Проблема опровержимости политических концептов

[Введите текст]

МИНОБРНАУКИ РОССИИ Федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего профессионального образования

«Южный федеральный университет»

Факультет социологии и политологии Кафедра теоретической и прикладной политологии ДИПЛОМНАЯ РАБОТА по специальности: политология Тема: Проблема опровержимости политических концептов Ростов-на-Дону — 2015

1. ПОЛИТИЧЕСКАЯ КОНЦЕПТОЛОГИЯ

1.1 Понятие политической концептологии и политических концептов, их особенности и классификация

1.2 Понимание политических концептов: история, разница в подходах

1.3 Политическая и аналитическая философия: сходство и различие

2. АНАЛИЗ ПОЛИТИЧЕСКИХ КОНЦЕПТОВ

2.1 Политическая концептология как междисциплинарный подход к исследованию

2.2. Политические концепты нашего времени и проблема их опровержения на современном этапе

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ

Начало традиций анализа политического процесса и прогресса политической жизни берут начало в давнем прошлом. Основной вехой в разработке концепции политического процесса, с которой политическая мысль Запада подошла близко к рубежу 20 в., были, к примеру, классические труды Маркса и Энгельса 'Классовая борьба во Франции', 'Революция и контрреволюция в Германии', 'Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта' и 'Гражданская война во Франции'. Но, пожалуй, только в 20 в. появились первейшие попытки построения расширенной и специальной теоретики политического процесса.

Направление развития концептуальных взглядов на политический процесс можно связать с разработкой 2-х главных парадигмальных оппозиций:

1.Микроуровня.

2. Макроуровня.

Или группового плюрализма и системного холизма.

В оценке приоритетов данных подходов с точки зрения их исторического возникновения, значит, что дедуктивный способ макроанализа родился, скорее, немного ранее индуктивного микроподхода. Еще в своей 'Всемирной истории' в 40 книгах Полибий (II в. до н. э.) трактовку концепции целостного круговорота жизни в политике, предполагающей закономерный переход государства от становления к расцвету, далее и упадку и определяющего 6 фаз целостного цикла развития государства: монархию, тиранию, аристократию, олигархию, демократию и охлократию. Нынешний этап развития концепций политического процесса открывается в 20 в. микротеориями, сопряженными с именами А. Бентли и В. Парето. Конкретно концепция циркуляции и круговорота элит, имеющая разработку в 'Трактате по общей социологии' В. Парето, дала основание Й. Шумпетеру именовать последнего основоположником современной 'социологии политического процесса'. В. Парето берет в качестве начального конструкта для собственной теории понятие 'элиты' как субъекта и движущей силы политического процесса, которой противостоит контрэлиты, и, наконец, народ, исполняющий тут роль скорее пассивную, нежели активную.

Но подлинную революцию в развитии теории политического процесса сделала книга А. Бентли 'Процесс управления' (1908 год), в ней впервые была подробно разработана концепция 'групп интересов' (или 'заинтересованных групп'). Конкретно ему, единственному из первых принадлежала немарксистская трактовка динамики социального процесса и интерпретация политического процесса как взаимного давления социальных групп в борьбе за власть в государстве.

Начиная с А. Бентли, аспект 'политический процесс' охватывает оба типа отношений:1 — неформальные, реальные и групповые, т. к. 'группа интересов' и есть его первичный субъект, и 2- производные, официально-институциональные, представляющие из себя только проекцию групповых интересов, в силу чего государственные институты выступают лишь как один из многочисленных видов 'групп интересов'. Правительство в представлении А. Бентли выступает в роли специфической официальной группы-арбитра, регулирующей конфликты. Автором вводится в процессуальную теорию понятия артикуляции и идентификации групповых интересов как базовый пункт анализ каждого политического процесса. В соответствии с основными субъектами власти в государстве, А. Бентли вычленяет 3 главных субпроцесса в структуре процесса гос. управления: законодательный, исполнительный и судебный.

Д. Трумэн был последователем А. Бентли. Он выпустил в 1951 г. труд 'Управленческий процесс', который выводит теорию групповых интересов на новейшие рубежи. Так же, как и его предшественник, под политическим процессом Д. Трумэн подразумевает схватку социальных групп за власть и контроль над распределением ресурсов. Им же более дотошно разрабатывается идея смены равновесия и неустойчивости, а в роли центрального понятия предлагается категория 'стабильность', определяемая им как устойчивый тип группового взаимодействия. Итак, политический процесс приобретает, по Трумэну, пространственно-временные контуры, т. к. групповая динамика возникает как волнообразный цикл перетекания от нестабильных взаимодействий к становлению относительного равновесия между группами, к восстановлению традиционной модели стабильности или возникновению новейшей. Данный подход разрешил в значительной мере дать уровень оценки групповой динамики политического процесса, но это далеко не всегда предоставляло возможность дать обеспечение равновесию между некоторыми социальными группами и балансу государственной системы в целостности. В период после войны в Америке было собрано достаточное количество эмпирических исследований индивидуального и группового поведения в политике, но после кризиса нормативно-институциональной концепции фактически отсутствовала любая общепринятая теория, претендовавшая на универсальное значение.

Ответом на данную потребность в начале пятидесятых годов рождается процессуальная теория производства политических систем Д. Истона, разработанная им на основе общей теории систем. В соответствии с данным подходом политический процесс выступает в синтезе воспроизводства целостной структуры и цикличного функционирования политической системы в союзе с социальной и внесоциальной средой, вбирающей влияние на политические процессы экономических, экологических, культурных и прочих аспектов, Процессы функционирования отдельных государственных, партийных и других институтов включаются как элементы политического процесса на уровне макросистемы. В ходе процесса политики институциональная система осваивается и приспосабливается в целом и в частности (некоторые элементы), обеспечивая воспроизводство и сохранение, как ее системных качеств, так и составляющих ее компонентов.

Если в модели политического процесса Бентли — Трумэна объектом давления низовых 'групп интересов' считается правительство и его официальные институты, то в концепции Д. Истона макророль государства подменяется интегрирующими функциями политической системы. Политические системы имеют градацию Д. Истоном на 2 блока: внутренних, национальных систем и международной, наднациональной мегасистемы, в итоге чего автором выводятся особенные международные факторы внутриполитических процессов.

Чтобы уйти от излишней абстракции, которую имела его концепция, Д. Истон обращает внимание на внутренние содержательные компоненты политического процесса, преобразуя их как синтез формальных и неформальных структур власти с так называемым 'политическим сообществом' ('political community') стратифицированных групп и индивидов. Однако, несмотря на эту попытку, фактически за скобками концепции Д. Истона остается проблема включения отдельных субъектов и субпроцессов в макропроцесс в целом.

Итак, если сложить разные концептуальные подходы, можно понять политический процесс:

1. Динамическое, интегральное измерение макрополитической жизни, заключающее в себе функциональное воспроизводство и изменение компонентов политической системы;

2. Совокупная политическая активность социальных субъектов;

3. Борьба за контроль над рычагами властвования и управления обществом, имеющая характеристику определенной расстановки и соотношения социально-политических сил.

Итак, из вышеуказанного явно видна актуальность данной выпускной квалификационной работы, она заключена в самой политике, т. к она непосредственно касается внутригосударственных и межгосударственных отношений (внутренняя политика; внешняя / международная политика; политика разрядки, политика нейтралитета, политика неприсоединения, политика невмешательства во что). Такая деятельность затрагивает этнические (национальная политика), экономические вопросы (экономическая политика; финансовая политика; торговая политика страны).

Анализ политических концептов был, есть и будет главнейшей темой в: политологии, социологии, философии и психологии.

Исходя из всего вышесказанного можно обозначить цель выпускной квалификационной работы — изучение природы политических концептов и проблем, связанных и их опровержимостью. Из поставленной цели мы можем логически вывести следующие задачи:

Дать понятия: «политическая концептология», «политический концепт», «политическая философия».

Проанализировать разницу в концептуальных политических подходах.

Изучить историю формирования концептаульной теории.

Рассмотреть и провести анализ в области политической и аналитической философии.

Изучить политическая концептологию как вид междисциплинарного подхода к данному исследованию.

Рассмотреть политические концепты с позиции нашего времени и проблему их опровержения на современном этапе.

Сделать выводы, подвести общий итог.

Объект исследования — политическая концептология с позиции временного аспекта.

Предмет исследования — проблема опровержимости политических концептов на нынешнем этапе.

Методологическая база исследования. К методологической базе выпускной квалификационной работы можно отнести следующие работы: Макаренко В. П. Политическая концептология: первые итоги разработки // Политическая концептология, Макаренко В. П. Аналитическая политическая философия: очерки политической концептологии, Макаренко В. П. Аналитическая философия права: проблемы и перспективы № 6, Макаренко В. П. Власть и легитимность, Макаренко В. П. Главные идеологии современности, Макаренко В. П. Государство и политический реализм: пути когнитивного сопротивления № 1/15, Макаренко В. П. Групповые интересы и властно-управленческий аппарат: к методологии исследования // Социологические исследования. № 11, Аналитическая философия. Избранные тексты, Бакеркина В. В., Шестакова Л. Л. Краткий словарь политического языка, Вежбицкая А. Семантические универсалии и описание языков, Время мира. Выпуск 1. Историческая макросоциология в XX веке, Гирц К. Идеология как культурная система // Новое литературное обозрение № 1(29), Грязнов А. Ф. Вступительная статья // Аналитическая философия: становление и развитие. Антология / Под ред. А. Ф. Грязнова, Капустин Б. Г. Что такое политическая философия? // Политические исследования, Карпенко А. С. Логика в России. Вторая половина ХХ века // Вопросы философии, № 9, Лубский А. В. Политическая концептология как «захват мира политики» и приглашение к дискурсу // Политическая концептология. № 1 и др.

Практическая значимость выпускной квалификационной работы: данная работа может быть полезна для студентов ВУЗов, обучающихся на факультетах политологии, социологии, философии и права. А также при проведении лекций и семинаров по политологии и социологии.

Структура ВКР. Данная работа состоит из:

Введения;

Двух глав;

Выводов по ним;

Заключения;

Списка использованных источников.

1. ПОЛИТИЧЕСКАЯ КОНЦЕПТОЛОГИЯ

1.1 Понятие политической концептологии и политических концептов, их особенности и классификация

Сначала идея политической концептологии (или политической метатеории) была изложена в 1995 г. на международной конференции, посвященной столетнему юбилею Львовско-Варшавской школы, далее раскрыта в первых публикациях. В политической концептологии (далее — ПК) для обобщения цикла исследований проблем бюрократии, оппозиции, истории и теории марксизма и легитимности в рамках канонической политической науки (далее — ПН) играет глобальную роль исследование аналитической философии (АФ).

Политическая концептология — это междисциплинарный подход к исследованию, пониманию и моделированию политической реальности в ее взаимосвязях со всеми областями социальной и природной реалии. В философии науки присутствуют разлмчные концепции междисциплинарности, анализа и исследования. Для конституирования ПК основным является процесс методологического выбора. Данный выбор основывается на дистанцировании исследователя от жизненных политических процессов, систем, коньюнктуры и всего корпуса социогуманитарных и политологических наук. Необходимость дистанции определена тем, что оговоренные аспекты считаются вариантами традиционализма, экономикоцентризма, кратоцентризма и идеократии в региональном, национальном, государственном, цивилизационном и мировом измерениях.

Корпус на данный момент присутствующих политологических знаний является комплексом пространственно-временных, властно-ситуационных и институциональных модификаций обычных стереотипов поведения, экономического и политико-правового утилитаризма и прагматизма. Данные модификации имеют отображение в системах международного, конституционного и обыкновенного права, принципах государственного управления. Но все, же разница религиозных и светских идеологий, систем права и функционирования аппарата власти не преодолена, ни в одном государстве теперешнего мира. И поэтому комплекс нормативно-оценочных систем является множеством видов повседневного, административного, юридического и политического нормативизма. Дилемма заключена в разработке методологии анализа оговоренного различия.

Каждая нормативно-оценочная система ни есть политический фактор. Так именуемая «реальная политика» синтезирована с другой фактуальностью, типологическими схемами, осознанием разума, воли и интересов, ни так, как это предполагается философско-политическими доктринами, концепциями и проектами. Институты политических экспертов и советников хоть и слабо «пристегнуты» к политическим процессам и коньюнктуре. Отсюда политики и эксперты не имеют права считаться субъектами адекватного познавания реальности. «Рациональность» любых политических решений, программ и действий всегда стоит под сомнением. Периодичный анализ следующих отсюда политических ошибок делает лишь первые шаги. Это имеет отношение к целерациональному и субстанциальному взаимопониманию рациональности (М. Вебер, К. Мангейм, теории индустриального, постиндустриального, сетевого и прочего общества) на практике и в теоретическом понимании.

Если целерациональное и субстанциальное понимание рациональности не является годным для описания политики, как же определить меру «рациональности» политических решений и действий? Один из популярных способов — отсылка на интересы как конституирующий феномен социополитической реальности. И все же реализация интересов постоянно приводит к «неожиданным последствиям» и рождает «замкнутый круг идеологий».

Ни одно государство не сумело преодолеть ни один из указанных факторов. Иной способ — классификация групповых интересов данного общества по степени их политической выраженности, легальности и легитимности. Но все-таки легальность и легитимность не индентифицируются, ни в одном государстве. Более того, более важные решения никогда не принимаются на глазах общественности. Этому содействуют институциональные и неинституциональные формы политического процесса. Нельзя не обращать внимания на меру репрессивности культуры, общества, морали и социальных групп в отношении политического выражения любых социальных интересов. Отсюда, конфликт между «рациональностью» и действительными мотивами и целями участников политических процессов, он обыден для всех государств. Ну, а для АФ дилемма рациональности является базовой. Данный конфликт не может быть правильно отражен ни религиозными (иудаизм, христианство, ислам), ни светскими классическими (либерализм, консерватизм, социализм) и романтическими (анархо-свободомыслие, фашизм, традиционализм) идеологиями (такую типологию предлагает Н. Боббио). В 20 веке к ним добавились: национализм, регионализм, коммунитаризм, феминизм, экологизм, этноцентризм, атлантизм, евразийство и другие идеологические гибриды. Они присутствуют сейчас в мире, в России в самых необыкновенных комбинациях. Но их синтез с цивилизационными и геополитическими концепциями в любом указанном политическом решении пока не исследована.

Все виды и формы индустриального, социально-экономического, социально-политического и культурно-исторического овеществления содействуют производству и трансляции квазисубъектов экономических, политических и духовных процессов.

Непонятно, как увидеть меру данной квазисубъективности. Наверное, здесь не обойтись без исследования отношения между нормативно-элиминационной и конструктивно-генетической концепциями факта во всеобщем корпусе языка социальных наук, политологии и практической политики. Для АФ данная проблема является главной.

В методологии науки отображено, что не присутствует инвариантных основополагающих истин и целостных критериев истинности для всех субъектов и объектов знания. Крайние мозаичны и гетерогенны. Тактика выбора начального основания знания находится в зависимости от той или другой формы приоритета индивидуального сознания над целокупным. Но программа сбора первичных данных о политических процессах, институтах и решениях в контексте приведенных идей пока не разработана. Непонятно все же, которую из концепций истины учесть предпочтительнее при выработке этой программы. Если размыслить логически, можно оттолкнуться от того, что факты политики не находятся в зависимости от опыта индивидов, принимающих участие в процессах политики. Если пересказать иными словами Б. Рассела, то классы политических объектов сами не являются политическими объектами, но классы вещей и процессов, которые не являются политическими объектами, сами являются вещами и процессами, но не объектами политики. В этом можно рассмотреть стартовый парадокс ПК. Он выражается в дискуссии об универсальной или локальной природе социальных и политических объектов и знания о них. О каком-либо итоге этой дискуссии вести речь не предоставляется возможным.

В формулировке парадокса любая из альтернатив приводит к своей противоположности. Конфликт между ними может быть использован для систематизации массы непонятных событий в политической истории всех государств.

По сути вопроса, история политики в целом и приводит к указанным событиям. Пока неизвестна политическая история какого-либо государства (в том числе России), отображенная под данным углом зрения. Хотя реальность данной историографии уже осознана.

По мере ее реализации, возможно, выстроить теорию политических типов. Она не может основываться на субъект-объектном распределении мира, пространственно-временных характеристиках стран и культурно-цивилизационных принципах типологии, поскольку все они спорны. Отсюда, государства не могут быть субъектами социального развития или их время в роли этих субъектов подходит к финалу.

ПК не может основываться, кроме того на допущении о «здравом смысле» политиков — практиков и властно-управленческих аппаратов стран. Это допущение делает границы традиционализма и современности расплывчатыми и не дает шанса проанализировать политику как мир реализованного абсурда. Произвол в политике и абсурд существует под покровом «воли Бога», «государственного разума», «здравого смысла», «исторических закономерностей», «модернизации», «мегатенденций», «цивилизационных вызовов» и т. п. религиозно-научного сленга.

И, все — таки в независимости от фразеологии и контекста ее потребления масса политиков всех времен и народов черпают вдохновением следующими мотивами деятельности: эмпиризм, оппортунизм, волюнтаризм, идеализм, эпигонство, индивидуально-групповой и организационный макиавеллизм как господствующий тип политической этики, искусство внутренней дипломатии. Ни тирания, ни демократия не в силах перешагнуть данные мотивы.

Большое количество политиков ведет игру с публичным мнением и не содействует крушению вышеуказанных политических мотивов, стереотипов и иллюзий.

В итоге политика стала неясным множеством действий, в числе коего непосредственное насилие все больше подменяется символическим насилием и манипуляциями.

Политические концепты — «зачинающие понятия»

Резюме понятий и проблем политической теории на базе аналитического подхода выглядит следующим образом.

Свобода имеет реализацию в институтах поддержки гражданских прав и доблестей индивида. В каждом случае решение проблемы свободы нереально без опоры на массу социальных теорий. Методологический и политический выбор определен вопросом: почему при любых обстоятельствах государство подкашивает общество, не стремится обеспечить безопасность и порядок, становится дилетантом в ретроспективе вопросов социальной жизни?

Ведь политика и есть идеальный тип черного дела. Квалификация государства как носителя суверенитета приносит урон обществу. В жизни политика и управление государством являются грязным анонимным делом. При исследовании указанной проблемы нужно обогнуть тупик фактуально-статистических измерений, который предполагает неизменно общий отказ от моральной ответственности.

Контекст политической жизни является объектом рефлексии морали и структурных метаморфоз по мере возникновения выдуманной потребности в черном анонимном деле, которая видится всеобщей и бесконечной. Появляется иллюзия: только в столкновении с политикой мораль приобретает самостоятельное бытие и исполняет роль проблемы, запрета.

Мораль была и остается прогрессивной силой политических метаморфоз. Нужно определить политический дискурс, чтобы в нем были фиксированы все факторы приведенной проблемы. Нынешний дискурс в политике не включает эссенциализм9. Субъект политики не является субстанциальным cogito и структуралистское рассеяние гносеологических точек. Политический субъект — это пространство в пустоте Его пытаются отнести к разным политическим силам. Для разъяснения политической субъективности и идентичности нужен пересмотр всех деиндивидуализированных аспектов в политике (участие в общих делах, направления деятельности государства, силы, общественной службы, борьбы, компромисса, искусства возможного и пр.). Нынешняя политическая теория подчеркивает автономию индивида как спектра не получивших отражение политических возможностей. Каждая форма коллективности противостоит индивиду. В массе случаев власть причиняет вред самостоятельности индивидума. Сущностная спорность понятия власти разрешает квалифицировать несогласие как постоянное свойство дискурса в сфере политики. Данный шанс не полностью отражается в политических дискуссиях граждан и спорах ученых и политических деятелей. Каждое устранение несогласия причиняет ущерб обществу.

Согласие реально лишь посредством власти разума. Данная возможность разрешает по — другому подойти и к определению государства.

Нынешние изменения формы государства имеют отношение к более — менее стабильной и богатой либеральной демократии. Есть классическое ядро государственности — общая политика, обеспечивающая внутренний порядок, целостность и внешнее превалирование над стратегическими ресурсами.

Значимость данных областей политики регрессирует по мере роста коллективной безопасности и стабилизации системы в мире. Замедлилась внутренняя и внешняя динамика, бывшая в послевоенную эпоху направляющей силой экспансии социального государства. Произошла децентрализация властных технологий. Все это дает почву развитию наднациональных государств как системы социального государства, в котором снижается роль партийных противоположностей и необходимо управление, не привязанное к национальным стереотипам. Национальное государство ощущает двойное давление: сверху (со стороны глобального капитализма), и снизу (со стороны технологических изменений и этнических движений). Эра национального государства как собственника стратегических ресурсов, центра решений и действий в сети м договоров не международном уровне была переходным периодом в человеческой истории. По сей день масса стран не сумели решить проблемы голода, холода, нищеты, высокой смертности детей и взрослых, экологии, социальной справедливости, справедливой войны, прав человека, миграции. Большое количество нормальных людей пытаются что-то делать, вне зависимости от суверенитета. Но, не взирая на это, не отступает убеждение: суверенитет государства есть благо, а посторонние «добрые дяди» не имеют права вмешиваться не в свои проблемы. Господство одного из приведенных убеждений предопределяет сферу действия в политике. Рефлексия может быть нацелена на попытки подавления одного из убеждений, т. к. они оба обоснованы. Попытки перешагнуть патовую ситуацию дорогой обращения к критической теории и постмодернизму не решат проблему. Решение может возникнуть по мере политических изменений. Метаморфозы среды постепенно усиливают идеал всемирного общества, а появление новых государств влечет за собой расходы уже существующих государств. В каждом случае доходы не превышают расходы и не могут считаться оптимальной ценой самобытности. Государства причиняют большой ущерб природной среде. Проблемы экологии требуют переоценки международной этики. Одни политики и ученые мужи защищают право самоопределения, но согласны с установлением пределов государственного суверенитета. Иные работают над концепцией всеобщего блага на базе экологических приоритетов. На стыке приведенных проблем появляется основной вопрос: как найти такой способ реализации всеобщего блага, исключающего привилегии сильных и богатых государств и связывающего политическое действие с уважением прав всех культур мира соврменности? Международный порядок — это сеть договоров между государствами. Но договор как основа отдельного государства все более оспорим.

1.2 Понимание политических концептов: история, разница в подходах

В 20 веке развивались следующие факторы: рост числа государств и властно-управленческих аппаратов; рост числа международных организаций; шанс превращения каждого действия, стереотипа мышления и даже чувства в «событие» глобальной политики. Ни одно направление не предотвратило классических и современных форм насилия и манипуляции. Отсюда, нельзя причислять статус бытия существующим государствам. Нужно отталкиваться от постоянного колебания между бытием и небытием в политике. Чем далее существует то или другое государство, тем больше угроза превращения его в «онтологическую» реальность. Но шаткость государств еще не есть принцип исследования истории политики и теперешнего состояния государственности.

На приведенных фактах может базироваться модель расширяющейся политической вселенной. В этой модели значение событий и фактов устанавливается задним числом и «задним умом» политиков и их научно-религиозной обслуги. Отсюда политическая вселенная в значительной степени потенциальна, чем актуальна. Политическое время двигается не вперед, а назад, при синхронном сужении пространства в политике.

Принимаемая «субъектами» политики трактовка времени-пространства прямо влияет на понимание ими ответственности в политике. Но теория политической ответственности (или вины) в ее уголовном, моральном, политическом и мировоззренческом измерении (проект К. Ясперса) пока не имеет разработки.

Для этого требуется четкое знание о способах воссоединения в единое целое философских, аксиологических и прагматических элементов всех политических доктрин, программ и концепций. Данного знания нет. Классические, романтические и постклассические идеологии только в отрицательном смысле показывают то, коим будет вложенное в каждую из них содержание, как использованы итоги переосмысления эмпирии и какой последняя видится людям, принимающим участие в процессах политики. Отсюда, знание реальности на базе каждой из приведенных идеологий (на уровне интересов, чувств и символов) остается дискуссионным.

Существуют различные трактовки концептов. В нынешней философии науки под концептом понимается акт схватывания смыслов вещи (проблемы) в целостности речевого высказывания. Концепт вбирает следующие параметры: полнота смысла выражения в целостном процессе произнесения; субъектность, смыслоразделительная функция и смысловое единство речи; в отличие от понятия концепт — это продукт возвышенного ума (духа), способный творчески воспроизводить и собирать смыслы; концепт предельно субъектен и предполагает другого субъекта (слушателя, читателя), актуализируя смыслы. В ответах на вопросы и рождает диспут; память и воображение; направленность на понимание здесь и теперь; синтез способностей души: как акт памяти концепт ориентирован в прошлое, как акт воображения — в будущее, как акт суждения — в настоящее.

В последнее 10 — летие концептология (сходные термины — «концептуализм», «концептивизм») используется для исследования общих проблем социои культуролингвистики и рефлексии о грядущем гуманитарных наук.

Важное значение имеет историко-концептологический метод. Он имеет разработку Д. Б. Рассела для анализа физического, ментального и духовного насилия и основывается на изучении прямого, непосредственного и экзистенциального зла в христианстве и прочих религиях.

Данный метод противоположен религиоведению, основанному на сравнении, теории архетипов Юнга, феноменологии и структурализму. Для обобщения используется материал социологии и истории идей: «История концептов имеет двойственную цель: объяснить развитие концептов и понять сами концепты. Данный метод предполагает реальность и важность самих по себе концептов, поскольку не события беспокоят умы людей, но суждения об этих событиях. История концептов подобна традиционной истории идей, но отличается от нее по двум пунктам. Во-первых, история концептов опирается на социальную историю.

Во-вторых история концептов стремится к сочетанию «высшего» и «низшего» уровней мышления, теологии и философии, мифа и искусства, результатов сознательной и бессознательной деятельности. Концепт отличается от идеи тем, что он (1) имеет более широкое социальное и культурное основание и содержит в себе не только рациональный, но и более глубокие психологические уровни".

Концепт не метафизичен, не объективен и не субстанциален. Его восприятие объясняется психологическими и социальными установками наблюдателя.

Концепт — это то, что думают о нем люди. Он заключен в традициях представлений, получивших общественное признание во время их высказывания или позднее.

Традиция концепта вбирает в себя: верность образу; развитие, усложнение и дифференциацию во времени; большое множество идей; центральную идею; достижение главной идеи путем демонстрации того, что традиция в целом или отчасти не соответствует непосредственному восприятию тех или других концептов.

Христианство — более ярчайший пример истории концептов: «Истина христианства будет лучше всего раскрыта не исследованием его источников, а скорее наблюдением его развития в традиции… Персонификация зла получила наиболее полное развитие в иудео-христианской мысли. Этот метод признает важность социальной среды для формирования концепта, но самому концепту уделяет большее внимание, чем социуму».

История концептов обеспечивает: лучшие из возможных определений зла; представление о концепте зла изнутри человеческой психологии; показ процесса развития мышления о зле; интеграцию религиозно-философских формул зла с мифологией, искусством и поэзией; синтез с исторической социологией знания, глубинной психологией, феноменологией и классической историей идей; понимание проблемы зла и страдания. Данные примечания не исчерпывают проблемы историко-концептологического метода. Но в соответствии с темой сделаю следующую оговорку: физическое, политическое, ментальное и духовное насилие (если оно выходит за рамки права) было и остается злом.

Историко-концептологический метод основывается на подробнейшем изучении истории и формы христианства на данном этапе. Отсюда религиозно-идеологическое насилие и манипуляция включаются в предметанализа. Этим и разъясняется отбор теорий, способствуюющих движению в указанном направлении.

В нашем мире проходят экспериментальную проверку нетрадиционные политические формы (типа ЕС), базирующиеся на не полном согласии. Все больше внимания привлекает многосоставная демократия — поликультурная и базирующаяся на согласии форма правления. Также важны политические программы, основанные на основе контракта. Данные явления показывают, что стабильна и легитимна только эта форма правления, основанная на согласии индивидов и взаимопонимании народа и государства. Государство обязано поддерживаться до той поры, пока оно действует в соответствии с правилами морали. Но данные положения нуждаются в доработке по мере появления действительной политической угрозы: правительства либерально-демократических, постколониальных и постсоветских стран взяли под контроль избирательные процессы, а в состав настоящих и будущих политических клик рекрутируются индивиды, которые считаются, как «нормальное» указанное положение вещей. При этом обостряется проблема пределов демократии.

1.3 Политическая и аналитическая философия: сходство и различие

Термин философия для подчеркивания интереса к нормативной мысли. Выражение политическая теория значит не только нормативную, к тому же еще и эмпирическую мысль, стремящуюся к объяснения, но не оценке любых явлений. Политическая философия без разговоров высказывает оценки на базе выбранного метода исследования. Но не факт, что далее не вытекает методологический пуризм. Напротив, круг возникающих задач обширен. Значит вопрос о возможностях определенной области знаний не меньше значителен для нормативных целей, ни сколько вопрос о настоящем состоянии дел в данной области. Размышление приводит к суждению — политическая философия не должна замыкаться в небольшой группе специалистов, которые изучают конкретные ценности и области. Отсюда вытекает вклад различных дисциплин науки, а именно: аналитической философии, экономической теории, социологии, политологии, правоведения, историографии), в политическую философию.

Если разговор идет о политической философии, то ее цель заключается в определении видов политических институтов, необходимых для эффективного функционирования и прогресса общества. Но в обыденных обстоятельствах данные институты не имеют свободы от многообразной социокультурной детерминации. Отсюда, вытекает, что политическая философия не должна обеспечивать индивидов знанием о том, как они обязаны вести себя в мире несовершенства. В нем не существовало и не существует идеальных институтов. Личности, стоящие у подпитки власти, все время используют политические институты в собственных интересах. Теория не имеет ЦУ, коими индивидуумы могут руководствоваться при решении проблем политических обязанностей.

Кроме того присутствует небольшое и глобальное понимание политических институтов. В 1 — ом случае в их состав включена избирательная система, парламент, система отбора лиц в институты исполнительной власти и т. п. Во 2 — ом случае в состав политических институтов включены все правовые, экономические и культурные институты, появившиеся в итоге деятельности в сфере политики.

Сейчас немного информации об аналитической философии. В протяжении последних двадцати — тридцати лет политическая философия заняло центральное место, как предмет интереса аналитической философии. Но, данный статус у нее уже был в 19 веке, хотя в первой половине 20 века она его утеряла.

В неаналитической традиции тяжело установить актуальность тех или других течений. Неаналитическая традиция вплотную связана с личностями из прошлых лет, и поэтому присутствие музеев восковых фигур и философии ту чувствуется повсюду. К примеру, нынешний постмодернизм (в частности — французский вариант) невозможно осмыслить без учета наследия Фридриха Ницше. Постмодернисты считают Ницше — пророком, предвидевшем упомянутую интеллектуальную моду. Это же можно сказать об иных фигурах, кои не спрятаны в хранилище музея.

И наконец, политической философией занимаются представители различных дисциплин науки, ссылаясь притом на труды, относящиеся к разнообразным областям знаний. По любому происходит концентрация на междисциплинарных задачах. Но дисциплинарные различия преподносят массу трудностей. К огорчению, здесь не место их обсуждения. Можно надеяться, что коллеги заметят междисциплинарную связь политической концептологии с аналитической политической философией. По крайней мере, узнают о различных направлениях современной политической философии. А профессионалы смогут ориентироваться, что происходит в иных областях знаний.

В Советском Союзе не существовало политической философии. Ситуация изменилась в девяностые годы, но категории и объяснительные схемы исторического материализма по настоящий момент владеют умами. Данная тенденция базируется на множестве аспектов, в т. ч. особенностями логического менталитета в России: неодназначность и отказ от требования непротиворечивости при объяснении действительности; апеллирование не понятиями и высказываниями, именно — объектами, не имеющими логического статуса. Для полемики с приведенной тенденцией можно использовать аналитическую политическую философию, основанную на противоположных доводах.

В частности, методологический выбор произростающей российской политической философии еще задан марксизмом, неомарксизмом, экзистенциализмом, ницшеанством, феноменологией, структурализмом и постмодернизмом, сформировавшихся в процессе критики Просвещения.

АФ представляет иную стратегию разработки проблем политической теории и практики — связь философских, экономических, социологических, политологических, правовых и исторических аспектов анализ для решения приведенной проблемы.

Философский анализ основывается на: отбрасывании социогуманитарного знания в той степени, в коей на его предмет, структуру и проблемы имели влияние: Руссо, Гердер, Гегель, Маркс, Кьеркегор, Ницше (и др. мыслители разных стран); отказ от всех стилей философской мысли, которые сложились под влиянием религии, политики, экономики, культуры и медицины. Аналитическая политическая философия — это нормативное мышление о социальных и политических институтах, нужных для политической деятельности и к тому же систематизация когнитивных и социокультурных барьеров критики и преобразования социально-политических отношений и институтов.

В 1-ой половине 20 века аналитическая философия не трогала проблемы политики. Это разъясняется квалификацию ценностей как ненаучной проблемы и определением фактов как предмета эмпирических дисциплин, а не философии. В шестидесятые годы происходит применение методов и концепций аналитической философии для анализа политики. Формулируются 3 задачи: анализ политических воплощений ценностей свободы, равенства и демократии; исследование взаимосвязи философии и экономики; познание корреляций комплексов ценностей с политическими институтами. В начале семидесятых годов Д. Ролз сотворил теорию справедливости для обоснования универсальных политических ценностей современного общества и синтезировал ее с методом рефлексивного равновесия. Данная стратегия — стратегия обоснования нормативно-оценочного мышления в едином для установления принципов справедливой организации общества. Политические институты обязаны соответствовать принципам справедливости. Исследование ценностей и есть поиск нужной политической позиции и не сводится к критике культуры. Политическая позиция основывается на методах рефлексивного равновесия и контракта. Если возможность пользы и успеха неизвестна, то индивидуальный выбор консервативен в независимости от социальных структур. Но индивидуальная и социальная польза (материальное благосостояние, социальная карьера, престиж и т. п.) не оправдывают манипуляцию каждым из факторов свободы.

Данные выводы Ролза подверглись критике теоретиками экономики рынка, феминизма, коммунитаризма, анархо-капитализма. В результате критики сформулирован вывод о нереальности реализации справедливости в ряде причин: недоступность информации; раздел современного мира на государства, включенные в международные сети торговли, права и управления; гендерное неравенство; разделение публичной и приватной сфер; ложность идеалов «свободы от ценностей» и автономного индивида; отсутствие конкретно-социологической информации о всех фактах несправедливости; неисторичность, нереалистичность и тоталитарные тенденции теории справедливости Д. Ролза. Параллельно изложены продуктивные идеи: все государства аморальны, т. к. облагают налогами, применяют физическое насилие и пользуются монополией на легитимное применение силы; государство как политический институт не может быть гарантом права и справедливости; свобода выбора — это ниспровержение всех государств, кроме минимального; его задачи — защита граждан от насилия, воровства и мошенничества; политика должна базироваться на ценностях локальных обществ, а не государств; политическая теория должна быть разработана на основе множества социологических теорий.

Новая аналитическая политическая теория (1980;2000 гг.) — это отзыв на теорию справедливости. Центральный предмет спора — значение контракта в установлении справедливости. В зависимости от его оценки контрактуализм делился: экономический; политический. Экономический сформулировал следующие положения о природе контракта: взаимная польза сторон, интересы и убеждения сформированные до контракта; взаимовыгодные уступки для выигрыша всех сторон; исключение обмена, при котором присутствует влияние одной стороны на другую. Политический контрактуализм основывается на других посылках: контракт необходим для сторон; есть итог обсуждения общих интересов; должен устоять в дискуссии; предполагает одобрение всего (или большинства) общества. Сформулированы, к тому же и общие выводы: в политике интеллект значителен более, нежели в экономике; наиболее предпочтителен социальный порядок, избранный, как следствие нейтрального диалога — ни один индивид и концепция блага не считаются ущербнее остальных.

Основные сферы анализа аналитической политической теории — политическое благо и политический выбор. Теория блага это комплекс объективных требований, им должны удовлетворять политические ценности. Теория выбора — это принципы классификации подходов к установлению политических институтов. Основные посылки теорий политического блага и политического выбора — универсальный персонализм и ценностный солипсизм. Политическое бытие — это столкновение политических институтов и индивидов. Персонализм — это принцип, по которому благо и зло людей в зависимости от политических институтов. Персонализм не признает доминирование общих интересов и политических институтов (народов, обществ, государств и культур) над индивидуальными интересами. Жизни людей не должны быть связанными с бытием государств и других политических институтов. Политические ценности не зависят от аспектов оценки. Институты должны соответствовать благу индивидов, а не напротив. Равенство — главнейшая ценность современности. Смысл политических институтов определен их ценностью для индивидов. Отсюда логично происходят следствия: политические институты не имеют надындивидуального смысла; социальные привилегии индивидов не могут быть политической нормой; государство никак не политическое благо; политическое благо — это применение в политике принципа равенства.

По принципу нормативно-оценочного солипсизма, любая ценность может стать главной политической ценностью и аспектом политической оценки.

Есть внесоциальные (благосостояние, счастье, польза, негативная и позитивная свобода), социальные (культурная гармония, социальный порядок, политическая стабильность, правопорядок) и промежуточные (активное и пассивное равенство) ценности. Внесоциальные ценности (польза, негативная свобода, личная автономия, благосостояние и пассивное равенство) есть центральные политические блага, факторы политической оценки и повод для политических дискуссий. Демократия, правопорядок и пр. и есть ценности только в такой мере, в коей провозглашаются ценности вне социума.

Следовательно происходят важнейшие политические следствия: свойства изолированного индивида — центральный фактор политических ценностей; изоляция индивидов — социальная, политическая нормы; политика — это процесс доказательства главной ценности политических решений в сравнении с бытием массы индивидов; если такие доказательства отсутствуют, политика обращается в область абсурда; социальные и промежуточные ценности нужно отделить от государства и иных политических институтов.

Для описания отношения между политическим благом и политическим выбором аналитическая политическая концепция ввела разницу консеквенциализма и деонтологизма. Консеквенциализм считает реальным и нужным применение репрессий для создания свободы. Деонтологизм полагает, что необходимость свободы может и должна обходиться без репрессивных мер. Каждая ценность может быть реализована при помощи консеквенциалистской и деонтологической стратегий. При исследовании политических институтов нужно учитывать разницу институционального обеспечения и уважения ценностей. Государство и иные политические институты должны соблюдать ценности в 1-ом и 2-ом смысле слова. Но складывается и разрастается конфликт указанных стратегий. Конфликт не урегулирован ни в одной стране мира. При функционировании государства актуальное обеспечение ценностей всегда сопряжено с нарушением массы подзаконных актов. И следствие, административно-распорядительная деятельность государства также является областью абсурда.

Консеквенциализм и деонтологизм используются тоже для классификации политических концепций современности. Политический выбор может быть определен как достижение обозначенных ценностей, как решение, свободное от них. Данное различие — база теорий политического блага и политического выбора. Политическое благо это решение субъекта о выборе намеченной ценности в пространственно-временных обстоятельствах для ее реального воплощения. Но консеквенциализм не выработал теорию соотношения средств и целей, в применении к указанному месту и времени и отрицает значимость ценностей в политическом бытии. Деонтологизм не снимает ответственности с людей за любой выбор. Под данным углом зрения желательно рассматривать ретроспективу политических взглядов политических взглядов, доктрины, государства и институты.

Демократия является запрограммированной инерцией процессов и институтов в области политики. Выборы рождают дилемму шаткого большинства. Нестабильность — следствие процедур в политике, в сфере демократии, при которых избиратели голосуют за бессмысленные и ущербные для общества решения.

Принцип большинства и ссылка на общие интересы населения в избирательных кампаниях потеряли смысл. Демократия не решает проблему всеобщего блага. Отсюда каждое вмешательство государства в процессы рынка весьма спорно. При каждом вмешательстве государства в рыночные отношения «ребром становится» проблема реализации выбора. Если государство вырабатывает и претворяет экономическую политику, все решения в указанной сфере надо исследовать с помощью описательной, но не нормативной политической модели.

Теория общего блага не позволяет дать разумного описания обязанностей правительства. Теория — альтернатива государства полагает описание важных и побочных критериев низкой эффективности правительства и аппарата управления. В настоящий момент в экономике применяется неэпическая теория человеческого поведения. Данная теория стала частью экономического дискурса и заменяет описание оценкой людского поведения. Отсюда, истины и выводы экономической либеральной теории не исполняют дескриптивной функции. А реальные политические и социальные институты претворяют идею о плохом из возможных миров.

Для анализа данного мира используются методы социологии. Конкретно, сравнительный анализ теорий — Э. Дюркгейма и М. Вебера дает возможность придти к общим выводам: теория Дюркгейма зависима от цепочки недочетов. Центральные из них имеют отношение к проблемам политического свойства, отношения государства и морали, отношения морали и социальной структуры. В реалии вторичные социальные группы как масса клик, независимых от обязанностей перед государством. Их существование не может быть необходимым условием государства. У Дюркгейма нет четкого определения аспектов политического общества. Цели государства нереально вывести из знания о том, чем государство в действительно занято. Качественный и количественный рост государственных функций рождает массу нереальных положений. Функционирование государства рождает проблему классификации видов политического абсурда. Сильное государство ник чему для развития индивидуальной морали. Напротив, стойкость индивидуальной морали проверяется отсутствием государственной поддержки. Без социологических исследований тяжело понять, улучшить и оценить социальную мораль.

С обратной стороны, Вебер игнорирует различие харизмы — конструктивной и деструктивной. Он перемешивает политическую инновацию и стагнацию, и харизму с бюрократией. Он строго не определяет политическую инновацию. Бюрократизация очевидна не только для социалистических (так считал Вебер), но и для капиталистических государств. Политики порой не стремятся, а бюрократия подчас сопротивляется социальным метаморфозам. Нет этически нейтральных факторов и эффективно действующих менеджеров.

По либеральному шаблону, политические институты независимы от детерминации конкурирующими сторонами, а кумир нейтральности государства является образом определенных ценностей. Такой подход рождает дилеммы, которые не в состоянии решить либеральное государство. Нейтральность воплощает конфликт социабельности с мерой ее воплощения в политических институтах. Чувство социальной принадлежности, отождествление индивида с обществом и социальной ролью — мимолетные характеристики индивида. Индивид имеет различные идентичности при достижении обозначенных целей в пространственно-временных обстоятельствах, от коих зависит чувство социальной принадлежности. Если оно конституирует идентичность, разница случайных и необходимых свойств пропадает. Отсюда нужно отталкиваться из столкновения чувств социальной и государственной принадлежности.

Аутентичное общество — данная мера независимости граждан от государства и воспроизводство общины на уровне политической рефлексии. Для нормальной жизни нужно участвовать в делах социума, а не государства. Социальные метаморфозы, осуществляющиеся недовольными индивидами, параллельно уменьшают и усиливают социальные чувства других членов общества. Общие цели и ценности рождаются только в аутентичном обществе. Однако его реальность должна быть доказана методами, более достоверными в сравнении с психологией.

При выборе политических решений/программ/ценностей смутные посылки обычно не могут стать предметом эмпирических исследований. Это порождает безостановочную дискуссию о специфике нынешнего общества, в которой перемешаны дескриптивные и нормативные факторы поведения людей. Для преодоления этой дискуссии необходимо учитывать специфику мнений о тенденциях. Количество аспектов изменения социальных тенденций беспредельно. В политике изменение суждений о тенденциях это следствие изменения индивидуальных суждений для адаптации к изменившимся обстоятельствам. Данные метаморфозы выражены в политических оценках, взглядах, теориях и аргументах. Истинность суждений о тенденциях всегда имеет проблему. Общественный аргумент от тенденции становится началом ее изменения и разрушения. Открытие тенденции нередко изменяет убеждения политики. Строгой методы анализа данных изменений не существует.

Отсюда, индивидуальный выбор не есть основание социальных приоритетов, а социальные и политические институты не воплощают указанный выбор. Этот выбор невозможно воплотить на практике. Требуется пересмотр принципов справедливости и суверенитета, сформировавшихся в Новое время и до сих пор легитимизирующих государственный беспредел.

Аналитическая политическая наука рассматривает распределение власти и соотношение между намерениями властвующих и социальными последствиями, к которым они привели. Намерения укрепляются в политструктурах и обретают самостоятельность, создавая преграду другим способам осуществления власти. Социальные и политические структуры — продукты массы мимолетных следствий деятельности множества субъектов. Так и определяется основная проблема АПН: как человеческие действия воплощаются в жизнь с помощью структур, в коих воплощены предшествующие уклады социальных сил?

При ответе на вопрос нужно учитывать феномен зыбкости демократии. Он выражен в невежественности избирателей, безответственности элит, недочетах политического рынка и отсутствии соответствия модели взаимных услуг в настоящей политике. В большинстве люди не выполняют функции гражданина. Отказ от участия в выборах — распространенный способ индивидуального поведения. Демократия считает нормой незнание избирателей. Избиратели идут по линии чувств, а не разума. Отсюда институт выборов иррационален и потерял смысл.

При демократии присутствует безответственное осуществление власти политическими элитами. Периоды внутренней политики определены воспроизводством глобальных структур на различных уровнях власти. В данных структурах акцентирован выбор группы лиц и организаций, власть которых не зависит от процедур демократии. Следовательно, диспропорция власти — закономерность демократии универсального типа. Она усугубляется структурной властью среднего избирателя и отношением между центром и периферией внутри страны и на международной арене. В итоге демократия воспроизводит колонизацию внутри страны и за рубежом. Демократия воплощает надежду на смягчение экономической эксплуатации и политического угнетения путем регулярной смены правительств и парламентов. В социализме воплощение надежды на справедливое распределение богатства и финансов. В 20 веке обе надежды потерпели крах. Носителями несоответствия при социализме оказались лица и группы, политически ответственные за обеспечение равенства. Нормативная же теория демократии не учитывает мимолетный социально-исторический характер прав и свобод. Для прогресса дескриптивной теории демократии нужно синтезировать критику теории прав человека с критикой конкретных обществ и социальных ситуаций и откинуть иные варианты авторитаризма. Данный политический строй состыковывает свойства экономической эксплуатации и политического гнета под личиной «развития экономики». Нормативное политическое знание вбирает легитимизацию, критику и делегитимизацию всех политических факторов, течений и систем. Указанные цели не в целом воплощаются в аналитическом правоведении и аналитической философии права.

Оба направления изучают природу и легитимность государства как источника права, а также конкурирующие концепции природы права и юридические аргументы при выборе, интерпретации и применении законов. Выводы современных концепций политического реализма, экономического, критического и феминистского анализа права состоят в следующем: уголовное судопроизводство и конституционное право неэффективны; гражданское судопроизводство зависит от материальных интересов индивидов и групп. Установленные и фактически исполняемые законы отождествляются; невозможно строго определить цель, эффективность и политические последствия любого закона и законодательства в целом; на процессы применения права влияют лица, группы и организации; правовой формализм невозможно воплотить в социальную жизнь и юридическую практику; юристы смешивают правовую идеологию и социальную реальность; юридические дискуссии не решили ни одной социальной и политической проблемы; определение границ свободы порождает юридическую казуистику; каждый закон имеет одновременно положительное и отрицательное содержание; чем больше государство и политика довлеют над правом, тем ниже его эффективность; правовое регулирование социальных отношений неэффективно; перспективы юридического регулирования социальных отношений зависят от меры противостояния права государству и политике. На основании аналитической политической философии легитимность можно определить как такое воплощение постулатов свободы и равенства, при котором согласие граждан с любой властью любого правительства минимально.

Все властные структуры, лица и группы находятся под постоянным подозрением большинства общества. Люди обращаются к власти в исключительных случаях, отсюда все политические институты находятся на грани краха. При маленьком шансе граждане выказывают гражданское неподчинение и при малейшей необходимости опрокидывают власть. На этом пути обретает особенную значимость — братство.

Братство не сводится к выбору между нейтральностью и общим благом, автономией и общими целями. Проблема братства заключена в разъяснении аспектов национализма, а также схем, которые он предлагает для управления в рамках национальной общности. Если политическая реальность нации определяется государственными границами, то проживающие в таких границах граждане не являются братской общностью. Принципы равенства и свободы, выстроенные на либерализме, не выходят за рамки государственных границ. А коммунитаристские течения всеобщего блага и достойной жизни не являются общими, т. к. модифицируются государственными границами. Поиски оснований принципа братства остаются актуальной проблемой, не разрешенной ни классическими, ни постклассическими идеологиями. В сравнении с тотальной критикой нынешнего индустриального общества и основных идеологий современности проблема братства — один из слабых пунктов коммунитаризма.

Сепаратизм создает угрозу мифу о неизменности государства, тогда как автономизм нацелен против суверенитета. Сецессии не крушат принцип современного международного порядка, по которому отношения суверенных государств регулируются международным правом. Успех автономизма приведет к тому, что суверенное государство будет исключением, а не правилом присутствующего миропорядка. Проблема сепаратизма решаема в рамках существующей структуры международного права и международных отношений. Сепаратизм — это исключительная реакция на конфликты и схватку групп за самостоятельность внутри государств, граница на шкале данной борьбы. Аргументы за и против отделения разрешает систематизировать проблемы групповых конфликтов, включая оправдание сепаратизма.

Часто распространены следующие аргументы права групп на сецессию: ликвидация последствий прошлых аннексий; самозащита; дискриминация в распределении. Сецессия — это разрыв прежних политических обязательств и переход территории под власть нового государства. Следовательно каждый аргумент за отделение обязан обосновывать права сепаратных групп на эту территорию. Для сотворения теории сецессии нужно рассмотреть не только аргументы за, но и против отделения. Чаще всего популярны 2: преодоление анархии; избежание политических торгов, подрывающих принцип большинства. Сецессия — последняя форма разрешения групповых столкновений в государстве. Теория международных отношений разъясняет и обосновывает сферу и пределы действия массу прав сецессии. По мере всеобщего согласия с этой теорией возможна радикальная метаморфоза существующих концепций государства, суверенитета и международного права.

До сей поры есть классическое убеждение: суверенитет есть абсолютное благо, а иные государства не должны вмешиваться в чужие дела. Эти убеждения обоснованны, но приоритет одного из них определяется политическими действиями. Теоретическая рефлексия может быть направлена на попытки подавить одно из них.

Права человека не ограничиваются понятием «свобода». В их базе заложена идея автономного индивида, который устраивает жизнь по собственному усмотрению.

Данная идея включает достойную жизнь в соответствии с нормами субъективности, выбора и личной ответственности. Любой из людей ценит собственную субъективность и на базе запрета противоречия обязан оценивать жизнь иной другой субъективности.

Если индивид отрицает субъективность иного человека, его рассуждение и поступки нерациональны. Итоговое решение указанного вопроса включено в область метаэтики. В каждом случае субъективность играет главную роль в дискуссиях современности по правам человека. Привлекательность прав человека разъясняется тем, что они дают гарант каждому индивиду на право жить в соответствии со своими чувствами и разумом. Такова современная идея принципа Канта: человечество в каждом индивиде есть цель сама по себе, а не средство достижения других целей. Важнейший моральный факт человечества — способность каждого человека пользоваться субъективностью согласно практическому разуму.

Но большинство людей руководствуются своим и чужим своекорыстием. Следовательно, мы видим, как вытекает физическое, политическое и духовное рабство как подвиды несамостоятельной жизни. Государство современности закрепляет эти виды рабства.

В их среде главную роль исполняет собственность. Нынешняя теория собственности — это легитимизация частной собственности путем исследования и интеграции ее политических, экономических, правовых, психологических и социологических аспектов.

Но легитимизация частной собственности стоит перед неразрешимой дилеммой: как устранить разрыв между всеобщей ценностью как начальным пунктом аргументации и спецификой конкретных систем собственности, которые нуждаются в легитимизации? Элементы каждой реальной системы собственности противоречат друг другу и не хотят согласования. Фактами такого противоречия может быть ряд концепций собственности. Непротиворечивая легитимизация собственности нереальна по причине синхронной связи и конфликта между собственностью, свободой и производительностью труда. При том приходится использовать только те части обоснования, которые могут выдержать теоретическую критику и политическое противостояние. Но для реализации подобной системы собственности нужно или установить мировую демократию, либо ограничить частную собственность в пользу распределения. Но все же детализированный анализ существующих концепций показывает, что все аргументы, обращающиеся к правам, не в состоянии ни адекватно описать, ни обосновать общество, в котором одни индивиды обладают огромной собственностью, а у других нет ничего. Шаблон права собственности как законного права человека в лучшем случае шарлатански используется для обоснования вопиющего неравенства нынешних обществ.

Перемена одного аргумента в общей цепи аргументации ведет к другим обратным выводам. При создании общей теории собственности встает проблема пределов обоснования. Частная собственность не может быть обоснована никакими индивидуальными аргументами. Попытка же связи разных концепций для создания всеобщей теории собственности диктует отвергнуть настоящее бытие любой системы собственности. Все большее количество профессионалов предлагает реформировать институт частной собственности. Чем более рынок влияет на реальность современного мира, тем более потребность реформы. Таков основной вывод теперешней теории собственности, непосредственно синтезированный с вопросом о справедливости.

В основании человеческого стремления к справедливости заложены не столько реальные потребности, сколько жадность, эгоизм, зависть. Следовательно справедливость часто становится суррогатом морали. Честный человек частенько сталкивается с ситуациями, в которых дихотомия «эгоизм-альтруизм» выплескивается за пределы справедливости и не решает проблему распределения.

Есть целая сфера опосредованных социальных чувств и способов поведения. Они смешивают справедливость и альтруизм, передают реальные и мнимые предметы во имя справедливости или являются добровольной реализацией справедливости.

Эта сфера конституируется солидарностью, которая сдерживает общество от крушения. Справедливость — это социальное свойство, определяющееся традициями, культурой, смыслами и практиками. Для анализа генезиса, воспроизводства и модификации нормы справедливости необходима разработка понятий и выводов чистой теории справедливости. Данная теория невозможна без использования разнообразного эмпирического материала, привести в систему который способствует понятие эффективности.

В нынешней политической теории фиксирован конфликт равенства и эффективности (по теории Гоббса), обусловленный зависимостью производительности индивида от стимулов. Индивидуальные стимулы нужно использовать для производства огромного количества товаров, подлежащих распределению, и преимущественного вознаграждения эффективных производителей большей долей богатства, доходов и потребления в сравнении со средним уровнем. Ролз ограничил выбор возможных результатов для ликвидации неопределенности эффективности (по теории Парето). Ролз делает акцент на значении неясных ценностей и целей (беспристрастие, достоинство, автономия индивида). Гоббс в аналогичном случае ссылался на эпистемологическое незнание.

Коуз использует рыночные ценности для совершения сделок, позволяющих выходить за границы закона. Ролз использует фактор равенства для элиминации массы возможных политических решений и формулировки императива: мало обеспеченные должны жить лучше всех. Вслед за Гоббсом Ролз исследует общую структуру политико-правового порядка и (в отличие от Коуза) не занимается частными взаимодействиями в границах установленного политико-правового порядка.

Аналитические дисциплины сформулировали цепочку конкретных проблем, категорий, понятий и принципов анализа философских, экономических, социологических, политологических и историографических факторов политического бытия и мышления. Отсюда, выводы аналитических дисциплин, возможно, применять для оценки состояния всех перечисленных наук и для описания, оценки политического преображения в РФ. Симбиоз аналитических дисциплин показывает иную в корне структуру познавательных и практических проблем теории политики.

Аналитический подход к политической теории дает возможность уточнить ее главные понятия и дать строгую систематизацию возникающих проблем. Дальнейший этап — эмпирическая проверка всех сформулированных положений в контексте истории и функционирования конкретного общества и государства. Для этого нужно пересмотреть существующие концепции и практику прикладной политологии, т. к. она в большей степени находится в зависимости от политической конъюнктуры.

2. АНАЛИЗ ПОЛИТИЧЕСКИХ КОНЦЕПТОВ

2.1 Политическая концептология как междисциплинарный подход к исследованию

Жизнь сегодняшнего коммуникативного общества, в конце концов, начинает определяться противоречиями, рождаемыми разницей ценностных ориентаций между индивидумами и социально-политическими реалиями, что выражено в подъеме степени ценностной конкуренции.

Анализ и как следствие преодоление, как принято, ценностной конкуренции может быть благодаря развитию концептуального междисциплинарного исследовательского подхода. Очень хочется подчеркнуть то, что внедрение которого, в общем, то, дает шанс выработки универсально-значимых методик анализа ценностей. Было бы плохо, если бы мы не отметили то, что политическая концептология может быть подходом, способным как бы преодолеть этот барьер. В. П. Макаренко рассматривает как бы политическую концептологию как междисциплинарный подход к исследованию, осознанию и моделированию политической действительности в ее взаимную связях со всеми областями социальной природной действительности. Все давно знают, что концептологическая методология в итоге интеграции методик также предоставляет возможность выработки более обще пригодной методологии понимания ценностных, аксиологических свойств, присущих политическим концептам и концептуальным образованиям, выражающимся в ориентире, стремлении человечества к тому, что значимо для любого из них.

Проанализируем механизмы анализа аксиологической части концептуальных образований, в отличие от понятий, содержащих лишь информацию объективного нрава.

Концепты включают аксиологическое поле, формирующиеся под действием ценностной стороны реальности. Концепт — это ментальное образование, функционирующее в разных сферах публичного сознания (в научном, политическом, философском, религиозном, идеологическом, обыденном), коим соответствуют определенные виды дискурса. Необходимо подчеркнуть то, что политические концепты имеют не считая понятийного, к тому же образное, аксиологическое, поведенческое, этимологическое и культурное измерения.

Сложность анализа концептуальных образований, рождаемых плюрализмом ценностей, можно связать с анализом способностей самих ценностей, с исследованием закономерностей появления их развития в социально-политической действительности.

Ценности — мыслительные образы, фиксирующие рвение человека к, как все знают, тому, что предстает для него как важное, как нужное.

Аксиология — (от греч. axia — ценность и logos — учение) — философская дисциплина, изучающая категорию «ценность», свойства, структуры и иерархии, как принято, ценностного мира, методы его познания и его онтологический статус, также природу и специфику ценностных суждений.

Для исследования концептуальных образований, которые часто отражают ценностные тенденции, присущие данной реальности, можно, в конце концов, применять механизмы субъективации объектов исследования, которые включены в состав ресурсов концептологии. Личностный опыт индивидума как раз отражается в содержании концепта, отождествляясь с эпистемологической социально-политической парадигмальной определенностью.

Личностный опыт — это процесс и итог проживания и переживания человеком социально-культурной либо социально-политической определенности, его внешних и внутренних отношений с реальностью. Все знают, что во внутренних отношениях личностный опыт представлен взаимосвязанными и взаимодействующими мыслительными формами, которые во внешних отношениях, в конце концов, воспроизводятся как поведение и деятельность человека.

Таковым образом, находится, что ценности в значимой мере появляются в итоге работы личного сознания и как бы являются элементом личного опыта человека. Как бы это было не странно, но ценности выступают как мыслительные образы коллективно-личностного восприятия мира, фиксирующие рвение человека к тому, что значимо для него само по себе и что описывает предметную направленность его активности при установлении как бы социально-политической формы его отношений с реальностью.

Ценности — это рвение к важному для самого себя. Всем известно о том, что выделить что-то как значительное человек может в итоге исследования, оценки либо сопоставления опыта. И даже не надо и говорить о том, что проблема, стало быть, заключается в том, какие механизмы разрешат это сделать с ценностями больших концептуальных образований? Эту познавательную операцию можно, наконец, выполнить в процессе исследования концептуальных образований с учетом ценностной специфичности в рамках определенного коммуникативного дискурса. Возможно и то, что данная методология наконец-то разрешит индивидумам, стало быть, ориентироваться в плюральном пространстве концептов и ценностей, которыми заполнена сегодняшняя социально-политическая действительность.

А.В. Лубский говорит, что такового рода ориентация реальна и уже как бы работает в рамках тенденции, в какой, наконец, возникает тип ученого, «способного быть, как мы привыкли говорить, субъектным в производстве новейших научных познаний о политической действительности. Вообразите себе один факт, что эта субъектность наконец-то проявляется в свободе научного творчества, которая выражается в том, что ученый, преодолевая „методологический прессинг“ дорогой самоутверждения и самоактуализации, становится „автономным исследователем“ и присваивает для себя право также выбирать методологические основания собственной профессиональной деятельности и создавать личностно направленные картины изучаемой политической реальности».

Выходит, так что исследователь не считая понимания социально-политического контекста, получает возможность сопоставить собственную мировоззренческую парадигму, субъективируя объект анализа. И даже не надо и говорить о том, что тем он имеет возможность вносить конфигурации, выстраивать определенную линию развития политической действительности, которая, в общем, то, зависит от его мировоззренческой парадигмы, формирование которой, в общем, то, происходит на базе своего социально-политического опыта.

В границах данного перехода формируется новейший тип методологического сознания. Возможно и то, что субъект социально-политического деяния наделяет исследуемый (анализируемый) объект своим ценностным оттенком.

Тем он, стало быть, преобразуется из природного объекта в продукт субъективного творчества и личностную действительность за счет внесения в него ценностных, поведенческих, этимологических и культурных оттенков, что приводит к изменению исследуемого объекта. Аксиологический оттенок, сумма взглядов, отраженных в личной мировоззренческой парадигме, которая как раз формируется на базе коллективного сознания с учетом личного опыта — это процесс личной субъективации. Необходимо подчеркнуть то, что ценностью в нем как раз оказывается хоть какой предмет, владеющий значением для индивидума либо для членов какой-нибудь социальной группы.

Исследование этого процесса может быть благодаря методологическим ресурсам концептов, междисциплинарным подходам к исследованию, анализу, также средством сопоставления концептуальных образований (в близких эпистемологических рамках), содержащих не считая понятийного вида еще ценностные, поведенческие, этимологические и культурные образования.

2.2 Политические концепты нашего времени и проблема их опровержения на современном этапе

политический концепт философия теория На политическом пространстве сегодняшней РФ прогрессирует масса политических процессов. Всем известно о том, что для нас больший энтузиазм как бы представляет развитие целостного политического процесса, приведшее к значимым изменениям и в форме правления, и в содержании политического режима. Само — собой разумеется, иными словами, идет речь о коренных конфигурациях в политической системе государства. Очень хочется подчеркнуть то, что естественно, что в связи с этим перед нами особенно ярко становится проблема опровержения обычных политических концептов. Начавшийся в 2008 году, как всем известно, очередной шаг государственных преобразований в РФ был сопряжен со сменой идейного концепта, символизирующего еще одну попытку аргументации со стороны Власти как бы избранных путей реализации реформ. Несомненно, стоит упомянуть, что предложенная ранее для обоснования политики второго российского президента концепция, как многие думают, «суверенной демократии» встретила суровую критику со стороны экспертных кругов как в РФ (В. Соргин, И. Клямкин, О. Крыштановская, Д. Орешкин и пр.), так и за рубежом (Г. Хейл). Надо сказать то, что ответом на обрушившуюся как со стороны научного общества, так и со стороны практиков критику по отношению к концепции «суверенной демократии» стал выбор модернизационной теории в качестве идейного проекта, легитимирующего избранный курс реализации государственных преобразований. Базисные концепты и идейные принципы модернизации страны были сформулированы в также веб-статье Д. Медведева «Россия, вперед!». Необходимо отметить то, что программные задачи по достижению заявленных в статье целей были, в конце концов, обозначены Д. Медведевым в Послании Федеральному Собранию РФ от 12 ноября 2009 г. Обращение российской Власти к идейным концептам теории модернизации обосновано целым рядом конфигураций, произошедших за период реализации государственных преобразований, в системе ценностей русского общества, научном и политическом дискурсах. После обрушившейся всесторонней критики в 1960;х гг. модернизационная парадигма претерпела, как все знают, суровые содержательные трансформации, приведшие к возникновению целого ряда неомодернистских концепций: теории социокультурных конфигураций Р. Инглехарта, теории «хорошего общества», концепции устойчивого развития, теоретические модели локальной и государственной модернизации. Все знают то, что систематизируя опыт удачных и неуспешных, «конфликтных» модернизаций, неомодернистские теории как бы дают целый ряд моделей, методологий перехода от обычного типа общества к современному, и дальше — от современного к постсовременному. И даже не надо и говорить о том, что основным достоинством предлагаемых в рамках неомодернистких концепций методологий оказывается возможность учесть социокультурные причины, геополитические и внешнеэкономические условия модернизации, индивидуальности доминирующих в переходных государствах политических режимов.

Надо сказать то, что в практическом плане довольно адаптивная методология обновленных модернизационных концептов как раз разрешает спроектировать разные варианты, модели модернизации в зависимости от степени влияния аспектов, сопряженных с национальными особенностями сформировавшейся системы ценностей общества, традиций управления государства, характера экономики и моделей экономического поведения социума. С. Хантингтон показывает возможность модернизации и без вестернизации, перехода на современный тип экономики, системы отношений общество — государства без смены культурного кода, без отказа от национальной идентичности.

Новейшие индустриальные страны Юго-Восточной Азии удачно модернизировались без ломки традиционных структур общества, базируясь на тех традиционных ценностях, которые смогли бы обеспечить реализацию новых задач, отвечающих целям прогрессивного развития государства. Общинный характер общественных отношений, иерархическая пирамидальная система управления, восприятие обществом и политическими элитами целей государственного развития органично вливались в задачи модернизации, дав разрешение юго-восточным обществам выйти на более высокий уровень экономического развития.

Сформулированный в рамках неомодернистских концепций подход имеет обширную методологию для исследования особенностей трансформационных процессов в России. Цивилизационные архетипы российской национальной ментальности и политической культуры всегда играли одну из ведущих ролей в определении путей общественно-политических преобразований России.

С доминантой патриархально-подданнических архетипов российской политической культуры ряд авторитетных исследователей связывают несостоятельность большинства либерально-демократических реформаторских инициатив второй половины 1980 — начала 1990;х гг. В идеологическом смысле «адаптированные» современные варианты модернизационных концептов задают систему коммуникационных кодов, позволяющих легитимировать уникальную национальную модель модернизации России. Аргументация, основанная на системном анализе социокультурных факторов модернизационных процессов, помогала разъяснить многообразные «отклонения», появившиеся в итоге предыдущих государственных реформ. В политической риторике некие падения «российского транзита» были связаны с доминантой патерналистских настроений в обществе; классической безынициативностью социальных, экономических, политических акторов; экономической, политической пассивностью социального слоя, отвечающего за «производство идей»; коррупцией, устоявшейся на фоне политической безынициативности населения эдакой социальной нормой. Уповая к социокультурным факторам модернизации, обращаясь в рамках политического дискурса к категориям и понятиям теории модернизации, российская Власть могла выстроить аргументированное оправдание несостоятельности многих из инициируемых Властью конфигураций.

Концепты неомодернистских теорий разрешали не только объяснить появившиеся в результате предыдущих попыток модернизации ценностные конфликты.

Произошедшая, после системной, всесторонней критики, в девяностых годах методологическая реинкарнация теории модернизации, открывала шанс конструирования на основе неомодернистских концептов идейного проекта, легитимирующего выбор перспективных путей государственного прогресса. Всесторонняя, комплексная модернизации становится политическим трендом, идейным стержнем политического курса президента Д. А. Медведева. 2008 г. символизирует начало следующего этапа модернизации, инициируемой Властью. Во властной интерпретации национальная модель «комплексной» модернизации обозначает «обретение Россией статуса мировой державы на принципиально новой основе». Новейшую основу, по мнению Власти, должны формироваться ценности и институты демократии, а также «современная, устремленная в будущее молодая нация», для которой новаторство, творческая свобода, стремление к самосовершенствованию и самореализации выступают в качестве базовых жизненных ориентиров. Всесторонняя модернизация, установка на новаторство не означает, однако, согласно позиции Власти, абсолютный отказ от ценностей, формирующих «матрицу русской культуры». Межнациональный, межконфессиональных характер российского государства, «воинская доблесть, верность долгу, гостеприимство и доброта» являются «неоспоримыми ценностями», способствующей успешной модернизации и обеспечению позиций лидерства России в мире. Теория модернизации, основывающаяся на систематизированный, широкий, востребованный в среде науки инструментарий исследования происходящих в мире преобразований, обладает эксклюзивной идеологической привлекательностью для Власти в РФ. Она дает шанс представить рациональное, научно обоснованное видение проблем уже реализованных трансформаций и путей перспективного прогресса государства с учетом аспектов, бозначенных в поле научного и политического дискурса как «традиционные», «ментальные», «неискоренимые».

Категориальный аппарат, открывающий возможность логической увязки традиций и новаций в поле одного идейного проекта, оказывается не единственным фактором идеологической востребованности теории модернизации в современном российском политическом дискурсе. Вторая причина связана с комплексным, междисциплинарным характером модернизационных концептов. Систематизируя методологические подходы, выработанные в рамках философии, социологии, политологии, экономики, опираясь на обширный инструментарий прикладных исследований, теория модернизации делает возможным идейную легитимацию государственных преобразований в различных сферах жизнедеятельности общества. Системный характер теории модернизации позволяет «встроить» происходящие всесторонние изменения в социальную систему, выгодно обосновать выбор той или иной стратегии реформирования. В политическом дискурсе «модернизация» действует как лингвистический код, «включающий» в массовом сознании представления о целях государственных преобразований одновременно в сфере экономики, политики, социального обеспечения. «Модернизационный» код переводит сложное для массового восприятия содержание реформаторских концепций. В массовом восприятии «модернизация» означает всестороннее реформирование, призванное обеспечить новый качественный уровень жизни населения. Экономика знаний, инновация, инновационное развитие, новаторство означаемые как «модернизация» дают массовому сознанию ощущение возможности приобретение дополнительных социальных гарантий, повышения уровня благосостояния и социального обеспечения.

Методологическая многомерность модернизационной парадигмы в условиях ставшим для России традиционным всестороннего, практически всеохватывающего характера реформ позволяет достаточно выгодно вписать выбранные варианты государственных преобразований в поле идеологических концепций. Российская Власть, опираясь на системную, комплексную методологию модернизационных концептов при построении идеологических проектов, получает возможность идентифицировать социальные потрясения как необходимость, обусловленную переходным периодом. В современном российском политическом дискусре «низкое качество демократических институтов», «слабость гражданского общества», «низкий уровень самоорганизации и самоуправления», другие «социальные недуги», «сковывающие движение России вперед», связываются не только с фактором российской ментальности, но с трудностями переходного периода. В результате, благодаря действию кода «модернизации» в современном политическом дискурсе системные «социальные недуги», проявившиеся в трансформационный период, не опровергают, а обосновывают необходимость «дальнейших глубоких, всесторонних перемен». Обращение к концепциям модернизации со стороны российской Власти связано не только с возрождающимся научным интересом. Идеологической «привлекательности» теории модернизации добавляют также изменения, произошедшие в политической и социальной системе России за последние 20 лет. Одним из положительных итогов осуществленных преобразований является сохранение уважительного отношения к демократическим ценностям и ценностям гражданского общества. Речь идет именно о ценностях, а не институтах, закрепляющих данные ценности в практике российской действительности. Для российского общественного сознания характерны 2 тенденции. Посткоммунистическая трансформация России, включая экономические реформы Ельцина — Гайдара, большинством населения оценивается негативно.

Либерально-демократические преобразования 1990;х годов, по мнению россиян, привели к ухудшению положения дел буквально во всех сферах жизни общества и страны — как в экономике, так и в политике и социальной сфере.

В массовом сознании ответственность за неудачи посткоммунистических преобразований возлагается на политические элиты. Истинная цель реформ, по мнению большинства россиян, состояла не в скорейшем преодолении экономического кризиса, а в интересах как самих реформаторов, так и стоявших за ними общественных групп, стремящихся к переделу в свою пользу бывшей социалистической собственности. Негативная оценка итогов либерально-демократических преобразований проецируется на отношение россиян к основным институтам российской власти. Российской общественное сознание как в девяностые так и в двухтысячные годы характеризует критически низкий уровень доверия к основным демократическим институтам власти: парламент, выборы, политические партии. Кризис доверия граждан демократическим институтам за двадцатилетний период реформирования только усилился. Наряду с негативным отношением к демократическим институтам в российском общественном сознании доминирует также тенденция положительной оценки демократических ценностей. Данные, проводившегося на протяжении всего двадцатилетнего периода реформирования социологического мониторинга показывают, что ценностные ориентации российского общества достаточно устойчивы, и ценности свободы, справедливости, понимаемой, как равенство возможностей занимают в ценностной системе россиян значительное место. Это обусловлено во многом оценкой значимости лично для себя тех или иных демократических прав и свобод.

Россияне в большинстве своем вовсе не собираются отказываться от таких прав и свобод, как свобода слова, передвижения, права на личную инициативу и т. д. Демократические ценности и институты массовым сознанием воспринимаются как своеобразная «страховочная сетка» от подавляющего воздействия государственной власти.

Потому и декларация иных ориентиров развития кроме как становление России в качестве «свободного, демократического государства» представляется вряд ли возможным. Свободы, права человека, справедливость и демократия есть укоренившиеся в российском политическом дискурсе понятия. Построить легитимирующий властные решения идейный проект вне демократической ценностной системы координат оказывается невозможным. Вся политическая риторика современной России выстраивается вокруг представлений о необходимости построения современного, демократического, правого, социального государства. Возрождение России как великой державы и укрепление правового государства выступают практически равнозначными идеями, претендующими, по мнению россиян, на статус общезначимых.

В современном российском политическом дискурсе идейное и функциональное наполнение демократии как некоторого необходимого идеала оказывается незыблемым. Само упоминание данных категорий в контексте того или иного политического идейного проекта автоматически придает ему авторитетности, действуют по принципу аксиом, не требующих дополнительного обоснования и доказательства.

Найти идейные концепты, обладающие таким же легитимирующим потенциалом как сформулированные в рамках модернизационной парадигмы концепты «либерализма» и «демократии», оказывается практически невозможным. Любое концептуальное, риторическое отступление в процессе реформирования от идеалов и ценностей демократии, обязательно будет «разоблачено» как в научном, так и массовом политическом дискурсе. Либерализм, права человека, демократия — идейные столпы, вокруг которых выстраивается и аргументация, и критика властных инициатив и решений в современной России. Отсылка со стороны Власти к ценностям и институтам демократии в качестве базы для очередной модернизации выступает своеобразным аксиоматичным обоснованием необходимости дальнейших перемен.

Третьим фактором идеологической востребованнности теории модернизации в современном российском политическом дискурсе выступает ее парадоксально соответствие метафорической схеме «русской идеологии». Идеологическое конструирование в России всегда реализовывалось путем перекомбинации семи емантических элементов: Запад, Модерн, Власть, Интеллигенция = Новая элита, Масса = Народ и Герой — кодовые элементы механизма идеологической деконструкции научных концептов. Все возможное богатство их соотношений, представляет разные варианты структурных моделей, согласно логике которых могут развиваться трактовки целей развития российского государства и на современном этапе. Соотнесение с Западом красной нитью проходит через все реформаторские проекты современной России: будь то Стратегия национальной безопасности России или Концепция административной реформы. Выбор стратегии реализации государственных преобразований по-прежнему базируется на западном опыте, западных моделях и относительно утвержденной на Западе системе ценностей, предстающей в качестве идеалов демократии и либерализма. Мы пытаемся достичь западного уровня качества жизни населения, даже следуя незападным методологиям и техникам реализации государственных преобразований. «Запад» по-прежнему действует в качестве идентифицирующего кода для российского общественного сознания.

Ответственность за производство идей, которые должны обеспечить модернизационный прорыв России возлагается на Интеллигенцию = Новую элиту. Творческая несостоятельность российского образованного сообщества трактуется Властью как один из социальных недугов пореформенной России. Обновление творческой интеллигенции, «пробуждение» новаторского духа у российского населения, стимулирование людей, «открытых прогрессу и способных создавать новое» декларируются как одни из базовых целей российской модернизации. Власть в данном процессе снова берет на себя роль ключевой политической инстанции, призванной стать гарантом, защитником демократических идеалов и ценностей, обеспечения соответствующего модернизированному обществу качества политических институтов и системы государственного управления. Модернизационная теория, как это ни парадоксально, соответствует российской формуле идеологического конструирования. Модернизационная ориентация на поступательное циклическое развитие предполагает, что основным способом адаптации инновационных решений являются реформы. Место власти в происходящих трансформациях определяется через укоренившиеся в российском политическом дискурсе понятия демократия и свобода личности с установкой на Запад как основной субъект идентификации. В результате, современная Россия предполагает «устремленную в будущее молодую нацию, которая займет достойные позиции в мировом разделении труда» .

Еще один фактор — это «западность» модернизационных концепций. Западность с точки зрения соответствия установкам развития. При всей своей социокультурной противоречивой природе Россия — страна, ориентированная на Запад. Основными критериями оценки эффективности изменений в социальной и политической сфере выступают параметры уровня и качества жизни западного общества, международные рейтинги и индексы, рассчитанные и выстроенные научными и аналитическими институтами с доминирующим европейским участием. Аккумулирование модернизационных концепций в российской политической риторике не вызывает такой негативной реакции со стороны Запада как властно интерпретированные предыдущие идейные заимствования (в т.ч. и суверенная демократия).

Поэтому обращение к теории модернизации может выступать серьезным инструментом не только локальной, но и внешнеполитической легитимации российской власти.

На современном этапе модернизационная теория для российской Власти оказывается очень выгодном объектом идеологического конструирования. Она вписывается в актуальные коды современного научного дискурса и одновременно оперирует понятиями, уже укоренившимися в дискурсе политическом (права человека, свобода личности, демократия). Учитывая западное происхождение теории модернизации и ее опору на западный опыт, модели реализации государственных преобразований, использование в политической риторике модернизационных концептов позволяет обеспечить легитимацию выбранных путей государственного развития не только на национальном, но и на внешнеполитическом уровне. Наконец, несмотря на всю свою западную ориентированность, теория модернизации вписывается в традиции, действующие коды идеологического конструирования в России, позволяющие выстроить новую формулу обеспечения державного статуса российского государства.

Подвергая теорию модернизации идеологической интерпретации, низводя ее идейное содержание до концептов, обеспечивающих легитимацию принимаемых политических решений, Российская Власть не учитывает возможность возникновения целого комплекса побочных эффектов инструментального подхода к научно-теоретическим моделям государственных преобразований.

Научные концепты, даже если они опираются на достаточно широкую эмпирическую базу, — это не политическая программа действий, устанавливающая задачи политического и экономического развития государства на определенный период времени. Это именно теории, которые оперируют идеальными типами, и их основная задача — разработать методологическую базу для анализа и типологизации политических, экономических, социальных процессов. И основные концепты теории модернизации — это «методологические регулятивы, направленные на понимание различающихся по сущностным параметрам обществ», касающихся логики их перехода от одного этапа исторического развития к другому, позволяющие оценить степень «драматичности» подобного перехода и спрогнозировать его возможные последствия. Стремление представить модернизацию как некоторую задачу, требующую политического решения, может привести не просто к драматичному, а катастрофичному результату. Модернизация, в сущности своей, — проблема, предполагающая, прежде всего, не политический, а научно-методологический подход и поиск решения.

Модернизационная теория — выгодный объект идеологического конструирования. Но она не может выступать в качестве средства легитимации, так как сама является системой идейных концептов, нуждающихся в длительном процессе адаптации. Он носит не только, и даже не столько технико-экономический, а социокультурный характер. Модернизация предполагает глубинные ценностные сдвиги, требующего достаточно длительного времени осознания обществом реальной заинтересованности в реализуемых трансформациях. Пример Японии и Китая показывает, что однозначной культурной блокировки здесь нет. Проблема состоит в серьезных временных затратах и наличия понимания со стороны власти, что обеспечение ее легитимного признания посредством «вписания» ценностей в уже созданные институты и техничная идеологическая игра на идейных концептах и традициях — это всегда ловушка в том числе и для самой власти.

" Верхушечные модернизации" быстро обрываются и сменяются длительными периодами контрреформ и застоя, обнажающими все модернизационные конфликты и лишающими общества чувства уверенности во Власти.

На нынешнем этапе, когда происходит значительная переоценка ценности и актуальности марксистского достояния, несомненным по-прежнему остается тот факт, что марксизм является значимой составляющей истории мировой политической мысли.

Таким образом, в период подлинного времени политическая теория обогащается такими концептуальными установками, как теория социального права, социального договора, народного суверенитета, распределения властей, штатского социума и правового государства. В текущий момент проходят скептическую проверку отдельные способы теоретического обзора природы политики, ставшие основой для разработки политических теорий и доктрин современности.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Проанализировав различные политические концепты с позиции классической философии и политики, а также концепты политики в современной России, показав особенности участия групп в политическом процессе государства, рассмотрев динамику и системность особенностей, их взаимосвязь друг с другом, приведя способы и виды, а также формы участия российских граждан в политике, мы попытались достичь цель, поставленную в начале данной работы.

Также в ходе изучения проблем, была сделана попытка решить задачи, поставленные в работе:

1. Дана теоретическая характеристика политических концептов.

2. Рассмотрены само понятия «политическая концептология» и «политический концепт».

3. Продемонстрированы структурные компоненты и формы данных явлений.

4. Рассмотрены и проанализированы режимы формирования протекания указанных процессов и понятий.

В итоге, можно придти к выводу о том, что политическая концептология и политические концепты — это явления, отличающееся многообразием оценок и сложностью функционирования. А также изменяющиеся с течением времени.

В основной части нами были представлены виды политических концептов, показана их специфика. В проведенном исследовании выяснилось, что проблема заключена в опровержении устоявшихся понятий политической концептологии, а именно концептов, тесно взаимосвязанных собой с философскими концептами.

Также было показано, что граждане России не проявляют активности в работе политических партий и организаций. Это объясняется несформированностью в России у населения основ демократической и политической культуры участия и как таковое выпадение из общей канвы политической концептологии.

4. Исходя из вышесказанных выводов можно понять, что именно политические концепты и их опровержимость, проблемы связанные с ней, во многом являются причиной роста неопределенных политических настроений в обществе современной России. Уход от политической жизни, отсутствие культуры демократического политического участия, падение уровня жизни — все это отрицательно сказывается на общественной безопасности.

И таким образом концепт — это единица сознания (ментальная единица), которая обозначается словом (фразеологизмом, составным наименованием и др.).

Наибольший интерес для науки представляют концепты, отражающие важнейшие элементы национального политического сознания. Совокупность таких концептов образует политическую концептосферу, в которой концентрируется политическая культура нации.

Содержание концепта значительно шире содержания, обозначающего данный концепт слова (термина), поскольку в содержание концепта входят не только понятийные, но и эмоциональные, ценностные, культурно-исторические и образные компоненты.

К примеру к структуре концепта «Государственная дума» относятся:

1. Понятийный компонент. В соответствии с Конституцией Российской Федерации Государственная дума — это нижняя палата Федерального собрания как высшего законодательного органа страны. В связи с этим членов Государственной думы нередко называют парламентариями, что подчеркивает близость их прав и обязанностей функциям депутатов парламентов других стран.

2. Культурно-исторический компонент. Название современного российского парламента, с одной стороны, подчеркивает преемственность этого законодательного органа с Государственной думой Российской империи, а с другой — по существу противопоставлено названию Совета Федерации — высшего законодательного органа Советского Союза. В сознании нашего общества присутствуют также события, связанные с появлением постсоветских органов государственной власти, и вооруженное столкновение между сторонниками президента и парламента в 1993 г.

3. Образный компонент. Государственная дума — это, во-первых, величественное здание в центре Москвы, а во-вторых — установленная процедура принятия судьбоносных для России решений.

4. Ценностный компонент. В современном обществе демократия — это одна из главных политических ценностей. Государственная дума — это важная часть демократического устройства современной России, важнейшая составляющая законодательной власти.

5. Эмоциональный компонент. В России с давних пор нет должного уважения к власти и людям, ее олицетворяющим. К сожалению, деятельность депутатов Государственной думы и их личные качества не всегда вызывают у наших граждан только положительные эмоции. Негативной оценке в значительной степени способствовали также памятные для страны скандалы и физические столкновения в стенах Думы.

Концепт охватывает все богатство содержания слова и представлений носителей данной культуры о характере явления, стоящего за словом, взятым во всем многообразии его качеств, признаков, связей и оценок.

Исходя, из выше изложенного, можно сделать вывод о том, что актуальность работы подтверждена, цель достигнута, поставленные задачи обрели решение. Исследование можно считать состоявшимся и законченным.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ

1. Послание Президента РФ Федеральному Собранию Российской Федерации // Российская газета. 2009. 13 ноября.

2. Абрамов И., Селетков С. Ижевский ГТУ — открытый инновационный университет // Высшее образование в России. — 2007. — № 2.

3. Аналитическая философия. Избранные тексты. М., 1993.

4. Андреев А. А. Определимся в понятиях // Высшее образование в России. — 1998. — № 4.

5. Бакеркина В. В., Шестакова Л. Л. Краткий словарь политического языка. М., АСТ, Астрель, Русские словари, 2002.

6. Баталов Э. Политическая культура России сквозь призму civic culture// Pro et Contra. 2008. № 1. С. 45 — 60; Пивоваров Ю. С. Русская политическая традиция и современность. М., 2006. С. 178 — 194

7. Богданова И. Н., Латушко Н. А., Никулина М. А. Методические рекомендации по написанию и оформлению дипломных работ для студентов факультета социологии и политологии. — Ростов-на-Дону: Типография Южного федерального университета, 2011.

8. Вежбицкая А. Семантические универсалии и описание языков. М., 1999.

9. Время мира. Выпуск 1. Историческая макросоциология в XX веке / Под ред. Н. С. Розова, Новосибирск, НГУ, 2000.

10. Гирц К. Идеология как культурная система // Новое литературное обозрение. 1998. № 1(29).

11. Грязнов А. Ф. Вступительная статья // Аналитическая философия: становление и развитие. Антология / Под ред. А. Ф. Грязнова. М., Дом интеллектуальной книги, 1998.

12. Двадцать лет реформ глазами россиян (опыт многолетних социологических замеров): аналитический доклад Института социологии РАН// Полис. 2011. № 6. С. 109 — 119.

13. Капустин Б. Г. Что такое политическая философия? // Политические исследования. 1996. № 6; 1997. № 1−2.

14. Карпенко А. С. Логика в России. Вторая половина ХХ века // Вопросы философии. 1999. № 9.

15. Лапин Н. И. Тревожная стабилизация // Общественные науки и современность. 2007. № 6. С. 39−53.

16. Макаренко В. П. Homo economicus и средний избиратель: парадоксы общего выбора // Общество и экономика. 2002б. № 3−4.

17. Макаренко В. П. Аналитическая политическая философия: очерки политической концептологии. М., Праксис, 2002а.

18. Макаренко В. П. Аналитическая философия права: проблемы и перспективы // Правоведение. 2002 В. № 6.

19. Макаренко В. П. Власть и легитимность // Россия-США: перспективы политического развития. Ростов-на-Дону, 1993.

20. Макаренко В. П. Главные идеологии современности. Ростов-на-Дону, Феникс, 2000.

21. Макаренко В. П. Государство и политический реализм: пути когнитивного сопротивления // Космополис. Журнал мировой политики. 2006а. Весна. № 1/15.

22. Макаренко В. П. Групповые интересы и властно-управленческий аппарат: к методологии исследования // Социологические исследования. 1996. № 11.

23. Макаренко В. П. Групповые интересы и властно-управленческий аппарат: к методологии исследования // Социологические исследования. 1997. № 7.

24. Макаренко В. П. Кавказ: концептологический анализ // Социологические исследования. 2001а. № 12.

25. Макаренко В. П. Намерения и последствия: когнитивные аспекты демократии // Полис. 2002 г. № 4.

26. Макаренко В. П. Политическая концептология: обзор повестки дня. М.: Праксис, 2005а.

27. Макаренко В. П. Политическая философия. Ростов-на-Дону: Логос, 1992.

28. Макаренко В. П. Политический дискурс: между бессмыслицей и порочным кругом // Вестник МГУ. Серия «Социология и политология». 2005б. № 2.

29. Макаренко В. П. Права человека и собственность // Общество и экономика. 2004а. № 7−8.

30. Макаренко В. П. Правительство и бюрократия // Социологические исследования. 1999, № 3.

31. Макаренко В. П. Проблема общего зла: расплата за непоследовательность. М.: Высшая школа, 2000б.

32. Макаренко В. П. Равенство: логико-методологический анализ // Общество и экономика. 2003. № 11.

33. Макаренко В. П. Русская власть: теоретико-социологические проблемы. Ростов-на-Дону: Изд. СКНЦ ВШ, 1998а.

34. Макаренко В. П. Свобода и грязное дело // Вопросы политики. Вып. 8. Волгоград, 2005 В.

35. Макаренко В. П. Социология и политическая философия // Социс. 2004б. № 8.

36. Макаренко В. П. Справедливость и проблема изменения status quo // Экономические науки. 2006б. № 2.

37. Макаренко В. П. Теория сецессии: посылки, аргументы и следствия // Вестник МГУ. Серия «Социология и политология». 2006 В. № 2.

38. Макаренко В. П. Технократические мамелюки. Ростов-на-Дону: Изд. СКНЦ ВШ, 2000 В.

39. Макаренко В. П. Толерантность в контексте фундаментализма: аналитический подход // Либеральный консерватизм: история и современность. М.: РОССПЭН, 2001б.

40. Макаренко В. П. Толерантность в контексте фундаментализма: аналитический подход // Либеральный консерватизм: история и современность. М.: РОССПЭН, 2001 В.

41. Макаренко В. П. Феномен квазиполитики и проблема политических объектов // Вестник МГУ. Сер. политических наук. М.: Изд-во МГУ, 1998б. № 2−3.

42. Макаренко В. П. Политическая концептология: первые итоги разработки // Политическая концептология. Ростов-на-Дону, 2009. № 1.

43. Медведев Д. А. Россия, вперед! [электронный ресурс]. URL: http//www.gazeta.ru/comments/2009/09/10_a_3 258 568.shtml (дата обращения: 12.04.2013).

44. Лубский А. В. Политическая концептология как «захват мира политики» и приглашение к дискурсу // Политическая концептология. Ростов-на-Дону, 2009. № 1.

45. Неретина С. С. Концепт // Новая философская энциклопедия: В 4 т. Т. 2. М.: Мысль, 2001.

46. Согрин В. В. Противоречивые итоги президентства В. Путина// Общественные науки и современность. 2009. № 1. С. 69 — 87.

47. Огурцов А. П. Аксиологические модели в философии науки // Философские исследования. 1995. № 1.

48. Ослунд А. Строительство капитализма. Рыночная трансформация стран бывшего советского блока. М.: Логос, 2003.

49. Рассел Д. Б. Дьявол: восприятие зла с древнейших времен до раннего христианства. СПб.: Евразия, 2001.

50. Репортаж о презентации книги В. Макаренко // http//fppr.org.ua/articles/Makarenko_ reportaz. htm

51. Розов Н. С. Возможность теоретической истории: ответ на вызов Карла Поппера // Вопросы философии. 1995. № 12.

52. Руднев В. П. Словарь культуры ХХ в. М., 1997.

53. Слышкин Г. Г. От текста к символу: Лингвокультурные концепты прецедентных текстов в сознании и дискурсе. М., 2000.

54. Федотова В. Г. Неклассические модернизации и альтернативы модернизационной теории // Вопросы философии. 2002. № 12. С. 3−21.

55. Философия не кончается… Из истории отечественной философии. ХХ век. 1960;80-е годы. М.: РОССПЭН, 1999.

56. Хиршман А. Рыночное общество: противоположные точки зрения // Социологические исследования. 2001. № 3.

57. Чешков М. А. Неоэтатизм: мировые и локальные измерения // Политические исследования. 1996. № 2.

58. Эпштейн М. Знак пробела. О будущем гуманитарных наук. М.: НЛО, 2004.

59. Ясперс К. Вопрос виновности // Знамя. 1994. № 1.

60. Makarenko V. P. Samotna wspolnota: wprowadzenie do filozofii politycznej. Rzeszow: Wydawnictwo wyzszej szkoly pedagogicznej, 1999.

61. http://www.iramn.ru/author/gost7−05−2008.htm (дата обращения 10.01.13).

62. http://vestnik.uapa.ru/ru/issue/2013/03/2/

63. http://all-politologija.ru/knigi/politologiya-uchebnik-dlya-vuzov-achkasova-gutorova/politicheskie-koncepcii-novogo-vremeni

64. http://chitalka.net.ua/textbooks/1/p₃₆.html

65. http://dic.academic.ru/dic.nsf/politology/89/Концепция

66. http://www.politex.info/content/view/124/30