«Система вещей» в пространстве политического производства. 
Уроки Бодрийяра

Днепропетровский национальный университет имени Олеся Гончара Факультет общественных наук и международных отношений Кафедра социологии Эссе

" Система вещей" в пространстве политического производства. Уроки Бодрийяра Выполнила:

ст. гр. СЦ-14с-1

Васильева Екатерина Днепропетровск

Работа «Система вещей» — это разновидность активного отношения не только к вещам, но к другим людям и к миру, это разновидность систематической деятельности, на которой основана вся наша культурная система. Наша задача состоит в том, чтобы рассмотреть пространство политики через призму вещей. Итак, в своей работе Жан Бодрийяр говорит о потреблении вещей, как символических знаках современности. Вещи всегда присутствовали в нашей жизни, вопрос лишь в том — что есть вещь сегодня? Элементами знаково-символической системы или же предметами, которые выполняют определенные функции. Нужна нам вещь, как показатель принадлежности к той или иной группе или мы приобретаем вещь чисто из функциональных потребностей? Рассмотрим подобные вопросы на примере политиков. бодрийяр вещь политика символический Пространство политики и индивиды, которые там функционируют являются некой отдельной системой в которой нет места чужаку. Переход в данную систему связей возможен лишь при наличии определенного социального капитала. Касательно потребления вещей в сфере политического производства, то это также представляет собой некую иерархически выстроенную систему, со своими законами функционирования. При каждом переходе от одной системы к другой, более интегрированной, при каждой перестройке внутри уже структурированной системы, при каждом синтезе различных функций возникает новый смысл, некая объективная смысловая структура, независимая от индивидов, которые ею пользуются. Политическая элита является ярким примером потребления вещей. Они приобретают все, начиная от всевозможных гаджетов, заполнивших наш повседнев, до эксклюзивных вещей, типа золотого унитаза. Каждый из предметов нашего быта связан с одним или несколькими структурными элементами. В своей работе Бодрийяр пишет о том, что на сегодняшний день вещи являются неотьемлимой частью нашей жизни, они многофункциональны и являются маркером принадлежности к тому или иному классу общества. Вещи имеют и свой некий скрытый смысл. Когда Бодрийяр говорит о скрытой логике потребления как логике социальных различий, он, как правило, не имеет в виду мотивации престижа, уже давно и хорошо изученные социологией. Новизна ситуации заключается в том, что различия в потреблении уже не являются эксклюзивными, а само потребление — не функциональная практика обладания полезными вещами и не простая функция индивидуального или группового престижа, а система коммуникации и обмена, подобная языку в том смысле, что предметы потребления структурируют поведение людей посредством своей знаковой функции.

Читая работу Бодрийяра и экстраполируя те смыслы, которые он писал в своей книге, на сферу политического производства я обратила внимание на то, что современные представители политики рассматривают как вещи буквально все: от человеческих ресурсов до ресурсов страны. На макроуровне можно сказать, что пространство политического производства представляет собой фетишизм ресурсов. Так Ю. Тимошенко в порыве приобрести статус «спасительницы страны» от смерти в холоде и голоде продала завод в Кривом Роге и произвела махинации с газом, где приобрела немаленькую прибыль себе в карман. По моему мнению, это можно рассматривать согласно Бодрийяру, как попытку некоего индивидуального престижа. Чем больше сосредоточено ресурсов в руках политика, тем влиятельнее он, бывшая Партия регионов тоже не стала исключением. Донбасс, как огромный ресурс угля для страны, был под их влиянием. Свергли Януковича — пропал Донбасс. Политики ради собственного престижа стремятся завладеть все более перспективными отраслями страны, а для этого им позволено выдавать разные акты, постановления, законы. Вот она свобода делать все ради удовлетворения своего желания. Это, согласно Бодрийяру, общество потребления, но в более масштабном плане.

Если обратится к микроуровню, то вещизм тут имеет весьма определенное значение: приобретение вещей ради престижа и потребление определяющее поведение. Возьмем начало нашего анализа от традиционного общества. В традиции вещь была скромным фигурантом быта, он отображал определенную концепцию убранства, они вбирали в себя «душевный порядок» человека, передаваясь из поколения в поколение. Например, князья Киевской Руси. В обстановке княжеского палаца вещь была таким же фигурантом быта: громоздкие стулья, большие кровати и столы для бояр и т. д. Сохранялось самое главное для традиционного человека — связь с природой. Все было функционально — никаких секретов, никаких тайн, все организовано, а значит все ясно. От века к веку формы вещей особо не изменялись, зато на современном этапе мы можем наблюдать динамику вещей каждый день. Кабинет современного чиновника напичкан «тайнами». Под «тайнами» следует понимать и так полюбившееся постмодерновому индивиду скрытое освещение, тайники в столе, сейфы за картинами, разнообразного вида и формы тревожные кнопки, сигнализация. Современный индивид проецируя обстановку своего кабинета, пространства, проецируя расстановку делает так, что особая обработка пространства сама становиьтся элементом «среды» в которой индивид находится.

Также Бодрийяр говорит о красках. Краски традиционно наполняются морально-психологическими смыслами. Человек любит тот или иной цвет, у него бывает свой цвет. Или же цвет диктуется внешними факторами — событием, церемонией, социальной ролью. Или же он составляет принадлежность определенного материала — дерева, кожи, полотна, бумаги. Но главное, краска ограничена формой, не ищет других красок, не обладает свободной сочетаемостью. Традиционно цвет предмета подчинен его внутреннему значению и замкнутости его контуров. Пространство политики на современном этапе яркий пример ограниченности цвета, когда цвет загоняют в определенную норму. Согласно Бодрийяру краски имеют свой язык. Если мы обратимся к портретам князей Киевской Руси, то можно заметить, что красный (цвет агрессии — Святослав), желтый (по Бодрийяру, оптимистический — Ярослав Мудрый) цвета присутствуют в их одежде. В буржуазном интерьере и одежде можно наблюдать более приглушенные цвета: лиловый, серый, бежевый, приглушенный красный. Для политической сферы современности не характерна открытая демонстрация красок. Обратим внимание на то, как одеты наши политики. Их костюмы имеют скудную цветовую гамму: черный, темный серый, темный синий. В этой сфере открытая краска понимается как нечто агрессивное, в ярких красках есть нечто непристойное для публичного политика и современная цивилизация вознесла подобный сюжет до небывалых высот. Правда на уровне серийных вещей яркие краски приветствуются, пастельность в тонах признак элитарности. Пастельные тона мы можем наблюдать в обстановке кабинета: стены окрашены в светлые тона, мебель играет на контрасте и имеет темный природный оттенок. Кстати приверженность нашего элитарного сословия политиков к натуральности например мебели тоже можно объяснить через потребление, т. е. имея статусную вещь, например стол из чистого дерева (дуб), индивид приобретает определенный статус, более высокий, который моделирует его поведение. Такое стремление к натуральности можно объяснить тем, что в современном мире огромное количество искусственных материалов, которые пришли на смену природным материалам. В кабинетах есть кресла, диваны и т. д. присутствуют в кабинетах потому что современный индивид — функциональный человек. Функциональный человек — изначально утомленный. И миллионы кресел из кожи или же «данлопилло», одно глубже, через посредство которых современные понятия «среды» и релаксации проникают на страницы дорогих журналов, как бы приглашают его от имени всей цивилизации будущего расслабиться от всяческих напряжений и погрузиться в безмятежную эйфорию седьмого дня.

Для большей наглядности, рассмотрим образ современного политика. Для примера возьмем сбежавшего президента Януковича. По нашему мнению это пример потребительства. Начнем с его внешнего вида. Итак, просмотрев большое количество изображений с этой личностью он также как и большинство политиков заключен в строгую цветовую гамму: черный, темный синий, темный серый. Единственное, что имеет более менее яркий цвет, так это галстук, как символ строгости и принадлежности к определенной официальной когорте людей. У него есть часы, явно не ширпотреб, которые имеют определенный знак статусности. Часы издавна считались символом времени. В современном интерьере часы теряют свою огромную значимость как например в буржуазной обстановке, когда громоздкие часы занимали много места, была ода задача — загромоздить пространство. Со временем часы уменьшались и принимали все более изящный вид. О часах можно сказать так, что часы играют ту же роль во времени, что и зеркало в пространстве. Подобно тому как соотнесенность вещи с ее зеркальным отражением делает пространство замкнутым и как бы интроективным, так же и в часах парадоксально символизируются постоянство и интроективность времени. Часы также служат символом доверия у того же электората, который является необходимым политику для его успешного пребывания «у руля» .

Также, в своей работе «Система вещей», Бодрийяр говорит о необходимом для наших политиков атрибуте — автомобиле. Автомобиль также несет определенную функциональность как непосредственную, так знаково-символическую. Автомобиль признак статусности, принадлежности к той или иной группе. Те кто обладают определенной вещью вступают в процесс коммуникации индивидами стоящими с ними на одной ступени. Т. е. если ты едешь в хорошем авто, в отличном костюме, с дорогими часами на руке, то плевать через плечо — моветон. Все как говорил Бодрийяр, вещи обязывают нас на проведение определенных практик.

Определенное место в книге Бодрийяра занимает такое веяние современности как гаджеты, хоть автор и не выделяет отдельного раздела для этого знака, но в тексте обозначены некие весомые замечания которые присущи потреблению и технологизации общества. Вместо сплошного, но ограниченного пространства, которое создается вокруг традиционных вещей жестами применяющего их человека, технические предметы образуют дискретную и неограниченную протяженность. Эта новая протяженность, новое функциональное измерение регулируется требованием максимальной организации, оптимальной сообщаемости частей. По нашему мнению, гаджеты покупают не столько из-за их функциональности, а сколько от того что индивид принадлежит к определенному классу общества. Например IPhone 5 и 6 не сильно отличаются друг от друга, но если ты принадлежишь к верхушке, то у тебя обязан быть телефончик последней модели и то только для того чтобы колоть орехи, а звонить можно по телефончику Vertu, по так сказать телефонам для высшего класса. Продолжая анализ политика, можно сказать, что потребление в его случае сводилось к тому, что для доказательства своей принаддежности к высшему классу, покупали или дарили золотые батоны или какие-либо другие не характерные для «пересічного громадянина» вещи.

Итак, согласно Бодрийяру в современном мире идет символическое совмещение первичной функции вещей, а также первичных влечениях и потребностях. Резюмируем вслед за Бодрийяром: «истина потребления состоит в том, что оно является функцией не удовольствия, … функцией не индивидуальной, но непосредственно и всецело коллективной». Мысля социологически, говорит Бодрийяр, можно выдвинуть гипотезу: потребность именно в данном предмете есть не что иное, как потребность в совершенно определенном социальном различии; потребительское поведение направляется не «естественными» потребностями в некоторых вещах, а социально артикулированными потребностями в различительно значимых предметах. Потребляется скорее не сама вещь (в физическом смысле), а идея отношения между вещами: потребление представляет собой систематический акт манипуляции знаками, который определяет социальный статус посредством различий. Вещизм является сакрализацией не того или иного предмета, той или иной ценности (иначе можно было бы надеяться, что в наше время он исчезнет, поскольку либерализация ценностей и изобилие предметов должны были бы привести к их десакрализации), а всей системы как таковой, товара как системы, то есть фетишизм является современником обобщения меновой стоимости и распространяется вместе с ней. Чем больше систематизируется система, тем больше усиливается фетишистское очарование, и если оно захватывает все новые и новые области, которые кажутся все более удаленными от собственно экономической меновой стоимости (сексуальность, досуг и так далее), то это происходит не по причине одержимости наслаждением, субстанциальным желанием удовольствия или свободного времени, а в силу прогрессирующей (и весьма грубой) систематизации этих секторов, то есть в силу их редукции к ценностям-знакам, которые в рамках системы меновой стоимости, имеющей шанс стать тотальной, оказываются взаимозаменимыми.

Таким образом, можно говорить о фетишизме товара — это фетишизм продукта, отделенного от своей конкретной трудовой субстанции и подчиненного совсем иному типу работы, работы по означиванию, то есть кодифицированной абстракции (производству различий и ценностей-знаков), которая составляет активный, коллективный процесс производства и воспроизводства кода, определенной системы, в которую вкладывается искаженное, извращенное и исключенное из процесса реального труда желание, переносящееся как раз на то, что отрицает этот процесс реального труда. Иначе говоря, современный фетишизм предмета связывается с предметом-знаком, лишенным своей субстанции и своей истории, сведенным к состоянию простой меты некоего различия и включенным во всю систему этих различий.