узкого круга из числа лиц, совмещавших функции родственников и друзей императора. В первую очередь, к таким лицам относится великий князь Александр Михайлович (двоюродный дядя Николая II) и его жена — великая княгиня Ксения Александровна (родная сестра Николая II). Александр Михайлович и его супруга были близки к императору с детства, и эта детская дружба стала впоследствии влиять на ход государственных дел.

Еще один шаг в формировании узкого круга родственников был сделан в 1900;1905 гг. В эти годы наиболее близкими к императору родственниками были великий князь Сергей Александрович (родной дядя Николая II), его жена великая княгиня Елизавета Федоровна (родная сестра императрицы Александры Федоровны), а также двоюродные дядья императора великие князья Николай Николаевич и Петр Николаевич и близкие к ним так называемые «сестры-черногорки», Анастасия Николаевна и Милица Николаевна.

В 1905;1912 г. г. наметилось отчуждение Николая II и Александры Федоровны от наиболее близких им ранее членов императорской фамилии — великих князей Николаевичей (Николай Николаевич и Петр Николаевич) и «сестер-черногорок» .

С течением времени (особенно в 1912;1917 гг.) усилился процесс отчуждения Николая II и Александры Федоровны от остальных членов императорской семьи. Анализ дневников императора, например, за 1915;1917 гг. показывает, что в этот период царствования практически поменялся характер отношений между Николаем II и его родственниками. Если в первые годы правления он достаточно часто общался с широким кругом родственников как в формальной, так и в неформальной обстановке, то в последний период царствования он ограничил свои контакты с родственниками «протокольными мероприятиями» (чаепития, обеды и т. п.) и деловыми контактами (например, общение с великим князем Николаем Николаевичем по военным вопросам).

Вторая категория. Близкие друзья императора, не связанные с ним родственными узами. Сюда относятся высокопоставленные военные, чиновники, и даже общественные деятели. В числе важных имен можно назвать князя Э. Э. Ухтомского, К. П. Победоносцева, адмирала К. Д. Нилова и ряд других лиц.

Состав этой категории также менялся с течением временем. На этот процесс влияли как объективные (болезни, смерти, отход от дел по возрасту), так и субъективные (интриги, конфликты) факторы.

Отметим, что на разных этапах царствования Николай II подбирал себе друзей, руководствуясь различными категориями. В начале царствования друзьями императора оказывались товарищи его детских игр и общих юношеских увлечений (Э.Э. Ухтомский). Кроме того, к числу друзей императора принадлежали и некоторые приближенные Александра III (например, К.П. Победоносцев).

С течением времени — в ходе развития царствования — друзьями Николая II становились в основном высокопоставленные офицеры привилегированных воинских частей (гвардейских полков, личных яхт императора и т. д.). Яркими примерами такого типа людей были К. Д. Нилов и Н. П. Саблин.

Отличительной чертой друзей императора являлось отсутствие у них четко выраженной политической программы. Также друзья Николая II не представляли собой единой сплоченной группы. Зачастую они являлись проводниками различных (нередко — антагонистичных) влияний.

Третья категория. Ближайшие сотрудники императора — дворцовые коменданты — В. Д. Дедюлин и В. Н. Воейков, глава императорской канцелярии А. С. Танеев, министры двора и императорских уделов — И.И. Воронцов-Дашков и Б. В. Фредерикс, многочисленные флигель-адъютанты. К этой категории следует также отнести и высокопоставленных бюрократов и сановников, игравших ключевую роль во внешней и внутренней политике России (С.Ю. Витте, П. А. Столыпина, И. Л. Горемыкина, Б. В. Штюрмера и других).

Анализируя процессы в этой категории, следует выделить одну тенденцию. Если в начальный период царствования (1894−1911 гг.) Николай II привлекал к управлению государством грамотных и умелых бюрократов (С.Ю. Витте, П.А. Столыпин), то во второй половине правления (1911;1917 гг.) талантливые управленцы стали заменяться на лично преданных, но неумелых, зачастую коррумпированных сановников.

Нарождающаяся российская буржуазия уже имела во многом серьезные экономические ресурсы. Однако фактически она была политически бесправна и зависела от царских сановников и придворной аристократии. Но и сама главная опора российского дворянства — его элита в лице придворной аристократии — вынуждена была каким-то образом приспосабливаться к новым капиталистическим отношениям. Более того, российское дворянство не только должно было сохранить свою экономическую гегемонию («обуржуазиться» самой, включить в свой состав какую-то часть буржуазии), но и предотвратить возможное замещение себя в роли российской элиты буржуазией. Именно эти процессы привели к формированию «неведомых и случайных сил» .

В источниках (в том числе в материалах Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства) часто употребляется термин «придворной кружок» (например, «кружок доктора Бадмаева»). Точного определения этого термина источники не дают. Однако из контекста ясно, что речь идет об объединении группы лиц вокруг какой-либо влиятельной придворной фигуры для отстаивания своих (в том числе экономических) интересов. В этих «кружках» часто объединялись как официальные придворные лица, так и представители новоявленной российской буржуазии, которым ко двору входа не была.

Например, «кружок» врача-гомеопата П. А. Бадмаева зачастую лоббировал именно различные экономические проекты (в первую очередь, с участием придворных лиц). Так, П. А. Бадмаев имел в числе компаньонов по созданному им «Забайкальскому горнопромышленному предприятию» своего сына Н. П. Бадмаева, владельца золотых приисков в Забайкалье М. Г. Титова, советника коммерции А. Э. Стельпа и великого князя Бориса Владимировича.

В своей записке начальнику Генерального штаба В. А. Сухомлинову (дата не записке не поставлена, однако она должна была быть написана в 1908;1909 гг., так как именно в этот период Сухомлинов занимал пост главы Генштаба) П. А. Бадмаев просил содействия в ходатайстве перед императором о выдаче кредита Министерства финансов Забайкальскому горнопромышленному товариществу. При этом Бадмаев апеллировал к «государственническим чувствам» Сухомлинова, указывая, что руководимое им и его компаньонами предприятие принесет большую пользу именно государству.

Однако «кружки» — это лишь самоорганизация вокруг какой-нибудь персоны. Но кто стоял во главе этих «кружков»? В принципе, можно выделить несколько категорий лиц, вокруг которых складывались такие «кружки» :

родственники императора, его дядья и т. д.;

придворные чины и сановники, обладающие влиянием при дворе — личные друзья императора (князь В. П. Мещерский и т. д.), вхожие ко двору фигуры охранки (П.И. Рачковский);

придворные и около придворные паранормальные фигуры (церковные деятели, разного рода старцы (И. Кронштадтский), мистики и маги (Филипп, Папюс), врачи (П.А. Бадмаев и вся его линия).

Следует дать характеристику самому Николаю II, без которой нельзя понять его взаимоотношений с собственным окружением и процессы внутри этого окружения.

Николай II стал императором в ноябре 1894 г. после смерти от скоротечной почечной болезни своего отца Александра III. Воцарение на императорском престоле стало, как это ни странно звучит, неожиданностью для молодого императора. Как вспоминает двоюродный дядя и близкий друг детства императора великий князь Александр Михайлович («Сандро»), Николай II был буквально в шоке и говорил буквально следующее: «Что будет теперь с Россией? Я еще не подготовлен быть царем! Я не могу управлять империей. Я даже не знаю, как разговаривать с министрами» .

О легкомысленном отношении, небрежении и даже презрении к собственным властным обязанностям свидетельствует и личный дневник Николая II. Возьмем несколько записей из него (ст. стиль).

Запись от 16 ноября 1895 г.: «Перед докладом принял Рихтера (О.Б. Рихтер — генерал-адъютант, член Государственного совета) по некоторым делам. Опять занятия затянулись за час завтрака!» .

Запись от 13 марта (ст. стиль) 1896 г.: «Утомительный день; пришлось много прочесть и принять и переговорить с большим количеством народу» .

А вот уже дневниковые записи периода Первой мировой войны. Запись от 12 марта 1915 г. (сразу же после возвращения императора из Ставки Верховного главнокомандующего): «Приятно было проснуться с сознанием, что находишься дома. Но в течение дня почувствовал и обратную сторону — доклады и множество бумаг, и телеграмм, и известную суету» .

Совершенно очевидно, что слабость молодого императора заметили все окружавшие его лица (в первую очередь, ближайшие родственники). Как писал тот же великий князь Александр Михайлович, Николай II «правил первые десять лет своего царствования, сидя за громадным письменным столом в своем кабинете и слушая с чувством, скорее всего приближающимся к ужасу, советы и указания своих дядей» .

А сами же дядья «всегда чего-то требовали. Николай Николаевич изображал себя великим полководцем. Алексей Александрович повелевал морями. Сергей Александрович хотел бы превратить московское генерал-губернаторство в собственную вотчину. Владимир Александрович стоял на страже искусств. Все они имели, каждый своих, любимцев среди генералов и адмиралов, которых надо было производить и повышать вне очереди, своих балерин, которые желали бы устроить „русский сезон“ в Париже, своих удивительных миссионеров, жаждущих спасти душу императора, своих чудодейственных медиков, просящих аудиенции, своих ясновидящих старцев, посланных свыше. и т. д.» .

Еще одной проблемой императора была его личная неопытность в государственных делах. Однако эту проблему император решал с помощью обращения к опыту собственного отца. «Императора Николая II всегда мучил один и тот же вопрос: «Как поступил бы в данном случае его отец?» .

Именно поэтому особое влияние на Николая II в первой половине его царствования имели выходцы из окружения Александра III: К. П. Победоносцев, князь В. П. Мещерский, С. Ю. Витте, И. Л. Горемыкин. Отметим, что эти люди зачастую сложно сочетались друг с другом (в первую очередь, по идеологическим причинам). В частности, тот же Витте был сторонником промышленной модернизации России, его политические воззрения сочетали в себе элементы как консерватизма, так и либерализма, а Победоносцев являлся ведущим идеологом российского консерватизма.

Кроме того, они заметно отличались друг от друга по деловым и личным качествам. Витте и Победоносцев, при всех их идеологических разногласиях, могли противостоять влиянию дядьев императора. А, например, И. Л. Горемыкин был достаточно зависимым от мнения «высших сфер» (в первую очередь, великих князей и лично императора) и был занят проблемой лишь личного политико-бюрократического выживания. Поэтому Горемыкин никогда не пытался перечить ни лично Николаю II, ни дядьям императора, ни другим членам императорской фамилии.

Близость Николая II и Победоносцева основывалась на том, что император (так же, как и его отец) был воспитанником обер-прокурора Святейшего Синода. По воспоминаниям великого князя Александра Михайловича, Победоносцев «влиял на молодого императора в том направлении, чтобы приучить его бояться всех нововведений». В частности, он участвовал в блокировании «политической весны» князя П.Д. Святополк-Мирского, предложил императору двух кандидатов на пост главы МВД — Д. С. Сипягина и В.К. фон Плеве (оба были назначены в разное время на пост министра внутренних дел). Однако в начале 1900;х гг. влияние Победоносцева стало ослабевать. А в 1905 году он вообще, был удален с поста-обер-прокурора-Синода.

Еще одним конфидентом Николая II был консервативный публицист, издатель газеты «Гражданин», князь В. П. Мещерский. Отметим, что Мещерский мог влиять на Николая II не только лично, но и через свои креатуры — Н. Ф. Бурдукова, И.Ф. Манасевича-Мануйлова и даже отчасти С. Ю. Витте. «Политический салон» князя Мещерского был своего рода «кузницей кадров» для амбициозных молодых людей. Как вспоминал С. Ю. Витте, под покровительством Мещерского находились достаточно влиятельные петербургские чиновники — И. С. Колышко и Н. Ф. Бурдуков.

Отношения Мещерского и Николая II развивались неровно. После воцарения нового императора на престол Мещерскому было запрещено обращаться с письмами к самодержцу. Однако уже к 1896 г. отношения Мещерского с императором были восстановлены, и между ними установилась переписка.

При этом публицист Б. В. Глинский отмечал в своем некрологе князю Мещерскому, что в течение царствования Николая II идеологическая позиция издателя «Гражданина» претерпела достаточно серьезные изменения. После манифеста 17 октября 1905 г. Мещерский уже признавал возможность существования в России конституционных основ власти. При этом его резкую неприязнь вызывали лидеры крайних монархических организаций типа В. М. Пуришкевича.

С течением времени, примерно к 1910;м гг., неформальные идеологические советники типа Мещерского были заменены разного рода «старцами» и «юродивыми». Наиболее яркий пример — фаворитизм Г. Е. Распутина.

Необходимость в «пророках» и «старцах» была еще обусловлена особой религиозностью как самого императора Николая II, так и императрицы Александры Федоровны. Кроме того, последний русский император придавал особое внимание так называемому «голосу простого человека», который транслировал бы царю истинное «настроение народа». Такие пристрастия Николая II в определенной: степени были обусловлены объективными причинами. Император не мог не чувствовать, что власть и общество в России взаимно изолированы, и власть не знает об истинных настроениях своих подданных. И необходимость «народного представителя» при императоре касалась не только религиозной сферы.

В качестве примера деятельности такого «народного представительства» при Николае II следует привести так называемую «Клопиаду». В 1898 году великий князь Александр Михайлович (двоюродный дядя и одновременно муж сестры Николая II великой княгини Ксении Александровны) предложил императору создать систему неофициального информирования о ситуации в стране. На роль главного конфидента царя был выбран мелкий чиновник А. А. Клопов (отсюда и термин «Клопиада»), который был лично знаком с великим князем Александром Михайловичем.

По личному поручению Николая II А. А. Клопов был направлен в Тулу в качестве арбитра в конфликте между местным губернатором и земством. Однако выполнить свою роль он не смог, поскольку ему не хватало опыта и компетенции. Поэтому «тульская миссия» Клопова закончилась неудачей. Но он получил право направлять письма лично императору, которым и пользовался на протяжении двадцати лет.

Имея совершенно уникальный статус «личного корреспондента» императора, А. А. Клопов не был самостоятельной фигурой, высказывавшей императору свои личные взгляды. В течение всей своей деятельности он был марионеткой в руках нескольких влиятельных групп. Так, первоначально он опекался великим князем Александром Михайловичем и был активным участником борьбы великого князя с министром финансов С. Ю. Витте. Клопов был автором записки о вреде для России иностранных инвестиций, сторонником которых являлся Витте. А великий князь Александр Михайлович был оппонентом министра финансов по этому вопросу.

В 1902 году А. А. Клопов неожиданно перешел на сторону С. Ю. Витте. В письмах к Николаю II Клопов стал теперь активно расхваливать деятельность Витте. Более того, в 1904 году, после гибели от руки террористов министра внутренних дел В.К. фон Плеве, даже аттестовал Витте как наилучшего кандидата в главы МВД. А в 1915 году А. А. Клопов, как считает С. П. Мельгунов, был использован одним из лидеров буржуазно-либеральной оппозиции князем Г. Е. Львовым для «транслирования» Николаю II ряда выгодных Львову идей.

Отдельно следует сказать о членах семьи Романовых, имевших к началу царствования Николая II определенное политическое влияние. Сама семья Романовых состояла из нескольких ветвей, родоначальниками которых были сыновья Николая I и Александра II. Наиболее влиятельными были следующие ветви семьи Романовых:

1. Николаевичи — прямые потомки императора Николая I. Эта ветвь включала в себя трех родных сыновей Николая I — великих князей Константина Николаевича, Николая Николаевича-старшего, Михаила Николаевича.

Наиболее влиятельным из них был великий князь Михаил Николаевич. Он имел большой опыт политической и административной деятельности: в 1861—1881 гг. — был наместником на Кавказе, а в 1881—1905 — председателем Государственного совета.

Его политическое влияние на Николая II оценивается достаточно скромно. Его сын, великий князь Александр Михайлович, утверждал, что Михаил Николаевич, с его огромным опытом управленческой деятельности, был бы идеальным советником для молодого императора. Однако великий князь всегда был крайне лоялен к своему внучатому племяннику Николаю II и никогда не стремился хоть в чем-то противоречить ему.

К этой же ветви следует отнести и двоюродных дядей Николая II — великих князей Николая Николаевича и Петра Николаевича. Николай и Петр Николаевичи — это внуки Николая I и сыновья великого князя Николая Николаевича — старшего.

К этой ветви примыкали две живущие при русском дворе черногорские принцессы — дочери князя (с 1910 года — короля) Черногории Николая — Анастасия и Милица. Подобная близость объяснялась родственными отношениями между «черногорками» (как их звали при дворе) и великими князьями Николаем и Петром Николаевичами. Милица являлась женой великого князя Петра Николаевича.

Сестра Милицы — Анастасия (Стана) Николаевна вначале была супругой родственного Романовым принца Юрия Лейхтенбергского. После развода с ним Стана в 1907 году вышла замуж за великого князя Николая Николаевича-младшего. Таким образом, Николай Николаевич и Петр Николаевич и черногорские принцессы Милица и Стана стали представлять собой семейно-клановую группировку.

Подробно роль этой группировки будет исследована ниже. Сейчас же ограничимся лишь замечанием, что роль этой группы в первый период царствования Николая II (примерно до 1907 года) была очень высока. При этом отметим, что это влияние распространялось как на императора Николая II, так и на Александру Федоровну.

2. Александровичи — родные братья Александра III и дядья Николая II. Эта группа включала в себя великих князей Владимира Александровича, Алексея Александровича, Сергея Александровича. Наиболее политически влиятельным в этой группе был великий князь Сергей Александрович, который был московским генерал-губернатором и мужем родной сестры императрицы Александры Федоровны, великой княгини Елизаветы Федоровны.

3. Михайловичи. К этой группе относились сыновья великого князя Михаила Николаевича. Наиболее влиятельными фигурами здесь следует назвать великих князей Александра Михайловича, Николая Михайловича, Сергея Михайловича. При этом Александр и Сергей Михайловичи занимали важные государственные посты в морском и артиллерийском ведомствах.

В отдельную группу можно было выделить также так называемый «Старый Двор» во главе с вдовствующей императрицей Марией Федоровной. Ниже будет показано, на основание материалов Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, лица, близкие ко двору Марии Федоровны, имели выход на ближайшее окружение Николая II.

В принципе, всех политически активных членов семьи Романовых можно разделить на две условных группы: либеральную и консервативную. К либеральному лагерю следует отнести следующих лиц: великого князя Николая Михайловича (двоюродный дядя Николая И, видный историк, сторонник введения конституционной монархии в России), великого князя Константина Константиновича (знаменитый поэт «К.Р. «), с определенными оговорками — великого князя Николая Николаевича.

При этом определение Николая Николаевича в качестве члена либерального лагеря может являться предметом дискуссии. Ведь позиция этого великого князя в 1890—1900;е гг. была достаточно консервативной. Однако после 1905 г., и особенно в период Первой мировой войны, великий князь Николай Николаевич сблизился по ряду вопросов с либеральной оппозицией. В частности, именно его решительная позиция позволила состояться такому важному решению, как принятие манифеста 17 октября 1905 г. Кроме того, именно на Николая Николаевича делали ставку некоторые представители буржуазно-либеральной оппозиции в период 1914;1917 гг.

Таким образом, это позволяет сделать вывод, что великий князь Николай Николаевич проделал за период 1905;1915 гг. определенную эволюцию, в результате которой его можно причислить к либеральному крылу царской семьи.

К консервативной группе следует отнести великих князей Михаила Николаевича, Сергея Александровича, Александра Михайловича, Владимира Александровича, Сергея Михайловича, великую княгиню Елизавету Федоровну, вдовствующую императрицу Марию Федоровну. При этом сама «консервативная группа» внутри семьи Романовых не была единой. Здесь можно выделить как бы две фракции: жестко-консервативную и даже реакционную, к которой следует отнести Сергея Александровича, Владимира Александровича, Елизавету Федоровну, и умеренно-консервативную (Александр Михайлович, Мария Федоровна).

" Реакционная фракция" отстаивала жесткую линию в отношении внутреннего развития России как в политической, так и в экономической сфере. А «умеренные консерваторы» были готовы допустить экономическую и частично социально-политическую модернизацию России, в обмен на незыблемость самодержавного строя в стране. В качестве яркого примера деятельности таких «умеренных консерваторов» следует считать поддержку вдовствующей императрицей Марией Федоровной политики экономической модернизации С. Ю. Витте и социально-политических преобразований (создание новой опоры самодержавия в лице крестьянина-собственника) П. А. Столыпина.

Зафиксируем некоторые выводы.

Первый. Существовало придворное окружение российских монархов конца XIX века, характерное для любого абсолютистского европейского двора — члены императорской фамилии, придворная аристократия и наиболее влиятельная часть бюрократии. В зависимости от личных пристрастий и близости политических взглядов монарх выбирал узкую группу советников и высших бюрократов, определявших политический курс страны.

Второй. «Великие реформы» эпохи Александра II привели к формированию в России буржуазно-капиталистического социально-экономического уклада. И это вызвало появление так называемых «безответственных влияний», или «камарильи». Формой самоорганизации этой «камарильи» были так называемые придворные «кружки», где вокруг влиятельной или вхожей ко двору фигуры объединялись представители дворянства, нарождавшейся буржуазии, дельцы и просто авантюристы.

Третий. Объединявшиеся в «кружках» лица зачастую преследовали свои узкие, меркантильные интересы. В первую очередь экономические. Но в условиях абсолютистского государства они идентифицировали свои интересы как общегосударственные или интересы монарха. Таким образом, формировалась опасная тенденция, когда интересы всего государства становились заложниками интересов придворных «клик» .

Борьба придворных групп за влияние на императора и политическую ориентацию власти велась как вокруг наиболее важных вопросов внутренней и внешней политики России, так и по вопросам частным, касающимся внутренней жизни двора.

1.2 Германофильские настроения в высшей придворной среде

Первая мировая война вызвала такие социальные, общественные и экономические процессы в России, которые в итоге привели к падению самодержавия. Одним из наиболее значимых процессов этого периода стала деградация российской власти, отчуждения ее высших носителей не только от своего народа, но и от большинства сановников и членов императорской фамилии.

О Николае II, Александре Федоровне и их ближайшем придворном окружении в период Первой мировой войны ходило множество легенд и очевидных мифов. Одним из наиболее распространенных в предреволюционной России был миф о том, что императрица Александра Федоровна является проводником германского влияния. Императрица-немка якобы занимается шпионажем в пользу исторической родины, и вместе с Распутиным клонит к заключению сепаратного мира с Германией.

Говорили даже о том, что в личных покоях императрицы находится прямой провод для связи с Берлином. Совершенно очевидно, что Чрезвычайная следственная комиссия (ЧСК) Временного правительства усиленно занималась изучением этого вопроса.

Следователь ЧСК Временного правительства В. М. Руднев лично проверил личные покои императрицы и не обнаружил там прямого провода в Берлин. Никаких признаков сношений императорской семьи с германским правящим домом обнаружено также не было.

Сплетни и слухи о прямом проводе в Берлин были рассчитаны, конечно же, на широкие народные массы, которые плохо себе представляли невозможность существования прямого провода в столицу враждебной страны в военное время. Но слухи о сепаратном мире, «германской партии» и т. п. ходили и в придворной среде. Так, например, посол Франции в России в 1914;1917 гг.М. Палеолог описывает в дневнике свой разговор с высокопоставленным придворным сановником (в тексте он назван инициалом Э.), состоявшийся в 1916 году. Сановник говорит Палеологу, что Г. Е. Распутин и его основные ставленники из числа высших должностных лиц Б. В. Штюрмер, А. Д. Протопопов, Н. А. Добровольский — лишь «простые орудия в руках анонимного и немногочисленного, но очень могущественного кружка, который, устав от войны и боясь революции, требует мира» .

По словам собеседника Палеолога, ядро этого кружка составляет дворянство балтийских провинций и главные придворные должностные лица.

К той же группе принадлежат наиболее реакционные члены Государственного совета и Государственной думы, высшие лица Сената, крупные финансисты и. крупные промышленники. Через Штюрмера и Распутина эта группа определяет политическую линию императрицы Александры Федоровны, а через нее влияет и на императора Николая II. При этом собеседник французского посла заявил, что вышеописанная придворная партия заставит императора отречься от престола в пользу наследника под регентством императрицы в случае, если Николай II откажется пойти на сепаратный мир.

О распространении схожих настроений свидетельствуют и другие документы эпохи. Так, в донесении начальника московского охранного отделения А. П. Мартынова от 27.04.1916 г. на имя директора Департамента полиции Е. К. Климовича сообщается следующее. В Москве 27.04.1916 г., после панихиды на могиле видного деятеля партии кадетов и председателя Государственной думы первого созыва С. А. Муромцева группа его однопартийцев собралась на квартире князя П. Д. Долгорукого. Один из участников собрания, князь Шаховской, заявил: «Народ буквально стонет в когтях хищников, и, когда мы хотим прийти ему на помощь, нас связывают по рукам и ногам. Разве это не помощь врагу, разве это не драгоценная услуга Вильгельму? Начиная войну, Вильгельм мечтал о революции в России. Вильгельм жестоко обманулся, но ему поспешили на помощь господа Горемыкины, Хвостовы, Штюрмеры. Патриотический порыв они подменяют чувством острого озлобления, сеют бурю, вносят хаос, дезорганизуют тыл. Это величайшее преступление правительства нельзя назвать иначе как государственная измена». На том же собрании П. Д. Долгорукий сказал: «Обращаясь к монарху, необходимо отметить, что правительство Штюрмера идет вразрез с верховной властью, которая призывает к единению и дружной; работе в борьбе против врага, в то время как правительство Штюрмера прилагает все усилия, чтобы внести в общественную работу раздор и ослабление сил» .

Чуть ранее, 16.02.1916 г., в докладе Департамента полиции о настроении в обществе говорится, что «вместе с чувством неуважения к особе государыни императрицы Александры Федоровны необходимо еще и отметить и распространение чувства озлобления в отношении ее как немки. Государыню императрицу даже в интеллигентских кругах считают вдохновительницей и руководительницей кампании в пользу сепаратного мира с Германией.

Зловредные попытки не останавливаются на этом, пуская в ход все средства, чтобы очернить государя императора. Не останавливаются перед широким распространением сплетни, что лично государь является инициатором происходящих закулисных переговоров о сепаратном мире с Германией" .

20.09.1916 г. тогдашний глава МВД А. Д. Протопопов, считавшийся ставленником Распутина и императрицы, получил анонимное письмо, содержащее прямые обвинения в измене Родине. В письме говорилось: «Итак, Вы добились своего, получили это назначение (на пост главы МВД) и теперь обдумываете, как Вам лучше привести в исполнение Ваш план. (.) А назначение Ваше, состоявшееся, как всем известно, благодаря исключительному влиянию германофильской партии, приближение к себе Курлова (имеется в виду назначение товарищем (заместителем) министра внутренних дел генерала П.Г. Курлова), весьма хорошо известного слуги немцев, до того простершего свое усердие, что он не остановился даже перед убийством Столыпина по наущению немцев. Затем Белецкий, хорошо известный исполнитель немецких планов. Все это не оставляет сомнения в следующем: Ваша встреча в Стокгольме (имеется в виду встреча в Стокгольме Протопопова с германским финансистом Ф. Варбургом, о которой будет сказано ниже) вовсе не была случайной, Вы шли на нее, ибо получили о ней сведения еще в Петрограде. Увидавшись, Вы получили от немца определенные инструкции, которые и обязались исполнять» .

Еще одно интересное свидетельство эпохи — направленный в Департамент полиции 08.02.1917 г. материал начальника Петроградского охранного отделения B. C. Глобачева, основанный на агентурных сообщениях. Главная тема документа — исходящие от оппозиционных депутатов Государственной Думы слухи, широко распространяемые в кругах столичного общества. Данные слухи, утверждал Глобачев, провоцируют тревожное настроения у населения и не поддаются проверке силами Охранного отделения.

Вот наиболее красноречивая цитата из данного документа: «С одной стороны, мы до сих пор не имели случая сомневаться в искренности намерения русского правительства, а с другой — те слухи о борьбе придворных партий и темных влияний, которыми переполнены столбцы заграничных газет, заставляют нас все время быть настороже: германские агенты так долго муссировали различные новости о намерениях царского правительства, что трудно допустить мысль, будто эти слухи ни на чем не основаны. Да, кроме того, поведение многих министров, особенно Штюрмера и Протопопова, показывает, что в России есть сильная партия сторонников Германии, лишенная возможности явно агитировать за мир, но усиленно работающая теми путями, которые закрыты для международной дипломатии. За границей давно появились статьи, доказывающие, что Германия имеет в России очень видных сторонников, и мы об этом не раз делали доклады Вашему Превосходительству. Ввиду того, что некоторые круги высшего общества стоят за немедленный сепаратный мир с Германией, мы довели до сведения., что Германия, предлагая России, мир с условием вернуть Польшу и Прибалтийский край, одновременно предложила Франции заключить мир ввиду ненадежности союза с Россией, близкой к сепаратному миру» .

Однако существуют ли достоверные и не спекулятивные сведения о контактах царской семьи и Распутина с немцами в годы Первой мировой войны? Следователь Н. А. Соколов, расследовавший дело об убийстве царской семьи, не обошел вниманием и слухи о связях царской семьи с Германией. Он впоследствии допросил нескольких лиц, имевших прямое отношение к Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства. В числе допрошенных им лиц был и курировавший деятельность комиссии министр юстиции (впоследствии премьер-министр) А. Ф. Керенский. Также Соколов получил от В. М. Руднева в феврале 1920 года материалы его расследования.

В своих показаниях Соколову Керенский утверждает, что Комиссия не нашла признаков измены (т.е. контактов с немцами) в действиях Николая II и Александры Федоровны. Керенский добавляет от себя, что его личные впечатления от контактов с Николаем II свидетельствуют в пользу того, что бывший император не стремился к заключению сепаратного мира.

Однако Керенский сообщает любопытный факт. В бумагах императора было обнаружено написанное по-немецки письмо кайзера Вильгельма русскому самодержцу. В нем германский император предлагал своему русскому коллеге заключение сепаратного мира. На это письмо Николай II поручил одному из своих приближенных (кому именно Керенский не помнит) подготовить ответ на французском языке. В ответе было сказано, что Николай II не желает отвечать на это письмо. Керенский датирует этот факт 1916 годом.

Эпизод, рассказанный Керенским, действительно говорит о нежелании императора Николая II нарушать союзнические обязательства в пользу Антанты и заключать сепаратный мир с Германией. Но этот же эпизод с письмом Вильгельма II свидетельствует и о другом: о наличии контактов (пусть эпизодических и через посредников) между русским и германским императорскими дворами в годы Первой мировой войны.

Интересно, что тот же Керенский не отрицает влияния германской агентуры при дворе. Проводником этого влияния Керенский называл Распутина. В разговоре с Соколовым Керенский утверждал, что внимательно ознакомился со многими документами Департамента полиции, посвященными фигуре Распутина. В результате знакомства с этими документами у Керенского сложилось впечатление о Распутине, как о немецком агенте.

В своих показаниях Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, бывший глава МВД А. Н. Хвостов высказывается в сходном с Керенском духе. По мнению Хвостова, Распутин был «несознательным шпионом», то есть был окружен германской агентурой и выбалтывал ей то, что узнавал от придворных источников.

Так был ли Распутин «несознательным шпионом»? И существовала «германская партия» при дворе? Чтобы ответить на эти вопросы, нужно исследовать деятельность императора Николая II, императрицы Александры Федоровны в годы Первой мировой войны. В первую очередь, рассмотрим вопрос о политической роли Г. Е. Распутина и его возможной принадлежности к «германофильской партии». Приоритет в рассмотрении вопроса именно о Распутине объясняется тем, что именно его и близких к нему лиц наиболее часто обвиняют в «немецких симпатиях» .

Еще раз подчеркнем, что Г. Е. Распутин не был и не мог быть политической фигурой. Но он имел удивительное влияние на императора и императрицу, и поэтому рассматривался различными придворными силами как проводник влияния на царскую чету.

Вот, в частности, несколько примеров, подтверждающих вышесказанное.

В материалах ЧСК Временного правительства существуют показания о том, что Распутин способствовал назначению командующим Северным фронтом генерала Н. В. Рузского. Решение способствовать назначению Рузского Распутин принял под воздействием группы из нескольких офицеров, с которыми он имел разговор в доме у общих знакомых.

Другой, не менее яркий, пример. 9 (22) февраля 1916 года император Николай II посетил Государственную думу, где выступил с речью перед депутатами. Как утверждал министр иностранных дел С. Д. Сазонов в беседе с послом Франции в России М. Палеологом, на поход в Думу императора вдохновил министр двора В. Б. Фредерикс. Якобы также Николай II опасался отрицательной реакции на этот его поступок со стороны премьер-министра Б. В. Штюрмера и императрицы Александры Федоровны.

Однако И.Ф. Манасевич-Мануйлов имел свою версию вышеописанных событий. Он имел разговор со своим старым знакомым, историком революционного движения В. Л. Бурцевым, который пожаловался на усиление реакционных тенденций. Манасевич-Мануйлов сказал Бурцеву, что тут нужно действовать через Распутина и пообещал поговорить с ним. И разговор Манасевича-Мануйлова с Распутиным по вопросу о вреде реакционных тенденций в российской политике состоялся. А Распутин использовал свое влияние на императора и императрицу, чтобы организовать визит Николая II в Государственную Думу.

Отметим, что между И.Ф. Манасевичем-Мануйловым и В. Л. Бурцевым, несмотря, на. принадлежность к противоположным политическим лагерям — полицейско-охранительному и революционному, существовали давние личные и деловые отношения. В 1910 году тогдашний премьер-министр и глава МВД П. А. Столыпин пытался привлечь И.Ф. Манасевича-Мануйлова к уголовной ответственности за попытку войти в конспиративные сношения с В. Л. Бурцевым. Якобы Манасевич-Мануйлов пытался передать Бурцеву за деньги сведения об агентуре Департамента полиции в революционном движении. При этом Мануйлов был подвергнут кратковременному аресту, а в его квартире в ночь на 17 января 1910 года был проведен обыск. В ходе этого обыска были изъяты письма известных деятелей политической полиции С. В. Зубатова и Е. П. Медникова.

Таким образом, сюжет с разговором Бурцева с Манасевичем-Мануйловым, после которого Манасевич-Мануйлов уговорил Распутина поговорить с царем о походе в Государственную думу, вполне верифицируем.

Как же можно описать характер собравшейся вокруг Распутина группы, и какова же была ее политическая направленность? Основу окружения Распутина составляли его поклонницы, относившиеся к Распутину как к святому. Ярким примером такой поклонницы, проникнувшейся к Распутину почти религиозным чувством, являлась жена видного сановника О. В. Лохтина, которая в открытую называла Распутина Христом. К той же категории относились М. В. Головина, А. А. Пистолькорс (сестра А.А. Вырубовой) и целый ряд других лиц.

Интересно, что, наряду с женами высокопоставленных сановников, к этим поклонницам Распутина относились и простые крестьянки, и монашки, привлеченные в общину Распутина еще в период его деятельности в Покровском и паломничества по сибирским и уральским монастырям. Так, в частности, одной из приближенных Распутина была монахиня А. Лаптинская, работавшая в придворном военном госпитале и выполнявшая роль связника между императрицей и Распутиным. Лаптинская познакомилась с Распутиным, когда была послушницей в Октайском Свято-Тихоновском монастыре недалеко от Екатеринбурга. Она стала страдать припадками, которые служители монастыря считали «одержимостью дьяволом». Монастырское начальство обратилось к Распутину, который в тот момент странствовал по уральским монастырям, за помощью. Распутин провел обряд экзорцизма над Лаптинской. С тех пор она стала одной из наиболее преданных Распутину поклонниц.

О нездоровой религиозно-мистической атмосфере в ближайшем окружении Распутина (в первую очередь, среди его поклонниц) говорит и такой факт. После смерти Распутина кружок его поклонниц не распался. Более того, лидирующую роль в нем заняла одна из наиболее фанатичных поклонниц «старца» О. В. Лохтина. Именно Лохтина стала восприниматься распутинскими поклонницами (в том числе, родными дочерьми Распутина) как медиум, передающий из загробного мира волю Распутина.

Лохтина совершала паломничества к дому Распутина на Гороховой улице в Петрограде после Февральской революции, чтобы почувствовать дух Распутина. Более того, именно Лохтина фактически приказала дочери Распутина Матрене выйти замуж за поручика Б. Н. Соловьева.

О том, что группа поклонников и поклонниц (фактически секта) Распутина не распалась после его смерти и продолжала существовать, говорит и следующий факт. Следователь Н. А. Соколов установил, что среди горничных Александры Федоровны в Тобольске были две поклонницы Распутина — некие Уткина и Романова. Они не числились официально в штате прислуги, приехали в Тобольск уже после приезда туда императорской семьи и жили отдельно от остальной прислуги, на частной квартире в городе.

Уткина и Романова служили связными между Александрой Федоровной и зятем Распутина Б. Н. Соловьевым. Интересно отметить, что этот тайный канал связи с Соловьевым (а через него и с Вырубовой) скрывался от всех, даже от самых лояльных к бывшей императрице лиц. Например, от камер-фрау М. Ф. Занотти, которая была глубоко лично предана Александре Федоровне и царской семье, никогда не являлась противницей Распутина, но в то же время не принадлежала и к числу его фанатичных поклонниц.

Следователь Н. А. Соколов, изучая окружение императрицы и Распутина, отметил практиковавшийся в этом кругу обычай давать клички близким знакомым. Так, в частности, тобольского епископа Варнаву именовали «Мотыльком», Б. В. Штюрмера — «Стариком», а А. Д. Протопопов фигурировал под кличкой «Калинин». Н. А. Соколов рассматривает этот обычай как признак конспиративной организации.

Кроме того, Соколов обнаружил, что императрица и члены конспиративного кружка во главе с зятем Распутина Б. Н. Соловьевым пользовались свастикой в качестве условного знака. Когда Соколов попросил Соловьева объяснить значение этого знака, тот заявил, что это — индийский знак для обозначения вечности. От дальнейших объяснений Соловьев уклонился.

Можно констатировать, что окружение Распутина представляло собой закрытую секту. Скорее всего, идеологией этой секты была разновидность хлыстовщины. Управляя Распутиным, можно было управлять и его высокопоставленными поклонницами.

Кто же пытался управлять этой группой религиозно-экстатичных и явно нервно неуравновешенных людей? И была ли выработана у распутинской группы единая политическая линия?

Бывший директор Департамента полиции (впоследствии — начальник разведки генерала П.Н. Врангеля) Е. К. Климович так пытался ответить на этот вопрос на допросе 19 марта 1917 года: «Мне казалось, что какой-нибудь организации влияющей нет — это хаос, полный хаос. По-моему, в центре этого хаоса все же стояла госпожа Вырубова. Это мои личные впечатления. К ней примазывались все, кому удалось. В данном случае, удавалось немногим пройти, например, Мануйлову (И.Ф. Манусевичу-Манушову). Если не непосредственно к Вырубовой, то к Никитиной (фрейлина императрицы, дочь коменданта Петропавловской крепости, близкая знакомая Б.В. Штюрмера), Распутину. Засим, то, что группировалось около Распутина, в широком политическом смысле, политических целей оно несомненно не преследовало, а скорее преследовало цели чисто извлечения личных выгод» .

К похожим выводам пришел и В. М. Руднев. Работая в комиссии, он собрал большой материал, касающийся участия Распутина в разных делах. В основном, это были просьбы, которые Распутин направлял ко двору и высокопоставленным сановникам. Эти просьбы касались служебных перемещений, помилований осужденных, экономических проектов (железнодорожных концессий и др.).

Подписанные Распутиным и оформленные чрезвычайно безграмотно прошения были обнаружены при обысках у бывшего дворцового коменданта В. Н. Воейкова и бывшего Председателя Совета Министров Б. В. Штюрмера, а также некоторых других должностных лиц. На некоторых их этих писем были обнаружены пометки, сделанные рукой В. Н. Воейкова. Отметки были разного содержания: указания на имя, отчество, фамилии, домашние адреса распутинских протеже, отметки об удовлетворении просьбы и т. д.

Основные решения распутинского кружка, как утверждал в 1917 году на следствии А. Д. Протопопов, принимались в «маленьком домике Вырубовой» в Царском Селе. Этот дом Протопопов не без остроумия называл «папертью власти». Именно здесь всех сановников, придворных чинов, военных, чиновников делили на «своих» и «не своих». Распутин был своего рода связным между внешним миром и этой «папертью власти» .

Вот что показывает о покровителях на допросе 18 марта 1917 года в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства бывший министр внутренних дел А. Н. Хвостов. По словам Хвостова, Распутина охраняли сразу нескольких спецслужб: Департамент полиции, агентура начальника дворцовой охраны А. И. Спиридовича и охрана, которую оплачивали некие «разные банковские деятели: какие-то евреи всегда тут торчали». В числе этих банковских деятелей Хвостов называет директора правления Русско-французского банка Д. Л. Рубинштейна («Митьку»).

Кроме того, по словам Хвостова, в окружение Распутина входили также его секретари (их Хвостов называет «целым штатом охранников»). Бывший глава МВД не расшифровывает значение слова «охранник», которое он применяет к распутинским секретарям. Но из контекста следует, что речь идет об агентах спецслужб.

Секретарями было несколько человек: авантюрист и ювелир А. Симанович, некий Волынский, И.Ф. Манасевич-Мануйлов, а также неназванные Хвостовым инспектор народных училищ города Петрограда и женщина. Хвостов утверждает, что провел обыски у всех секретарей с целью выяснить: кто из них имеет отношение к политическим делам, а кто просто решал свои (в первую очередь, денежные) вопросы. При обысках Хвостов обнаружил множество запечатанных конвертов с просьбами Распутина.

Есть ли данные, указывающие на то, что кто-то из окружавших Распутина банковских деятелей, так называемых секретарей или агентов спецслужб, был германофилом или имел какие-либо тайные контакты с кайзеровской Германией в период Первой мировой войны? Кроме того, можно ли говорить о том, что сам Распутин или его главная покровительница императрица Александра Федоровна были настроены прогермански?

В отношении Распутина можно твердо сказать, что он был настроен резко критически по отношению к участию России в Первой мировой войне. Отметим в этой связи, что летом 1914 года он был ранен религиозной фанатичкой X. Гусевой, считавшей его лже-пророком. Узнав о международном кризисе, вызванным убийством в Сараево эрцгерцога Франца-Фердинанда, он посылал императору телеграммы, в которых умолял не начинать войну.

Однако такое поведение Распутина вряд ли стоит считать выражением прогерманских симпатий. Как вспоминает французский посол М. Палеолог, он имел в феврале 1915 года личную встречу с Распутиным, в ходе которой последний высказывал свое неодобрение идущей войной. При этом Распутин резко неприязненно отзывался лично об императоре Вильгельме II.

Таким образом, речь идет, скорее, о пацифизме Распутина и его понимании возможных последствий войны. Он хорошо знал жизнь простых крестьян и их умонастроения, и не мог не понимать, что затяжной военный конфликт ведет к тяжелому внутриполитическому кризису. А этот кризис, в свою очередь, способен перейти в революцию.

Императрицу Александру Федоровну также нельзя обвинить в особых симпатиях к Германии и династии Гогенцоллернов. Даже такой искатель «тайного немецкого засилья», как А. Н. Хвостов, заявил на допросе в ЧСК, что императрицу не следует обвинять в симпатиях к Германии, так как у прямых родственников императрицы — Гессенской герцогской фамилии — есть «свои счеты с Вильгельмом» .

Эти исторические счеты сводились к следующему. В 1866 году Гессен-Дарштадтское герцогство по инициативе его правителей приняло участие в войне Австро-Венгерской империи против Пруссии. А в 1870 году, за два года до рождения Александры Федоровны, Гессен-Дармштадт был насильственно включен в состав вновь созданной Германской империи. Отец Александры Федоровны, великий герцог Людвиг Гессенский, ненавидел Пруссию и лично семейство Гогенцоллернов за потерю независимости, и передал это чувство ненависти своей дочери.

Кроме того, герцоги Гессенские приходились прямыми родственниками британской королевской фамилии. Мать Александры Федоровны принцесса Алиса Английская была дочерью королевы Великобритании Виктории. То есть, будущая императрица Александра Федоровна приходилась внучкой Виктории. И с таким же успехом ее можно было бы обвинить в особых; пристрастиях к Великобритании и тесных связях с английской королевской семьей.

Таким образом, нет никаких оснований причислять Александру Федоровну к германофилам и приверженцам некоей «немецкой партии». Более того, у нее были все основания (включая семейно-родственные) быть противником Германии и личным врагом династии Гогенцоллернов. Также нет никаких оснований причислять к германофилам кого-либо из ближайшего окружения Александры Федоровны, включая Г. Е. Распутина.

Однако все вышесказанное не означает, что в высших слоях тогдашнего российского дворянства и влиятельного петербургского чиновничества не существовала германофильских настроений. Более того, можно также проследить связи между германофильскими кругами российского общества и правящими кругами и крупными экономическими структурами кайзеровской Германии.

Наиболее последовательной германофилкой считалась влиятельная в петербургском свете графиня М. Э. Клейнмихель (урожденная графиня Келлер), известная как устроитель знаменитых на весь Петербург костюмированных балов и содержательница политического салона. Более того, в период Первой мировой войны и даже в предшествовавшие ей годы ходили упорные слухи, что Клейнмихель поддерживала контакт со спецслужбами Германии. Однако графиня Клейнмихель сразу же после Февральской революции в своем письме министру юстиции Временного правительства А. Ф. Керенскому попросила провести расследование ее деятельности и уже в юридическом порядке установить ее причастность или непричастность к шпионажу.

Органы военной контрразведки Петроградского военного округа еще в предвоенные годы фиксировали контакты Клейнмихель с Германией. В частности, она значилась в официально составленном контрразведчиками списке лиц, которые в 1911;1914 гг. находились в плотном контакте с германскими государственными и частными структурами. Однако характер этих контактов обозначался в официальных документах, как «не выясненный, но представляющийся подозрительным» .

М.Э. Клейнмихель обратила на себя внимание органов военной контрразведки в 1910 году. Подозрения вызвали особо частые визиты представителей германской, австро-венгерской, турецкой и персидской дипломатических миссий к графине Клейнмихель. Якобы даже она поддерживала конспиративный контакт с немецким посольством.

Кроме того, в период перед Первой мировой войной были отмечены и прямые контакты Клейнмихель с высшими лицами Германии. В том же 1910 году она была приглашена на традиционную осеннюю охоту, организатором которой был император Вильгельм И. Однако по какой-то причине графиня на охоте быть не смогла и посетила Германию лишь в конце 1910 года. В ходе своего визита Клейнмихель неоднократно посещала Потсдам, где находилась и кайзеровская резиденция. Были отмечены ее контакты с высшими должностными лицами германского рейха, включая канцлера. Сама же Клейнмихель объясняла свои визиты в Потсдам наличием там своих многочисленных родственников и знакомых.

В 1912 году кайзер Вильгельм II оказал Клейнмихель важный знак внимания — он прислал графине в Петербург свой фотопортрет с внуком, на котором также красовался автограф германского императора.

Вывод российских военных контрразведчиков относительно характера контактов Клейнмихель с немцами был прост: графиня входила в круг лиц, в услугах которых по каким-то причинам нуждалась Германия. Однако в распоряжении военных не было достаточного материала, который бы позволял предъявить Клейнмихель обвинение в шпионаже.

В период Первой мировой войны салон графини Клейнмихель часто посещали дипломаты нейтральных стран: Швеции, Китая и Персии, которых в Петрограде не без оснований считали проводниками германских интересов. Особенно частыми и близкими были отношения между Клейнмихель и персидскими дипломатами. Военная контрразведка часто фиксировала, что после посещения салона Клейнмихель персидский посланник в Петрограде отправлял некие бумаги через шведское посольство в персидскую дипломатическую миссию в Берлине.

Кроме того, в числе знакомых Клейнмихель был и петербургский юрист А. Н. Вольфсон. Графиня помогла Вольфсону занять пост вице-консула Испании в Петрограде. Товарищ (заместитель) главы МВД, генерал В. Ф. Джунковский подозревал Вольфсона в шпионаже в пользу Германии. В июле 1916 года на квартире Вольфсона был произведен обыск, а сам он арестован по делу известного петербургского финансиста Д. Л. Рубинштейна, также подозревавшегося в шпионаже. Однако подтверждений версия о шпионаже Вольфсона не получила.

Тем не менее связи Вольфсона с Германией в период Первой мировой войны обнаружены были. В частности, он пользовался испанскими дипломатическими каналами для передачи писем интернированному в Берлине князю Д. О. Бебутову.

Назначенное Временным правительством следствие по делу графини М. Э. Клейнмихель пришло к выводу, что оснований для уголовного преследования за шпионаж в ее деле не имеется.

Все вышесказанное позволяет сделать вывод, что графиня Клейнмихель имела контакты с представителями германской политической элиты и дипломатических кругов. Но обвинять ее в шпионаже в пользу Германии вряд ли правомерно. Клейнмихель была пожилой вдовой русского генерала, не занимала государственных постов и не имела доступа к военно-политическим секретам. Другое дело, что германские разведчики, работающие под «крышей» дипломатической миссии, могли использовать салон Клейнмихель для сбора политически значимых придворных сплетен и подбора кандидатур для агентурной вербовки.

Даже если признать Клейнмихель лидером «германофильской придворной группировки», можно ли при этом утверждать, что кто-то из ближайшего окружения Николая II или его жены (в первую очередь, Распутин) были связаны с Клейнмихель?

А.А. Вырубова в 1917 году заявляла, что отношение Николая II и Александры Федоровны к Клейнмихель было отрицательным именно из-за ее германофильских взглядов. Сама же М. Э. Клейнмихель говорила на допросах, что никогда не была знакома с Г. Е. Распутиным, а А. Д. Протопопова видела один раз в своей жизни. Что же касается А. А. Вырубовой, то ее Клейнмихель видела у великого князя Павла Александровича, который был женат морганатическим браком на дальней родственнице Вырубовой.

И проведенный следствием анализ книг визитов графини Клейнмихель подтверждал эти утверждения: в период 1914;1917 гг. ни Г. Е. Распутин, ни А. А. Вырубова, ни князь М. М. Андроников (его считали германофилом и другом Распутина) ее дом не посещали. Однако анализ тех же книг показывает, что в этот же период петербургский финансист Д. Л. Рубинштейн семь раз посещал Клейнмихель.

Директор Русско-Французского банка Д. Л. Рубинштейн действительно был близко знаком с Распутиным. Документа Департамента полиции о наружном наблюдении за Распутиным фиксировали контакты «старца» с Рубинштейном. Так, в датированной февралем 1916 года полицейской справке говорится, что Рубинштейн неоднократно посещал квартиру Распутина, а «старец» регулярно бывал у директора Русско-Французского банка.

Кроме того, та же полицейская справка указывает, что Рубинштейн арендовал в Петрограде квартиру в доме № 5 по Царицынской улице, принадлежащем старой знакомой и покровительнице Распутина графине С. С. Игнатьевой. Более того, Рубинштейн якобы рассчитывал на посредничество Распутина в деле покупки у Игнатьевой этого дома.

Однако нет никаких свидетельств того, что Рубинштейн посредничал между Распутиным и Клейнмихель, руководствуясь германофильскими убеждениями. Имеющиеся данные не позволяют судить о характере отношений Рубинштейна и Клейнмихель. Возможно, что это было просто деловое знакомство, вызванное необходимостью совместно решать какие-то экономические вопросы. Тем более, что полицейские материалы указывают, что Рубинштейн поддерживал отношения со многими людьми. В том числе и с политическими противниками Распутина. Например, с лидером партии октябристов и бывшим председателем Государственной думы А. И. Гучковым.

Но есть и другие данные, которые могут служить косвенным доказательством шпионской-деятельности-Рубинштейна в пользу Германии и соучастия в этой деятельности Распутина. Якобы Рубинштейн давал указание Распутину съездить в Царское Село и узнать о предстоящем наступлении. Он объяснял свою просьбу тем, что хотел бы купить леса в Минской губернии, а информация о предстоящих боевых действиях нужна ему для того, чтобы определиться со своими экономическими планами.

Информация о предстоящем наступлении (равно как и о других военных приготовлениях) относится к категории высших государственных секретов. Попытка получить ее всегда вызывает законное подозрение контрразведки. И даже С. П. Мельгунов, скептически настроенный по отношении к любым попыткам обвинить Распутина в государственной измене, вынужден признать, что в данном случае подлинный мотив действий Рубинштейна непонятен.

Однако сразу оговоримся, что интерес к информации о военных планах русского командования мог действительно носить не шпионский, а чисто коммерческий характер. В прифронтовой полосе было много имущества: леса, сельскохозяйственные угодья, поместья, которое имело богатых владельцев. Обладая информацией о военных планах, можно было проворачивать и различные сделки (купли-продажи, страхование) с выгодой для себя.

Летом 1916 года против Рубинштейна было возбуждено уголовное дело как против шпиона. Будучи одним из владельцев страхового общества «Якорь», он страховал военные заказы российского правительства. Следствие считало, что информацию об этих страховых сделках Рубинштейн передает в Берлин.

Обвинение действительно серьезное. Однако здесь стоит отметить, что уголовное преследование Рубинштейна сопровождалось скандалом. Вслед за владельцем Русско-французского банка был арестован чиновник по особым поручениям при главе правительства Б. В. Штюрмере И.Ф. Манасевич-Мануйлов. Его обвиняли в том, что он шантажировал Рубинштейна и вымогал у него деньги. Некоторые историки (например, С.П. Мельгунов) прямо считают, что именно Мануйлов и «посадил» Рубинштейна.

Еще один важный момент — секретарь Распутина А. С. Симанович называет Рубинштейна «банкиром царицы». Якобы, с помощью директора Русско-Французского банка императрица, Александра Федоровна переправляла в Германию через нейтральные страны деньги для своих родственников из Гессенской герцогской фамилии. Однако никаких документальных подтверждений этой информации нет. Кроме того, мемуары Симановича просто пестрят неточностями, преувеличениями и откровенной выдумкой.

Поэтому серьезно говорить о роли Рубинштейна как значимого члена окружения Распутина и императрицы нельзя.

Еще одна фигура высшего петербургского общества, считавшаяся прогерманской, — это князь М. М. Андроников, которого также считали одним из близких знакомых Распутина.

Сразу же отметим, что германофильские симпатии Андроникова вроде бы налицо. Он считался одним из петербургских лоббистов электрической компании «Общество 1886 года», в которой присутствовал значительный немецкий капитал. Андронников поддерживал тесные связи с премьер-министром России в 1914;1916 гг. И. Л. Горемыкиным, который также защищал интересы «Общества 1886 года». Кроме того, он не скрывал своих симпатий к Германии и ее императору.

При обыске квартиры Андроникова в марте 1917 года следователь В. М. Руднев обнаружил колоссальный архив. Он установил, что основным занятием князя была организация ходатайств по разного рода аферам, в ходе осуществления которых Андроников получал прибыль. В частности, у него был обнаружен проект учреждения акционерной компании для создания оросительной системы в Мургабской степи. В этой компании Андроников должен был играть одну из главных ролей.

Руднев также установил наличие контактов между Распутиным и Андронниковым. Последний предоставлял Распутину свою квартиру для организации секретных свиданий с А. Н. Хвостовым, С. П. Белецким и епископом Тобольским и Сибирским Варнавой (В.А. Накролиным). Из допросов придворных лиц Руднев установил, что Андроников не пользовался авторитетом при Дворе и в Царском Селе, а отношение к нему было «критически-ироническое» .

Однако анализ показаний, данных в Чрезвычайной следственной комиссии разными лицами, показывает, что Руднев, мягко говоря, лукавит. Бывший и. о. директора Департамента полиции С. П. Белецкий указывает на две важные связи князя Андроникова: с дворцовым комендантом В. Н. Воейковым и вдовствующей императрицей Марией Федоровной (матерью Николая II). Более того, Белецкий называет Андроникова «общественной агентурой Воейкова» .

Сам Андроников в своих показаниях прямо говорит, что имел контакты с Воейковым. При этом он не скрывал, что был интересен Воейкову тем, что рассказывал ему о военном министре В. А. Сухомлинове. Но Андроников одновременно выведывал у Воейкова о политических перспективах Сухомлинова. Потом Андроников и Воейков начали обсуждать и коммерческие дела дворцового коменданта. Андроников подчеркивал, что каждый раз говорил Воейкову о «неправильном» поведении Распутина.

Отношения Распутина и Андроникова были неровными. В 1915 году Распутин и Андроников были участниками интриги по назначению А. Н. Хвостова главой МВД. Как утверждал жандармский генерал М. С. Комиссаров на допросе в ЧСК 4 мая 1917 года, Хвостов был активным участником интриги против премьер-министра И. Л. Горемыкина. Он рассчитывал, что следующим премьером после снятия Горемыкина станет он, Хвостов. Но после назначения Штюрмера Хвостов решил избавиться от Распутина.

При этом у Хвостова были все основания «обижаться» на Распутина. Согласно расследованию В. М. Руднева, А. Н. Хвостов и директор Департамента полиции С. П. Белецкий заключили тайное соглашение с Распутиным. По этому соглашению они ежемесячно выплачивали Распутину по три тысячи рублей и единовременные пособия разных размеров за организацию нужных назначений. Однако впоследствии Распутин осознал всю невыгодность принятых им на себя обязательств и начал действовать без оглядки на Хвостова и Белецкого. Хвостов поняв, что Распутин очень грубо обманул его, решил вступить в открытую борьбу с ним. Однако такое положение вещей не устраивало Белецкого, который боялся, что борьба Распутина с Хвостовым станет концом его карьеры. В результате интриг Белецкого, переметнувшегося на сторону Распутина, Хвостов был смещен с поста главы МВД.

О степени ожесточения Хвостова по отношению к Распутину говорит и попытка покушения на «старца», которую пытался организовать глава МВД.

В 1916 году между Распутиным и Андрониковым произошел крупный конфликт. Непосредственной причиной конфликта стал вопрос о бывшем военном министре В. А. Сухомлинове. Сухомлинов и его супруга Е. В. Сухомлинова в течение долгого времени поддерживали тесные отношения с Андрониковым.

Однако, по словам А. Н. Хвостова, Андроников и Сухомлинов «не сумели поделить Распутина». Вроде вначале отношения Андронникова и Распутина были очень хорошие. При этом, якобы, Андроников добился через Распутина проведения над Сухомлиновым следствия и суда. Однако Распутин вскоре добился освобождения Сухомлинова и способствовал высылке Андроникова в Рязань. Конкуренцию между Андрониковым и Распутиным отмечает и бывший директор Департамента полиции Е. К. Климович.

Таким образом, можно констатировать, что связи между Андрониковым и Распутиным не носили характер стратегического союза. Информации об отношениях между Андрониковым и Александрой Федоровной нет вообще. Кроме того, достаточно относительными следует считать и германофильские настроения Андроникова. И главный аргумент здесь — участие Андроникова в назначении явно антинемецки настроенного Хвостова главой МВД.

Подозрения в шпионаже в пользу Германии падали и на тесно связанного с придворными кругами крупного финансиста И. П. Мануса. Кроме того, общественное мнение Первой мировой войны упорно считала Мануса финансистом из ближнего круга императрицы Александры Федоровны и Распутина. В дневниках М. Палеолога есть яркое описание обеда у Мануса, на котором присутствовал и Распутин. По мнению французского посла, подробный отчет об этом обеде уже на следующий день был в Берлине.

Однако здесь вновь возникает вопрос в достоверности этих сведений. Начнем с германофильских симпатий Мануса. Крупный петербургский финансист еврейского происхождения И. П. Манус был владельцем «Российского транспортного общества». Кроме того, Манус имел долю в страховом бизнесе, был председателем правления товарищества Петроградского вагоностроительного завода, играл на бирже.

Бывший министр внутренних дел А. Н. Хвостов утверждал на допросе в ВЧСК Временного правительства, что среди акционеров «Российского транспортного общества» была солидная доля немецкого капитала. Однако ни имен немецких акционеров, ни названий германских концернов, которые участвовали в капитале «Российского транспортного общества», Хвостов не приводил. Ни одного факта шпионской деятельности или саботажа со стороны лично Мануса или его коммерческих структур также никто и нигде не приводил.

И.П. Манус был хорошо знаком с одним из лидеров ультраконсервативных придворных кругов, личным другом покойного императора Александра III, издателем газеты «Гражданин», князем В. П. Мещерским. В 1914 году Мещерский скончался после тяжелой болезни, а Манус перешел под покровительство Н. Ф. Бурдукова.

Н.Ф. Бурдуков был доверенным лицом князя В. П. Мещерского, который пристроил его на службу в МВД. Бурдуков имел выходы на близких к императорской семье военных моряков — адмирала К. П. Нилова и капитана Н. П. Саблина, и решал с их помощью свои дела. При этом Манус щедро оплачивал Бурдукову его услуги.

Сам Манус также поддерживал близкие отношения с К. П. Ниловым и Н. П. Саблиным. При этом Саблин, будучи человеком небогатым, принимал от Мануса многочисленные денежные подношения. В качестве ответной любезности Саблин должен был хвалить или ругать тех или иных министров или кандидатов на министерские посты. В первую очередь, это относилось к важному для Мануса посту министра финансов.

Иногда указания Мануса менялись чуть ли не каждый день. И тогда Саблин вынужден был озвучивать противоположное мнение. Так, в частности, произошло в случае с министром финансов России в 1914;1917 гг.П. Л. Барком, с которым у Мануса были неровные (порой конфликтные) отношения. Однажды Саблин вынужден был даже пожаловаться Манусу, что он не может постоянно менять свое мнение о Барке, так как это уже просто компрометирует его.

При этом конфиденты Мануса Саблин и Нилов были представителями противоположных придворных группировок. Нилов был лично близок к императору Николаю II. Он был резко отрицательно настроен по отношению к Распутину и держался в стороне от императрицы Александры Федоровны и А. А. Вырубовой. Более того, Вырубова относилась к нему крайне отрицательно.

Саблин, наоборот, поддерживал исключительно близкие отношения с Вырубовой и Александрой Федоровной. Они нередко давали ему разного рода конфиденциальные поручения. Так, в частности, в 1915 году Вырубова попросила Саблина принять меры, чтобы загладить скандал вокруг фигуры Г. Е. Распутина. Инициатором скандала был товарищ (заместитель) министра внутренних дел, генерал В. Ф. Джунковский, собравший информацию о скандально-хамском поведении Распутина во время посещения им ресторана «Яр» в Москве.

Таким образом, можно констатировать, что Манус поддерживал хорошие отношения с двумя противоположными группировками в окружении Николая II. При этом можно утверждать, что отношения Мануса с рядом придворных фигур (Н.Ф. Бурдуков, Н.П. Саблин) носили откровенно коррупционный характер.

Также можно говорить и о том, что Манус имел в числе своих деловых партнеров представителей германского капитала. Однако делать выводы о том, что Манус занимался шпионской деятельностью или саботажем в пользу Германии на территории Российской империи, нельзя. Более того, нельзя также говорить и о том, что он использовал свои придворные связи для работы в пользу Германии.

Рассмотренные выше примеры — графиня М. Э. Клейнмихель, князь М. М. Андронников, банкир и промышленник И. П. Манус — позволяют сделать вывод, что в российской элите существовали люди, ориентированные на Германию или имеющие крупный экономический интерес от сотрудничества с промышленниками и финансистами этой страны. В определенном смысле и с разной степенью достоверности их можно называть «германофилами». Но говорить об однозначной близости этих «прогерманских» фигур к императору Николаю II, императрице Александре Федоровне и их ближайшему окружению оснований нет.

" Германофильские" фигуры петербургского высшего общества — Андроников, Манус — имели доступ в придворное окружение царя и царицы. Но основательных доказательств, что они использовали свои придворные связи для шпионажа в пользу Германии, не имеется. Возможно, что тот же Манус и использовал какие-то свои знакомства в придворных кругах для помощи своим германским партнерам. Вполне вероятно, что Манус за взятки мог попытаться спасти капиталы своих германских друзей от конфискации в период Первой мировой войны. Однако это не есть шпионаж или вредительство.

Главный вывод — «германская партия» действительно существовала в придворно-аристократической среде. Видной представительницей этой «партии» была графиня М. Э. Клейнмихель. Однако между «германофильством» и шпионажем дистанция огромная. В случае с графиней Клейнмихель следует признать, что ее деятельность (в первую очередь, частые сношения с германскими дипломатами и диппредставителями союзных с Германией и Австро-Венгрией держав) могла, в той или иной степени, содействовать шпионажу против России. В частности, германские и союзные им разведчики могли использовать организуемые Клейнмихель многочисленные приемы для сбора информации и вербовки агентуры.

Можно также говорить о наличии экономических интересов в Германии у финансиста И. П. Мануса и князя М. М. Андроникова. И в этом смысле их можно причислить к «германской партии». Однако инкриминировать Манусу и Андроникову шпионаж в пользу Германии также нет никаких оснований.

Ни Николай И, ни Александра Федоровна к этой «партии» не принадлежали. Не принадлежал к ней и Распутин. Можно зафиксировать контакты Распутина с «прогерманскими кругами» в лице М. М. Андроникова. Однако они не носили признаков уголовно-наказуемых деяний.

1.3 Английский вопрос во внешней политике

Период преобладания «азиатской» составляющей внешнеполитического курса Санкт-Петербурга в 1898—1905 гг. отмечен продолжением традиционного противостояния России с морской державой номер один — Великобританией, которая была неуязвимой для «сухопутной» России. Характерной иллюстрацией того раздражения, которое вызывала Британская империя у царских сановников, служит фрагмент аналитической записки министра иностранных дел М. Н. Муравьева, датированной январем 1900 г.: «За истекшие полвека Англия, вследствие своей алчной, корыстной и эгоистичной политики, успела возбудить против себя неудовольствие почти во всех государствах континентальной Европы; пользуясь своим исключительным островным положением, первыми по силе и могуществу военным и коммерческим флотами, англичане сеяли раздор и смуту среди европейских и азиатских народов, извлекая для себя из этого всегда какую-либо материальную выгоду» .

Изучая донесения русских военных агентов и дипломатов с берегов Темзы, нетрудно увидеть первопричину традиционного негативного восприятия Англии правящей элитой России в практическом отсутствии совместимости основных составляющих государственной и общественной жизни Британской и Российской империй — в политике, экономике, идеологии, культуре, традициях ³³. Великобритания — чуждая, непонятная, отличная от привычного россиянам стереотипа, угрожала Российской империи повсюду, оставаясь фактически вне досягаемости Санкт-Петербурга. Поэтому на протяжении многих десятилетий правящая верхушка России лелеяла замысел нанесения удара по единственной уязвимой для русского оружия британской территории — Индии, кстати сказать, передав этот так и нереализованный прожект «в наследство» большевикам, а те — некоторым представителям современной российской политической элиты.

Что касается Германии и Австро-Венгрии, то они на протяжении первого пятилетия XX в. рассматривались скорее как «скрытые, потенциальные» противники России в центре Европы и на Балканах. Постоянные реверансы германского кайзера Вильгельма в отношении своего «кузена Ники», Мюрцштегское соглашение 1903 г. и скандально известный эпизод в Бъорке 1905 г. убеждали российскую военно-политическую элиту в гораздо более низком уровне опасности со стороны континентальных государств, чем морских держав — Великобритании, Японии или США. Главная угроза Российской Империи виделась из Санкт-Петербурга в объединении направленных против России усилий континентальных и морских держав, поскольку такая комбинация не оставляла шансов сохранить территориальную целостность империи и существовавший в ней автократический режим.

Однако и в эти годы в России все слышнее становились голоса сторонников «общеславянского дела», подвергавших резкой критике германофилов. На протяжении 1906;1910 гг. происходила постепенная трансформация образа «враждебного Запада» в восприятии российской правящей элиты. Негативное отношение российской военно-политической элиты к англичанам уходило как бы на «второй план», подобно тому, как конфликтность двусторонних отношений все больше вытеснялась на периферию мировой политики. «Да, Великобритания — это по-прежнему чуждая нам по духу страна, но не опасная в настоящее время, потому что причины для столкновения с ней после провала дальневосточной авантюры, потери флота и либерализации внутри страны значительно уменьшились» , — так или примерно так рассуждали дипломаты и военные России, настроения которых, однако (и это весьма симптоматично), вплоть до лета 1914 г. не развеяли тревоги Лондона по поводу возможности восстановления «добрых отношений» между Санкт — Петербургом и Берлином за счет «дружбы с англичанами» .

Неудачи русской дипломатии на Балканах и нарастание сепаратистских движений в западных частях империи — в Польше и Финляндии, пользовавшихся тайной поддержкой австрийцев и немцев, превратили к 1909 г. Австро-Венгрию, а через год-два и Германию в главных «врагов» славянского мира вообще и его лидера России в частности. На смену «династической солидарности» в Европе окончательно пришли национальные интересы, которые заставляли военно — политическую элиту России пересматривать привычные оценки в поисках новых ориентиров. И вот уже такие авторитетные, но «несовременные» с точки зрения решения задач ускоренной модернизации страны по западному образцу деятели, как P. P. Розен или П. Н. Дурново, оказывались в меньшинстве перед прагматичными сторонниками более тесного сближения с республиканской Францией и демократической Англией, особенно из числа офицеров ГУ ГШ и сотрудников министерства иностранных дел. Верность традициям уступила место трезвому расчету, а воспоминания о благословенных временах «Союза трех императоров» — проведению регулярных совещаний начальников главных штабов стран Антанты и разработке сценариев совместных военных действий против Германии и Австро-Венгрии.

Однако, по словам руководителя русской военной разведки генерала Ю. Н. Данилова, «полная оборонная беспомощность» России в 1906;1910 гг. в значительной мере сдерживала германофобию, хотя по отношению к австрийцам в обеих столицах империи уже не стеснялись в выражениях. Это объяснялось некоторой переоценкой военного потенциала Германии военными кругами России, что особенно было заметно при ознакомлении с отчетами русских офицеров об их служебных командировках в Германию ³⁹. В отличие от Германии Австро-Венгрия характеризовалась представителями военно-политической элиты романовской империи как нежизнеспособное государство, обреченное на скорый распад, прежде всего благодаря внутренним, этноконфессиональным противоречиям, разлагающее воздействие которых была призвана ускорить ставка Санкт — Петербурга на сербских националистов ⁴⁰.

Австро-венгерская армия, по оценкам представителя русской военной разведки полковника М. К. Марченко, оказалась доступной для проникновения «политики на почве внутренних, национальных вопросов»: антагонизм между немцами — офицерами и нижними чинами — мадьярами и славянами достиг к 1910 г. значительных размеров, во многих случаях дело доходило до открытого неповиновения и саботажа ⁴¹.

Важным психологическим элементом заниженных оценок боеспособности войск двуединой монархии Габсбургов в российских «верхах», по-видимому, также являлись исторические реминисценции из эпохи наполеоновских войн и революций 1848−1849 гг., во время которых, с точки зрения официального Санкт-Петербурга, австрийская армия ничем выдающимся себя не проявила.

Заключительный хронологический отрезок предвоенного времени 1911 — июль 1914 г. — характеризовался уже стойкой ассоциацией «угрозы с Запада» в представлениях российской военно-политической элиты с опасностью установления германо-австрийской гегемонии в Европе и перспективы окружения страны враждебными тевтонскими и мусульманскими государствами. Балканские войны, активизация Германии в Османской империи, усиление немецкого проникновения в Скандинавию, особенно Швецию, — все эти события выстраивались в причинно-следственную цепочку, основные звенья которой воздействовали на представленческие модели правящих верхов, формируя зловещий образ «тевтонского меча, занесенного над Россией и славянскими народами». В качестве дополнения к этой мрачной картине следовало отнести и агрессивные замыслы Японии, готовой, по мнению российского Генерального штаба, открыть «второй фронт» против России на берегах Тихого океана при малейших симптомах ослабления империи. Революционные события в Китае 1911;1913 гг. вызывали на берегах Невы опасения нарастанием «желтой опасности» для российского государства в Сибири и на Дальнем Востоке.

Свою роль при завершении складывания «образа внешнего врага» в сознании российской военно-политической элиты на протяжении этого времени сыграли два обстоятельства: усиление внутренней социальной конфликтности в государствах Тройственного союза, обусловленное возрастанием влияния леворадикальных сил, а также обострение экономических противоречий в самом российском государстве, проявлявшихся отчасти и в неприязненном отношении правящих кругов накануне войны к германо-австрийским предприятиям, действовавшим на территории империи, и этническим немцам, проживавшим в России. С приближением мировой войны именно они — германские и австрийские предприниматели, лавочники, врачи или колонисты усилиями государственной пропагандистской машины были превращены в виновников социальной напряженности н конфликтов между правящими кругами и нижними слоями общества, а достижение «гражданского мира и согласия» следовало рассматривать как итог сокрушения пангерманизма.

Неслучайно поэтому те меры, которые были приняты в стране сразу же после начала боевых действий на фронтах по так называемой «борьбе с немецким засильем», получили горячее одобрение прежде всего в среде высшей военно-политической бюрократии, в отличие от простого народа, который, по свидетельству Ю. Н. Данилова, «оказался психологически к войне неподготовленным», поскольку «главная масса его — крестьянство — едва ли отдавала себе ясный отчет, зачем его зовут на войну», а в кругах интеллигенции наблюдалось «обилие лиц, искавших случая или возможности уклониться от призыва вовсе или в крайности — избежать тягостей службы на фронте, пристроившись в тылу» .

Таким образом, представление о Западе, «угрожавшем безопасности» России как государственного образования в оценке ее верхов на протяжении 1900;1914 гг., приняло форму реальной опасности для существования прежде всего традиционных социальных (монархия и дворянство) и этно-конфессиональных (православие и славянское единство) составляющих империи. В этих условиях традиционная элита стремилась сохранить свое политическое влияние, апеллируя именно к глубинной славянско-православной сущности романовской империи, сам процесс модернизации которой к началу первой мировой войны обусловил выдвижение на первый план задачи изменения социально-политического устройства российского государства, включая трансформацию всего ее правящего класса.

Что касается российской специфики процесса становления современных властных элит, то он прежде всего характеризуется негативным отношением Николая II и его ближайшего окружения даже к самой мысли изменить доминирующее положение представителей наследственной аристократии в структуре высших государственных органов (в отличие, например, от Великобритании, где политика либерального правительства Асквита — Ллойд Джорджа преследовала эту цель). Именно столичное дворянство, обладавшее крупной земельной собственностью, продолжало служить опорой фактически неограниченной власти российского самодержца, упорно стремившегося к новым захватам на Дальнем Востоке, в Центральной Азии и районе черноморских проливов.

Иллюстрацией особенностей мировосприятия крупнейшего помещика России царя Николая II, а также самостоятельной его роли в вопросах внешней политики может служить беседа двух министров — финансов (С.Ю. Витте) и военного (А.Н. Куропаткина), записанная последним 23 апреля 1901 г. в своем секретном дневнике: «Витте говорил, что характер государя, склонный к авантюре и весьма хитрый, может повести нас и к европейский войне. Конечно, тут были преувеличения, но, несомненно, что государь, отлично владея собой, умеет скрывать свои мысли и по самым важным вопросам имеет иногда разные взгляды со своими министрами, не исключая и Ламздорфа. Витте еще сказал мне, что однажды после игры в карты государь сказал полковнику Оболенскому: «Если бы я не был императором, то мог бы сделаться азартным игроком». Характерное признание, опровергающее мнение некоторых историков о неучастии царя в формировании внешнеполитического курса.

1.4 Роль иностранного капитала как фактора втягивания россии в первую мировую войну

На рубеже XIX—XX вв. в Европе сложилась новая система международных отношений, которая характеризовалась усилением соперничества в отношениях между великими державами. Все чаще происходили локальные войны за передел сфер влияния. Россия также участвовала в этой борьбе, но, несмотря на выгодное геостратегическое положение, не обладала достаточно развитой промышленностью и финансами и несколько отставала в этой области как от союзников, так и от конкурентов. Однако, исходя из своих национальных интересов, Россия стремилась предотвратить установление военно — политической гегемонии Германии, прекратить экспансию Австро-Венгрии и Германии на Балканах и установить контроль над средиземноморскими проливами. Для решения этих задач в 1890-е гг. Россия постепенно укрепляла союз с Францией, а после раздела сфер влияния в Средней Азии (1895) начала налаживать отношения и с Англией.

Приоритетами российской внешнеполитической концепции являлись сохранение мира в Европе и обеспечение международных условий для быстрого экономического развития страны. К началу XX в. в результате развития международных финансовых связей мир довольно четко разделился на страны экспортирующие и страны импортирующие капитал. Россия входила в число последних. Для решения задач вывода российского хозяйства из кризиса 1900;1904 гг., преодоления промышленной депрессии 1905;1909 гг. и поддержания экономического подъема российское правительство осуществляло импорт капитала из европейских стран.

Главной формой ввоза капитала в Россию в начале XX в. являлись государственные займы, а основным кредитором была Франция. В трудах российских ученых присутствуют данные о размерах и условиях займов царского правительства. Цифры внешнего публичного долга России к началу Первой мировой войны (в 1913 г.) в публикациях варьируются от 8 млрд руб., по данным авторов исследования предпринимательства в России и петербургского экономиста И. М. Бобовича, до 12,7 млрд руб., по оценкам уральского историка В. П. Мотревича. Несмотря на то что опубликовано значительное количество документов по данной теме и частично эти сведения введены в научный оборот, современные исследователи отмечают закрытость архивных материалов по дореволюционному российскому государственному долгу

По мнению многих отечественных исследователей, в начале XX в. происходила борьба «антантовского» и германского финансового капитала за участие в строительстве и последующем контроле российской железнодорожной сети. Вполне закономерным было начавшееся в 1908 г. резкое сокращение участия германских банков в выпуске русских железнодорожных облигаций. В канун Первой мировой войны инициатива в этом отношении перешла к французским и английским банкам

Воздействие внешних займов на ход социально-экономического и политического развития страны, как отмечал К. Н. Тарновский, было достаточно пагубным. Это происходило потому, что огромные суммы уходили кредиторам в качестве процентов по полученным займам, которые выплачивались за счет бюджетных поступлений. Повышение налогов вслед за заключением очередного займа за границей — установленная закономерность. Кроме того, необходимость выплаты высоких процентов привела к тому, что иностранные займы превратились в инструмент финансовых кругов Запада, при помощи которого из страны выкачивались созданные в ней накопления. Что касается предвоенного размещения Россией займов в «антантовских» странах, то здесь кредиторы получали возможность влиять не только на экономическую, но и на дипломатическую и военно-стратегическую сферы страны-должника.

При этом руководство страны осознавало зависимость успеха внешней политики от экономического роста. Стабилизация денежной системы и конвертируемость рубля обеспечили в начале XX в. значительный рост удельного веса иностранных вложений в российские ценные бумаги и активный ввоз в страну французского, английского и бельгийского финансового капитала.

Согласно данным современных исследователей, в 1913 г. из 19 крупных банков России 11 были основаны на иностранном капитале, на них приходилось примерно ¾ банковских средств нашей страны, или более 3 млрд руб. По мнению Н. Н. Ванага, европейские банки вместе с подчиненными им русскими банками представляли компактные национальные группы, боровшиеся за преобладание в русской промышленности с другими национальными банковскими группами. Более того, он был убежден, что с упрочением влияния иностранного капитала на русскую банковскую систему в начале XX в. доминирующие позиции принадлежали именно «антантовскому» капиталу

Отметим, что в работах отечественных ученых показано преобладание в ввозимом в Россию судном, финансовом и инвестиционном капитале французского, английского, бельгийского и американского. Это способствовало активизации внешнеполитических контактов, формированию взаимовыгодных экономических связей и повлияло на выбор направления российской военно-стратегической ориентации в начале XX в.

По мнению ученых, в отношениях российских и французских банковских групп общность интересов в одних вопросах переплеталась с борьбой в других; имела место и взаимная корысть, которая была цементирующей основой коммерческих соглашений. Сущность взаимоотношений между русским и европейским финансовым капиталом К. Ф. Шацилло определял именно как союз, а не как безусловное подчинение.

В отличие от финансовой сферы во внешней торговле главным партнером России долгое время оставалась Германия, с которой в 1894 г. был заключен торговый договор. Но в начале XX в. российско-германские торгово-экономические отношения усложнились. Германия увеличила свои претензии, Россия в ответ приняла в 1903 г. антигерманский таможенный тариф. В 1904 г. торговая конвенция между двумя странами все же была подписана, но взаимные претензии не исчезли.

В период предвоенного экономического подъема 1909;1913 гг. в России широко развернулось железнодорожное строительство, проходившее при участии коммерческих банков, в том числе и иностранных. Важным источником и казенного, и гарантированного правительством частного железнодорожного строительства были иностранные займы. В это время власти активно поддерживали частные железнодорожные общества. Ввиду того что в России, в отличие от западных стран, существовал острый дефицит средств для осуществления столь масштабных работ, правительство прибегало к разнообразным мероприятиям по привлечению иностранного и отечественного капитала к инвестированию железнодорожного строительства. В частности, Русско-Азиатский банк, объединявший русский, французский и нидерландский капитал, финансировал строительство Северо-Восточно-Уральской (Тавдинской) железной дороги. По сведениям А. В. Дмитриева, В. П. Тимошенко и др., создание Западно-Уральской и Северо-Восточно-Уральской железной дороги субсидировалось синдикатом ведущих банков Парижа, Лиона и Петербурга, причем около 40% акционерного капитала выделяли французские банкиры. Становление железнодорожной сети при непосредственном участии иностранного капитала имело прогрессивное значение для экономики России в целом. Благодаря появлению железнодорожной сети в России возникли не только отдельные предприятия, но и целые отрасли промышленности.

Анализируя проблемы прямых иностранных инвестиций, ученые отмечают, что масштабы сотрудничества иностранного капитала с российскими предпринимателями были неодинаковы на протяжении 1900;1913 гг. В условиях экономического кризиса 1900;1903 гг. произошел отток капитала, но в 1909;1913 гг. по абсолютным размерам западные средства перекрыли показатели начала XX в.

В работах И. М. Бобовича, А. В. Века, А. Г. Донгарова, Т. М. Тимошиной, Э. Г. Чумаченко и других российских авторов прослеживается следующая динамика западного инвестиционного участия. В начале XX в. иностранный предпринимательский капитал составлял около 900 млн руб., в 1913 г. — примерно 1,5 млрд руб., в 1915 г. — уже 2,2 млрд руб., а в 1917 г. — 2,5 млрд руб.

Уральские историки Е. В. Алексеева, А. Э. Бедель, Д. В. Гаврилов, А. В. Дмитриев, В. П. Мотревич, Л. В. Сапоговская, В. П. Тимошенко и другие на основании подсчета объема иностранного капитала, действовавшего в отечественной промышленности, установили, что в условиях мировой войны наблюдалась тенденция его сокращения с 29 до 19%. При этом, согласно данным исследований, в 1917 г. доля зарубежных инвестиций варьировалась в пределах 16−19,5%.

К 1917 г. в промышленность России было вложено около 2,5 млрд руб. иностранного капитала. Эти средства распределялись между крупнейшими участниками в следующем соотношении: Франция — 31%, Англия — 24%, Германия — 20%, Бельгия — 13%, США — 5%. Таким образом, на страны Антанты приходилось более 70% средств.

В научной литературе отмечено, что проникновение британского капитала на Урал можно разделить на два этапа: первый приходился на начало XX в., второй — на годы предвоенного промышленного подъема. Особый интерес британского бизнеса вызывали медное и золотоплатиновое производства. Однако наряду с цветными металлами, хоть и в меньшей степени, британские компании занимались разработкой уральских железорудных месторождений.

В настоящее время научные труды экономической проблематики изобилуют сообщениями о контроле английских финансовых групп Кыштымской, Сысертской и Таналыкской корпораций. Перспективность развития цветной металлургии в этих районах была обусловлена наличием уникальных месторождений меди с высоким содержанием благородных металлов. Поэтому именно там возводились мощности по их комплексной переработке. С целью укрепления своего положения группа Гувера-Уркарта сблизилась с российскими банками.

Другая английская фирма, Джонсон, Маттей и Ко, скупила в 1867 г. большое количество платины, скопившейся на Петербургском монетном дворе, благодаря чему стала монополистом на мировым платиновом рынке. Она диктовала цены уральским платинодобывающим предприятиям, поскольку имела в Англии мощный аффинажный завод и заключала долгосрочные договоры на поставку уральской платины. Кроме того, авторами отмечаются факты участия британских специалистов в разведке полезных ископаемых, к примеру серного колчедана, а также строительстве и реконструкции заводов.

В 1898 г. была образована Платинопромышленная компания анонимного общества, кредитовавшаяся французскими банками для приобретения в Верхотурском уезде 150 приисков. Российское правительство предоставило этой компании режим наибольшего благоприятствования, так как та обещала осуществлять аффинажное производство в России, но впоследствии нарушила договоренность и построила платиноочистительный завод в пригороде Парижа Сен-Дени. Л. В. Сапоговской было установлено, что под влиянием данной французской компании возникло монополистическое объединение в уральской платиновой промышленности. В работах этого исследователя содержатся и сведения о деятельности на Урале «Франко-бельгийской анонимной компании», которая скупала или арендовала прииски и заключала договоры на продажу платины. Кроме того, Бельгия была очень заинтересована в уральском золоте. В 1897 г. «заявило о себе „Франко-бельгийское анонимное общество золотых приисков в Кочкаре“». Оно успешно работало в течение двадцати лет, не сокращая производство даже в ходе мировой войны. Кроме того, в начале XX в. действовало бельгийское «Общество Уральско-Троицких золотых промыслов». В 1908 г. было образовано в Брюсселе «Анонимное общество для аренды золотых приисков» .

По данным российских исследователей, в начале XX в. банковский и акционерный капитал завладел большинством горнозаводских округов, способствуя вызреванию предпосылок к преобразованию картелей и синдикатов в монополии высшего типа. С точки зрения В. П. Тимошенко, новаторский эксперимент по развитию связей с мировым рынком был удачным ответом на вызов времени. И нельзя не согласиться с ученым в том, что за досоветскую индустриализацию была заплачена приемлемая цена. Историки убеждены, что иностранный капитал восполнил дефицит финансовых средств, тем самым явившись катализатором технологического прогресса и экономического подъема начала XX в. Однако значительная часть полученной прибыли вывозилась за рубеж, т. е. шла на развитие других стран.

Вполне закономерно стратегию России на мировой арене в значительной степени определяла внутренняя социально-экономическая ситуация, следовательно, для достижения внешнеполитических целей требовалось решить ряд проблем внутри страны. Ситуация в стране, сложившаяся после революции 1905;1907 гг., обусловила стремление российской дипломатии к расширению социальной опоры внешней политики страны путем привлечения для ее поддержки новых социальных слоев, и прежде всего крупной российской буржуазии, значительная часть которой имела длительные и прочные связи с западным капиталом. Вследствие этого сложились две группировки по вопросам внешнеполитической ориентации. Одна из них, объединявшая часть высшей бюрократии и крайне правых в Думе и при дворе, выступала за сближение с кайзеровской Германией, союз с которой мог помочь России нейтрализовать Англию и добиться реванша на Дальнем Востоке. Вторая стремилась к укреплению отношений с Англией и Францией. Эту линию поддерживали либеральные и умеренные силы в правительстве и парламенте.

Кроме того, Россия традиционно считала Балканы зоной своих интересов в связи с их ключевым военно-стратегическим положением, значительным православным населением и ролью проливов Босфор и Дарданеллы в российской внешней торговле: через них шло свыше 80% экспорта российского зерна. В балканском регионе России противостояли Германия, укреплявшая свое влияние в Болгарии, Австро-Венгрия и Англия.

Отметим, что по мере нарастания русско-германских противоречий и как следствие антигерманских настроений в обществе поворотным моментом российской внешней политики явился союз с Англией. Вступление России в Антанту, объединявшую Англию, Францию и их союзников, превратило ее в Тройственное согласие, что делало военный конфликт с Германией и Австро-Венгрией неизбежным.

Анализируя проблему влияния иностранного капитала как фактора втягивания России в Первую мировую войну на стороне Антанты, нужно подчеркнуть, что в исторической литературе четко прослеживаются связи между внешнеполитическим курсом России и ее основными внешнеэкономическими партнерами. Размещение государственных и железнодорожных займов осуществлялось главным образом в странах, являвшихся российскими военно-стратегическими партнерами. На них же приходилось более 70% ввозимого финансового и инвестиционного капитала. Таким образом, внешнеполитический союз России с Францией и Англией был во многом обусловлен экономическим взаимодействием на правительственном и предпринимательском уровне.

Глава 2. Внешнеполитический курс МИДа Российской империи

2.1 Деятельность МИДа Российской империи накануне Первой мировой войны

Последние несколько лет перед началом Первой мировой войны характеризовались нарастанием кризиса системы международных отношений, осложненного многообразными конфликтами и противоречиями — межгосударственными, социальными, экономическими. В совокупности они вылились в 1914 г. во всеобъемлющий кризис, приведший к началу беспрецедентной по масштабам вооруженной конфронтации. Катастрофа 1914 года явилась ключевым событием ХХ столетия, предопределившим судьбу многих стран и развитие международных отношений на десятилетия вперед.

Особенно тяжелыми последствиями она обернулась для России, которая совершенно не хотела этой войны и делала все возможное, чтобы ее избежать. Но логика развития международных отношений того времени неумолимо вела к вооруженному конфликту.

Россия была вынуждена ценой большого напряжения форсированными темпами реорганизовывать армию и восстанавливать флот, что не могло не сказаться на ее поведении в кризисных ситуациях, которые часто возникали в предвоенные годы. В этих условиях главной задачей российской дипломатии было максимально оттянуть угрозу назревавшей войны и поддерживать статус-кво в неспокойных регионах, прежде всего на Балканах.

Учитывая усиливающиеся противоречия и соперничество ведущих европейских держав — Франции, Англии, Германии и Австро-Венгрии на традиционных для России направлениях — в черноморско-средиземноморском и балканском регионах, русская дипломатия была вынуждена активизировать свою деятельность и определяться с союзниками и партнерами. Кроме того, ситуация, сложившаяся в результате дестабилизации обстановки в ряде азиатских государств, прежде всего в Китае, Иране и Турции также требовала повышенного внимания и учета при выстраивании отношений с Англией, Францией, Германией и США. В этих условиях в правящих кругах Петербурга и в российском обществе в целом нарастало противоборство приверженцев с одной стороны германофильской с другой — англо-франкофильской ориентации.

Заметное влияние на выработку внешнеполитических и военно-стратегических решений оказывал вплоть до своей кончины председатель Совета министров П. А. Столыпин (1862−1911). Он, в частности, добивался поворота российской дипломатии к активному сотрудничеству с Англией и Францией, что ускорило оформление в 1907 г. Антанты, а также к переносу центра тяжести в деятельности российской дипломатии на европейское направление при сохранении внимания к азиатским и дальневосточным регионам.

Единомышленником Столыпина был министр иностранных дел в 1906;1910 годах, а с 1910 по май 1917 года посол России в Париже Александр Петрович Извольский (1856−1919). Выделявшийся своими способностями и широтой политических взглядов Извольский оставил заметный след в русской дипломатической службе начала ХХ века. Занимая пост министра, он реформировал российский МИД, (коренная реорганизация Центрального аппарата и реформа загранучреждений, направленные на повышение эффективности работы), обеспечил курс на сближение с Антантой, выступил с инициативой вынесения внешнеполитических вопросов на заседания Государственной думы.

Указывая на опасность возникновения общеевропейской войны, Извольский видел два ее основных очага: один — на Балканах, другой — в антагонизме Германии и Франции, за которым стояло англо-германское колониальное соперничество. Он считал, что России не удастся избежать участия в этом «грандиозном конфликте». К возможности предотвращения войны Извольский относился с пессимизмом, считая, что все будет зависеть от Германии: «Если она ее желает, то война будет» .

Когда Извольский занял вакантный пост скончавшегося русского посла во Франции А. И. Нелидова, министром иностранных дел в 1910 г. был назначен Сергей Дмитриевич Сазонов, на долю которого выпали очень сложные и напряженные периоды в истории российской дипломатии.

Предтечей Первой мировой считаются т. н. Балканские войны, в которые в той или иной степени были вовлечены многие европейские державы.

Начавшаяся в конце 1912 г. Первая балканская война Черногории, Болгарии, Сербии и Греции против Турции привела к укреплению влияния Антанты и России, в частности. Это побудило Германию и Австро-Венгрию активизировать усилия по расколу Балканского союза, участники которого никак не могли договориться как разделить отвоеванную у турок территорию. Попытки России выступить в этих вопросах посредником отклонялись.

В июне 1913 г. началась Вторая балканская война. Состав участников конфликта изменился. На сей раз Греция, Сербия, Черногория, Румыния и Турция воевали с Болгарией, которую поддерживали Германия и Австро-Венгрия. Россия неоднократно предпринимала попытки примирить конфликтующие стороны, но они оканчивались неудачей. Причем русский МИД решительно возражал против намерений Турции пересмотреть условия т. н. Лондонского мира, завершившего Первую балканскую войну.

Вторая балканская война закончилась разгромом Болгарии, которая приняла все условия своих противников и лишилась не только некоторых своих приобретений в предыдущей войне, но и части собственной территории. Общий баланс обеих Балканских войн оказался в пользу России и ее партнеров, но Балканы так и остались узлом острейших противоречий.

Дипломатическая борьба той поры в значительной степени влияла на взаимоотношения ведущих европейских стран. Уступки России Центральным державам в некоторых вопросах вызывали неудовольствие у Франции и Англии, которые придерживались более жесткой позиции. Сазонов, будучи министром иностранных дел, чувствовал это острее других членов кабинета. Поэтому именно он ставил вопрос об опасности дальнейших уступок Германии и Австро-Венгрии.

Новый кризис был вызван появлением в Стамбуле германской военной миссии генерала Л. фон Сандерса, наделенного широкими полномочиями. Он даже должен был стать командующим турецким корпусом в Стамбуле. Этот шаг был расценен в России как попытка Берлина установить контроль над Османской империей и проливами. 23 декабря 1913 г. [здесь и далее даты даны по старому стилю] Сазонов представил царю записку, в которой убеждал Николая II, что примирение с новым успехом Германии «будет равносильно крупному политическому поражению и может иметь самые гибельные последствия». «Оно не предохранит Россию от возрастающих притязаний Германии и ее союзников, начинающих усваивать все более неуступчивый и непримиримый тон во всех вопросах, затрагивающих их интересы. С другой стороны, во Франции и Англии укрепится опасное убеждение, что Россия готова на какие угодно уступки ради сохранения мира. Раз такое убеждение укоренится в наших друзьях и союзниках, без того не очень сплоченное единство держав Тройственного согласия может быть окончательно расшатано, и каждая из них будет стараться искать иных обеспечений своих интересов в соглашениях с державами противоположного лагеря». Таким образом, министр ратовал за то, чтобы Россия занимала в европейских делах более жесткую позицию и не шла на дальнейшие уступки Центральным державам. Император одобрил эту записку.

В январе 1914 г. Сазонов предложил державам Антанты на постоянной основе координировать свою политику в балканских делах. Эта идея нашла отклик и была реализована в форме периодических совещаний послов России и Франции в Лондоне с английским министром иностранных дел. Россия предпринимала и другие шаги, направленные на консолидацию действий Антанты.

Однако июльский кризис 1914 г. разразился раньше, чем российские дипломаты сумели полностью реализовать свои замыслы. На повестку дня остро встали два вопроса: готовы ли партнеры России поддержать ее и совместными усилиями не допустить унижения Сербии Австрией и готовы ли они в случае войны на почве балканских событий быстро и недвусмысленно принять сторону Петербурга? Сазонов сначала все-таки надеялся на мирное разрешение кризиса, полагая, что доказать причастность белградского правительства к покушению на Франца-Фердинанда в Сараево не удастся, а австро-венгерский император Франц-Иосиф не захочет кровопролития. Министр, как и Николай II, не собирался отдавать Сербию на растерзание.

Но в Петербург стали поступать сообщения о возможных последствиях убийства австрийского эрцгерцога в Сараево. Появлялась вероятность резких действий, включая военные, со стороны Австро-Венгрии. Сазонов дал указание российскому послу в Вене Н. Н. Шебеко «дружески, но настойчиво» указать австрийскому министру иностранных дел Л. Берхтольду «на опасные последствия, к которым может привести подобное выступление, если оно будет иметь неприемлемый для достоинства Сербии характер» .

Для России было очень важно договориться с Францией об общей линии поведения. В ходе визита в Петербург 7 — 10 июля внушительной французской делегации во главе с президентом Франции Р. Пуанкаре (1860−1934) Сазонов вел переговоры и с ним и с председателем Совета министров Франции, министром иностранных дел А. Вивиани. Особое внимание уделялось австро-сербскому конфликту. В результате стороны договорились повлиять на Вену с тем, чтобы она не предъявляла требования, которые были бы равносильны вмешательству во внутренние дела Сербии и могли рассматриваться как покушение на ее суверенитет. Стороны также констатировали общность взглядов на проблемы мира и европейского равновесия, а также торжественно подтвердили, что будут неукоснительно соблюдать обязательства, вытекающие из их союза. К намеченным дипломатическим акциям двух держав в Вене было решено привлечь также и Англию.

Но было уже поздно — Австрия предъявила сербам ультиматум, который Сазонов, узнав о нем утром 11 июля, охарактеризовал словами «это европейская война» .

Министр немедленно связался по телефону с царем, доложил о происшедшем и попросил его срочно созвать Совет министров. Затем Сазонов пригласил к себе начальника Генерального штаба российской армии Н. Н. Янушкевича и обсудил с ним возможность частичной (направленной только против Австро-Венгрии) мобилизации русской армии.

Сразу после этого министр принял австрийского посла С. Сапари, который вручил ему письменное сообщение, включавшее текст венского ультиматума Сербии и выводы следствия о сараевском покушении. В этом документе и в устном заявлении посла Белград обвинялся в организации заговора, угрожающего целостности и безопасности двуединой монархии. В ответ Сазонов обвинил Австро-Венгрию в умышленном провоцировании войны, порекомендовал отозвать ультиматум или как минимум смягчить австрийские требования.

Российский министр встретился также с послами Франции и Англии и предложил им выработать совместный план действий.

Днем собрался на заседание Совет министров России. Совмин принял решение продолжать дипломатические усилия, направленные на сохранение мира, но одновременно быть готовым, в зависимости от того, как будут разворачиваться события, к частичной мобилизации войск.

Сразу же после заседания Совета министров Сазонов принял сербского посланника М. Спайлаковича и посоветовал, чтобы Сербия, отвечая на австрийскую ноту, проявила максимум уступчивости, не поступаясь, конечно, при этом своим суверенитетом.

В этот же день, вечером Сазонов встретился с германским послом Ф. Пурталесом, который, оправдывая действия Вены, предложил локализовать австро-сербский конфликт предоставив противоборствующим сторонам разбираться самим. Министр отказался от этого предложения и заявил, что Австро-Венгрия предъявляет заведомо неприемлемые требования и не уважает мнения других держав.

Утром 12 июля, ознакомившись с полученными за ночь телеграммами, Сазонов узнал, что Австро-Венгрия сосредотачивает войска на границе с Сербией. В Белграде обещали дать примирительный ответ на австрийский ультиматум, но не считали возможным выполнить все требования Вены. Затем министр поехал на заседание Совмина, которое проходило под председательством царя. Сазонов доложил о ходе дипломатических переговоров и о последних событиях, которые недвусмысленно показывали, что напряжение нарастает. Министры обсудили, объявлять ли намеченную накануне частичную мобилизацию и решили пока от этого воздержаться, подождав реакцию Вены на сербский ответ. Однако со следующего дня на всей территории Российской империи было введено в действие «Положение о подготовительном к войне периоде» с комплексом предмобилизационных мероприятий. Баланс стал смещаться из дипломатической в военную плоскость.

Вечером Австро-Венгрия заявила о разрыве дипломатических отношений с Сербией, одновременно заверив весь мир, что это не означает начало военных действий. Сазонов прилагал максимум усилий, чтобы склонить Англию открыто солидаризироваться с Францией и Россией. Однако ни его ежедневные беседы с послом Великобритании в Петербурге Дж. Бьюкененом, ни личное письмо Николая II Георгу V, ни попытки воздействовать на англичан через Париж не давали результата.

Россия продолжала проводить активную внешнюю политику. Сазонов поддержал просьбу Сербии, которая хотела, чтобы великие державы взяли на себя третейское посредничество в конфликте с Австро-Венгрией, и предложил дипломатам двуединой монархии вступить в неофициальный обмен мнениями, чтобы изменить, сделав их более приемлемыми, некоторые статьи австрийского ультиматума. Однако вечером 15 июля Австро-Венгрия объявила войну Сербии и сразу же приступила к боевым действиям.

Последние надежды на предотвращение «большой войны» в Петербурге возлагали на примиряющее влияние Берлина. Они возникли в связи с обменом телеграммами 16 июля между Николаем II и его кузеном — германским императором Вильгельмом II. В тот же день Сазонов имел две беседы с немецким послом. Первая как будто давала надежду на мирный исход кризиса, но во время второго визита Пурталес зачитал министру телеграмму германского рейхсканцлера Т. Бетман-Гольвега, в которой говорилось, что, если Россия будет продолжать военные приготовления, Германия сочтет себя вынужденной провести мобилизацию и перейти от слов к делу. Это походило на ультиматум и вызвало следующую реакцию русского министра: «Теперь у меня нет больше сомнений относительно истинных причин австрийской непримиримости» .

Чтобы не отстать в мобилизационных мероприятиях от будущего противника России было необходимо не откладывая объявить общую мобилизацию. После совещания с военными, Сазонов взялся убедить в этом царя, что ему и удалось в телефонном разговоре. В Париж и Лондон были направлены телеграммы с информацией о принятом Россией кардинальном решении. Однако вечером того же дня царь, получив от кайзера новую телеграмму с невнятными обещаниями, распорядился провести не общую мобилизацию, о которой он условился с Сазоновым, а частичную. Министр узнал об этом уже ночью и не решился беспокоить императора новым звонком.

Около часа ночи Сазонов принял германского посла по его просьбе. На просьбу Пурталеса сформулировать российские условия выхода из кризиса министр набросал следующий проект: «Если Австрия, признав, что австро-сербский вопрос принял характер европейского, заявит готовность удалить из своего ультиматума пункты, посягающие на суверенные права Сербии, Россия обяжется прекратить свои военные приготовления». Собеседники расстались взаимно неудовлетворенными.

На следующий день стали поступать известия о военных приготовлениях Австро-Венгрии на российских границах и предмобилизационных мероприятиях Германии. Сазонов, некоторые другие члены кабинета министров и военные пытались убедить царя в необходимости срочно начать общую мобилизацию. Однако Николай II, разговоры с которым шли по телефону, отказывался изменить свое решение и от личных встреч всячески уклонялся. Наконец он все-таки согласился принять Сазонова для доклада об общем положении. Министру с большим трудом удалось убедить царя, что Германия уже сделала выбор в пользу войны и России не остается ничего иного, как начать общую мобилизацию. Царское повеление Сазонов немедленно передал Янушкевичу и механизм общей мобилизации заработал. Далее Сазонов сразу же известил об этом Англию и Францию.

Таким образом позиция российской дипломатии в июльском кризисе заключалась в том, чтобы попытаться избежать войны, если это возможно без существенной потери престижа на международной арене и без военного разгрома Сербии, что лишило бы Россию преобладающего влияния в Белграде и на Балканах в целом. Не последнюю роль играли также моральные, религиозные и этические мотивы. Но основной причиной конфликта был вызов, брошенный Германией и ее союзниками странам Антанты и, в частности, России. Этот вызов не принять уже не представлялось возможным. Однако, если российской дипломатии так и не удалось сохранить мир, то с задачей выставить противника нападающей стороной русский министр иностранных дел справился успешно.

Вечером 19 июля Германия объявила России войну и кризис перерос практически в общеевропейское военное столкновение. Для русских дипломатов наступил новый этап — период работы во время войны, в которой приняли участие 38 стран и в которой Россия, ценой огромных потерь, сорвав планы быстрого разгрома Франции, заложила решающие предпосылки к конечной победе Антанты, тем самым до конца выполнив свой союзнический долг.

2.2 Стратегическое планирование, военные переговоры и гонка вооружений

Международные кризисы, следовавшие друг за другом с 1905 г., ознаменовали возвращение в Европу напряженности, ранее отвлеченной империализмом на другие континенты. Однако теперь внутриевропейская ситуация была осложнена проблемами мировой и колониальной политики. В кульминационный момент первого Марокканского кризиса в Великобритании, где после англо-бурской войны осуществлялось реформирование армии, был образован Генеральный штаб, что означало перемещение стратегического центра тяжести из Индии на Европейский континент и тем самым, в известном смысле, с флота на армию. Как отмечал немецкий историк А. Хильгрубер, в Германии столь же мало осознали тот факт, что с 1905;1906 гг. Европа снова стала главным объектом британской внешней политики, как и значение исходившего на континент обратного воздействия и импульсов англо-русского соглашения 1907 г. Между тем, это явилось коренным поворотом от господствовавшего в «туманном Альбионе» образа врага — России к новому противнику ~ Германии. В Комитете имперской обороны развернулась борьба между Адмиралтейством и Генеральным штабом за первенство направленной на Северную Францию стратегии армии или же стратегии флота, ориентированной на диверсионные действия в Ютландии или Померании.

Россия претендовала на использование британских баз в Восточном Средиземноморье, куда собирались перебросить основную группу кораблей Балтийского флота, чтобы иметь возможность силой открыть Черноморские проливы с двух сторон. В Петербурге рассчитывали также обеспечить передислокацией своих судов преобладание в Средиземном море военно-морских сил стран Антанты над итальянским и австрийским флотами. Для заполнения возникающего при этом вакуума в Балтийском море российская сторона предлагала направить туда английские торговые суда, чтобы осуществить с их помощью высадку десанта русских сухопутных войск в Померании. Однако об англо-русских морских переговорах Берлин был информирован германским шпионом, сотрудником российского посольства в Лондоне балтийским немцем Зибертом. Заключить морскую конвенцию Британия и Россия так и не успели. Таким образом, вплоть до начала мировой войны между Россией и Англией не существовало общеполитических и военных соглашений. Вместе с тем, еще во время визита Сазонова в Лондон в сентябре 1912 г. ему заявили, что Британия не останется в стороне, если Франция окажется в состоянии войны с Германией. Грей заверил Сазонова, что Берлину не удастся добиться от Англии обязательства соблюдать нейтралитет.

Промышленный подъем 1909;1913 гг. и несколько урожайных лет привели к росту национального богатства России, что позволило выделять больше средств на усиление армии и флота. В 1912 г. в Петербурге были утверждены новые директивные указания для стратегического развертывания, принципиально отличавшиеся от плана 1910 г., преследовавшего только оборонительные цели. Развертывание вновь переносилось с линии Белосток-Брест на запад, где главное значение придавалось Передовому театру и крепостям на Висле. Часть границы России, далеко выступавшая на запад, имела очертания четырехугольника высотой в 400 км с основанием в 360 км, который именовался Передовым театром и давал возможность наступать вглубь Германии и Австро-Венгрии. Но к началу войны на территории Царства Польского так и не удалось восстановить разоруженные по распоряжению военного министра В. А. Сухомлинова привисленскую и наревскую оборонительные линии и построить новые крепости. На этом направлении сохранились лишь три укрепленных района: Новогеоргиевск, Брест-Литовск и Осовец.

В новых директивных указаниях вместо туманных расчетов на будущее наступление «смотря по обстоятельствам» было определено два варианта военных действий: нанесение главного удара по Австро-Венгрии («план А») или по Германии («план Г»). Вместо фронтального наступления, являвшегося прямым результатом развертывания согласно плану 1910 г., намечался охват с двух сторон Восточной Пруссии или Галиции. Задача осложнялась недостаточным развитием стратегических железных дорог в России. Вследствие этого на 16-й день мобилизации, когда Германия, Австро-Венгрия и союзная Франция завершали сосредоточение своих войск, Россия могла развернуть только треть сухопутных сил.

Если бы Германия совместно с Австро-Венгрией направила главные силы против России, то предусматривалось развертывание армии по «плану Г», в соответствии с которым большая часть русских войск выступала против Германии. Если же свои основные силы Берлин бросал против Франции, то российское командование должно] было двинуть преобладающее количество войск против Австро-Венгрии, сосредоточив их южнее Полесья, разделяющего на северную и южную части российское приграничье. Здесь стратегической целью русской армии являлся захват Вены и Будапешта. Но до этого ей предстояло разгромить австро-венгерскую группировку в Галиции. Одновременно русская армия развертывала наступление и против Германии, чтобы вынудить германское командование перебросить на восточный фронт часть своих сил с запада. Таким образом, русские войска должны были вести военные действия одновременно с обеими Центральными державами.

Осуществлявшаяся между Парижем и Петербургом во время балканских событий переписка свидетельствовала о том, что Франция готова воевать и Россия не останется в одиночестве в отстаивании своих интересов на Балканах. Правящие круги во Франции были исполнены решимости ни в коем случае не уклоняться в сложившемся положении от войны, о чем сообщил в своем донесении в Петербург военный агент в Париже Игнатьев.

После введения Петербургом в действие новых директивных указаний, начальники французского и русского генштабов еще дважды проводили совещания в Париже. На совещании в августе 1912 г. было констатировано, что политическое понятие оборонительной войны не должно означать, что война ведется оборонительными методами. Подтверждалась безусловная необходимость активных наступательных действий как русской, так и французской армий. Жоффр сообщил новые данные о решении германского командования нанести первый и главный удар по Франции, а уже затем по России. По его мнению, союзники должны были противопоставить замыслам Берлина одновременное наступление на Германию с запада и востока. Для этого Франция намерена сосредоточить на границе с Германией группировку войск, насчитывающую 1 300 000 человек (упоминалась и цифра 1,5 млн.). Генерал Я. Г. Жилинский, заявив, что хотя Россия не может позволить себе неудачи на австрийском фронте, тем не менее, она готова развернуть на германской границе не меньше 800 000 человек и начать наступление после 15-го дня мобилизации. Однако, как отмечал Зайончковский, Россия могла располагать на границе с Германией к этому времени только 350 тыс. бойцов, а на 40-й день мобилизации не более чем 550 тыс.

На совещании было принято решение дислоцировать основные силы русской армии таким образом, чтобы при сосредоточении немецких войск в Восточной Пруссии перейти в наступление на Алленштайн, или маневрировать на левом берегу Вислы, если противник проведет сосредоточение в районе Торн-Познань, чтобы наступать на Берлин. Со времени этого секретного совещания в Петербурге стало известно, что для ускорения концентрации русских войск французы потребовали строительства ряда железнодорожных линий или удвоения их колеи. Поступавшие в Берлин сведения говорили о том, что Россия и Франция еще не скоро будут готовы к войне, из чего там делалось заключение, что время работает против Германии.

По «плану А», принятому в России к исполнению в 1914 г., Северо-Западный фронт, предназначенный для ведения боевых действий с Германией, развертывался на линии Шавли, Ковно, по реке Неман и рекам Нарев и Западный Буг. Задачей русских армий этого фронта являлся разгром германской группировки в Восточной Прусии посредством обхода Мазурских озер с севера и запада и овладение плацдармом для дальнейшего наступления. Против Австро-Венгрии создавался Юго-Западный фронт на рубеже Ивангород, Люблин, Холм, Дубно, Проскуров. Задача фронта состояла в нанесении поражения австро-венгерской армии с тем, чтобы воспрепятствовать отходу значительных сил противника на юг за Днестр и на запад к Кракову. Более половины, 52% вооруженных сил направлялись против Дунайской монархии, что было правильно, но недостаточно, 33% - против Германии, а 15% размещались на Балтийском побережье и у румынской границы. Войска Северо-Западного фронта были равномерно распределены между Неманской и Наревской группами, Юго-Западного фронта — между Ивангород-Брестской и Ровно-Проскуровской группами. В представленной дислокации явно просматривается стремление прикрыть войсками все направления, распределив их вдоль границы длиной в 2600 км. Это свидетельствовало о значительной распыленности вооруженных сил России. Был разработан и стратегический план войны с Турцией.

Еще в апреле 1911 г. морской министр И. К. Григорович представил Николаю II проект «Закона об императорском Российском флоте», рассчитанного на два десятилетия. Первым этапом его выполнения должна была стать программа усиления Балтийского флота. При утверждении этой программы Государственной Думой в марте 1912 г. министр ссылался на быстрое развитие германского флота и указывал на необходимость создать оперативно-способный Балтийский флот к 1916;1917 гг. Фактически строительство Балтийского флота происходило за счет Черноморского, постепенно утрачивавшего свое превосходство над турецким флотом. В мае 1911 г. Дума ассигновала средства на постройку нескольких кораблей, включая 3 линкора, на Черном море со сроком завершения работ в 1915;1917 гг. Однако после Балканских войн появились сведения о предстоящем к концу 1914 — середине 1915 гг. пополнении военного флота Османской империи несколькими линейными кораблями. В начале 1914 г. Сазонов писал Извольскому: «Страшно подумать, что турки к концу года будут сильнее нас на Черном море. Еще год тому назад я бы этому не поверил, а теперь это почти совершившийся факт» .

Летом 1913 г. министерство иностранных дел и морское министерство выступили с инициативой разработки плана решения проблемы Черноморских проливов в интересах России в 1918;1919 гг. В основу плана была положена идея повышения боеспособности Черноморского флота и подготовки десанта для занятия Босфора при появлении там вооруженных сил какой-либо третьей державы. Этому должна была способствовать переброска части Балтийского флота в Средиземное море на французскую базу Бизерта, что стало возможным благодаря заключению в 1912 г. франко-русской морской конвенции. «Программа усиления Черноморского флота» была утверждена Государственной Думой и Госсоветом в июне 1914 г. Перед войной Россия вышла на третье место в мире по расходам на флот, разумеется, далеко отставая в морском соперничестве от Англии и Германии.

Принимавшая все большие масштабы во время и после Балканских войн гонка сухопутных и морских вооружений великих европейских держав и связанный с этим рост бюджетных ассигнований на развитие армии и флота свидетельствовали о реальной перспективе возникновения большой войны, угрожавшей выйти за пределы континента.

В России проект развития армии, разработанный Генеральным штабом, был 6 марта 1913 г. одобрен Особым совещанием под председательством Николая II. Вскоре была подготовлена и «Малая программа усиления армии», рассчитанная на пять лет, которая стала законом 10 июля 1913 г. В октябре того же года Генеральный штаб завершил составление «Большой программы усиления армии», подлежавшей исполнению к 1 ноября 1917 г. Центральным пунктом программы являлось увеличение российской армии в мирное время путем расширения контингента призывников на 39%, т. е. ее численность по сравнению с 1913 г. возрастала на 480 тыс. человек. Сухомлинов огласил программу в Думе 24 июня 1913 г., а силу закона она приобрела за три недели до начала мировой войны. Особое внимание в программе уделялось артиллерии, прежде всего тяжелой, где отставание русской армии было весьма значительным. На реализацию программы требовалось ассигновать почти полмиллиарда рублей.

В конечном счете численность русской армии должна была возрасти до 1800 тыс. человек. Программу российских вооружений дополнили французские займы, предоставленные для строительства стратегических железных дорог в российском приграничье на западе страны для ускорения развертывания русских войск против армий Центральных держав, а также российско-французская морская конвенция для подготовки согласованных операций военно-морских сил. Обосновывая «Большую программу», генштаб исходил из того, что победа в войне зависит от результатов первых столкновений, успех которых позволит вести быстрое наступление. Его материальным обеспечением должны были служить созданные заранее запасы вооружения, боеприпасов и снаряжения, которые впоследствии оказались недостаточными. Из стран Антанты по увеличению военных расходов Россия стояла на первом месте. С 1908 по 1913 гг. они возросли почти в 1,5 раза. В Берлине располагали информацией о внушительных масштабах предстоявшего укрепления российской армии и поспешили с войной, чтобы, в частности, упредить осуществление русской военной программы.

Результаты гонки вооружений европейских великих держав наиболее наглядно проявились в состоянии артиллерии, считавшейся решающей ударной силой армии. Так, по огневой мощи германская дивизия в полтора раза превосходила российскую. Однако по уровню боевой подготовки русские артиллеристы считались лучшими в Европе. Все участники надвигавшейся войны рассчитывали на ее скоротечность и создали ограниченные запасы артиллерийских снарядов.

Поскольку каждый новый международный кризис способствовал дальнейшему) увеличению потенциала напряженности, после проявленной Берлином в июле 1914 г. готовности к ведению континентальной войны больше уже не существовало. возможностей для компромиссов, когда различные по своей сущности конфликтные ситуации слились воедино. Так предвоенные кризисы, начиная с первого Марокканского, оказались этапами в подготовке механизмов на случай реальной угрозы (как это произошло в июле 1914 г.), соответственно на Западе и Востоке/Юго-Востоке, вдоль будущих главных фронтов первой мировой войны.

Значение определенного политического, экономического, как и военно-стратегического «интереса» было решающим для развития союзнических отношений и связанного с ними военно-стратегического планирования. Так, не «верность Нибелунгов» играла роль в отношении Германии к Австро-Венгрии, а функция этого союзника в германских геополитических расчетах. И, разумеется, дело было не в «братстве по оружию» демократической Франции с царской Россией, а в отвлекающем воздействии русской армии в момент нанесения Германией главного удара в западном направлении. В ходе взаимодействия между правящими кругами и военными верхами гражданские власти все больше подпадали под влияние военного руководства, игравшего инициативную роль в принятии судьбоносных для государства решений.

Обманчивое спокойствие начала лета 1914 г. завершилось покушением в Сараево. Убийство наследника австро-венгерского престола Франца Фердинанда выдвинуло на авансцену сложнейший комплекс международных проблем, который привел к перерастанию локального европейского конфликта в первую мировую войну.

Заключение

Внешнеполитическая деятельность русского государства в предвоенный период подверглась резкой критике, как в дореволюционный, так и особенно в послереволюционный период. Втягивание в войну ради призрачных целей вызвало негодование в либерально-революционном лагере. Особенно жестко высказывались социалисты и прежде всего В. И. Ленин.

Внешнеполитический курс России в предвоенные годы оценивался по разному, вплоть до попытки обвинить русское правительство в провоцировании общеевропейской войны вопреки «миролюбивой политике всех остальных держав или, по крайней мере, некоторых из них». С 60-х годов акценты в критике стали смягчаться

К началу XX века на международной арене назрел серьезный конфликт между великими державами за передел влияния в Европе и во всем мире. Военный потенциал России находился в стадии реорганизации и его восстановление ожидалось завершить к 20-м годам. До этого времени вступать в военные столкновения считалось не целесообразным. В таком случае новому министру прошлось сохранять прежний курс А. П. Извольского — «…осуществлять политику лавирования, соглашений и соблюдения равновесия». Выбранная политика предусматривала балансирование между Англией и Германией через серию контактов и договоренностей.

Внешнеполитические цели России касались Балкан, Ближнего, Среднего и Дальнего Востока. Главные надежды русского правительства были связаны с осуществлением своей «вековой мечты» — установлением контроля над Черноморскими проливами.

В основе Российской политики лежали следующие основные положения:

?неизбежность крушения Османской империи;

?возможность для России для России решить в этой связи основной для нее вопрос — о проливах, не допуская их интернационализации или перехода под контроль великих держав. Турция — менее опасный враг российским интересам в сравнении с Великими державами;

?необходимо воссоздать Балканский союз.

Россия до самого начала мировой войны придерживалась линии на сохранение status quo в Черноморском бассейне. В канун войны, вместе с тем, усилилась военно-дипломатическая деятельность России в регионе. Началась разработка совместных планов Сербии и России против Тройственного союза. Была возрождена военная конвенция с Черногорией, усилена ее финансовая поддержка. Активизировались попытки сближения с Румынией.

Завязавшийся на Балканах сложнейший клубок международных противоречий пришлось распутывать в последующие годы. Но накануне войны балканская политика России потерпела поражение, которое стало следствием противодействия не только центральных держав, но и своих будущих союзников, не желающих усиления позиций России. В своем стремлении сохранить самостоятельные позиции в балканских делах русское правительство помимо своей воли стало заложницей милитаристической политики сербской верхушки. Мало того, Россия оказалась еще и виновной в том, что Германия объявила ей войну.

Первая мировая война началась. Российский МИД накануне войны прошел путь от политики умиротворения и уступок до бескомпромиссного отстаивания своих интересов. Можно долго рассуждать об ошибках допущенных русским правительством, о том, зачем нам нужно было ради Сербии раздувать мировой пожар. Войны хотели все и повод нашелся. Важно другое, если российской дипломатии хотя и не удалось сохранить мир, то с задачей выставить противника нападающей стороной С. Д. Сазонов справился успешно. Это имело важное значение для вступления в схватку Англии.

Библиография

Источники

Альдрованди Марескотти Л. Дипломатическая война. Воспоминания и отрывки из дневников (1914;1919). — М., 1944.

Берти Ф. Л. За кулисами Антанты: Дневник британского посла в Париже 1914;1919. — М. — Л., 1927.

Бетман Гольвег. Мысли о войне. — М. — Пг., 1925.

Бисмарк Отто. Мысли и воспоминания. — М., 1940.

Бубнов А.Д. В царской Ставке. (Воспоминания). — СПб., 1995.

Бюлов Бернгард. Воспоминания. — М. — Л., 1935.

Витте С. Ю. Воспоминания. М., 1960. Т.1−3.

Внешняя политика России XIX — начала ХХ века. Документы Российского министерства иностранных дел. Серия вторая.1815−1830. Т.9−16. Ноябрь 1815 — июль 1830 г. М., 1974;1995.

Воспоминания Сухомлинова. — М. — Л. 1926.

Дневники императора Николая II.1894−1918. Том 1.1894−1904/Отв. ред. С. В. Мироненко. М.: РОССПЭН, 2011

Жоффр Ж. 1914;1915. Подготовка войны и ведение операций. — М., 1923; Бьюкенен Дж. Мемуары дипломата. — М., 1991;

Игнатьев A. A. Пятьдесят лет в строю. — М., 1983.

Коковцев В. Н. Из моего прошлого. Воспоминания. 1911;1919 гг. — М., 1991.

Константинополь и проливы: По секретным документам б. Министерства иностранных дел. Т.1, М., 1925; Т.2, М., 1926; Материалы по истории франко-русских отношений за 1910;1914 гг. М., 1922; Международные отношения в эпоху империализма (1878−1917). Серия 3.Т. VI-X. М., 1931;1940; Поденная запись бывшего МИД. // Красный архив. — 1923; Раздел азиатской Турции. М., 1925; Сборник договоров России с другими государствами (1856−19 170). М., 1952 и др.

Международные отношения в эпоху империализма. Документы из архивов царского и Временного правительств.1878−1917 гг. Серия 1−2.1878−1913 гг. В 20-ти томах. Серия 3.1914;1917 гг. В 10-ти томах.Л., 1931;1940.

Международные отношения и внешняя политика СССР (1871−1957): Сборник документов. М., 1957.

Милюков П. Н. Воспоминания.1859−1917. — Нью-Йорк, 1955.

Михайловский Г. Н. Записки из истории российского МИД. 1914;20 гг. М., 1993.

Палеолог Морис. Царская Россия во время мировой войны. — М., 1991.

Поливанов A. A. Из дневников и воспоминаний по должности военного министра и его помощника 1907;18. — Т.1. — М., 1928.

Пуанкаре Р. На службе Франции. — М., 1936;

Сазонов С. Д. Воспоминания. — М., 1991.

Сборник договоров России с другими государствами (1856−1917 гг.) М., 1952.

Чернин О.О. В дни мировой войны. Мемуары. — М. — Пг., 1923.

" Дранг нах Остен" и народы Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы 1871 — 1918 гг. / В. К. Волков (отв. ред.) и др. М.: Наука, 1977.

Агаки A. C. Русско-румынские межгосударственные отношения в k. XIX — н. ХХ вв. — Кишинев, 1976;

Алексеева И. В. Агония Сердечного Согласия. Царизм, буржуазия и их союзники по Антанте. 1914;1917 гг. — Л.: Лениздат, 1990;

Ананьич Б.В., Лебедев C.К. Участие банков в выпуске облигаций российских железнодорожных обществ (1860−1914 гг.) // Монополии и экономическая политика царизма в конце XIX — начале XX в.Л., 1987.

Бабичев Д. С. Деятельность русского правительственного комитета в Лондоне в годы первой мировой войны. // Исторические записки. — Т.57

Баскин Ю. Я. Фельдман Д.И. История международного права. М., 1990.

Бахтурина А. Ю. Окраины Российской империи: государственное управление и национальная политика в годы Первой мировой войны (1914;1917 гг.). М.: РОССПЭН, 2004.

Бестужев И. В. Борьба в России по вопросам внешней политики (1906 — 1910). — М., 1961;

Бобович И. М. Экономическая история России, 1861−1914: учеб. пособие. СПб., 1996.

Валентинов Н. Военные соглашения России с иностранными государствами до войны. // Военно-исторический сборник. — Вып.2. — М., 1926; Отношения с союзниками по военным вопросам во время войны! 914 — 1918 гг. — Ч.1. — М., 1920.

Ванаг Н. Н. Финансовый капитал в России накануне мировой войны. М., 1925.

Века А. В. История России. М., 2003.

Внешняя политика России в XIX и начале XX века. М., 1960;1992. Т.1−14.

Война и общество в XX веке: в 3 кн. Кн.1: Война и общество накануне и в период Первой мировой войны / науч. рук. Золотарев В. А.; отв. ред. Листиков С. В. М.: Наука, 2008.

Восточный вопрос во внешней политике России (конец XVIII — начало ХХ вв.) М., 1989.

Выбор пути. История России 1861−1938 гг. Екатеринбург, 1995.

Германская восточная политика в новое и новейшее время. Проблемы истории и историографии. Сб. статей / В. К. Волков (отв. ред.) и др. М.: Наука, 1974.

Готлиб В. В. Тайная дипломатия во время первой мировой войны. — М. 1960.

Данилов Ю. Н. Россия в мировой войне. 1914;1915 гг. — Берлин, 1926.

Данн О. Нации и национализм в Германии.1770−1990. СПб.: Наука, 2003. С. 249.

Дебидур А. Дипломатическая история Европы XIX века. Ростов-на-Дону, 1995. Т.1−2.

Дмитриев А. В. Иностранный капитал на Урале // Урал. 1993. № 4.

Дмовский Р. Германия, Россия и польский вопрос. СПб.: Б. и., 1909. С.35−36.

Донгаров А. Г. Иностранный капитал в России и СССР. М., 1990.

Дьяконова И. А. Довоенный публичный долг Российской империи // Финансы. 1998. № 6.

Дякин B. C. Русская буржуазия и царизм в годы первой мировой войны (1914 — 1917). — Л., 1967;

Елманова Н.С., Протопопов А. С., Козьменко В. М. История международных отношений и внешней политики России.1648−2000. М., 2001.

Емец В.А. О роли русской армии в первый период войны 1914 — 1918 гг. // Исторические записки. — Т.77. — 1965; Очерки внешней политики России в период первой мировой войны. — М., 1977. войны. — М., 1977, с. 4.

Емец В. А. Очерки внешней политики России в период первой мировой войны. М., 1977.366 с.

Зайончковский А. М. Подготовка России к мировой войне в международном отношении. Л.: Военная типография Управления наркомвоенмор и РВС СССР, 1926.

Запарий В. В. Черная металлургия Урала XVIII—XX вв. Екатеринбург, 2001.

Зотова М. В. Россия в системе международных отношений XIX в. М., 1996.

Зуев Ф. Г. Международные отношения накануне и в годы первой мировой войны. — М., 1956.

Игнатьев A. B. Русско-английские отношения накануне первой мировой войны (1908;1914 гг.) — М., 1962;

Игнатьев А. В. Внешняя политика России. 1907;1914: Тенденции. Люди. События. М.: Наука, 2000.

Игнатьев А.В. Англо-русские отношения накануне первой мировой войны. М., 1983.

Игнатьев А. В. Внешняя политика России в 1905;1907 гг. М., 1989.

Игнатьев А. В. Сергей Дмитриевич Сазонов // Вопросы истории, 1996. № 9.

История внешней политики России. Конец XIX — начало XX века (От русско-французского союза до Октябрьской революции) / Ред. колл.В. А. Емец, А. В. Игнатьев, С. В. Тютюкин и др. Изд.2-е. М.: МО, 1999.

История внешней политики России: Вторая половина XIX века. М., 1999.

История внешней политики России: Первая половина XIX века. М., 1997.

История войн в трех томах. Ростов-на-Дону, 1996. Т.2.

История дипломатии. Изд.2-е.Т. II / Автор В. М. Хвостов. М.: Политиздат, 1963.

История дипломатии. Изд.2-е.Т. III / Авторы И. И. Минц и др. М.: Политиздат, 1965.

История дипломатии.Т. II / Автор В. М. Хвостов. М.: Политиздат, 1945.

История Европы.Т. V. От французской революции конца XVIII века до первой мировой войны. М., 2000

История Первой мировой войны. 1914;1918/Под ред.И. И. Ростунова. В 2 т. М.: Наука, 1975.

История первой мировой войны. 1914;1918. Т.1−2. М., 1975.

Камынин В. Д.В. В. Запарий — ученый-исследователь и организатор научных исследований // Урал. ист. вестн. 2013. № 1 (38).

Киняпина Н. С. Внешняя политика России. М., 1974. Т.1−2.

Мальков В.Л. О новых подходах в изучении истории Первой мировой войны // Последняя война Российской империи: Россия, мир накануне, в ходе и после Первой мировой войны по документам российских и зарубежных архивов: материалы Международной научной конференции 7−8 сентября 2004 года / [отв. ред.В.П. Козлов]. М.: Наука, 2006.С. 20−24.

Манфред А. З. Образование русско-французского союза. — М., 1975.

Миронов Б. Н. Социальная история России периода империи (XVIII — начало ХХ в.): В 2 т. СПб.: Дмитрий Буланин, 2000. Т.2. С. 26, 51.

Моисеев Г. С. Цветная металлургия Урала (1917;1945 гг.). Екатеринбург, 2003.

Мотревич В. П. Экономическая история России. Екатеринбург, 2004.

Нотович Ф. И. Дипломатическая борьба в годы Первой мировой войны. М., 1947. Т.1.

Нотович Ф. И. Дипломатическая борьба в годы первой мировой войны. — М. — Л., 1947.

Очерки истории международных отношений. Учебное пособие. М.; Нижний Новгород. 2001.

Первая мировая война. Исторический очерк / Науч. рук.: В. Л. Мальков; Отв. ред.: Г. Д. Шкундин.2-е изд. М.: Наука, 2005.

Первая мировая война: Дискуссионные проблемы истории / Отв. ред. Ю. А. Писарев, В. Л. Мальков. М.: Наука, 1994.

Первая мировая война: политика, идеология, историография. — Куйбышев, 1990.

Первая мировая война: Пролог ХХ века / Отв. ред.В. Л. Мальков. М.: Наука, 1998.

Писарев Ю. А. Великие державы и Балканы накануне первой мировой войны. — М., 1986; Образование Югославского государства. — М., 1975; Тайны первой мировой войны. Россия и Сербия в 1914 — 1915 гг. — М., 1990;

Покровский М. Н. Империалистская война: Сб. статей (1915 — 1930). М.: Политиздат, 1931.

Покровский М. Н. Империалистическая война. М., 1938.

Похлебкин В. В. Внешняя политика Руси, России и СССР за 1000 лет в именах, датах, фактах. Справочник. Вып.1−2. М., 1992;1999.

Предпринимательство и предприниматели России от истоков до начала XX в. М., 1997.

Проблемы изучения международных отношений и политической мысли нового и новейшего времени: Хрестоматия. Омск, 2002.

Протопопов История международных отношений и внешней политики России, 1648−2005. М., 2006.

Ревякин А. В. История международных отношений в новое время: Учебное пособие. М.: РОССПЭН, 2004.

Российская дипломатия в портретах. М., 1992.

Россия: международное положение и военный потенциал в середине XIX — начале XX в.: очерки / Рыбаченок И. С. (отв. ред.) и др. М.: ИРИ РАН, 2003.

Ростунов И. И. Русский фронт Первой мировой войны. М.: Наука, 1976.

Рукосуев Е. Ю. Золото и платина Урала: история добычи в конце XIX — начале XX в. Екатеринбург, 2004.

Сапоговская Л. В. Уральская горнозаводская промышленность на рубеже XIX—XX вв. Екатеринбург, 1993.

Сидоров A. JI. Финансовое положение России в годы первой мировой войны (1914;1917). — М.: изд. АН СССР, 1960; Экономическое положение России в годы первой мировой войны (1914;1917). — М.: Наука, 1973.

Сироткин В. Г. Дуэль двух дипломатий. М., 1966.

Соловьев О. Ф. Обреченный альянс. Заговор империалистов против народов России.1014 — 1917 гг. — М., 1986;

Сталин И. О статье Энгельса «Внешняя политика русского царизма» // Большевик. 1941. № 9.

Стегний П. В. Разделы Польши и дипломатия Екатерины II: 1772.1793.1795. М.: МО, 2002. С. 8, 65, 413.

Строков А. А. Вооруженные силы и военное искусство в первой мировой войне. М.: Воениздат, 1974.

Тарле Е. В. Европа в эпоху империализма.1871 — 1919 гг. // Сочинения в 12 т. Т.5. М.: АН СССР, 1959.

Тарновский К.Н. Социально-экономическая история России начала XX в. М., 1990.

Тимошенко В. П. Прорыв в новую эпоху? Внешнеэкономические факторы в развитии хозяйства Урала на рубеже XIX—XX вв. Екатеринбург, 2008.

Тимошенко В.П., Бедель А. Э. Опыт использования иностранных инвестиций в хозяйственном развитии страны. Екатеринбург, 1997.

Ференбах О. Крах и возрождение Германии. Взгляд на европейскую историю ХХ века. М.: Аграф, 2001. С.69−70.

Хрестоматия по истории международных отношений нового времени. М., 2003.

Чубарьян А. О. Брестский мир. М.: Наука, 1964.

Шацилло К. Ф. Иностранный капитал и военно-морские программы России накануне Первой мировой войны // Ист. зап. 1963. Т.69.

Шпенглер О. Закат Европы.1. Гештальт и действительность. М.: Мысль, 1993. С. 41, 634−635.

Яковлев М. Н. Последняя война старой России. — М., 1994.